Несколькими часами ранее
— Ого, там сильный дождь… Как вы успели? Не сильно намокли? — Белка, прошу, не надо сейчас… Я очень сильно устал. Эта… псина – Одно это единственное слово источало больше презрения и ненависти, чем весь словесный яд, какой был вылит на Рейха во время Второй Мировой – просто исчадие ада. — Пап, ну не надо так. Он хорошенький. Да, Фриц? — Тот лишь презрительно фыркнул и прошествовал в дальний угол залы, оставляя грязные следы на чистеньком ковролине. — Странный он какой-то в последнее время. То бегает от меня по всему дому, то за палками и бабочками гоняется, то на людей кидается. Он же хотел захватить весь мир, многого добился, а тут такие неподходящие для диктатора поступки… Я не верю, что он настолько легко отказался от своего прошлого. — Ой, доча, не трать ты время, да и нервы, на этого больного ублюдка. У него ЧСВ до небес и абсолютно невыносимый характер. Как ты с ним прожила полмесяца и до сих пор не выкинула на улицу? «Говорит тот, чьё ЧСВ находится там же, а по характеру может посоревноваться с самим сатаной» — мысленно дополнила девушка высказывание отца, но вслух лишь сделала вид, что такого столь остроумного высказывания и вовсе не было. — Ну пап. Давайте вы не будете ссориться? Как только пройдёт Совет, ты сможешь вновь вернуться под Воронеж и забыть о существовании Фрица на следующие несколько месяцев. — Доча, давай лучше посидим на кухне, или в спальне.»Его величество» спать в зале изволит. — с акцентом на «титул», в шутливом тоне предложил Союз. — Паап… — Ну ладно, ладно. Но всё-таки, давай присядем. Разместиться они решили на кухне. Беларусь поставила чайник на плиту, достала печенье. Беседа обещала быть долгой.Настоящее время
За те несколько часов, что Рейх мучился в реально-нереальном концлагере, дочь с отцом уже исчерпали интересные темы для разговора и перемывали кости важным политикам. Ну, а Адик же, в свою очередь просто кайфовал и срубал от короткой отключки максимум. После реки он навестил чьего-то воображаемого Сталина и даже зарисовал его. Немец вообще всегда, когда представлялась таковая возможность, таскал с собой альбом с зарисовками. Пейзажи, чьи-то бюсты, пара обнажённых и не очень натур… Чего там только не было. Но он каждый раз удивлялся, насколько же разное мировоззрение у разных людей. Для кого-то тот же Сталин был безумным кровавым тираном, кто-то наоборот представлял его себе достаточно милым и приятным человеком, и даже выбирал себе в качестве тульпы*. М-да… Его образ почти у всех резко негативный… Зачем же Рейх так жестко? Чем шизофрения так сильно насолила своему хозяину, что он очернил его имя на века вперёд? Загадка. «Хм… Рейху уже несколько часов снится что-то страшное. Это даже мало похоже на сон, скорее на галлюцинацию. Надо бы его разбудить.» — Наспех засунув альбом в материализовавшуюся сумку, Адольф постарался понять мысли Рейха. «Так… Он понимает, что находится во сне, уже хорошо. Что же он видит?» — увидеть сон второй личности, или как-либо повлиять на него, Ади, к сожалению, не мог, но зато мог посмотреть его после пробуждения. «О! Мы встали. Что-то не так… Что с ним?!»***
