Омега-альфа

— Привет, — улыбается Сан. И тут же хмурится: — C тобой все в порядке? — Я… у меня был очень сложный день. — И не только день: отец после того, как Джин нагло понедельник из-за похмелья пропустил, завалил работой, со словами: «Провинности надо отрабатывать». Джин даже не подумал спорить — он действительно облажался (в который раз), и нужно было хотя бы как-то реабилитировать себя в глазах не столько отца (это, наверное, уже невозможно), сколько совета директоров и топ-менеджмента, — так что Джин только вздохнул и взялся за разбор отчетов. Даже все прошлые выходные в офисе провел. А со вторника и вовсе домой не уходил. Вернее, вообще не выходил из кабинета, и ел там, не отрывая взгляда от монитора, и спал (точнее, позволял себе вздремнуть полтора-два часа на диване) — потому что ни черта не успевал. Чтобы провести уик-энд с Саном, надо было сдать итоговый отчет в пятницу, иначе пришлось бы работать в субботу… Нет, решил Джин, он все сделает в срок. Не поспит три ночи и не поест нормально три дня — но успеет. Потому что очень, очень хочет снова увидеть Сана… Джин отправил сведенный отчет без пятнадцати семь и через двадцать минут получил отмашку — пришедшее по локалке «Благодарю вас, господин Ким, я посмотрю до понедельника». Потом быстро принял душ в корпоративном фитнес-центре, переоделся в шорты с футболкой и спустился в метро. И только там понял, как сильно, оказывается, устал: он чуть — стоя! — не проспал нужную остановку… — Мог позвонить и отменить, раз так, — пожимает плечами Сан. — Нет, я хотел тебя видеть, — качает головой Джин. — Правда. — Толку-то? Ты ж сейчас вырубишься. — Ну… зато посплю с тобой под боком. — Так меня в мотель еще никто не затаскивал! — смеется Сан. — Ну, вообще-то, я собирался предложить сходить в баню, — улыбается в ответ Джин. — Я бы дрых, а ты бы поплавал, попарился, а потом пришел ко мне под бок. А утром бы мы позавтракали и пошли погулять. — Нет, там сейчас не протолкнуться, пятница же, — морщится Сан. — Так что лучше мотель. — Тебе там скучно будет. — Ничего, я телек посмотрю. — Тогда давай … — С добрым утром, любовь моя, — насмешливо раздается над ухом. — Ты сколько еще дрыхнуть собираешься? Джин открывает глаза. Перед ним, ухмыляясь, стоит Сан (почему-то в одном полотенце на бедрах). Очень решительно стоит, руки в боки и смотрит так, словно еще чуть-чуть — и за холодной водой пойдет. — Что случилось? — Да ничего, — хмыкает Сан. — Просто почти одиннадцать, а ты в десять отключился. Я уже беспокоиться начал — может, ты у меня тут в кому свалился, а я не заметил. — Правда? — Джин совсем не чувствует себя выспавшимся: голова все такая же тяжелая, и глаза с трудом получается открытыми держать. — Я двенадцать часов проспал? — Правда-правда, — кивает Сан. — Я уже реально волноваться начал. Кстати, жрать будешь? Я тут кимбап притащил. — Это хорошо, — садится Джин. Ему сейчас хочется только одного — закрыть глаза и снова отключиться часов на -надцать — но поесть все-таки надо, если он и правда полсуток проспал. — Кофе бы еще… — Черный пьешь? Тут есть фильтр-пакеты с ушками, но за латте и капучино вниз идти надо. — Сойдет, — кивает Джин. И тут же прибавляет, подумав, что его ответ прозвучал не совсем понятно: — Ну, черный. — Ща сделаю, — кивает Сан и встает, идет к мини-бару, наливает из кулера воду в чайник... …он потягивается грациозно — и очень естественно. В этом его движении нет и следа желания соблазнить — но есть текучая плавность, точно у кошек и танцоров. И какая-то домашняя небрежность — словно он уже в стотысячный раз просыпается с Джином в одной постели, ходит перед ним почти нагишом, делает ему кофе… Странное это ощущение — какой-то теплой нереальности. Словно попал в одну из тех уютных фантазий, которыми, точно пледом, укрываются промозглой осенью. Да, Джин тоже порой, когда было особенно тоскливо, представлял: вот будет у него омега, который будет любить его и ждать с работы, наливать ему, уставшему, женьшеневый чай перед сном, готовить завтрак… Потом, конечно же, Джин смеялся и стряхивал с себя эти мысли-ощущения, глупые и пропитанные его слабостью, желанием спрятаться от мира, такого сложного и большого. Он не то чтобы стыдился