***
Праздничная ночь прошла довольно весело. Все от души наговорились, насладились кулинарными произведениями Адика и, что самое главное, приступили к первому пункту в плане «Шипперского отряда», а именно — «очеловеченье» Рейха. Вернее, возвращение сознания человека. Официальное застолье и празднество окончилось в начале четвёртого. На улице было ужасно холодно, около двадцати шести градусов ниже нуля. Ледяной ветер бросал острые, колющие как иглы, снежинки по улице, поднимая небольшие холодные вихри. Беларусь уже закончила разговаривать с Японией и собиралась немного отдохнуть. Адольф же в это время буквально растворился в воздухе. Девушка абсолютно не ощущала его присутствия, хотя теперь, после того, как между ними заключён контракт на крови, она прекрасно чувствовала его даже с большого расстояния. А где-то, в заснеженной столице, Росс сидел в абсолютно пустом кабинете, уткнувшись взглядом в голую серую стену. Новый Год он встречать не хотел, для него это не больше, чем дата. Обычная дата, такая же, как и многие другие. Ничего не изменилось, проблем только прибавилось и сейчас было абсолютно не до просирания времени. Хоть на столе и стояла бутылка, она была нетронутой. Не было настроения и повода даже напиться. Слегка подрагивающей рукой русский достал телефон из заднего кармана джинс и выбрал в списке контактов мессенджера «Германия». Послышались гудки, свойственные для ВатсАпп`а. Через несколько секунд собеседник всё же взял трубку. — Guten morgen, — первым поздоровался немец, — а, это ты, Россия, здравствуй. — Здравствуй, Германия. Есть какие-нибудь новости по поводу сыворотки? Узнал что-нибудь? — Nein, нет, ничего. Абсолютно ничего. Однако, может, ты сможешь что-нибудь сделать? — О чём ты? — разговор начинал становиться для славянина всё более интересным. — Просто я хочу, чтобы твои учёные посмотрели и исследовали эту сыворотку. Желательно ещё чтобы всё это было в присутствии товарища Советского Союза. — Как же я смогу получить эту сыворотку? Формулы у нас нет, а лично приехать в Германию у меня не получится. — Я могу отправить к тебе своих людей. Или, может, товарищ Союз сможет забрать её? — Я бы не хотел рисковать своим отцом, но не вижу здесь риска, как такового. Думаю, да. Я ещё поговорю с батей, но ожидай его в ближайшее время. — И вот ещё. Ты же общаешься с Беларусью? — Да, конечно, а зачем тебе? — Пусть товарищ Союз прихватит с собой её питомца. Нам надо его обследовать, он может стать ключом к разгадке тайны сыворотки. — Как хочешь. Я поговорю с Белкой об этом. — Спасибо огромное, твоё содействие очень поможет нам в дальнейших исследованиях. — Когда исследование закончишь, благодарить будешь. Сейчас ещё ничего не ясно и благодарить меня не за что. Я позвоню, когда всё будет готово. — Хорошо, тогда, созвонимся. — Да, пока, удачи тебе там. — До встречи… — Гера запнулся на секунду, — Спасибо, — тихо проговорил он в трубку, однако Россия уже сбросил звонок. Окончив вызов, Федерация вновь перевёл взгляд на пустую стену. Мысли в голове смешались в единый спутанный ком. Одновременно их и много, и нет никакой конкретной, считай, нет совсем. Сосредоточившись на одной точке, Россия неизвестно зачем напрягся, широко распахнув глаза. Однако, ничего не произошло. — Чёрт, не получается, — раздражённо бросил он в пустоту, — Видимо, всё же придётся встретится с Германией лично.***
