***
Следующие несколько дней я провел, расследуя дело Несбиттов. Как и говорил мистер Нортон, дело младшего Несбитта было продано незадолго до трагедии, поэтому причин подозревать кого-то в преднамеренном убийстве из-за наследства у меня пока не было. Дела у семейства шли не очень, судя по тому, что мне удалось узнать. Часть прислуги была уволена в последний год, так как средств на ее содержание не хватало. Шел даже разговор о том, чтобы продать дом и приобрести жилье поскромнее, но до сделки дело так и не успело дойти. Одним из тех вечеров я сидел в гостиной и курил. Мне это было необходимо для того, чтобы подумать над тем, что мне удалось разузнать. Ватсон ушёл к знакомому фармацевту — пополнить запасы медикаментов первой необходимости. Дым застилал гостиную, а я всё обдумывал детали нового дела. Входная дверь громко хлопнула, возвещая о том, что Ватсон вернулся. Я точно знал, что это он, потому что миссис Хадсон никогда не относилась к дверям пренебрежительно — даже в дурном настроении. Тяжелые энергичные шаги своим перестуком подтвердили мою догадку — это был мой друг. — Боже мой, Холмс, вы снова воссоздали погоду осеннего Лондона! — раздражённо воскликнул доктор вместо приветствия, торопливо открывая окна и отмахиваясь от клубов дыма. — Да, — пробормотал я, не вынимая трубки изо рта, так как всё ещё был погружён в свои размышления. — Да! — передразнил меня Ватсон. — Сколько раз я просил вас проветривать комнату в таких случаях? — Вы прекрасно знаете, как уличный шум отвлекает меня от размышлений, — всё так же невозмутимо парировал я. — Так отправились бы в свой «Диоген»! Вот там бы насладились тишиной и напрочь прокуренной комнатой! — Мне было лень вставать с кресла. — Холмс, это уже ни в какие ворота! — мой друг, до этого нервно меривший комнату ногами, остановился передо мной. Я поднял на него взгляд, рассматривая пару секунд напряженную позу и ожесточенные черты лица. — Дорогой мой, что же так огорчило вас сегодня, что вы свой гнев срываете на мне? И тут Ватсон свалился в кресло, словно марионетка с подрезанными нитями. Я испугался, но всё же он смог выбрать верную траекторию движения, чтобы не сесть мимо. — Прошу прощения, — выпалил он, закрыв ладонями лицо. — Я не должен был себе такого позволять. Чувство вины, которое сквозило в каждом изгибе тела моего дорогого друга, привело меня в замешательство, и я поспешно ответил: — Не вините себя, милый мой, — я встал со своего места и потянул вслед за собой Ватсона, схватив его за руку. — Такое случается. И все-таки, что же так испортило ваше расположение духа? Он молча уткнулся мне в плечо, обнимая, и я обнял его в ответ. Беспокойство начало охватывать меня, ибо я чувствовал беспомощность, овладевшую моим другом, — а ничего хорошего это не сулило. — Мне снова видятся кошмары, Холмс, — прошептал он едва слышно. — Кажется, я схожу с ума. — Я знаю, что вам все хуже спится по ночам. Мне было больно смотреть на такого Ватсона, сломленного ночными ужасами. Тогда я не понимал истинного значения его слов, так как мой друг намеренно выразился таким образом, чтобы утаить часть правды, пугавшей его. — Не волнуйтесь так, милый мой, — сказал я, поглаживая его по спине в попытке успокоить. — Чем я могу вас порадовать? Музыка обычно помогает вам. Ватсон сильнее сжал меня в своих объятиях. Я отстранился, чтобы поцеловать его в лоб. Он прикрыл глаза и сказал: — Сыграйте что-нибудь из Брамса… Может, «Венгерский танец», мой любимый? — Для вас я готов сыграть всё, что угодно, — улыбнулся я и достал скрипку из футляра. Я играл, а Ватсон сидел в кресле, прикрыв глаза. Казалось, музыка успокоила его, и мне тоже стало менее тревожно на душе.***
