Чёрный бархат

«Если есть сомнения, следует убивать». Эрнесто Че Гевара

      Пара крупных пфеннигов гулко закатилась в монетоприёмник. Стив навалился плечом на прозрачную изрисованную кабинку телефона-автомата, вслушиваясь в гудки и нервозно отбивая ногой ритм — по радио играла «I Love To Hate You». Сквозняк в подземке разносил узнаваемый машинный запах, сигнальные гудки и мешанину городских шумов: электронные кривляния игровых автоматов, переругивание родителей и их отпрысков возле витрин с пластиковыми подвесками с трёхмерным изображением глаза, насадками для карманных лазеров и прочим «переходным» барахлом. Когда длинные гудки оборвались, рука потянулась в карман за новой горстью монет. Диктор по радио протараторил краткую сводку новостей: «Пресс-служба полицейского президиума Берлина сообщила о третьем случае отравления нервно-паралитическим веществом. Скончалась эксперт-патологоанатом, которая производила вскрытие первой жертвы предполагаемого убийства».       — Всё лучше и лучше, блять. — Стив выскочил из будки, обмотавшись проводом, потоптался из стороны в сторону и снова запрыгнул в автомат.       «Президент Борис Ельцин прокомментировал ужесточение экономической политики США и стран Европы к России в связи с берлинским отравлением. Так, глава Кремля заявил о возможном выходе Москвы из ракетного договора, ограничивающего использование оружия средней и меньшей дальности».       Наконец провод на том конце дрогнул, и в трубке отозвался женский голос.       — Эм, Вдова? Это Кэп. — Стив вновь опасливо забился в угол. Этот номер дал ему знакомый связной, и он не был уверен, что вызванивать скрывающуюся шпионку такая уж хорошая идея. — Я звоню с автомата. Слушать можешь?       На линии ответили не сразу. Вдалеке загремел подходящий состав.       — В чём дело? Ты что, слил меня?       — Прости, — вот же блин, от её проницательности ещё больше грызла совесть. — Слушай, это срочно. Ты в опасности! Он знает…       — Так, это не телефонный разговор, — она заговорила так быстро, будто читала с заранее заготовленного плана. — Садись оттуда на электричку, прямо до станции Груневальд по фиолетовой ветке, и почаще по сторонам оглядывайся. От платформы пойдёшь по тропе через лес до Чёртовой горы, я буду там. Встретимся в Тойфельсберге, в большой башне наверху, — и добавила, прежде чем бросить трубку. — Не звони сюда без чрезвычайной надобности. Все линии в городе прослушивают и стенографируют, не успеешь обронить какое-нибудь из ключевых слов. Не попадись.       Волшебно. Угроза смерти — это не чрезвычайная важность! Стив спрятался за курткой от порывистого ветра с краю платформы, проверил заткнутый за пояс пистолет: хорошо хоть додумался взять с собой и написать отчёт боссу перед вылазкой в город. Вынырнувший из туннеля поезд со стоном и комьями летящего мусора причалил к наводнённому людьми островку. Двери открылись, и Стив хлынул в вагон вместе со всеми, больше не опасаясь быть замеченным.       Когда он добрался до остановки в Грунвальдском лесу, погода успела испортиться. Вместе с ним из поезда вышла парочка пассажиров, поспешивших спрятаться от шквального ветра в туристическом домишке с рыжей черепичной крышей и большими вокзальными часами на мезонине. Стив миновал мемориал еврейским узникам, которых отсюда отправляли в Освенцим, набрёл на протоптанную в некошеной траве дорожку и скоро наткнулся на дыру в сетчатом заборе, окружающем ничейную с недавнего времени территорию.       Собственно, Тойфельсберг можно было запросто разглядеть из восточной части города. Гигантские мячи для гольфа и полосатая красно-белая радиовышка футуристично просматривались над верхушками буйно разросшихся деревьев, которых не касалась лесозаготовительная техника с конца войны, когда сюда свезли обломки разгромленного Берлина. Позже на Чёртовой горе появился оплот американской разведки — Тойфельсберг, бруталистский бетонный комплекс с белыми цилиндрическими башнями и ячеистыми куполами, обнесённый штыревыми антеннами. В километрах трёх от Восточного Берлина вести отсюда наблюдение было плёвым делом: они прослушивали советские телекоммуникации, перехватывали радиообмен, координировали работу шпионских спутников аж до 90-го года. Пока Тойфельсберг не пошёл по рукам, а около года назад последний инвестор, надумавший построить здесь шпионский Диснейленд, благополучно не обанкротился.       