Время на часах уже приближалось к полудню. Беларусь приподнялась над кроватью, щурясь от проникающего в комнату света. На улице было пасмурно, редкие снежинки кружились в воздухе, медленно опускаясь на уже расчищенный асфальт. Всё это вместе производило не самое хорошее настроение, но девушка всё равно была в прекрасном расположении духа. С кухни доносились какие-то необычные, довольно тихие звуки. Или, может, они только из комнаты Белки казались тихими? Страна осторожно, дабы не спугнуть объект шума, встала с постели и прямо босиком осторожно начала приближаться к кухне. По какой-то причине, звук не становился громче или тише. Хоть славянка и приближалась к комнате всё ближе, песня, а это была она, оставалось такой же тихой, еле различимой. Зал, или, как можно было назвать его, гостиная, был идеально прибран. Всё было на своих местах и выглядело как из магазина. — «Странно», — подумала про себя девушка, — «Адик же тот ещё свин… Неужели это он такую уборку совершил?» На самой же кухне маячил недавно вспомненный немец. Во всяком случае, об этом говорил чёрно-синий хвост, который можно было разглядеть из-за угла. И пел тоже он. Песня была медленной, спокойной. «Скорее всего, колыбельная», — предположила Беларусь. Но она была не на немецком, что было довольно странно для «истинного арийца и приверженца национал-социализма». Язык был довольно мягкий, чем-то похожий на французский, однако это был не он. Обычно низкий, грозный голос Адольфа сейчас звучал мягко и приятно. В нём не осталось ни капли суровости, и сам он казался выше. Заслушавшись, дочь Союза ослабила бдительность и подалась вперёд, сильно показываясь из-за угла. По идее, осторожный немец должен был уже заметить её, но он стоял в какой-то прострации, смотря на небольшой клочок клетчатой бумаги. Не желая тревожить своего защитника, Белка предприняла попытку вернуться в залу. Однако, она не учла, что практически у самого выхода с кухни стоит ёлка, и задела её плечом. Стеклянные игрушки времён СССР, часть которых она забрала у отца, негромко звякнули, но этого хватило: кицунэ дёрнулся, резко обернулся и принял истинную форму. Инстинкты действовали прежде сознания, потому он чуть было не набросился на ту, которую должен защищать. В последний момент перед прыжком до него всё же дошло, кто перед ним. Лис моментально отпрянул и смущённо превратился обратно в парня. — Беларусь! Ты как? Не ранена? — сразу же обеспокоено спросил Адик, — Прошу, прости меня. Обещаю, подобного больше не повторится! — Адик? Ты чего, — начала было говорить страна, но её торопливо перебили. — Прости, прости, прости, это рефлекс. Не могу ничего с этим поделать, прошу, прости меня, — чуть ли не на коленях бросился умолять её немец. — Адик, всё хорошо? Я даже не поняла, что вообще сейчас произошло. Всё произошло так мгновенно… Ну и, как видишь, я не ранена. Всё хорошо, Адик. — Фух, — облегчённо выдохнул бывший фюрер, абсолютно игнорируя вопрос о собственном самочувствии, — Ну и хорошо. — А ты чего это так… Печёшься обо мне? Что-то как-то раньше никаких поползновений в эту сторону не было. — Прости, не могу сказать… — Ну не можешь, так не можешь. Значит, мне не нужно этого знать. Но всё же, прекрати извиняться, чувство, будто тебя подменили. — Прос… — начал он, но запнулся, — Хорошо. — А можешь ещё раз ту песню спеть? — после нескольких минут тишины спросила Беларусь. — Какую? — Ну, ту, которую ты пел перед тем, как я наткнулась на ёлку. Да и что это вообще была за песня? — Я что-то пел? Но… Как? Я абсолютно не умею петь. Что это за песня была хоть? — Ты пел колыбельную на каком-то странном языке и не помнишь об этом? — Выходит, что так, — как-то странно усмехнулся Адольф, — я помню, как пришёл домой в половине шестого. Ты тогда уже спала, как и Рейх. Я тогда ещё увидел идеальный порядок в гостиной. Мне это показалось странным, ведь ты не прибралась бы так идеально сразу после масштабного застолья. А потом всё как в тумане, большинство я вообще не помню. — То есть, эта уборка не твоих рук дело? — Нет, я же говорю. — И ты ничего не помнишь? — Почти… Я смутно помню какую-то расплывчатую фигуру… Кажется, я видел такую раньше, только вот, не помню где. — Может, ты сможешь её