Через время и пространство

      Когда Изуку думает, что умирает (он буквально может чувствовать собственные кишки в своей руке, они противные, склизкие и горячие, поэтому нельзя его обвинять в подобных мыслях), он целует Кацуки. Одной рукой держась за дыру в животе, другой, которая точно так же в крови и пыли, он притягивает Бакуго за вырез на костюме и целует прямо в губы.       Это один из самых счастливых моментов в его жизни, потому что ему уже не страшна реакция Каччана и он делает то, что давно хотел сделать. Это, вроде как, очень освобождает. Изуку чувствует себя настолько живым, что через пару секунд совсем не хочет умирать.       Губы у Кацуки сухие, обветренные и очень шершавые, с кусочками царапающей засохшей кожи. А ещё… очень неподвижные.       — Я вам не мешаю? — злодей шепчет на ухо.       Деку отстраняется, кашляет кровью прямо на лицо Бакуго и теряет сознание.       Проблема всей этой ситуации в том, что Мидория, видимо, не умирает. Мол, он, конечно, очень-очень рад, но потолок больничной палаты не то, что он ожидал увидеть после того, как закрыл глаза на поле боя. После того, как поцеловал Каччана.       Он поцеловал Каччана.       Блять. Твою мать. Чёрт возьми.       Почему он не может просто умереть? Вот прямо сейчас. Прямо на месте.       Он стонет от боли по всему телу, чувствуя каждой клеткой, что на самом деле живой. Капельница явно притупляет ощущения, но это всё ещё неприятно, в его рту будто кто-то сдох, а в палате больше воняет железом, чем лекарствами. Он поворачивает голову вбок и видит расплывчато, но всё же фигуру Каччана в школьной форме. Ему нужно несколько секунд, чтобы понять, что Бакуго кемарит, сидя в кресле.       Целых несколько минут Мидория соображает, как сбежать из палаты. Но у Каччана звериное чутьё, поэтому он просыпается быстрее, чем Изуку на самом деле осмелится спустить ноги с кровати.       За что. Почему Боги так не любят его?       — Каччан, — приветственно говорит он, и голос хриплый, ломкий и даже жуткий. Он начинает кашлять и выпивает протянутый стакан воды залпом. — Доброе утро.       — Это четвёртый день, — Бакуго констатирует с раздражением. — Ты заставил меня ждать четыре дня.       — Оу, — Мидория смущается, отводит взгляд и уже не чувствует так остро боль в животе, как прежде. — Извини?       — Это заставляет меня слишком спешить, знаешь ли.       В голосе столько претензии и желчи, но слова совершенно бессмысленны. Единственное, на что хватает Мидории, — вопросительный взгляд.       — Знаешь, — Бакуго машет ладонью, будто это мелочь, — мысль, что ты можешь откинуться в любой момент.       Ой. Как жестоко. Не то чтобы у него и правда были какие-то суицидальные наклонности, чтобы хотеть умереть в любой момент.       — Ты не должен был целовать меня посреди боя с кишками наружу, — рычит Бакуго, и да, они всё же будут говорить об этом. А всё только стало налаживаться… Изуку чувствует, как в груди всё переворачивается от осознания, что не будет больше той близости, которой они достигли: касаться коленями и плечами, когда они сидят рядом в учительской, делиться обедами и тайными тренировками вечерами.       Но у него и правда нет никаких моральных сил, чтобы обсуждать это сейчас.       — Каччан, ты можешь ненавидеть меня позже, ладно? — он прерывает Кацуки, когда тот открывает рот, чтобы продолжить явно яростную тираду. — Я считал, что умираю, так что это всё просто адреналин, у меня на самом деле не было никаких конкретных мыслей. Просто хотелось кого-то поцеловать хоть раз. Знаешь, ну, просто дурная выходка, глупость. Извини меня.       — Глупость? — глухо переспрашивает Кацуки. Изуку хмыкает и наконец поворачивается, чтобы взглянуть на Бакуго.       — Да, точно.       Мидория на самом деле далеко не дурак, даже если иногда совершает очень и очень идиотские поступки. Так что по поджатым губам, сморщенному носу и прищуренным глазам понимает, что совершает сейчас глупость большую, чем на поле боя. Тем не менее, даже если мозг говорит ему одно, страхи за будущее, которое теперь у него есть, управляют им больше, чем мозг.       — Если ты думаешь, что я поверю в эту хрень, то думай дальше, — Бакуго рычит, резко встаёт со стула и выходит, на прощанье хлопнув дверью.       Больничная палата тут же заполняется одноклассниками, которые, как по щелчку пальцев, окружают его со слезами на глазах, готовые задушить.       — Бакуго-куна не смогли выгнать даже медсёстры, представляешь? Говорят, он злодея того убил, но ты не верь, он в реанимации, — Урарака шепчет ему на ухо и обнадёживающе улыбается.       Мидория чувствует, как сильно он облажался.       