— Надо бы Фрица помыть, как думаешь? — Ну, а как же? Не будет же он следить по всему дому! — Ладно, я его позову. Девушка выглянула из кухни, дабы позвать питомца. Но прежде, чем она крикнула, в квартире раздался громкий лай. — Рейх? — Немец перестал лаять и жалобно заскулил. «Странно… Адольф бы никогда не позволил ему опуститься так низко. Да и сам он, бывший фюрер, не решился бы открыто показывать такие звуки.» — Про себя размышляла дочь коммуниста. — Рейх, что-то случилось? Ты себя плохо чувствуешь? — Но в ответ всё тот скулёж. «Неужели, это то, о чём говорил Адик? Нет! Это не могло произойти так скоро» Из кухни послышался голос Союза: — Доча, что там у тебя? — Пап, иди посмотри. Тут с Фрицем что-то не в порядке. — Ой, да что с ним может случиться? –Принялся было бухтеть Советы, но к дочери всё же пошёл. Его взору открылась следующая картина: Рейх сидел на полу в типичной собачьей манере и, склонив голову набок, удивлённо глядел на СССР с дочерью. Лапы были длиннее нормальных лап овчарки, и весь зверь смотрелся весьма нелепо, но его этот факт ничуть не смущал. Он просто сидел высунув язык и размахивал хвостом. — Э-э… — Вот я об этом. — Что с ним, чёрт возьми, такое? — Нужно было ему тогда первитина дать… — Ты о чём? Это наркотик! — Это антидот… — Какой антидот? Чем тебе этот Адольф мозги промыл? — Мы же уже объясняли. Из-за того, что после приёма сыворотки не было проведено всех должных процедур и не было принято всех необходимых препаратов, животные инстинкты постепенно берут верх над человеческой сущностью. У всех это происходит за разное время, Рейху вот аж семьдесят пять лет понадобилось. Сыворотка исключает старение, но когда животное начало окончательно победит, человеку останется жить меньше года. А первитин запустит реакцию обратно. «Потому что только люди могут жрать эту гадость» — Мысленно добавила про себя девушка, но опустила эту фразу и продолжила — Человек вновь сможет контролировать своё тело. Главное, потом не допускать подобного. — Ну и как же, интересно, поддерживать эту «человеческую» форму? — Это уже не ко мне, это к Адольфу. — А ты думаешь, он тебе что-нибудь дельное посоветует? Небось наркоту пачками жрать будет, ещё и тебя подсадит. Нет! Пусть эта псина подыхает. Мы не будем этому животному ничего давать. А через полгодика усыпим, если дело плохо будет, или на улицу выкинем. — Папа! Как ты вообще о таком говоришь? Как можно выкинуть на улицу живое существо, если ему можно помочь? — Да очень просто! Эта сволочь заслужила такое обращение с собой! — Папа. — Голос девушки был как никогда серьёзным. Как голос тюремного надзирателя: жёстко, громко, медленно и чётко. — Ты не можешь выкинуть на улицу живое существо. Мы дадим ему первитин сейчас, или после Совета наши с тобой пути разойдутся навсегда. — Да пожалуйста! Пиздуй хоть куда! Хоть за границу уезжай! Мне без разницы! Но наркотиков в моём доме не будет! — В порыве ярости Союз схватил злосчастную коробку со стола и кинул ей в Беларусь. Ожидаемого звука удара о тело или стену и падения на пол не последовало. Коробка пролетела мимо оторопевшей девушки и врезалась в спинку дивана, мягко приземлившись в углу, за подушкой. Через несколько мгновений она уже была в руках Белочки. — Завтра утром мы едем в Брест. А потом, папа, можешь ехать в свой Воронеж. Я ему позвоню, пусть он тебя встретит. — Ну и славно! Спокойной ночи! Хлопнув дверью, коммунист удалился в комнату отдыха, по совместительству, гостевую спальню. — Так значит, да? — Негодовал он — Она предпочитает родному отцу нацистскую псину, что лично пытала до смерти её родного брата.** Хорошую дочь я вырастил! Девушка всё так же стояла посередине комнаты с круглой коробочкой в руках. От глаз по щекам тянулись мокрые блестящие дорожки. Она не могла поверить в жестокость своего отца. Ведь все достойны второго шанса, даже такие, как ОН. Да к тому же он сейчас простая собака с необычным окрасом и немного нестандартной анатомией. Рейх же, или вернее Фриц, наблюдал за этой сценой молча. Теперь у него подтвердилось смутно знакомое понятие «Тот человек в водолазке и ушанке — враг. И он должен защищать от него свою хозяйку во что