описать? — Н-нет, думаю, нет. Я-я, почти ничего не помню, — по какой-то причине заикаясь совсем тихо ответил ариец. — «Стой! Что же ты делаешь? Нельзя показывать свою слабость! Особенно тому, кого поклялся защищать, » — Вздохнув и немного собравшись, немец уже более решительно проговорил: — Я практически ничего не помню. Оно представляется мне ярким, жёлтым силуэтом человека. К сожалению, это — всё. — Ты, вроде как, держал какой-то листик. Где он сейчас? Мне интересно, что там написано, — стараясь не обращать внимания на изменения в голосе кицунэ, спросила страна. — Эм, да… Я, кажется, что-то держал, — немного растерянно согласился парень. — Адик, ну не придуривайся. Хватит косить под дурачка. Реакция защитника всё ещё была заторможена и смысл фразы дошёл до него не сразу. — Эй, ну давай, просыпайся! — щёлкая пальцами прямо перед глазами Адольфа, как-то по-детски обеспокоенно просила девушка, — Всё точно хорошо? Щелчки, как ни странно, подействовали. Гитлер ещё раз дёрнулся, но на этот раз формы кицунэ уже не последовало. — «Успел перехватить действия безусловного рефлекса?» — удивилась Беларусь, не видевшая раньше ничего подобного. — Белка? Ты чего так на меня таращишься? — сразу с порога задал вопрос до конца очнувшийся Адик. — Ну вот. Узнаю старого-доброго Адика, — с улыбкой выдала страна. — Ну и что вы тут натворили? Какого хрена я не помню недавних событий? — Ох, прям засыпал вопросами. Стоп. Только не говори, что не помнишь, что говорил пять минут назад! — И что будет, если я всё же скажу? — немного опасливо уточнил немец. — Что будет, что будет… — немного замешкалась, не ожидавшая такого вопроса Белка, — Я заставлю тебя выдать все тайны Рейха как страны и как личности! Во! — Кх, опасненько. Но я действительно не помню, а на нет и суда нет, так что хрен тебе! — Выкрутился… — еле слышно с наигранной обидой прошипела славянка, — В общем…***
Окончательно избавившись от не дающей сосредоточиться головной боли, и слегка прибравшись в доме, Союз сел разбирать «утреннюю корреспонденцию», какой накопилось немало за последнюю ночь. В основном это были поздравления, но была также и парочка сообщений с документами, ну и куда же без надоедливого спама. Неспешно пролистывая сообщения, Союз всё более удивлялся тому, насколько они были безэмоциональны и шаблоны. Казалось, словно писали с одного листочка, слегка изменяя порядок слов и количество пожеланий. Среди этих однотипных фраз несколько выделялось сообщение от Беларуси, ласково подписанной «Белочка». Все дети любимы одинаково? Бред. Всегда кто-то симпатизирует больше или меньше, и в семье СССР это не является исключением. Да, возможно, когда-то давно такого разделения и не было, но сейчас, по большей части из-за отдачи со стороны повзрослевших детей, Советы нормально общался далеко не со всеми. Если быть откровенным, он побаивался Роса с его недюжинной силой и непредсказуемостью, обожал Беларусь за её невероятную отдачу и излишнее внимание, принижал Украину просто за его существование и, порой, даже забывал про Казахстана. С остальными же бывшими республиками отношения были более-менее нейтральны, часто отдаляясь в антипатию. Та самая «Белочка», как и другие многие поздравляла любимого таточку с Новым Годом, расспрашивала о делах, самочувствии. К довольно-таки длинному сообщению прилагалась фотография, на которой она обнимала красно-бурого пса и… Воздух? Она точно обнимала кого-то, однако на месте этого существа была пустота. Ну, а что говорить о Фрице, он явно был не в адеквате. Расширенные зрачки, тупое выражение морды и абсолютно лояльное отношение к дочери его злейшего врага. В общем, ничего примечательного, кроме фотографии не было, однако, в силу предрасположения к дочурке, русский посчитал это поздравлением самым искренним и лучшим. Но