На нелёгком пути в гору сверху всё больше засыпало листвой и сухими ветками. Ни в лесу, ни на глухой запущенной территории не было намёка на человеческое присутствие. Правда, чем дальше продирался Стив, тем ярче и гуще пестрели исписанные баллончиком бетонные и профильные стены, а под ботинком бряцала жестяная банка и крошилось стекло. Пожалуй, наибольшее впечатление производила та самая циклопичная главная башня, чем-то напоминающая Пизанскую, если ту поставить как полагается и зачем-то увенчать куполом, — её уровни просматривались насквозь, а с опоясывающих её колоннад лоскутами свисала и трепетала на ветру белая защитная мешковина — вроде как погребальный саван. Туда-то ему и лежала дорога.       Всё-таки в этом нелюдимом месте было не так уж безлюдно. Непосредственно на любителей пошарить по заброшкам Стиву наткнуться не пришлось, но те оставляли за собой следы бессовестно и где ни попадя: устраивали пикники на крышах, закатывали вечеринки, даже показывали кино и играли в гольф. Ну, ещё бухали и кололись, но где этого нет? В громадных офисных помещениях на десятки столов сиротливо гулял сквозняк: ЭВМ, шифровальные машины, картотеки данных и прочее специальное оборудование американцы вывезли под шумок, не успела пыль осесть после падения стены. Было заметно, что какое-то время тут шло строительство, но и его вскоре заморозили, оставив после себя зачатки перепланировки и кучи мусора вдобавок к отпечаткам разрухи и вандализма.       Прогулявшись по самому депрессивному парку развлечений в своей жизни, Стив подошёл к подножию башни, охраняемому с двух сторон, как огромными шахматными слонами, теми самыми ячеистыми шарами, что не так давно скрывали от любопытствующих радиотелескопы для перехвата спутниковой связи. Наверх всего четыре яруса, так что они с Вдовой вряд ли разминутся. Разве что он успел первым? Однако, как только путь до вершины остался позади, и взору открылось большое пространство без единого угла под ярко измалёванным инопланетным куполом, сплошь расчерченным подобием звёздной карты, на свету обозначилась тёмная невысокая фигура.       Её снова было не узнать. Дискотечные тряпки и лёгкий кэжуал Вдова сменила строгим брючным костюмом: свободный силуэт, подкладки в плечах пиджака, высокий каблук — всё как в модном глянце. Когда Стив гулко шагнул внутрь купола, она отвлеклась от созерцания городской панорамы на краю горизонта за сплошным лесистым покровом. За её спиной ветхими разрезанными шторами трепыхались и опадали края мешковины:       — Символичное место. И вид ничего так, согласись?       — Хорошо, что ты здесь. — Стиву было и радостно, что с ней ничего не случилось, и как-то тревожно, тяжело на душе, словно этот хмурый день не предвещал ничего доброго. — Я должен был предупредить тебя. Он всё понял…       Она неспешно зашагала вдоль смотровой площадки, отличная акустика уплотняла удары каблуков до низких глубоких перестуков, ветер полоскал летучую ткань штанин и её осветлённые волосы:       — Можешь не объяснять, Кэп. И мне стоило предупредить тебя.       — Но ты же… В смысле, о чём?       — Да о том самом. Ты влюблён в него. И потому подставился, — она сказала это так просто, без осуждения, без издёвки, но с каким-то подавленным разочарованием в голосе. — Послушай меня. Я тебя понимаю. Сама влюбилась в него… — долгий вздох выдал человеческую уязвимость за маской профессиональной сдержанности. — Ты и не представляешь, насколько. Мы с ним сработались какое-то время назад. И встречались.       