бы то ни стало.» Пёс подошёл к стране и, встав на задние лапы, положил передние ей на плечи. Голову он осторожно положил на правое плечо. Наверное, чисто инстинктивно, Беларусь обняла пожалевшее её существо. Только через несколько минут до неё дошло, что она стоит посредине проходной комнаты и обнимает огромную овчарку. Она сняла большие лапы со своих плечей и поставила их на пол. — Пойдём, Фриц. Я обязательно помогу тебе, но сейчас я не могу ничего сделать. Белка ушла в свою комнату-кабинет. Ей нужно было выплакаться, выплеснуть накопившиеся эмоции. Пандемия, беспорядки в стране, Совет, ещё и эта ссора сильно вымотали её. Остаток вечера в квартире в Минске прошёл в тишине. Беларусь просто лежала на кровати уткнувшись в пушистый мех на груди Рейха и плакала, а Союз, как истинный отец, искал решение своей «проблемы» в интернете. Адик же просматривал последний сон своего шизофреника и пытался понять его смысл.***
Беларусь проснулась от того, что кто-то дышал ей прямо в ухо. Первое же, что она увидела, был трясущийся Рейх с диким страхом в глазах. «Что его так напугало? Папа?» — Ну-ну, Фриц, всё хорошо. Что случилось? Что тебя так напугало? — приговаривала девушка, гладя своего защитника. Пока Рейх пытается успокоиться, где-то в глубинах подсознания после бессонной ночи отдыхает Адик, ну, вернее отдыхал. — Да ёбаный ты блять! — Ругнулся упавший с раскладушки ариец. — Ещё один! Я что, похож на машину или робота? Я спать хочу, жрать хочу, а тут этот летсплей от Куплинова на шесть часов! — Нет, интернет в подсознании не ловил, это плод адаптации Адольфа к двадцать первому веку. Хотя в этом высказывании была доля правды, весь сон напоминал прохождение хоррор-игры. — Ну что у нас тут, если кратко? Та-ак… — А как, собственно говоря, Адик смотрит сны? Почти как ролики на ютубе. Только вот такой «ютуб» находится на полупрозрачном экране-голограмме и удобно располагается перед глазами. — Ну опять беготня по баракам, вышка, лаборатория, беготня по ней, СТОП! Он выбрался из лаборатории? Как? А что тут творится? Почему всё в огне? А, ну понятно. Решили ещё часика три его по баракам погонять, в этот раз ещё и горящим. Что ж, это было ожидаемо. А что там в конце? Опять тот же мужик, что он там говорит? А. Ничего нового. М-да… Не сны у Рейха, а один сплошной пиздец. Это ведь и врагу не пожелаешь сон, где за тобой гоняются шесть часов подряд. — Надо бы попытаться наладить контакт с Белкой… А то она небось и не знает, что делать. Вообще, это странно, Беларусь ещё вчера первитина достала, а Рейху не то что лучше, он ещё ниже спустился. Следующая стадия — труп. Ладно, сначала с «летсплеем» разбермся, а потом уже о Белке поговорим. На кухне послышался свист чайника и звон посуды. Союз проснулся. «Интересно, почему так рано? Мы, конечно, можем поехать хоть в шесть утра, но я думала, он будет спать как минимум до девяти…» — размышляла Белочка, зарываясь пальцами в густом мехе немца. Его голова лежала на коленях девушки, а сам он довольно мурчал. — Ладно. Раз уж все встали, то пойдём. Сначала на кухню, потом на улицу, ну а после собираем вещи и вызываем такси. Звучит просто, согласен? Как ни надеялась Беларусь, Фриц не ответил ей ничего, даже не кивнул. Её теория подтвердилась. По-быстренькому переодевшись и надев на сопротивляющегося Рейха ошейник, дочь коммуниста пошла на кухню. Там во всю орудовал Союз, а само помещение больше походило на свинарник: на полу вода и сахар, на столешнице пролитый кофе и хлебные крошки, на обеденном столе стояла открытая маслёнка, кружка с, по всей видимости, горячим кофе, и булка с несколькими оторванными от не кусками. Виновник сего