Дело Несбиттов я почти раскрыл, тем временем продолжая поиски сведений о загадочном демоне по имени Мара. И выводы мои были неутешительны. Из того, что мне удалось найти, я узнал, что демон этот питается чувством вины своей жертвы. Оттого он и не убивает сразу, а сначала запугивает человека, пока не доведет до смерти. Я не верил в существование демонов, но вполне мог поверить в то, что в прошлом Ватсона произошло что-то, за что он винит себя и по сей день. Самым очевидным событием мне казалась смерть его брата, так как других более печальных фактов из биографии моего друга я не знал. Так или иначе, нам предстоял серьезный разговор. Я имел твердое намерение выяснить, что же происходит с моим дорогим доктором. Ватсон в тот день отправился на велосипедную прогулку. Погода начинала радовать теплом, чем и решил воспользоваться мой друг. Я же решил скоротать время ожидания за проведением химического опыта. Химическая реакция близилась к завершению, когда на лестнице раздались усталые шаги — Ватсон явно перенапряг свою раненную ногу. Я был пренеприятно удивлён, увидев, в каком состоянии мой друг вернулся домой: разрумяненный от нагрузки, и мало того, что он заметно прихрамывал, так ещё и прогулочный костюм занесло пылью. Видимо, один из поворотов заставил Ватсона испытать неловкость. — С вами всё в порядке? Вы не ушиблись во время падения? — я торопливо направился навстречу. Ватсон стоял, понурив голову, но когда он поднял наконец на меня взгляд, я еле слышно ахнул. — Боже, да что с вами? Ватсон, на вас лица нет. Я схватил его за локоть и провёл в гостиную, где тут же усадил в кресло. — На вас напали, друг мой? Вы не ранены? — Нет, лишь пара синяков, — дыхание Ватсона было всё ещё неровным. Я стянул с него куртку и отложил в сторону. — В таком случае немедленно умойтесь и смените костюм, — тоном, не терпящим возражений, сказал я. — Если вам нужна моя помощь — только скажите. — Благодарю, я справлюсь сам, — ответил доктор, и мне не понравилось, каким сдавленным голосом он это сказал. Пока Ватсон приводил себя в порядок, я приготовил графин и стаканы. Через четверть часа он присоединился ко мне в гостиной — уже в свежем костюме и опрятно причесанный. — Шерри? — предложил я. Доктор кивнул, и я протянул ему стакан, который он опорожнил залпом. — Рассказывайте, что же заставило вас так себя загнать? Вы пытались угнаться за кем-то? — решил я зайти издалека. — Всего лишь захотел проверить себя на выносливость, — снова скрывая от меня истинные причины, ответил Ватсон. Я всегда замечал, когда мой друг хотел что-то утаить от меня, и он прекрасно знал об этом, но продолжал так делать. Обычно я не давил, однако сейчас обстоятельства были иными. — Но вы явно ехали слишком быстро, отчего не смогли вовремя отреагировать на препятствие и упали. — Да, так и было, что уж тут скрывать, — пожал плечами мой друг. — Я просто слишком увлекся и набрал скорость больше положенной. — И после своего неудавшегося трюка вы продолжили прогулку. Следы пыли на ваших брюках сказали мне об этом, — привычно пояснил я. — Вам бы следовало сразу вернуться домой после того происшествия. Прошу вас, не рискуйте более так своим здоровьем. Я беспокоился. Ватсон хоть и бывал временами импульсивен в силу энергичного характера, всё же обычно был склонен поступать разумно, если ситуация того требовала. Сегодня же что-то заставило его отойти от правил. Нечто настолько сильно поколебало его душевное равновесие, отчего он решил вопреки здравому смыслу не отправляться домой сразу же. По всей видимости, Ватсону хотелось выпустить пар, чтобы сцена, случившаяся несколько дней тому назад в гостиной, не повторилась — он всё ещё чувствовал небольшую вину за ту вспышку гнева. — Ватсон, — я накрыл его ладонь своей в желании успокоить, — нам давно пора обсудить некоторые вопросы, которые беспокоят меня в последнее время. И я бы хотел вас попросить, чтобы вы не уходили от ответа и говорили честно и прямо. Можете полностью довериться мне, так как я не собираюсь осуждать вас или высмеивать. Ватсон стал словно натянутая струна, но руку не отнял. «Уже неплохо», — подумалось мне. Я выдержал паузу и продолжил: — Итак, как вы уже знаете, я начал разузнавать о том, что же из себя представляет Мара. Увы, результаты поисков оказались неутешительны. Из того, что мне удалось узнать, я понял, что этот демон питается чувством вины своей будущей жертвы. — Верно, — едва заметно кивнул Ватсон. — Продолжайте. — Помимо