Стив не был готов слушать дальше. Он был бы счастлив, если бы ураган сорвал крышу над ними ко всем чертям, а Вдова прекратила рушить остатки его грёбаной веры в людей. Она и сама, похоже, не горела желанием изливать перед ним душу, но вытягивала из себя слово за словом так упрямо, как будто намерилась спасти Стива хрен знает от какой напасти:       — Всё, что тебе нужно знать сейчас, Кэп: это очень, очень плохая идея. Это не приведёт тебя ни к чему и с большой вероятностью убьёт, — ему хотелось как-нибудь заткнуть её, он уже захлёбывался в потоках её речей. — Баки совершенно точно не тот человек, кому стоит подставлять спину. Он беспринципен. Он лжёт тебе в лицо и будет лгать до тех пор, пока ты имеешь для него ценность. Он не представляет собой ни-че-го. Падший разуверившийся человек. Ах, Кэп, да брось ты всё к его ногам — даже после этого он не перестанет считать тебя врагом и смотреть на тебя, как на врага!       Стив бы выбросился из башни прямо сейчас, если б было побольше этажей. Твою мать, в том, как она бескомпромиссно рубила правду и втаптывала Баки в грязь, можно было легко заподозрить дурную бабскую ревность! Но он же всё понимал, понимал ведь с самого начала, не имея ни малейшего повода, ни одного слова или поступка, который оправдывал бы Баки, который делал бы его человеком, а не блядским сыном сатаны в гламурных ботинках и с остекленевшим взглядом!       — Да не запал я на него. Слушай, это вообще не про любовь… Ну да, есть какая-то реакция… всё из-за наркотика: мозг простроил связь между ним и типа дофаминовым подкреплением, мол, Баки — это хорошо…       — Хватит, Кэп. Ты звучишь жалко, — оборвала его Вдова без тени стеснения. — Мы говорим всего лишь о твоём романе с психопатом с нарциссическим расстройством, так? И я напомню, так, между делом, что он собирается прийти за мной, — всего лишь вопрос времени.       Стиву будто перекрыли кислород. Он ясно представил мысленный эксперимент, где участника два, а спасательный жилет только один, — и кого он станет спасать, кого защитит? Один из тех тестов, на которые проще ответить пулей в висок.       Так давай, Стив! Последний жест милосердия. Сделай это — отдай жилет гниде, которую пялил после того, как она ранила тебя и даже не извинилась. Вложи оружие ему в руку и дай застрелить её. Или сам его пристрели. А как ты хотел? На кону теперь всё. Ты допустишь смерть этой женщины, русской дезертирки? Дашь ему убить ту, что была на твоём месте? Вычеркнешь её? И пускай точно так же он вычеркнет тебя. Заслужил.       Ему вдруг стало нестерпимо по-детски страшно. Ладонь обдало жаром от близости пистолета. Он физически почувствовал, увидел сквозь железобетонные стены, как Баки в эту самую секунду заходит в башню и поднимается к ним.       И тут где-то в другой реальности заиграл саксофон. Невидимый маячок спокойствия, пришелец из простой и понятной утерянной жизни, которому не было места здесь, под этим куполом, но вполне было место на другой площадке, где любительский оркестр репетировал и записывал музыку вместо студии. Здесь с ними были и другие, но Стив уже ни в чём не был уверен.       — Тебе что-то известно по делу диссидентки? — попробовал он войти в более приземлённое русло. — Баки — он исполнитель?       — Я не знаю.       Вот, вот сейчас. Он поднимается по лестнице. У него в руке оружие — в этот раз заряжено. Он уже здесь.       — Чем русские занимаются в Берлине?       — Трансатлантическая политика. Блокирование невыгодных для России инициатив, — рассеянно отозвалась Вдова. — Я больше с ними не работаю.       Он подходит. Он уже за спиной. Господи, он стоит позади.       За бешеным стуком сердца Стив не услышал шагов, но ощутил, как они отразились вибрацией об изоляционное полотно. Настороженная Вдова устремила взгляд ему за спину, и этот взгляд не значил ничего, кроме обострённого до предела инстинкта самосохранения. Стив обернулся.       