безобразия стоял на коленях и что-то искал в холодильнике. — Папа. Я, конечно, помаю, что ты мой отец, но ты в гостях. Не мог полчаса подождать? Зачем такой свинарник разводить? — Да что от тебя дождёшься? Носишься с этой псиной, как с писаной торбой, спать в кровать пускаешь. Дай угадаю, решила использовать собачий хуй по назначению? — Папа… Что ты такое говоришь? Я никогда бы не стала сношаться с кем-либо кроме человека. — Да ладно. Что я, не вижу что ли? — Пап… — опустошённым голосом попыталась возразить девушка. Не ожидала она такого от родного отца. — Не папкай. Иди с собачкой погуляй. Потом придёшь — поешь. Подхватив арийца за ошейник, она направилась к своей комнате. — Ну что ж, Фриц. Планы меняются, поездка откладывается. Нужно будет как-то наладить отношения с папой. А пока мы с тобой остались без завтрака. <tqb>Расчесавшись и накинув лёгкую ветровку, девушка покинула квартиру. Союз вновь остался в одиночестве. После девяносто первого года оно всё чаще сопровождало его, а вскоре и вовсе стало неотъемлемой частью его жизни. Большие и шумные компании теперь вызывали лишь отторжение, компания книги или ящичка с инструментами теперь были привычны. Дети звонили лишь по праздникам, да и то не всегда. С другими странами он виделся только на Совете. Ему, как бывшей сверхдержаве, приходилось присутствовать на них даже после исчезновения с карты. Характер тоже менялся, отнюдь не в лучшую сторону. Из весёлого, жизнерадостного человека, он стал тем, чем сейчас является. К курению добавились продолжительные запои, внешний вид, коим он походил на деда лет 50, оставлял желать лучшего. И это при условии, что воплощения стран вообще не стареют внешне. Иногда, конечно, прежний Союз возвращался. Но было это так редко, что увидеть его улыбающимся просто так практически невозможно. Сейчас же он просто сидел на кухне своей дочери и пялился в одну точку. «Зачем я это сделал?» «Зачем наговорил ей столько гадостей? У неё выборы скоро, сложное время, а тут я ещё…» «Может, извиниться?» «Да не, не простит, да и зачем?» Совесть боролась с гордостью. И пока гордость побеждала. Тем временем, Беларусь возвращалась домой, со строгим ошейником подмышкой. — Ну прости, Фриц, это вынужденная мера. Если я не помирюсь с папой, то не смогу присутствовать на Совете, а этого допустить никак нельзя. Это всё ненадолго. — Фриц лишь жалобно скулил. Ему хватило той боли, что он испытал при примерке сего «чудесного» агрегата. Когда дочь коммуниста открывала дверь, Советы уже был почти готов первым извиниться, но при виде немца, это желание резко пропало. Холодное безразличие и ненависть светились в его гетерохромных глазах. — Привет, пап. — самым жизнерадостным голосом поздоровалась страна, но на глазах выступили слёзы. — Здравствуй, нагулялась? — Да, я чудесно прогулялась по нашему парку. — А псина? — А что Фриц? Он был хорошим мальчиком и гулял со мной. — девушка сжала зубы и попыталась сдержать болезненный стон. — Всё хорошо? — Д-да, всё в полном порядке. — А ну-ка иди сюда. Что ты там прячешь? Резким движением коммунист схватил руку, которую девушка прятала за спиной и задрал рукав водонепроницаемой ветровки. Примерно посередине предплечья красовались две глубокие и довольно большие ранки. — Что это? Кто это сделал? — Я-я не знаю, я просто шла, а оно появилось… — Само, значит, да? — Н-ну да… — Ну ладно. На этот раз так и быть, поверю, но если подобное повторится… — Да-да, хорошо, я поняла. — Ну и молодец, иди на кухню, поешь. — перейдя на ласковый отеческий голос, предложил русский — только дай мне Фрица на минутку. — Пап, зачем тебе Фриц? — Я обещаю, с ним всё будет хорошо. Я никуда