В палате и правда есть зловещий шёпот об убийстве, но Изуку пресекает это на корню. Швы на боку ноют, кажется, можно почувствовать, как даже нитки болят. После нескольких использований восстанавливающих причуд его выписывают на четвёртый день с ограничением в тренировках на неделю.       Итак, проблема в том, что Бакуго действительно умеет добиваться своего любым способом. Он часто кричит и никогда не скрывает свои эмоции, поэтому любые типы тихого поведения от него кажутся странными, но Кацуки тоже об этом знает. Именно поэтому он не кричит на Деку, не показушно устраивает сцены или даже не зовёт на бой. Он просто осуждающе смотрит.       Постоянно.       Они идут из общежития? Бакуго осуждающе смотрит в его спину. Они на перемене? Бакуго осуждающе смотрит в его затылок. Они в общей комнате? Не берите в расчёт, что Кацуки обычно никогда не сидит в общей комнате по несколько часов, он всё равно осуждающе смотрит Изуку прямо в глаза.       Это чертовски пугающе, даже Айзава-сенсей в один момент вздрагивает, когда ловит выражение лица Бакуго во время практики, когда тот смотрит на Мидорию. Боже, Каччан сидит впереди Изуку, но он всё равно чувствует его осуждение, даже когда перед ним буквально просто спина. Он будто даже сидит осуждающе.       Через несколько дней Урарака отводит Мидорию в сторону, кладёт руку на плечо и говорит:       — Просто извинись.       Его тут же окружают другие люди, от Ииды до Киришимы, который последние дни выглядит очень бледным и напуганным, будто видит кошмары.       — Если ты убил его собаку или кошку, хотя бы покажи, где ты их закопал, — Каминари дёрганно оглядывается по сторонам, словно ожидая увидеть призрака.       Мидория нервно сглатывает и поднимает руки вверх, сдаваясь.       — Если ты убил его мать, мы обязаны сдать тебя в полицию, — Иида поправляет очки указательным пальцем, — но сначала поговори с Бакуго-куном.       — Бакубро постоянно молчит, — Киришима закусывает большой палец, и его причуда автоматически проявляется по всей его коже больше из-за нервов, чем из-за возможности повредить себя. — Ты представляешь, каково это? Он молчит и просто смотрит на тебя, будто ты убил всю его семью, кошку, собаку, ограбил его счёт в банке, а затем танцевал на пепле всего, что ему дорого!       — Я ничего из этого не делал! — кричит Мидория в панике, зажмуривая глаза и вжимаясь в стену.       Урарака рядом тяжело вздыхает и сжимает его плечо до хруста.       — Что бы это ни было, — зловеще шепчет она, — извинись.       Девчонки жуткие.       В конце концов, ему не нужно никакое вмешательство, чтобы сорваться на слёзы и крик от нервов. Они одни в общей комнате вечером, Бакуго готовит себе завтрак, помешивая палочками омлет на сковороде, и всё ещё смотрит прямо в затылок Деку осуждающе. Когда его плита включена на две сотни градусов.       — Хватит! — Мидория бросает свои учебники на стол со слезами на глазах и поворачивается к Кацуки.       — Но я же ничего не сказал, — Бакуго будто в удивлении приподнимает брови, явно внутри насмехаясь.       — Хватит так смотреть на меня! — Мидория подскакивает с дивана.       — Ох, — Кацуки притворно вздыхает, прикрывая рукой с палочками свою ухмылку, — да у меня, похоже, проблемы с личными границами.       — Хорошо! — Изуку кричит на всё общежитие. — Я понял! Я тупой придурок, который боится признаться в том, что влюблён в тебя с первого года, и даже когда делает шаг, отступает, потому что идиот! Наш поцелуй не глупость! Доволен? — он тяжело дышит, чувствуя, как щёки горят, а по лбу катится пот.       Кацуки довольно ухмыляется, как настоящий засранец.       — Да, — он тычит в него палочками. — Я просто хотел сказать, что стоит оставлять подобные важные вещи на потом, чтобы был стимул выжить, но из твоего рта полилось такое дерьмо, что мне было отвратительно с тобой даже разговаривать.       Он с бесстрастным лицом отключает плиту. Деку стонет от смущения, запрокинув голову и закрыв глаза и горящие щёки руками. Он чувствует взгляд Кацуки на себе, чувствует довольную ухмылку, потому что Каччан явно наслаждается его страданиями, поэтому Мидория краснеет ещё больше.       — Это нечестно, — стонет он себе под нос.       — Послезавтра, в семь вечера. Будь готов выйти из общежития, — Бакуго критически осматривает Мидорию с ног до головы, и Деку чуть раздвигает пальцы и смотрит на Каччана через щёлочку. — Надень хоть джинсы для приличия.       Слово «приличия» звучит смешно из уст Каччана, поэтому Мидория позволяет себе смешок.       — Зачем?       — Мы идём в кино. И там на заднем ряду мы нормально поцелуемся, а ты не блеванёшь мне кровью в лицо.       Назвать их поцелуй глупостью — вот настоящая глупость.       Когда Мидория понимает, что они могли это сделать неделю назад, он чувствует себя настоящим идиотом. Потому что губы Каччана великолепны.