этой слабости, но старался ее не слишком часто себе позволять: она делала его хлипким. Уступчивым, мягким и уязвимым. Совсем не таким, каким Джина воспитывали и хотели видеть все вокруг, даже он сам. Но сейчас, рядом с Саном, он ничего подобного не чувствует. Джину хорошо, легко и просто — и при этом он не ощущает себя слабым. Наоборот: его будто переполняет странное тепло, которое даст силы справиться с любыми трудностями и пережить любые поражения. Оно словно делает Джина... цельным. Ни противоречий в душе, ни сомнений, ни страхов — одна спокойная уверенность: так правильно, так должно быть — и так будет. Это... необычно. Незнакомо настолько, что Джин даже представить раньше не мог, что бывает вот так. Но здорово, что врать. — Кофе. — Сан ставит на постель маленький столик для завтрака (все-таки у лав-мотелей подороже есть множество плюсов). — Ну, и кимбап. — Он чуть морщится. — Наверное, надо было тток купить… Я как-то не подумал … — Нет, не надо, — качает головой Джин. — Я… такое не ем. — Тоже не любишь сладкое? — Да нет, люблю, но… Я долго жил в Штатах, а там совсем другие сладости. После них корейские… ну, малость не то. — В Штатах? Правда? — Сан даже кимбап обратно на блюдце положил и чашку с кофе поставил. — А почему сюда вернулся? — Ну… я бакалавра получил. — Это необходимо и достаточно, чтобы работать по специальности. Не рассказывать же, что поступил в магистратуру, но не отучился там и семестра из-за наркотиков? — То есть ты учился там? А где? — В Гарварде. — Смысл врать? Да и все равно ничего убедительного Джин на ходу не сочинит, не умеет он это. — Ого! — присвистывает Сан. — Ну, у тебя, наверное, с работой сложностей нет тогда. — Нет, — кивает Джин. — Меня сразу… взяли. — И куда? — В КейДжей Груп. — Охренеть… Твои родители, должно быть, очень тобой гордятся. Ну да, это же Корея — к чему еще сводятся разговоры про учебу-работу? — Не совсем. Отец считает, при том старте, что он мне дал, я должен… представлять собой большее. — Это чего он от тебя хочет? — фыркает Сан. — Чтобы ты Цукербергом стал? — Хотя бы соответствовал должности, куда меня взяли, потому что я его сын. — То есть он тебя пристроил на должность по знакомству и ждет, что ты сразу будешь все идеально делать? Так не бывает, — фыркает Сан. — Ну… я порой сильно косячу. — Да уж, не выйти на работу без предупреждения — это не рядовое «ошибку в отчете пропустил». — Мне многое прощают из-за уважения к нему, так что… — Джин морщится, вспоминая директора Хвана, который, не стесняясь Джина, говорил отцу: «Надеюсь, ваш сын больше нас не подведет. Хотя лучше сразу найдите ему более подходящее занятие». — В общем, кого-то другого сразу бы выкинули. Теперь Сан смотрит на него внимательно, словно хочет мысли по лицу прочесть и потому старается ни одно микровыражение не пропустить. Джин инстинктивно опускает взгляд: ему неожиданно неловко из-за того, что он сказал. Не за саму невольную откровенность — за показанные слабость и никчемность. Они, конечно, не тайна — в KJ даже клининг-менеджеры знают, что у президента сынок ни на что не годная мямля, — но как же не хочется, чтобы это видел Сан… — Тебе не хочется там работать, да? — вдруг говорит Сан. Без осуждения и презрения — но и без жалости, на которую так щедры его ровесники сейчас, в век парадигмы «все проблемы из-за детских психотравм». Во взгляде Сана… наверное, понимание. Или желание понять. И не равнодушное, как у психологов, для которых ты — всего лишь сложный механизм, где надо найти поломку и по возможности устранить, а человеческое, рожденное сочувствием. От этого тепло, и собственная слабость перестает казаться чем-то постыдным. Поэтому Джин честно отвечает: — Не знаю. Я… в принципе, понимаю, что делаю. И мне, наверное, интересно. Просто это… ну, я не думал, хочу ли. Мне еще в детстве говорили, чем я должен заниматься, вот и. — Ну ясно, — снова фыркает Сан. — Ты был слишком послушным мальчиком, и когда понадобилось не только делать, что сказали, но и самому что-то решать, произошел сбой мотивации. Ты просто не умеешь делать что-то, потому что это именно тебе надо. Только то, что тебе говорят. — Да нет, — усмехается Джин, — я и сейчас должен делать что