не пойду, и если ты забеспокоишься, ты всегда сможешь забрать поводок у меня. — Н-ну ладно… Ты уверен, что с ним всё будет в порядке? — Конечно, если бы тебя не было, я бы его прикончил, но сейчас такой возможности у меня нет. Кстати, где у тебя аптечка? Нельзя же оставлять это так. — Ох, точно. Сейчас поищу. Пока дочь русского искала аптечку, сам он, захватив строгач с зеркала в прихожей, тащил в гостевую комнату упирающегося Рейха. Лишь закрыв дверь на защёлку и зажав псу пасть он смог успокоиться. — Значит так. Я, — показал на себя Советы, — твой хозяин, так же, как и Беларусь. И ты будешь слушаться меня так же, как и её, — Фриц попытался высвободиться из железной хватки, но силы были неравны. Пришлось ограничиться рычанием и оскалом, насколько это позволяла широкая, грубая ладонь. — Тебе. Это. Понятно? — сжав горло волкособа второй рукой и слегка приподняв его в воздухе, сквозь зубы процедил, практически прошипел СССР. — Понятно?! — одно движение, и Рейха впечатало в стену. Правая рука Союза всё ещё пережимала горло, и ариец практически висел на ней, как безжизненная тряпка. Однако, найдя в себе силы он попытался позвать Белку. Вышел довольно громкий хрип. Но девушка не услышала его, в маштабах квартиры он был едва различим среди букета повседневных звуков. — Никто тебе не поможет. Ты должен был сдохнуть ещё в сорок пятом, а лучше бы было тебе совсем не рождаться. Нерушимый опустил бывшего фюрера на пол. Пасть была зажата всё той же правой рукой, левая же уже затягивала металлическое шипованное ожерелье на шее. Мгновенье, и оно уже застёгнуто. Поводок, представлявший из себя брезентовую ленту, он привязал на узел со стороны спины, что бы не перекусил. Второй же конец был несколькими морскими узлами соединён с батареей, причём так, что длины хватало лишь для того, чтобы можно было сесть. Ни лечь, ни уж тем более отойти от подоконника возможности не было — шипы больно врезались в плоть. — Вот так и сиди, и чтоб ни звука! Ты сдохнешь в канаве быстрее, чем Белка успеет спуститься на лифте на первый этаж. Хоть смысл слов был для Рейха закрыт, сам Союз излучал негатив, в его словах даже просто по тембру чувствовалась угроза. — Паап — донеслось из кухни — ты там долго ещё? — Иду, уже иду. <ab>Пойти-то он пошёл, а вот закрыть дверь за собой — не закрыл. Это было ещё более болезненно для Рейха. Свобода-то вот она, а он не может из-за какой-то дурацкой верёвки с шипами. — Ну что там? — Да так, ничего особенного. Просто, думаю, Фриц бы мешал нам, а так не будет. — Что ты сделал? — Ничего страшного. С ним всё хорошо. — Хорошо… Давай тогда вещи соберём, а то это ты упакованный. Я-то нет. — Подожди. Ты аптечку нашла? — Да, конечно. — Давай сюда. Не будешь же ты с открытыми ранениями ходить. Вот в чём, в чём, а в бинтовании и обработке ран Советам практически не было равных. Он делал всё настолько быстро и настолько аккуратно, что казалось, что время ускорили, и перевязка занимает не пятнадцать минут, а три часа. Но нет, никто ничего не ускорял, да и не мог. Это просто опыт и многолетняя практика. Обработав ранки, что оказались довольно глубокими, перекисью водорода, СССР за десять минут перебинтовал всё с ювелирной аккуратностью. — Ну всё, теперь можно. Выехать нужно будет максимум в пять — шесть вечера. Так что времени не так уж и много. — Угу. Хорошо, пап. На сборы ушло не менее трёх часов. Хоть они и ехали всего лишь в другой город и ненадолго, нужно было взять хоть самое необходимое. В связи со странными ранениями Беларуси, решено было взять с собой аптечку с несколькими мотками бинтов и перекисью. Так же взяли сменную одежду, пару пачек печенья