фотка всё же задела в последнее время более хрупкую чем обычно психику Союза, вызвав волну различных, в основном негативных, эмоций. — Что же она пила, что додумалась отправлять ТАКОЕ мне?! — негодовал он, продолжая рассматривать снимок, — Неужели она не знает… — сигнал вызова прервал тираду возмущений. Не успел коммунист принять вызов, как уже услышал гневные возгласы, на этот раз уже в свою сторону: — Блять, батя, чем ты там занимаешься?! Реген повторно открыл и бухаешь на радостях?! — это был Россия, совершавший уже десятую попытку дозвониться до своего непутёвого отца. — Да нет, я не- СТОП! Откуда ты знаешь?! Как?! — Я угадал? — с наигранным удивлением произнёс Рос, — Вау. — Чего звонил-то? –переводя тему, сердито спросил Союз. — Ах да, — И с каких пор Россия стал так высокомерно общаться с отцом? — Я звонил Герману недавно, он предлагает мне изучить ту самую сыворотку.Тебя он тоже приглашает поучаствовать, в качестве подопытного, разумеется… — славянин выдержал «драматическую» паузу, — Пхах, это была шутка. Он хочет, чтобы ты забрал сыворотку и поучаствовал в эксперименте на правах эксперта. Так что в десятых числах ты вылетаешь в Германию вместе с одним из моих городов, — это был не вопрос и даже не утверждение, это был приказ. — Могу ли я отказаться от такого приглашения? — стараясь подражать сыночке неуверенно спросил Советы, уже предугадывая последующий ответ. — Можешь ли? Пожалуй, но тогда ты меня очень разочаруешь. Кому же мне тогда поручить забрать эти ценные образцы? — начал давить на слабые места начинающий манипулятор. И попал, как оказалось, туда, куда нужно — ранее стойкий физически и эмоционально СССР легко поддался и согласился на вылет одиннадцатого января на служебном самолёте Федерации. — Что ж, я рад, что мы пришли к компромиссу, встретимся позже, незадолго до вылета, — проговорил Росс и даже не прощаясь, бросил трубку. *** Pov. Третий Рейх Я сидел на окровавленной траве и рвал своими зубами ещё тёплый труп, который в меня кинул какой-то непонятный человек. Я наслаждался этим процессом, упиваясь чужой кровью и готов был уже начать всерьёз употреблять второе тело, но вдруг меня словно электрическим шокером шибануло. Я отчётливо помню, как выронил надкусанную руку, которую оторвал от покойника всего несколько секунд назад. На языке моём смешался вкус крови с чем-то абсолютно несвойственным для человеческого тела. Я даже хорошенько не понял, что это было, однако оно сильно на меня подействовало. Ещё через несколько секунд у меня перед глазами словно вспышка света пронеслась. Я инстинктивно закрыл глаза, а потом, когда открыл их, то был уже в совершенно другом месте. Это напоминало мне какую-то пустыню, во всяком случае было очень похоже. Песок был белым и очень мелким, из-за чего даже от малейшего прикосновения поднимался в воздух. Небо было тёмным, как ночью и звёзды на нём были как ночные, однако не похожие на наши. Всё было светло, как днём, я мог видеть каждую песчинку, но была ночь. Это шокировало меня, ведь нигде, где я бывал ранее, не бывало такого. Поначалу я не заметил, но потом обнаружил, что я был абсолютно без одежды. Меня это не сильно смущало, но всё же было непривычно. Не смотря на то, что это было подобие пустыни, там было довольно прохладно, но я не замерзал, да и ветра совсем не было. Эта территория была совершенно не знакома мне, однако я чувствовал себя здесь в полной безопасности. Было какое-то чувство умиротворения и… Свободы… Я чувствовал себя по-настоящему свободным. Свободным от всего: от чужого мнения, от одежды, от своих недостатков, от пороков, казалось, даже от жизни. Как-то по-тупому улыбаясь, я повалился на песок, дабы, как мне казалось, окончательно разорвать связи с этим миром, но что-то не давало мне просто закрыть глаза и