говорят. Даже с меньшей свободой… вариаций действий. — Но ведь ответственности-то у тебя больше? Или там совсем не надо инициативы проявлять и в свои руки что-то брать? Хотя бы как сказали? — Надо, пожалуй. — Да уж, упреки типа «почему ты не догадался взять во-о-он те документы?» он то и дело получает. И лепет «я не знал» даже как самооправдание больше не работает — потому что уже взрослый мальчик и должен соображать. Так что надо инициативу проявлять, еще как надо. — Вот видишь, — победно улыбается Сан. — У тебя просто болезнь послушных детей, которые никак не могут начать жить не точно по указке. Это как… ну, знаешь, у вас внутри все время будто рука была чья-то, как у куклы-бибабо, а теперь ее раз — и нету, и вы словно сами себя держать не можете. Потому что не привыкли. Странно… Сан очень точно описал одно чувство. Впервые Джин познакомился с ним в Гарварде, когда стоял перед входом в кампус, явно ощущая холодок и пустоту между лопаток, словно ладонь, которая всегда была там, каждую секунду жизни властно касалась спины, направляя и подгоняя, вдруг исчезла, — и Джин оказался один. Совсем не знающий, что теперь делать. Конечно, это было всего лишь мимолетное наваждение — знал Джин, что ему надо делать, прекрасно знал. Отучиться на юриста, беря на каждом курсе дополнительные предметы по менеджменту-экономике и летние интенсивы в Школе бизнеса, потом — окончить магистратуру (для солидности — чтобы было что совету директоров ответить, когда они о квалификации «самого младшего Кима» начнут спрашивать), после — вернуться домой, начать работать в головном офисе на какой-нибудь высокой, но не слишком ответственной должности, вполне подходящей для практического обучения запасного наследника… План его жизни был расписан на годы вперед. Вплоть до свадьбы лет через десять с каким-нибудь милым-воспитанным омегой из приличной семьи — отец и здесь наверняка бы подсуетился, не зря же он говорил тогда про сына Кан Сонгена, главы Doawan: дескать, Даниэль тоже в США учится, только в Калифорнии, хороший мальчик, может, слетаешь туда как-нибудь на выходных… Так что Джину, как и прежде, оставалось только следовать советам, которые всегда куда больше походили на строгие указания, чем на пожелания. Но те, от кого эти советы-указания исходили, были далеко, за океаном, и Джин почувствовал растерянность. В первый, но не в последний раз: она потом не раз напоминала о себе нерешительностью и сомнениями. И однажды обернулась той самой слабостью… — У тебя тоже так было? — спрашивает Джин — слишком уж Сан точно то ощущение описал. — Не-а, — смеется Сан. — Я из противоположного лагеря — мне вечно было трудно слушаться старших, учителей и прочих. Так что я по наблюдениям за другими говорю. — Тебе повезло. — Это вряд ли, — усмехается Сан. — Я и с семьей под это дело поссорился и из агентства вылететь успел. Так что иногда лучше побыть и послушным мальчиком, особенно если есть тихая гавань, куда тебя заботливо пристроят. Последняя фраза, конечно же, камень в огород Джина. Но почему-то совсем не обидно, хотя в других обстоятельствах подобный намек, пожалуй, задел бы. Но, видимо, у этого утра в лав-мотеле есть какая-то особая атмосфера, которая смягчает неприятные слова. А может, дело в Сане — просто он умеет так сказать унизительную, в общем-то, правду, чтобы не оскорбить. Не то что Джунмен… — Прости. — Сан с виноватым видом легко касается руки Джина. — Я не хотел тебя обидеть. Я часто говорю, не думая… Но я, правда, не хотел тебя задеть. И… — Нет-нет, — мотает головой Джин, останавливая его. — Я не обиделся. Просто… ну, задумался, как мне от этого можно избавиться. — А, да очень просто, — повеселел Сан. — Надо помаленьку просто себе волю наращивать. День за днем. — Просто, — хмыкает Джин. Впрочем, для Сана это действительно так — как для здорового человека «встань и иди». Легко подняться и сделать пару шагов, если с ногами все в порядке — а если ты ниже пояса парализован… — Но это и в самом деле просто, — еще больше оживляется Сан. — Только кажется, что сложно, но если начать и вынести первый момент, когда реально будет плохо-плохо, то поймешь, что терпимо. — Всего лишь, — снова хмыкает Джин. — Но правда же «всего