и, разумеется, документы. Специально для Рейха приобрели специальный фиксатор и захватили пару полиэтиленовых пакетов, так, на всякий случай. К обеду троица уже была готова и во всеоружии. В прямом смысле. На поясе СССР висела привычная кобура с ТТ, а в рюкзаке нож-финка. Откуда Союз его достал — не понятно, но он мог бы помочь им защититься от кого-либо. — Ну всё, заказываем такси? — Да куда ты? Совет только завтра, что ты в Бресте ещё полдня делать будешь? Ближе к вечеру закажем. — Ну ладно, полагаюсь на твоё мнение, пап. — Белка пыталась разговаривать как можно беззаботнее и радостнее. Хоть пару раз на глаза и наворачивались слёзы из-за всё новых ранок. — Больше ран не было? — Нет, не было. — солгала девушка. — Ну и хорошо. — Кстати, пап, а где Фриц? Куда ты его дел, что он до сих пор не проронил ни звука? — Ах да, точно, я совсем про него забыл. Сейчас я его приведу. Русский направился в сторону гостевой комнаты. Как он мог забыть об этом ходячем недоразумение, что по документам давно мёртв? Он же тогда ещё дверь закрывал, когда документы искал. Отперев дверь, славянин зашёл в комнату. Фриц не подавал признаков жизни, он лежал на полу, как будто бы наплевав на острые шипы ошейника. Лишь тихое дыхание и едва заметные колыхания грудной клетки сообщали о живости немца. Приподняв его за плечи русский увидел следующую картину: светло-серый ковролин на полу был бессовестно запачкан чем-то тёмным, скорее всего кровью, а на шее с передней стороны красовались кровоточащие отметины. — Н-да… Что же с тобой делать? Не показывать же в таком виде доче…. — Рейх распахнул прикрытые ранее глаза и уставился на коммуниста. — Ну чего ты зыришь? Да, виноват, может быть исправлюсь, — он быстро расстегнул стальное ожерелье, выпуская из его оков шею с пушистой объёмной белой гривой, слипшейся в некоторых местах из-за капелек крови. — Паап? Всё в порядке? — послышалось из соседней комнаты. — Да, в полном! — ответил отец семейства. Дабы девушка ничего не увидела и не заподозрила он натянул обычный кожаный ошейник прямо поверх мокрых ранок-ссадин. Со стороны он выглядел так же, как и обычно, а приглядываться никто бы и не стал. Во всяком случае, так думал Советы.***
— Да что ж такое-то? Хуле у меня уже второй день связаться с людьми не получается? — Адик бился затылком о стену, на которой был временно закреплён экран с воспоминаниями и снами. — Что вот я в своей жизни делаю не так? Почему я не могу выбраться? Ещё и этот мужик странный. Где Рейх мог его видеть? Кто это? Почему он так поступает? Рейх чем-то ему насолил? Ну не мог он запомнить лицо заключённого за пару секунд настолько чётко, к тому же, он сам ни разу за время пребывания фюрером не ездил в концлагеря, он видел их только на чертежах и проектах. Как он видит Аушвиц настолько правдоподобно, если не видел его вживую? Хоть Подсознание и подстраивалось под конкретного человека и было идеально во всех понятиях, арийцу нужно было хоть как-нибудь связаться с внешним миром. Из-за побочного эффекта сыворотки сознания Рейха и Адольфа стали различаться слишком сильно. Они были разделены, как ФРГ и ГДР, такой же бетонной стеной, только из-за злосчастного действия сыворотки. Побившись ещё некоторое время, немец смирился с временным поражением. — Ладно, Рейх, я до тебя ещё доберусь. — медленно сползая спиной по стене, угрожал тот — Будешь у меня отцовские побои вспоминать. Какого хрена ты сопротивляешься? Ариец открыл всё на том же галлографичеком экране папку с воспоминаниями и быстро найдя самые яркие и долгие побои от ГИ скопировал их одно за другим в конструктор снов. Обычно, он не участвовал в создании сна, но сейчас грех было не напомнить расслабившемуся волку о боли. — Вот так то. Будешь знать у меня, как сопротивляться. Пару раз освежишь воспоминания с эмоциями и нормалёк будет. Расплывшись в злорадной ухмылке, Адольф удалился к своей раскладушке.***