ночных кошмаров я заметил, что несколько раз вы вели себя довольно необычно. Я перечислю: во-первых, когда вы выиграли в бильярд и вернулись недовольным; во-вторых, когда мистер Нортон поведал нам историю семейства Несбитт и когда я впервые упомянул о Маре; в-третьих, когда я накурил в нашей гостиной… — Достаточно, Холмс, — сломленным голосом попросил Ватсон, прикрыв глаза свободной рукой. — Я прекрасно осведомлен о вашем умении подмечать детали. Перейдем уже к делу. — Хорошо, — сжалившись, я осторожно погладил ладонь Ватсона, и тот, кажется, немного расслабился. — Меня беспокоят два вопроса: почему вы так странно реагировали и за что испытываете неумолимое чувство вины? Настолько, что оно преследует вас до сих пор. Мой друг тяжело вздохнул и наконец открыл глаза, полные непролитых слез. Сердце мое дрогнуло — никогда я еще не видел его в таком состоянии. Ватсон всегда был словно стойкий оловянный солдатик, служивший мне поддержкой и опорой, и вот наступил момент, когда все перевернулось с ног на голову. Теперь моя очередь быть спасительной соломинкой. Я протянул ладонь, чтобы коснуться лица Ватсона в желании подарить ласку. Он не отпрянул, а лишь чуть наклонил голову, чтобы мне было удобнее. — Я вижу ее, — прошептал он. — Мару. Точнее, даже не совсем так. По ночам я вижу Мару, а днем мне видится призрак из моего прошлого. — Почему вы не рассказали мне об этом раньше? — Я был напуган и растерян и не хотел вам говорить об этом, так как ожидал насмешек с вашей стороны. И каждый раз, когда я видел это лицо, я был зол на себя оттого, что поддаюсь панике. Поэтому и вел себя порой не самым лучшим образом. — Ну что вы, милый мой, не вините себя, — я взял его ладонь в свои руки и поцеловал. — Сегодня вы тоже что-то видели? — Да, — коротко ответил Ватсон. — Вы верно все подметили, как всегда. Я продолжил прогулку после падения только ради того, чтобы хоть немного привести нервы в порядок. Я снова поцеловал тыльную сторону его ладони, тем самым пытаясь смягчить болезненность следующего вопроса: — Вы вините себя из-за брата? — Нет, что вы, Холмс! — воскликнул мой друг. — Я конечно долгое время был опечален кончиной моего брата, и все же осознавал, что это был его выбор. — Тогда что же? Ватсон замолчал. Я не торопил его, давая время собраться духом. — Вы возненавидите меня, Холмс, после того, что я вам поведаю. Или же будете презирать, имея на это полное право. — Даже не смейте решать за меня, что я буду чувствовать по отношению к вам, — тихо, но с твердостью в голосе сказал я. — Что бы вы ни совершили в прошлом, сейчас вы другой человек. И я вас люблю за то, каким вы стали. Ватсон горько усмехнулся. — В молодости, ещё до войны, а именно — в пору моего обучения в университете — со мной произошла череда не самых приятных событий, — начал мой друг. — Все, кто знает об этой истории, думают обо мне теперь как о человеке порочном, и все — по разной причине. Начну, пожалуй, с самого начала. Во время моего обучения я познакомился с молодым человеком по имени Питер Каррингтон. Поначалу между нами завязалась дружба, ставшая со временем крепкой. Мы были довольно разными людьми по темпераменту, но всё же что-то нас объединяло, да так, что даже несмотря на разногласия, мы легко находили пути примирения. Привязанность крепла день за днём, наполняясь новыми, неведомыми мне чувствами. Я полюбил его. Поначалу я это чувство приписывал к дружескому, но потом стал понимать, что жажду большего. Однако выражать это словами я не смел, так как опасался последствий: как со стороны общества в случае огласки, так и со стороны моего друга. Я не был до конца уверен, что мои чувства взаимны. Однажды мы всё-таки объяснились друг перед другом, и вот тогда началась приятная пора взаимной влюблённости. Украдкой мы проводили время вместе, совершенно не так, как положено молодым людям нашего общества. Нам казалось, что мы сможем быть вместе вечно — так крепко мы любили друг друга. Но планам нашим не суждено было сбыться. Как-то раз Питер гостил в нашем доме, и отец застал нас вдвоем. В семье