лишь». Я, когда из агентства выперли и начал официантом работать, думал, что сдохну — я ж типа был звезда, лучший танцор-вокалист-рэпер-все дела, а тут хопа — никто и поди-подай. — Это другое. — Да нет, то же самое — делать то, что тебе кажется невыносимым. Просто невыносимое у всех разное, поэтому и кажется, что другое, ведь это не твое невыносимо и выглядит фигней. — Пожалуй, — кивает Джин. Если так рассуждать, то да, Сан знает, о чем говорит. Но от этого свое невыносимо легче не становится — наоборот, Джин только сильнее чувствует свою слабость — другие как-то справляются, а ты… — Я опять что-то не то сказал? — Сан смотрит чуточку виновато — видимо, на лице Джина все его мысли отобразились. Что не очень хорошо — Сан, в отличие от Джуна, самоутверждением не занимался и не пытался поддеть — поэтому Джин улыбается и качает головой: — Нет, я просто думал, что со своим невыносимо я, похоже, не справляюсь. — А, это ты зря, — фыркает Сан с явным облегчением. — Это всем всегда только кажется, на самом деле мы сильнее, чем думаем. Джин не может снова не улыбнуться — Сан в своей оптимистичной уверенности очень мил, прямо как котик, — но и согласиться тоже не может: — Куда чаще люди себя переоценивают. И думают, что справятся со всем — а это не так. Сан вмиг становится серьезным, а еще — печальным и мудрым, словно он много старше своих двадцати четырех лет: — Знаешь, это часто проблема не сил. Это… ну, наверное, неправильное отношение, — говорит он тихо. — Если бы я все время думал, какой я неудачник и как со мной теперь все, я бы, наверное, повесился. — Поджимает губы и опускает глаза, будто вспомнил что-то неприятное. — И если бы я был один. Мы ведь втроем тогда вылетели, Хенджин, Минки и я… Знаешь, я ведь могу вернуться домой, выучиться водить траулер… Меня примут. Это херово, конечно, будет, но меня примут. Я буду жить, как отец и дед, ловить рыбу... А Минки из детдома, у Хенджина только папа-омега, он пьет и в долгах… Я сказал, что мы справимся — что мы справились. — Сан улыбается, вновь поднимая взгляд. — Так что надо просто быть не одному и правильно настроиться. Не одному… Смешно: но Джин себя именно так сейчас и чувствует. Будто и нет отца, который готов терпеливо прощать все ошибки и ждать, когда его младший сын наконец-то станет достойным наследником, Менсу с Джуном, которые за него кого угодно в клочки порвут, мастера Яна, который всегда выслушает и даст совет… Но они почему-то не были рядом и вместе с Джином, они словно стояли в стороне и снисходительно смотрели, как он со своей жизнью справляться пытается, и лишь в очень, очень крайних случаях вмешивались, с добродушным высокомерием — дескать, ну что с тебя, маленького-глупенького, еще возьмешь. От них никогда не исходило… безусловное одобрение: ошибки Джина для них — досадные промахи, которых, вообще-то, быть не должно. Да, ему простят и даже помогут, но не хлопнут по плечу, сказав: да все нормально, не парься, со всеми случается. Не признают за ним права быть жалким, слабым, глупым… а ведь хочется именно этого. Знать, что тебя не осудят даже мысленно… — Я сегодня, похоже, в антиударе, — хмыкает Сан. — Что ни скажу — ты грузишься. — Я… — Джин улыбается как можно мягче, стараясь успокоить его. — Все нормально. Просто… это мне очень… близко. Вот я и реагирую… так. — Тогда лучше сменить тему, — пожимает плечами Сан с явно деланой беззаботностью. — Какие фильмы тебе нравятся? — Не надо, — качает головой Джин. — Я… мне, наверное, надо об этом с кем-то поговорить. Сан вздыхает: — Ладно. Хотя это какая-то невеселая темя для разговоров, особенно для почти свидания. — А разве на свиданиях не говорят… ну, о том, чтобы узнать друг друга? — Обычно о более приятном «чтобы узнать друг друга». Ну, там, о любимых фильмах, еде, случаях забавных из школы, — фыркает Сан. — Ты словно на свиданиях не был. Джин молчит. Потому что в двадцать три с половиной года ответить «да, не был» — это даже не неудачник, это как-то уж совсем… — Что, правда? — Сан явно правильно понял его молчание. — Ты ни разу не был на свиданиях? — Ну… я все время влюблялся в омег, которые были заняты. — Ты еще скажи, что девственник! — Нет, я… Порой бывало в клубах… — А, извечное