забыться. Что-то тянуло меня вниз, в песок, не давая спокойно лежать. Как бы я ни старался встать, меня утягивало всё глубже в эту белую трясину. Хоть я был глубоко под песком я почему-то не чувствовал ничего, мои чувства как-то внезапно пропали. Перед глазами проносились несвязанные эпизоды неизвестно откуда, постепенно сменяясь яркими зацикленными узорами. Из этих непонятных видений меня вырвал резкий приступ удушья. Открыв глаза во второй раз, я увидел перед собой лицо немного знакомой мне Беларуси и какого-то непонятного парня, с то ли рогами, то ли ушами прямо на макушке. Я попытался что-то сказать, однако вышел лишь болезненный хрип. — «М-да, ситуация плачевная, » — подумал тогда я, но потом прямо мне в лицо ткнули ингалятором с моим лекарством. Я абсолютно не знаю, где они узнали, что мне нужно именно такое, да и не особо уверен, что мне дали то, что нужно, но приступ отступил. Совсем задыхаться прекратил я, конечно, не сиюминутно, но уже довольно скоро всё более-менее восстановилось. Я абсолютно без понятия, сколько времени я находился в беспамятстве, однако, чисто по внешнему виду можно было предположить, что сейчас Рождество. Агх, чёрт, я абсолютно ничего не помню, голова дико раскалывается, но отдохнуть не получается. Любой, даже самый слабый свет слепит меня, а тот странный мужчина ведёт себя уж очень привычно, по-домашнему. Я решил выяснить всё, как только меня немного отпустит, хотя я даже не знаю, от чего именно должно отпустить. — «В какой же, чёрт возьми, невыгодной ситуации я оказался. И даже Ади рядом нет, даже помочь никто не может.» Когда я решил уйти в другую комнату, чтобы немного расслабиться, я опять наткнулся на него. Он оказался своим и отнёс меня в самую дальнюю от залы комнату — гостевую, и что-то сделал со мной. Он, вроде как, что-то сделал со своими пальцами, положил руку мне на голову, по всей видимости, чтобы погладить и меня резко потянуло в сон. Я буквально свалился с ног. — «Нужно будет спросить о том, кто это, » — в полудрёме подумал я, прежде чем наконец-то спокойно заснуть. End of Pov. Третий Рейх Шёл уже третий час дня, а Рейх всё не просыпался. — Адик, ты уверен, что всего лишь усыпил его, а не убил? — Конечно! Видишь, он же дышит. Он сейчас спит спокойным сном без сновидений, даже не представляешь, насколько ему сейчас хорошо. — Ну допустим я тебе поверила. Как ты это сделал? — Что? Усыпил? Ма-агия — немец провёл руками над головой, изображая своеобразную радугу. — Да не, это-то я понимаю. Как ты лишил его снов? — было видно, что девушка заинтересовалась. — Всего лишь одна из возможностей духа-хранителя, — ответил какой-то странно весёлый Адик, — А что, тоже хочешь всю ночь видеть чёрный экран? — То есть ты можешь управлять снами так, как только тебе заблагорассудится? — Теоретически — да, практически — для этого нужно разрешение от хозяина. Так что я пользовался этим только пока Рейх находился… гм… под действием побочного эффекта той сыворотки. — А если я дам такое разрешение, что ты можешь сделать? — Вау, позволишь копаться в твоих воспоминаниях? А ты у нас бесстрашная, как я посмотрю, — Адольфу ещё никогда прежде не разрешали даже прикасаться к воспоминаниям хозяина и в этом деле он был немного неопытен. — Просто вдруг интересно стало, а сможешь ли ты составить то, что я, например, хочу? — Это зависит от того, что именно ты хочешь увидеть. Ты же знаешь, сон — это смесь всевозможных воспоминаний, картинки воображения, что рисует мозг, когда ещё не перешёл в фазу глубокого сна, то есть, отдыха. Ты не сможешь увидеть во сне свечу, если никогда до этого не видела и не знала о существовании свеч. Ну, это я так, к примеру. — Как всё интересно и запутанно… — И сейчас, благодаря тому, что у меня в данный момент два владельца, я смогу провести практически