начались страшные скандалы, бесконечные угрозы со стороны отца… От всего этого я впал в такое отчаяние, что совершил страшную вещь. — Твое счастье, — сказал мне тогда отец, — что ты уже почти окончил курсы подготовки военных врачей. Проваливай немедленно из моего дома, чтобы я больше не видел твоего позора! Ватсон прервал свой рассказ и налил себе еще шерри. Выпив, он продолжил: — Под давлением отца я порвал с Питером. Порвал самым гадким образом. Я написал ему письмо, в котором признавался, что никогда его не любил и мне лишь хотелось попробовать чего-то нового. Тогда мне казалось, что если Питер воспылает ко мне ненавистью, то ему легче будет пережить мой отъезд в Индию. Я был рад, что все-таки записался на курсы и скоро должен был покинуть родные края. Мне хотелось сменить обстановку, оказаться как можно дальше от всего, что могло бы напомнить о произошедшем. Подальше от отца, для которого я навсегда стал содомитом. Я бежал, причем самым трусливым образом. Пока я служил в армии, мне ничего не было известно о судьбе моего друга. Но по возвращении я навёл справки — бояться разоблачения мне было нечего, отец к тому времени скончался, а брат находился на той стадии алкоголизма, когда ему стало наплевать на меня. Оказалось, что Питер повесился незадолго до моего отбытия в Индию. Он не вынес страданий, какие заставило его испытать то роковое письмо. Так и закончилась моя недолгая, но яркая первая любовь. — Так вот за что вы испытываете вину и по сей день… — я немного помолчал и спросил: — А теперь, мой дорогой Ватсон, расскажите, кого вы видели все эти дни в дневное время? Ватсон тяжело вздохнул. — Сестру Питера, Эмбер. Она бы не смирилась с кончиной брата. — Как же в таком случае сестра Питера Каррингтона решила, что вы можете быть виновны в смерти ее брата? — Она знала о нашей связи. — Знала? — Да, она слишком любила брата и никогда не выдала бы нас, хотя и не поддерживала наклонности Питера. Между ними были очень близкие и доверительные отношения, поэтому Питер не побоялся рассказать ей обо мне. А уж после письма, которое Эмбер по-видимому нашла, нетрудно было догадаться, почему Питер свел счеты с жизнью. — Почему она не попыталась найти вас ранее? — Я могу только гадать. Когда я вернулся в Англию, то об Эмбер не смог узнать ровным счетом ничего. Даже не знаю, что могло произойти с ней за все эти годы. — Да уж… — я закурил, выпуская густые облака дыма. — Вы имеете полное право презирать меня после этого. В гостиной повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Встав с кресла, я приблизился к Ватсону и встал перед ним на колени. — Я никогда не смогу презирать вас, Джон, — Ватсон сжал мою руку. — Вы честнейший и добрейший человек, которого я когда-либо знал. И ваш поступок, несмотря на его последствия, можно понять. Вы были молоды и находились во власти своего отца, который оказывал на вас непомерное давление. Вы были растеряны и подавлены, поэтому не могли действовать разумно. Мы все имеем право на ошибку, особенно когда оказываемся в обстоятельствах, не зависящих от нас. Не позволяйте чувству вины за прошлое сломить вас. — Вы оправдываете меня, Холмс, потому что любите… — прошептал Ватсон. — Но мне нет прощения. Я — трус, неспособный противостоять обществу. Как я могу заслуживать счастья с вами, имея за спиной такое прошлое? Как вы вообще можете мне доверять после этого?! — Вы не трус, — сказал я, вкладывая всю свою уверенность в эти слова. — Вы были молоды и неопытны. Не имели ничего и никого, кто мог бы поддержать вас. Но сейчас все иначе. Вы, как и я, довольно состоятельны, и к тому же, более не зависите от отца. Вы и сами прекрасно знаете, с какой осторожностью мы ведем себя на публике. В крайнем случае — найдем пути отступления. А про доверие… Знаете, Ватсон, я никогда не перестану доверять вам, потому что вы не раз доказали, как вам дорого мое благополучие. Мой друг улыбнулся сквозь слезы, которые начали медленно скатываться по его лицу после моих слов. — Вы потрясающий человек, Холмс. Я несказанно рад тому, что жизнь свела меня с вами.