альфье несчастное: страдаем по одним, а ебем ближайшее доступное тело? — усмехается Сан. — Ну… в общем, да, — отвечает Джин честно, хотя и понимает: звучит это стремно. Но врать сейчас… ну, может, и хочется, но вряд ли стоит. — Я думал так только в дорамах бывает, — фыркает Сан. — Крутой красавчик, у которого куча комплексов, из-за которых ни хера с омегами не получается. — Видимо, бывает, — кивает Джин и невольно улыбается. Потому что в словах Сана прозвучало главное: он не считает Джина мерзким и плохим. А все остальное… ну, в общем-то, это правда: из-за комплексов у него ни черта с омегами не получается. А на правду не обижаются. — Ты действительно как парень из дорамы, — смеется Сан. — И фраза была прямо как оттуда. — Я бы предпочел им не быть. Может, ты мне поможешь с этим? — Это тоже звучит точь-в-точь как подкат из типа психологического сериала. Где герой весь такой из себя манипулятор и умеет управлять людьми. — Я просто не знаю, что еще можно здесь сказать. Ну правда, — улыбается Джин снова. — Это… ну, естественно для меня, что ли. — М-да, запущенный случай, — хихикает Сан. — Даже не знаю, что с тобой делать. — Что-нибудь. — Какое замечательное предложение! — опять фыркает Сан, а потом замирает, склонив голову к плечу и задумчиво смотря на Джина. Которому даже не по себе немного от этого взгляда становится. — Что? — Думаю, что с тобой делать. — И что надумал? — Ну… …поцелуй получился неожиданным. Но куда больше Джина удивила собственная реакция. Да, Сан ему нравился, очень, но как-то… отстраненно. Не то что не как Чондэ, к которому тянуло до безумия, но даже и не как те многочисленные омеги из клубов-баров, которых все-таки хотелось, пусть и по-скотски равнодушно. А Сан… Порой Джину казалось: он часами может смотреть на его улыбку, невольно улыбаясь в ответ. И разговаривать с Саном получалось легко и просто, как, впрочем, и любоваться им… Но желания не было. Джин о сексе с ним даже не думал. А тут… Мгновенный тяжело-горячий зуд в члене, ладно, еще можно списать на рефлексы, но то, как сразу захотелось сжать Сана в объятьях, впиться губами в шею, до засоса, мять такое сильное на вид тело руками, наслаждаясь его податливостью, а может, игривым сопротивлением, под которым даже не пытаются спрятать согласие, прижать Сана к постели в неболезненном, но крепком захвате и… — Прости. — Джин отстраняется и проводит ладонью по глазам, прогоняя наваждение. — За что? — удивляется Сан. И тут же кивает, указывая взглядом на приподнимающий одеяло член Джина. — За это, что ли? — Ну… Никогда, никогда еще в жизни Джину не было так стыдно! Даже когда его отец за наркотики отчитывал. Тогда ему не хотелось провалиться под землю, прямо в магму, лишь бы на него перестали так насмешливо смотреть. — Еще немного, и я поверю, что ты девственник, — фыркает Сан. Джин прячет лицо в ладонях. Он секунду назад думал, что сильнее, чем сейчас, стыдно ему быть не может — и ошибался. Может, еще как может… — Ладно, я не буду провоцировать и смущать еще больше, — хмыкает Сан. — Кофе остыл уже, так что я сделаю новый… или лучше схожу за капучино через дорогу. Тебе пятнадцать минут на душ хватит. — Ну… наверное. — Тогда я пошел. — Сан протягивает руку и берет джинсы. — Пятнадцать минут, кстати, начались. …когда Сан вернулся, разговора нормального уже не получилось. Вздрочнуть-то Джин успел — долго ли, если омежий запах не дразнит? — а вот избавиться от смущения… Да Джин даже взгляд на Сана поднять нормально не мог! Так и смотрел то вниз, то в сторону и угукал в ответ на каждый вопрос. Поэтому в этот раз, чтобы опять не облажаться, Джин принимает меры. То есть антивиагру. Тем более что он с Саном не в мотеле, а в чимчильбане договорился встретиться, а там в душе так спокойно не подрочишь… Зато теперь можно в обнимку лежать с Саном на полу в общем холле и ни о чем не беспокоиться… — Да, в этот раз такой проблемы нет. — Сан мало того, что прижался теснее, так еще и немного повозился, как раз бедром о пах легонько потерся. Не выпей Джин антивиагру, он бы точно… среагировал. И наверняка очень бурно, даром что Сан бета. — Я принял меры. — Антистояк, что ли? — фыркает Сан. — Ну да. — Тогда ладно. — Сан улыбается и мягко