невозможный опыт! — хоть и сны как таковые не были специальностью немца, он говорил об этом так воодушевлённо, словно это было дело всей его жизни. — Ого, и какой же? — Передача воспоминаний от одного человека к другому в первозданном виде. То есть, ты сможешь увидеть абсолютно любое событие из жизни Рейха его же глазами, если ты согласна, конечно же. — А это не опасно? — заволновалась Беларусь. — Ничуть. Максимум, что может тебе навредить — ты увидишь больше, чем следовало. Но это уже проблема лично Рейха. — А можешь показать мне того Сергея из кошмаров Рейха? — Ты уверена? — слегка дрогнувшим голосом спросил ариец, — Всё-таки это такой… мг… Интересный… Опасное существо. — Ты думаешь, что я испугаюсь? — Я просто переживаю за твою крышу, которая может поехать… — Ты же сказал, что это безопасно. — Безопасен способ, а не содержимое, которое будет с помощью него передаваться. — Да ладно тебе, что может случиться? Сегодня вечером пошамань там, хотелось бы прожить одну ночь жизнью Рейха. — Ты хочешь увидеть весь кошмар полностью??! — Ну да, а что? Небось не испугаюсь, — в этот момент со стороны гостевой спальни послышался удар тела о пол, немного смягчённый ковролиновым покрытием, — Лёгок на помине, — выдала Белка и направилась к источнику звука. Догадки девушки оказались правдивы. Это был Рейх, свалившийся с кровати, на которую его так заботливо уложил кицунэ. При ударе немец, разумеется, проснулся и к моменту появления Беларуси и Адольфа уже вполне понимал, что происходит. Тихо шипя под нос немецкие ругательства и потирая ушибленное место, он поднял взгляд на прибывших. — Очнулся? — на удивление довольно холодно осведомилась страна. Она так весело и тепло общалась с Адиком пару минут назад, но сейчас от той доброжелательной интонации остались лишь воспоминания. — Wie du siehst (нем. Как видишь), — продолжал зло шипеть недавний пёс. — Адик, переведи, — если бы Адольф был менее догадливым, то, скорее всего, начал бы задавать некорректные вопросы и по-жёсткому тупить, но недопонимание миновало. Немец без слов понял, что ему нужно делать. Казалось, что Белка всё объяснила, но вот он этого не слышал, да и не мог. — Как видите, — нарочно изменяя высказывание на более уважительный тон перевёл бывший фюрер, временно игравший роль абсолютного слуги. — Bist du Adolf? (нем. Ты — Адольф?) — Рейх был в небольшом шоке от нового внешнего вида «его шизофрении» — Что мне ответить, фройлян Беларусь? — вспомнив про обращения «герр», «фрау» и «фройлян» спросил немец. — Как посчитаешь нужным, — голос девушки был холодным и безымоциональным, но на самом деле её переполняли эмоции. Ей нравилась эта игра и веселила реакция Рейха на весь этот театр. — Ja, mein Führer(нем. Да, мой фюрер), — отчеканил кицунэ, его так же интересовала эта фальшивая постановка. -W-Wie hast du das gemacht? (нем. К-как ты это сделал?) Бросив взгляд на Белку и дождавшись одобрительного кивка, Адольф продолжил разговор: — Genetik, mein Führer (нем. Генетика, мой фюрер) — Was ist los mit euch allen?! Wie lange bin ich hier ohnmächtig geworden? (нем. Да что с вами со всеми не так?! Сколько времени я тут в отключке провалялся?) — о да, одна из целей этой сценки — «вывести из себя Рейха» уже практически выполнена. — Адик, переведи, — вновь «приказала» страна. — Что со всеми вами не так? Сколько времени я лежал в беспамятстве, — на идеальном русском, без малейшего намёка на акцент перевёл ариец, что бы ещё сильнее позлить товарища по партии. — Сегодня первое января две тысячи двадцать первого года. Ты находишься в квартире воплощения страны Беларусь, в Минске. Этой информации достаточно? — Сухо сообщила беларуска, про себя подмечая, что в виде простой собаки он нравился ей гораздо больше, — Ты спал чуть больше десяти часов, если ты об этом, — ненадолго