Он действительно был здесь. Во плоти. В той коже, которая ещё несла с собой тепло Стива, которая помнила его прикосновения. Баки скользнул по нему ничего не выражающим взглядом, как по чужому человеку, — всё его внимание принадлежало Вдове, которая первая взялась разрядить обстановку:       — Это так ты сбросил хвост, Кэп?       Стив не ответил. Когда Баки стал надвигаться ближе, рука сама нырнула под куртку, хватаясь за пистолет:       — Отошёл от неё.       Итак, всё решилось. Держать Баки на мушке оказалось куда проще, чем представлялось. Тот держал палец на курке револьвера — и не думал скрывать свои намеренья, и всё же в нём не было чёткой решимости, как поступить дальше. Он подступился ещё на шаг, даже не глядя в сторону Стива, заговорил с Вдовой очень тихо, надтреснуто:       — Ты продала меня им.       — Нет, — она не сводила с него глаз и не шевелилась, хоть расстояние между ними сокращалось.       — Ты продала меня, — ещё шаг, ладонь плотней обняла рукоять.       — Ты ничего не стоишь, — и он остановился. Как и Стив, которому кишки скрутило от того, как Вдова это произнесла — очень тихо и запредельно громко одновременно. — Всё нормально, Кэп. Я могу себя защитить, — и снова к Баки. — В тебе нет ничего настоящего. Даже души. Тебе кровь застлала глаза. Так оно и есть. Ты никогда мне не доверял. Врал в глаза — ты захлебнулся своей бесконечной ложью! Я продала тебя? Ты это заслужил. Катись ты к чёрту, Баки!       Стив упустил момент, как он вскинул руку с револьвером, — вздрогнул только после хлопка. Баки пальнул в воздух, когда Вдова за секунду пересекла пространство между ними, влетев в него сбоку маховым ударом ноги. И они сцепились. В один момент всё вдруг перестало быть понарошку. В момент, когда Баки ударил её — по-настоящему, в лицо, кулаком. А она не упала, свернувшись в его ногах, а дала сдачи — в живот.       Стив так и стоял, бессмысленно сжимая пистолет в руках. Он находился не здесь, не сейчас, а где-то в раннем детстве, в чужом-своём воспоминании, где любимые до немоты мама с папой избивают друг друга в кровь. В самом страшном кошмаре, который, если и забудется, то останется с тобой навечно леденящим предчувствием, ознобом по позвоночнику. Баки дрался в полную силу. Баки хотел убить её. А Стив только дрожал за дверью, спрятавшись под одеяльцем. Мир рушился на его глазах. И он ничего не мог. Ничего.       Они дрались грязно, подло — знали наизусть приёмы друг друга, но раз за разом ловили тумаки в избытке ярости, слепой ненависти. Боролись насмерть, как злейшие враги, а не как вчерашние любовники. У Стива дух перехватило от того, что они с Баки сойдутся вот так же — растопчут друг друга, не оставив живого места, растерзают без жалости всё, что их связывало в прошлом. В какой-то момент Баки с Вдовой оказались на краю площадки: Стив увидел, как её волосы подхватил поток ветра за краем башни, но расстановка сил снова поменялась — Вдова распластала его на полу, выбив револьвер в пропасть. И отправилась следом, легко перехваченная Баки под живот.       — Нет! — Стив бросился за ней вместе с Баки, который юркнул вниз по пожарной лестнице.       Слава Богу, она не разбилась. Упала на мостик ярусом ниже, пролетела метра три. Он ринулся на выход, бежал изо всех сил и всё равно опоздал: они уже успели сойтись, пошатываясь каждый в боевой стойке. Вдова сбросила пиджак на землю, сжимая поднятые к лицу кулаки. Она еле держалась после такого падения, не исключено, что сломала рёбра, но прорычала сквозь зубы:       — Давай. Покончим со всем сейчас.       А он и рад был покончить. Они налетели друг на друга с новой силой, ещё ожесточённей, двигались отточено и выверено, точно по острому краю. В это с трудом верилось, но Вдова, даже раненая, ни в чём ему не уступала: уходила от выпадов и бросалась в ответ, как матёрая тигрица на своей заученной территории. Разницу в весе она компенсировала подобранной где-то тут, на полу, арматуриной, свистевшей под её рукой только так, — чуть искры не высекала, когда железка обрушивалась на Баки то сверху, то снизу. Стив снова взялся за пистолет, прицелился как мог, но так и не рискнул стрелять — боялся задеть её. И только заворожено смотрел, как зрелищно они метелят друг друга: это уже не походило на кухонную потасовку; он, наверное, спятил, но в этом месиве была страсть, плотский первобытный огонь воскресших в последний раз чувств — чтобы сгореть дотла.       