ведет ладонью по спине Джина. Очень игриво ведет и до самого низа. Который уже и спиной-то трудно назвать. — Издеваешься? — Немного, — кивает Сан. — Мне нравится, как ты на меня реагируешь. И как смущаешься. — А если б я не принял меры? — усмехается Джин. Ни неловкости, ни обиды, ни раздражения, что его так откровенно провоцируют, он не чувствует — но если б у него встало… — Тут лав-мотель рядом, дотуда дойти две минуты. — И ты бы… пошел? Ну… — Слушай, я с тобой еще в прошлый раз пошел. Или ты считаешь, что в свои двадцать три я настолько наивен и думаю, будто туда ходят спать? — Ну… Смешно, но Джин в свои двадцать три именно за этим туда в прошлый раз и пошел. И пошел бы и в этот раз, если бы они не в чимчильбане решили встретиться. И честно бы спал с Саном в обнимку, не приставая. Видимо, из них двоих наивен вовсе не Сан. — Ясно все с тобой, — хмыкает Сан. — Ладно, в следующий раз будем тебя соблазнять и показывать, как оно бывает. — Ну… может, потом? — Почему? — удивляется Сан. — Ты же вроде меня хочешь. — Ну… да. — Тогда почему? — Просто… Ну, я не знаю. Мне хорошо сейчас… И, ну, немного кажется, что это все испортит. — Ладно, — хихикает Сан, утыкаясь носом в его плечо. — Будем пока так. Если тебе нравится. — Очень, — улыбается Джин. — Я… часто об этом мечтал. Именно чтобы вот так. — С другим парнем, правда. — Да нет. Я… обычно никого конкретно не представлял. — Что, даже свою великую любовь? — Нет. Он… с ним все было слишком сложно. И думать о нем было больно, а я… ну, когда представлял, хотел отдохнуть и отвлечься, поэтому был просто какой-то выдуманный парень, с которым у меня все хорошо. — Тогда он правильно тебя послал, — неожиданно серьезно и тихо говорит Сан. — Это… то, что ты описываешь, нездорово. Ничего бы хорошего у вас все равно не получилось бы. — Думаешь? — Слова Сана отзываются болью, но… наверное, да, это правда. Как и в прошлый раз, Джину не то чтобы хочется, но трудно не согласится. Чондэ… Его невозможно представить рядом с собой сейчас. То, что было там, на загородной вилле, в спортзале, оно неуместно здесь, в теплой простоте почти дружеских объятий. Будь на месте Сана Чондэ, Джин его сразу затащил бы в мотель и там трахал, трахал, трахал… — Ну да, — кивает Сан. — У тебя больная привязанность, зависимость или что там еще. И ты даже сам это чувствуешь, раз даже представить не можешь, что тебе с ним хорошо. Так что он реально прав, что тебя послал. — И тут же начал встречаться с человеком, который его избил. — Ну, на этот раз он лажанул, — пожимает плечами Сан. — Но один дерьмовый выбор не делает автоматически дерьмовыми и все остальные. Джин хмыкает. На этот раз ему точно хочется не согласиться, но… Что ж, пусть Чондэ будет прав. Может, и стоит это признать, чтобы совсем вычеркнуть его из своей жизни. Тем более сейчас, рядом с Саном, это сделать легко. — Эй, я что-то не то сказал? — спрашивает Сан. — Нет-нет, — мотает головой Джин. — Я просто… ну, задумался немного. — Ты слишком часто задумываешься от моих слов. Это не очень хорошо, когда все время кому-то по больному попадаешь. — Это не твоя вина. — Нет, но это может сделать общение со мной дискомфортным, — пожимает плечами. — А это не очень, потому что основа нормальных отношений — это когда двоим вместе хорошо. А когда они сходятся проблемами, то это проблемами и обрастает. Так что… — Тогда, боюсь, нормальные отношения — это вообще не про меня. — Почему? — Ну… У меня трудно не попасть по больному. — Тебя что, даже обсуждение последней песни Айга триггернуть может? — фыркает Сан. — Нет, но… — Тогда это не проблема. Просто надо обозначить круг тем. Что про твои отношения лучше не говорить, я уже понял. И… про семью тоже? — Почему? — Ну ты ж говорил про отца, что он ждет от тебя большего? — Ну да, но… в остальном нормально. И он не очень давит, просто… дает понять. И, в общем-то, терпеливый и многое мне прощает. — Ясно, — кивает Сан. — Тему отцов и детей трогать можно, но осторожно. Работу, как я понимаю, так же? — Ну… да, наверное. — Тогда пока про личное лучше вообще избегать. Значит, начнем с любимых фильмов и музыки. Что предпочитаешь? — Ну…. …Они проговорили всю ночь. Обо всем. Обсуждение дорам перепрыгивало