смягчив интонацию, но вскоре вернувшись к первоначальной, уточнила Беларусь. — Oh ja (нем. Ах да), — немец был явно растерян и, казалось, не помнил последних событий. — Фройлян Беларусь? — без слов спросил разрешения Адик. — Да. — Mein Führer, brauchen Sie detaillierte oder sehr detaillierte? (нем. Мой фюрер, вам подробно или очень подробно?) — уже более живым голосом спросил кицунэ. — Komm kurz (нем. Давай покороче) — (Sie haben sich über Ihre «geniale Entwicklung» betrunken und sind ein Hund geworden, und dieses schöne Fräulein, die Tochter der UdSSR — Weißrussland, hat Sie gerettet. Jetzt bist du wie ihr Haustier) (нем. Ты нажрался своей «гениальной разработки» и стал псом, а эта прекрасная фройлян, дочь СССР — Беларусь спасла тебя. Теперь ты типа её питомец,) — как можно доходчивее объяснил Адольф, а про себя добавил: «Как и я, собственно говоря». — А… А-а. А-а-а! — очень содержательно отреагировал пёс на такую информацию. — Да не ссы ты, — уже по-дружески обратился защитник к своему хозяину, положив крепкую ладонь на его плечо. От былой напускной холодности не осталось и следа, — в конце концов, это не так уж и плохо. Ты только подумай, какая возможность! — Кхм, Адик, — слегка раздражённо перебила несостоявшийся совет заговорщиков Беларусь, — я, конечно, всё понимаю, но я тебя вообще-то слышу. — Ах да, прости, — немец сделал что-то. — Эй, я не про это говорила! — попыталась докричаться Белка, но только что созданный барьер создавал абсолютное шумоподавление. Сделав несколько попыток вернуть немца на свою сторону, девушка рассмеялась, понимая всю комичность предыдущих пяти минут. — Я рад, что всё прошло так, — как-то умиротворённо произнёс появившийся из ниоткуда прямо над головой страны, — Ты же знаешь, всё могло быть гораздо хуже, да и определённый риск всё же был. — Да, согласна. Надеюсь, нам удастся ужиться снова. — Предлагаю несколько дней подержать его на правах простой собаки, а потом уж, смотря как вести себя будет. Ему нужно будет снова привыкнуть, вспомнить некоторые важные моменты. — Хорошо, как скажешь. Ты же знаешь, что делаешь, — никогда ещё никто не был так уверен в Адольфе так, как сейчас. Это вызывало смешанные, однако безусловно положительные чувства. — Знаешь, уже много лет ходит одна красивая легенда, берущая своё начало у истоков зарождения мира… — история обещала быть длинной, поэтому Белка устроилась поудобнее и приготовилась слушать — Когда-то давно, когда люди ещё не познали страх убийства и горечь утраты, они жили в гармонии с природой и могущественными существами. В благодарность за мир и дружелюбие, те существа, что были для людей как боги, щедро одаривали их. Выбирая лучших из лучших, они наделяли их немыслимой силой. Просветлённые божественными дарами, они становились мужественными воинами и мудрыми правителями. Однако время шло, люди всё более погружались во тьму, и светлых, искренних, честных и храбрых, что могли принять силу становилось всё меньше. В один момент их не осталось и вовсе… Нигде, даже в самом отдалённом уголке мира не смогли найти существа никого, кто был бы достоин… В те времена меж людей бушевали страшные войны, брат шёл на брата, сын на отца, воин на вождя своего. И поняли те существа, что были слишком добры к людям и что те дары, что должны были восхваляться, служат орудием убийства и лжи, — немец замолчал ненадолго, собираясь с мыслями, но вскоре продолжил, — Чтобы сберечь мир, людей и жизни свои, вынуждены были «боги» бежать от людей, что стали слишком сильны. Уйдя в другой мир, они запечатали вход, и никто более не мог выйти или войти. Но люди, ожесточённые тщеславием, предательствами, войнами не заметили даже, как пропала божественная сила. И продолжили они свои бесчинства. Государства создавались и рушились, измены, ложь, лесть