— Вот он, в целости и сохранности. Ты всё проверила, ничего не забыла? — Да, вроде, ничего. Сейчас ещё раз посмотрю. — девушка расстегнула молнию на чемодане и стала аккуратно выкладывать его содержимое. — Ну одежда есть, аптечка тоже, документы у тебя. — перечисляла страна, размещая предметы на полу — Эй, Рейх, что ты делаешь? Пёс всеми четырьмя лапами залез в чемодан, раскидывая его содержимое по полу. — Ты идиот? Доча, что ты ему позволяешь? — Пап, он сам, я тут не причём. Фриц, фу, нельзя. — но пёсель никуда не планировал уходить. Напротив же, ещё сильнее зарывался мордой в находящиеся в чемодане тряпки. — Фриц! Кому сказала, вылезай! — ноль реакции. — Эй, псина, тебе что сказали? — прикрикнул Союз. — Рейх, ну ты чего? Нам же на Совет ехать скоро. — начала уговаривать Беларусь. — Мы приедем, и я тебе костей куплю, обещаю. Ну ты не мешайся сейчас… — Вот, о чём я тебе говорил, именно для этого и привязывал. — СССР схватил пса за шкирку и поднял на полметра. Зверь оскалился, но нападать в присутствии хозяйки не решился. — Ля какой злобный, ударить его что ли? — Пап, я уверена, он просто соскучился по мне, не надо его трогать. — Ну как знаешь. — русский опустил животное на пол и отвесил хорошенького пенделя, с помощью которого Рейх вылетел из залы на первой космической. — За что ты так с ним? Что тебе сделал пёс? — У этого пса в одних концлагерях 5 миллионов евреев погибло, и наших на фронте столько же, даже больше. Действительно, что же он мне сделал. Беларусь ничего не ответила, просто молча собрала разбросанные по полу вещи и захлопнула чемодан. — Ну что, заказываем? Времени уже час дня как-никак. Нужно же будет ещё проверить, как они помещения подготовили. — Да что ты торопишься? Ещё времени вагон, давай хоть поедим, обед же. Не беспокойся на счёт этих комнат, одну ночь переживут как-нибудь, мы не обязаны подстраиваться под каждого, кровать и тумбочка есть, большего не надо. — Ну они же воплощения стран, хотя на счёт обеда ты прав. — Ну вот, видишь, есть от меня польза, оказывается. Такси заказали на четыре вечера, а оставшееся время скоротали за парой тарелок щей и чашечкой чая. Машина, как и договаривались, подъехала ровно в шестнадцать ноль ноль по Москве. Сначала ничего не предвещало неприятностей, они закрыли квартиру, спустились в лифте, вышли из дома, но с водителем вышли некоторые трудности. — А это кто? Мне никто не говорил про дополнительного пассажира. — Пап, ты что, не сказал про Фрица? — А что, нужно было? — Эм. Ну вообще-то да, но ладно, доплатите потом. Садитесь. Троица погрузилась в Ладу Самару. И началось их путешествие, длительностью в несколько часов. Примерно через пятнадцать минут со стороны водителя раздался довольно громкий чих, ещё через несколько минут звуки высмаркивания. — С вами всё хорошо? — забеспокоилась Белка. — Да, всё в порядке, а-пчхи, у меня просто аллергия на шерсть. — Что ж вы раньше не сказали-то? Мы бы другое такси заказали. — Да ничего страшного, я потерплю, у меня таблетки есть, вроде. Таблеток не оказалось. Ещё полчаса поездки Белка с Союзом тихо переговаривались под звуки страдания водителя. Пока бровь и глазницу девушки не рассёк широкий и глубоки порез. Беларусь вкрикнула и зажала поражённое место рукой. — Девушка, с вами всё хорошо? — озабоченно поинтерисовался водитель. — Всё в полном порядке, это иногда случается. — ответил за неё Союз. — Тихо, тихо, убери руки