на воспоминания, с воспоминаний на мечты, с них на размышления о высоком, потом обратно на дорамы… Сан легко менял темы, стоило беседе коснуться чего-то для Джина неприятного, и потому, наверное, утром Джин шел на работу невыспавшийся, но со странным спокойствием в груди. Его не волновало, что сегодня днем он ни черта не сможет сделать. Ну, конечно, его это не особо беспокоило и прежде, но по-другому: раньше было обреченно-мрачное «ну, опять я облажаюсь», а теперь — «ну и что, потом нагоню, может, даже ночку посижу лишнюю тут», — и потому Джин с чистой совестью сказал секретарю «не беспокоить, я очень занят», закрылся в кабинете и лег на диван. Три часа сна — и Джин был готов горы свернуть… Да и вообще, хорошо, что тот разговор… оба разговора были. Сан после них будто стал кем-то очень близким, давно и хорошо знакомым. Пожалуй, теперь Джин мог бы рассказать ему все, даже то, о чем упорно молчал бы даже с психоаналитиком, скованным врачебной тайной. Но Сан не спрашивал, даже вскользь не касался больных тем — видимо, сделал выводы, что упоминать не следует, даже случайно. Джин это, конечно же, оценил — и решил, что расскажет все сам. Как-нибудь. А пока да, пусть будут ровно-здоровые отношения. Как там Сан сказал? «Когда обоим хорошо»? — Уф, ну и зарядило, — смеется Сан, выжимая футболку. — Как в сезон прямо! — Да уж, — соглашается Джин и тоже снимает футболку, мокрую насквозь. — Как в июле. — Да… Сан снимает и джинсы, тоже сырые, и подходит ближе. Его глаза в полутьме кажутся абсолютно черными, как вантаблек, и потому бездонными, а на губах полуулыбка, в которой мерцает предвкушение и обещание… Джин невольно отводит взгляд из-за внезапного смущения. Да, он не просто предполагал — планировал, что сегодня проведет эту ночь с Саном совсем не невинно, но… За два месяца они ни разу не зашли дальше поцелуев. Из-за Джина — Сан явно проще ко всему относится, давно уже дразнил и откровенно соблазнял — а Джин медлил, наслаждаясь их прогулками и разговорами, объятьями и редкими медленно-ленивыми поцелуями… Но большего ему все же хотелось. Дома, когда действие антивиагры заканчивалось, он шел в душ за разрядкой. Сан, который улыбается, загадочно и чуть насмешливо, словно знает про Джина что-то, чего не знает он сам; смеется, запрокинув голову, заливисто и громко; выгнувшись, точно в экстазе, вращает плечами, разминая затекшую спину — даже этих невинных воспоминаний было достаточно, чтобы возбудиться. Пусть и несильно — так, едва окрепший стояк, который может опасть в два счета. Но есть закрыть глаза и представить, как Сан танцует c запредельной пластичностью, словно он не человек из плоти и крови, а робот из жидкого металла… или облизывает губы с явным намеком, смотря на Джина из-под ресниц с тлеющей насмешкой: и долго будешь еще терпеть, малыш?.. Да, Джин хотел Сана, даже без запаха, надежнейшего крючка, на который обычно попадаются альфы: мягкая абрикосовая сладость манила, но была слишком слабой, чтобы свести с ума. Ее приходилось искать самому, прижиматься носом к шее Сана, втягивая воздух, чтобы убедиться: есть, есть, вот она, не показалась, ее не выдумало подсознание, которому надо, чтобы понравившийся парень и биологически подходил. Если б запах был сильнее, то Джина, наверное, тянуло бы к Сану не хуже, чем к Чондэ — но нет: Сан привлекал сам по себе, потому что красивый и классный, и древний, первобытный инстинкт здесь был ни при чем. Джин совсем не чувствует ни безумной жажды, как с Чондэ, ни подобия голода, как со всеми остальными омегами, из клубов-баров. Может, потому и стало страшно теперь… — Что случилось? — спрашивает Сан. — Я… — Джин смеется, мотая головой. — Глупо, конечно, но я боюсь все испортить. — Не глупо. — Сан мягко кладет ладони ему на плечи. — Все боятся, даже самые крутые мачо, просто они никогда не признаются в этом. Джин улыбается, стараясь скрыть неловкость. Не говорить же: с другими так не было, потому что природа брала свое? А теперь, когда его не несет, точно волной, инстинктом, Джин сомневается: а стоит ли? не станет ли последней эта встреча из-за него? Видимо, Сан понимает его молчание по-своему, раз толкает Джина назад, заставляя прижаться к стене, и