царили повсюду. Сильнейшим был тот, кто обладал даром богов и мог творить он всё, что только пожелается ему. Прошла эпоха яростных сражений, людей с божественною силой не осталось вовсе, но сердца их так и остались ожесточены, они лишь скрывали злобу внутри души своей. Не вернулись те существа к людям, не смогли они вновь одарить их. И стали забываться. Кровавые распри, великая сила, древние божества — всё это осталось в прошлом и затерялось в потоке времени, — Адольф как-то умиротворённо выдохнул — Красиво, не так ли? Я, пожалуй, дополню. Спустя сотни лет барьер ослаб, люди вновь вспомнили про чудесную силу, дающую бесконечную власть. Единственный клан, что владел даром и передавал его из поколения в поколение ослаб и вымер почти полностью. Собрав всю гордость и ум свой, люди возомнили себя выше тех, кто давал силу. Люди стали силой. И стали давать силу, замещая богов. — О чём ты? Прошу, объясни, о ком ты говоришь? — Прости, однако… Я не смогу рассказать тебе этого. Ты должна додуматься до всего сама, иначе смысл всего этого потеряется — Кх, undwas это было? — Рейх как всегда появился не в нужном месте, не в нужное время. — Уже очухался? Ну и как ощущения? — Furchtbar (нем. Ужасно), словно панцером проехались! — Бля-я — шёпотом протянул Адик, — Я… Немного перестарался, прости, а? — So sei es (нем. Так уж и быть), сегодня ich добрый, — «уступил» Третий, в очередной раз снизу-вверхосматривая своего хранителя. — Мальчики, — а именно так Беларусь решила обращаться к немцам, — чай будете? — Natürlich! (нем. Конечно!) — А давай, — усмехнувшись, согласился Адольф, — торт же ещё остался? Остаток дня прошёл довольно спокойно. Троица просто отдыхала, не озадачивая себя важными проблемами или вопросами. Они шутили, рассказывали забавные истории. Трудно было поверить, что этот парень и странный пёс — Адольф Гитлер и Третий Рейх, а девушка с ними — воплощение страны Беларуси. Как она вообще согласилась держать у себя в квартире двух нацистов — военных преступников? Вечером, по традиции, оставшейся ещё со времён существования СССР на карте, Белка решила в очередной раз пересмотреть «Иронию судьбы», «Чародеев» и ещё несколько фильмов из «новогодней классики». Рейх с Адольфом, конечно же, были на добровольно-принудительной основе привлечены к этому. Вернее, только Рейх, Адик сам проявил инициативу. «И-и уносят меня, и уносят меня, в звенящую снежную да-аль, » — звучала песенка со стороны ноутбука. Девушка заснула несколько минут назад и Тройка, воспользовавшись моментом свалил в неизвестном направлении. Адольф же, держась за руку которого сладко сопела Беларусь, так и остался в полулежачей позе, боясь пошевелиться. По сравнению с крупным немцем, даже довольно рослая Белка казалась миниатюрной. Ощущая рядом с собой живое существо, ариец чувствовал ответственность по отношению к его хрупкому сну. Стараясь не дёргаться, он немного повернулся, укрыв своими пушистыми хвостами Беларусь. Для большего удобства он положил свою руку на девушку, тем самым приобнимая её. Славянка была настоящим комочком теплоты, милоты и положительных эмоций, как можно вообще остаться равнодушным, видя, как она дрожит? — Не переживай, всё будет хорошо, — зачем-то тихо шептал фюрер, всё крепче, но вместе с тем осторожнее обнимая страну, — Не бойся, я буду рядом. Я помогу, обещаю. Эти слова казались бессмысленными, но как только этот странный монолог окончился, телефон воплощения завибрировал, находясь в опасной близости от края табурета. На экране высветилось: «Раша». Дочь Союза нахмурилась во сне и казалось, что она вот-вот проснётся. Ловко сдвинув аппарат на центр табурета и ставя вызов на беззвучный, кицунэ в последний раз обнял свою хозяйку. — Никто тебе не помешает, спи спокойно. Завтра тебя будет ждать нечто нехорошее…