Они, несомненно, прикончили бы друг друга, если бы Стив не рассчитал момент, когда Баки отбросит достаточно далеко, чтобы влететь в него на полном ходу. На миг всё вокруг завертелось центрифугой, они кубарем откатились к краю, и Баки выплеснул злость уже на него, пока он заорал Вдове: «Уходи отсюда!» Та двинулась дальше вниз, едва волоча ноги, — Стив не видел, как далеко, — его как раз размазывали по полу. А дальше их игра в догонялки на выживание окончательно превратилась в один из хардкорных клипов The Prodigy. Они спускались от этажа к этажу, из комнаты в комнату, хаотично врываясь в бой и отступая по новой. Стив был уверен, что вдвоём-то они выбьют из выблядка всю дурь, однако тот не давал форы ни на минуту, точно взбесился, меся кулаками то Стива, то отчаянно бьющуюся Вдову и снося всё на своём пути. В прямом смысле: в каком-то из залов рабочие построили перегородки, одну из которых он проломил собой, во вторую же с ноги улетела Вдова. В ход шли все средства: обломки труб и бетонных блоков, рухнувшие с потолка панели, несгораемые шкафы и старые решётчатые двери. Вдова умудрилась опрокинуть даже леса, с которых рисовали граффити. Это было безумие — Стив хрипел, задыхался, разводя их по углам снова и снова. Но они не сдавались, ни один из них.       Под конец Вдова и Баки так зверски отделали друг друга, что валились на пол и стены уже без посторонней помощи: их и ноги-то не держали, а они всё подрезали и пинали друг друга исподтишка, роняя матерные рыки и истошный кашель. Баки почти не разговаривал, только выплюнул «Ах ты падаль!», когда поймал увесистый каблук солнечным сплетением. С его лба через всё лицо и грудь за разодранной горловиной стекала тёмная кровь. Вдову тоже разукрасили не меньше — и лицо, и блузку, — Стив не мог на неё смотреть. В том числе из-за затёкшего глаза. Он не вполне понимал, где они сейчас находятся. Тёмная комната без окон, куполовидная крыша с рисунком вроде Витрувианского человека по пояс, здоровым, как в Сикстинской капелле. Включённый проектор бросал на стены и потолок звёздную панораму, как на световом шоу в планетарии, — белые и голубые блики, искрящаяся пена туманностей. Это галлюцинация, да?       Загипнотизированный прекрасным видением, он чуть не пропустил момент, когда в тусклом экранном отсвете Баки настиг Вдову со спины — вцепился в горло, едва не оторвав от земли, пока та напрасно хватала ртом воздух и судорожно скребла каблуками пол. Стив поймал его в сгиб локтя, как одноклассника в школьном коридоре, почти согнул пополам, но тот в последний миг извернулся, пихнул его в сторону. И забрал из-за пазухи пистолет, тут же направив дуло на открывшуюся Вдову.       — Отошёл от неё! — рявкнул он на Стива, хоть дыхания ему хватало лишь на сдавленное мычание. — Сука…       Стив хотел заслонить её собой — он не выстрелил бы, рука бы не поднялась (да она и сейчас дрожала, как у паркинсоника). Но Вдова, блять, была слишком далеко! Мало того — её приковало к месту полное, окончательное изнеможение. Она так смотрела на Баки исподлобья с аутичным отсутствием на лице, будто ей в конце концов было плевать, выстрелит он или нет.       А вот ему плевать не было. Он поднёс затвор ко лбу, мокрому от пота и крови, смежил свинцовые веки, словно отмаливал грехи, что-то бормоча одними губами. И снова глянул вперёд, так же, как смотрел когда-то на Стива перед тем, как разрядить револьвер ему в лицо.       — Нет, сволочь!!! — Стив хотел перекричать громовой хлопок, рвал глотку изо всех сил, но в ушах только зазвенело, и звуки провалились куда-то в обитое войлочным покрытием небытие.       — Катись… в ад, — он вздрогнул всем телом, когда ноги под Вдовой подкосились, и она рухнула на колени, а затем и лицом в пол. Её руки обхватили живот, и оттуда по бетону поползла лужица чёрной крови.       Баки отшвырнул пистолет. Вдова была ещё жива: упрямо поползла в его сторону, отталкиваясь локтями, ведь ноги её уже не слушались, потянулась рукой к нему так, будто хотела схватить за штанину, но зачем? Стив в ужасе впитал этот жест отчаянья, последний непостижимый импульс, направленный к Баки, который молча посеменил к выходу, оставляя на полу багряные отпечатки подошв.       — Милая, пожалуйста, держись. — Стив бережно перевернул её на спину, подхватил на руки, насквозь вымочив манжеты в крови. — Наташа! Мы выберемся. Вот же выродок!..       — Ты всё-таки полазил по базам, — слабо улыбнулась она, позволив отнести себя к выходу, пока её рука как могла зажимала рану в низу живота. — На парковке внизу… машина.       Неизвестно, где они взяли силы спуститься с этой Чёртовой горы к дороге. По памяти продвигаясь по территории, Стив, кажется, заметил под одним из нижних куполов того самого саксофониста, а может, только галлюцинацию. По тропе в лесу Наташа уже спускалась сама, упорно делала шаг за шагом, держась за его плечи, — не сдавалась, пускай и потеряла не один литр крови. Стив молился, только чтоб она сделала ещё шаг, — не погибла, не здесь, не у него на руках. А у неё не было ни капли жалости к себе — только молчаливое холодное самообладание, с которым она добрела до машины и рухнула на пассажирское сидение, командуя Стиву, куда ехать. Она не стонала даже в дороге, пока держала палец глубоко в ране, закупорив выход крови, как профессиональный медик.       — Уже скоро, милая. Не отключайся!       — Ты должен сообщить Нику Фьюри. Мы… сотрудничаем с ним.       В больнице, когда Стив сам переложил её, залитую с головы до ног кровью, на каталку и толпа санитаров покатила её коридором в реанимацию, Наташа, уже теряя сознание, прошептала ему последнее поручение:       — Позаботься о нём.       Он прождал в хирургическом отделении до поздней ночи. Он нашёл бы способ пробиться к ней и после операции, если бы сюда ни наведалась полиция, которую всполошила стрельба на заброшенной разведстанции и женщина с огнестрелом в ближайшей больнице. Хирург обещал, что Наташа будет жить, — этого было довольно, чтобы смыться в «Вестфалию» под покровом темноты.       Он не помнил, как завалился в холл отеля, грязный, побитый, без куртки и с торчащим из-под майки стволом за поясом. Не помнил, каким взглядом проводила его ночная администраторша и как холодящий спину лифт довёз его до этажа. Как он нашёл номер, видя перед глазами сплошь муть из бардовых теней и зелёных пятен абажуров, как зачем-то включил телевизор, смял газеты окровавленными руками, оставил следы на ковре и шторах. Выгреб из бара весь алкоголь и в сердцах раздербанил картины и зеркало в ванной — всё, в чём видел своё изувеченное отражение с горящими болезненной синевой глазами. А потом забился в душевую прямо в одежде и обуви и сидя на кафеле заливал раны водкой, виски, коньяком, и глотал эту водку, виски, коньяк — отшвыривал в стену чекушку и откупоривал новую.       Он скулил и впивался ногтями в волосы, как будто мог выскрести из головы нестерпимую боль и гнев. Он снова и снова прокручивал слова Наташи: «Позаботься о нём». О ком ещё она хотела, чтобы он позаботился, если не о Баки? Позаботился в смысле убил — так ведь говорят киллеры? У неё были все причины просить этого. Стив дал бы ей это, за всё, что она пережила, в том числе по его вине. Но что-то в нём настойчиво гадко нашёптывало: она сказала ровно то, что хотела сказать. Позаботься о нём. Позаботься, как заботилась она, ведь сама она больше уже не сможет.       Стив не знал, кто позаботится о нём самом. Он мечтал, чтобы худший день в его жизни наконец закончился.