шепчет: — Не бойся. Сегодня если кто и будет лажать, то не ты. Расслабься, я все сделаю сам. Сан спускается вниз поцелуями, от ключиц к животу. Так же, как и… Нет, не так же: те омеги, имен и даже лиц которых Джин уже и не вспомнит, были торопливы и грубы. В похотливой спешке они смачно причмокивали, слюнявили кожу, вели языком с показной развязностью, будто пытались показать «смотри, какой я крутой, дерзкий и развратный». Это было не только пошло, но и противно: если б не зуд в члене, от которого нужно было поскорее избавиться, Джин оттолкнул бы и ушел, брезгливо скривившись, еще и влажными салфетками бы везде, где касались губы очередного из этих, протер… С Саном ничего подобного нет. Его поцелуи легки и чувственны, и даже когда он берется за пряжку ремня и, на миг подняв взгляд, улыбается, он кажется игривым, но не распутным. И Джину становится стыдно за свои мысли, за невольные ассоциации, за весь свой прежний опыт, за всех тех, с кем он почти безотчетно сравнивает Сана. Ни к чему они здесь, все прошлые случайные любовники, Сан другой, совсем другой… Он с легким прикусом целует бедро Джина, спустив джинсы с трусами и касается губами члена, обмякшего от не тех мыслей. На миг под солнечным сплетением сжимается: Сан сейчас решит, что Джин его не хочет… Но нет, пальцы Сана осторожно гладят яички, чуть надавливая. Не решил, не сдался, увидев его якобы нежелание, продолжает с неспешной нежностью: приоткрыл рот и влажно ведет языком у самого корня, тепло щекочет там кожу дыханием. И то ли от этого, то ли от странного, пьянящего и пряного чувства в груди член снова твердеет, наполняясь свербяще-сладкой тяжестью. И с этой наполненностью нужно срочно что-то сделать… Сан берет в рот, но только головку, а ствол обхватывает ладонью. Он двигает головой ловко и быстро, явно умело, но даже не пытается заглотить поглубже, грязное мастерство показывая, не причмокивает громко и не старается сделать сексуальное лицо, как у порноактера. Ни капли пошлости — только ласка, откровенная до предела, но это совсем не отталкивает. Наоборот, это кажется… важным? Проявлением чувств, самых сильных и самых лучших, когда только прикосновениями, не словами можно сказать «я люблю тебя» и «хочу всю жизнь прожить только с тобой». И то, что делает сейчас Сан… Он словно становится единым с Джином. Нет, не телом — иначе. Они будто теперь продолжение друг друга: одно дыхание на двоих, одно биение сердца, и что-то еще, странное, болезненно-прекрасное чувство, которому слишком тесно в груди, тоже одно на двоих. И потому сейчас, пусть тело рвется к разрядке и на рефлексах хочется резко выгнуться, член в глотку вогнав, Джин лишь опускает ладонь на голову Сана, мягко и нисколько не давя, доверяясь Сану: пусть делает, что и как ему надо — Джин примет от него все… За сладкой судорогой оргазма — мгновенное чувство невесомости, а после — блаженная слабость. Тянет закрыть глаза и сползти вниз по стене, лечь на пол, благо он чистый и теплый, и растянуться, словно кот, наслаждаясь приятной истомой. Джин так бы и сделал, если бы был один — но с ним Сан, которого не хочется обижать своим блаженным невниманием, и потому Джин обнимает его, благодарно целуя. Вкус собственной спермы на языке — странно, но почему-то приятно. Даже как-то… тепло? Словно еще одно подтверждение близости, знак: теперь им наедине друг с другом можно все, и нечего больше бояться или стесняться — просто делай что хочешь, доверяя телу, своему и его: Сан, если что, остановит, ненавязчиво-мягко, и не останется после ни неловкости, ни мутно-неприятного осадка в душе, который однажды обернулся бы невольным отвращением. Нет, с Саном все будет легко и правильно, и в следующий раз Джин не станет сдерживаться… В следующий раз. Потому что сейчас ему даже двигаться лень, слишком хорошо. Вот только… — Пойдем в душ? — спрашивает Джин. И не только потому, что надо бы ополоснуться перед тем, как лечь в постель, но и потому, что член Сана упирается ему в бедро. — Идем, — улыбаясь, кивает Сан. Может, потому что Джин легко коснулся его члена через так и не снятые трусы. Джину хочется позаботиться о Сане, пусть и только руками, на большее он сейчас не способен. Зато в следующий раз…