от лица. — уже Белке чётко диктовал коммунист. — Вот так, сейчас, потерпи. Русский достал из рюкзака моток бинта и, стараяясь как можно аккуратнее, что не особо получалось, стал перебинтовывать пострадавший участок. Спустя около двадцати минут и два мотка бинтов Беларусь сидела с наполовину забинтованныйм лицом и не очень жизнерадостным видом. А через ещё некоторое время произошло событие, завершающее череду неприятнотей. Рейха стошнило. Слава богу, в подставленный пакет, а не в салон. Иначе бы воплощения имели бы большие проблемы. До Бреста злосчастная троица добралась к началу седьмого. Когда они вышли из машины, их взору предстало огромное белое здание в котором и будет проводиться Совет. Забрав из багажника чемодан, Советы направился к зданию, девушка же расплачивалась за поедку, оставив довольно крупные чаевые за Рейха, который крутился вокруг ног хозяйки. Ещё раз попрощавшись и извинившись, девушка с собакой направились догонять коммуниста. Фриц был в некотором замешательстве от такого обилия новых запахов и обнюхивал всё, что попадалось ему по пути. Смотря на это девушка невольно улыбнулась, как же давно она не видела такой искренней радости в своём горе-питомце. Здание встретило новоприбывших приятной прохладой и спокойными тонами, а так же приятными девушками на ресепшене. В углах стояли серые горшки с цветами, кажестя, с драценой. На стене висела небольшая схема, в которой были показаны комнаты и те, кто будет в них проживать. Оказалось, что Беларусь и Союза распределили по разным комнатам. Коммунисту досталось место в конате с Великобританией и Китаем, Белке же, как организаторше, полагалась отдельная комната. Расписавшись в журнале за прибытие, сын и дочь направились к отведённые им помещения. Уже в комнате случилась одна из немногих радостных вещей за день. Адику, наконец, удалось приодолеть оболочку недопонимания и вырваться наружу. — Эх… Как же давно меня тут не было. — вдруг неожиданно выдал Фриц. Белка, уже успевшая немного отвыкнуть от хриплого и неестественного голоса Рейха была, мягко говоря, удивлена. — О, Адик. Где же ты был? — Разбирался в снах этого герра и пытался пробиться к вам после преодоления последней стадии сыворотки. — Что? Какие сны? Ты о чём? — Потом, всё потом. Сначала ты объясни, что тут вообще произошло, а то я не смогу долго сдерживать его. — Ах да. Ну… Мы с папой успели поссориться и помириться из-за первитина, а сейчас мы в Бресте, завтра Совет. — Понятно, ничего особенного. А что у тебя с лицом? — Я не знаю, у меня просто вдруг из неоткуда стали появляться раны, чаще всего ножевые. — Странно, это обычно происходит, когда народ в стране протестует, но у тебя же всё прекрасно, что им может не нравится? — Я не знаю… Надеюсь, завтра на Совете обо всём скажут. — А наш план всё ещё в силе? Я теперь могу управлять Рейхом. И он сможет меня видеть, в виде волка, правда, но всё же, это лучше, чем ничего. — Да, если сможешь, то давай. Это должно разрядить обстановку, а то ты же знаешь, какие они, Советы… Почти каждый раз кто-то как минимум подерётся. — Угу… Хоть я и мало присутствовал на подобных мероприятиях, я знаю, какой это ад. — Угу… — Прости, Белка, я больше не могу, он всё же сильнее меня. Потом ещё поговорим. — через несколько мгновений после сказанного глаза зверя приобрели уже привычную небесно голубую окраску. Вечер прошёл без проишествий. Беларусь встретилась с некоторыми странами да и в целом, неплохо провела время. Ночью же, благодаря мести Адика, Рейх не дёргался и не просыпался. Ведь воспоминаний с побоями хватило всего минут на двадцать, а потом он провалился в блаженную пустоту, кою он так жаждал.