***
По сравнению с первым, второе пробуждение было более приятным. Воронеж медленно открыл глаза и осмотрелся вокруг: он был как минимум на суше. Он лежал на боку на какой-то тонюсенькой подстилке то ли из соломы, то ли из очень неприятных на ощупь тряпок. Где-то сверху, едва задевая поле зрения, копошилось что-тобольшое и лохматое. Григорий попытался подняться. Встать у него не получилось, но вот сесть вполне. Посмотрев на себя, он ни капельки не удивился: он был всё ещё в тех непонятных бинтах, в которых находился в воде. Они уже высохли и были в очень неплохом состоянии. Передвигаться в них, конечно, было бы сложновато, но размеры клетки не позволяли даже встать в полный рост, поэтому волноваться об этом не приходилось. Внимание Гриши вновь привлёк второй живой объект в этом, казалось бы, безжизненном углу лаборатории. Это был пёс. При скудном освещении клетки не получалось рассмотреть его в мельчайших подробностях, но то, что это был за пёс, не оставляло сомнений. Это был никто иной, как Фриц, пёс Беларуси. «Точно, мы же завозили его сюда, » — про себя вспомнил город, а после замялся, — «вчера, вроде… Или нет…» — Чёрт возьми, а я ведь даже не знаю, какая сегодня дата, — неожиданно вслух произнёс он, пугаясь собственного голоса, а после прошипел, — что уж говорить о времени… Ответом на этот его, казалось бы, бессмысленный монолог послужило то, чего он меньше всего ожидал. — Не могу не согласиться, — донеслось где-то совсем рядом. Речь была не чистая, с заметным иностранным, немецким, акцентом. В поисках источника звука, русский тревожно оглядел небольшое помещение клетки, а после выглянул за прутья, надеясь найти неожиданного собеседника там. — Не туда смотришь, dummer russischer, (нем. глупый русский,) — вновь послышалось практически из-за спины Григория. Гриша дёргано повернулся, глядя на единственное существо, находящееся рядом с собой — пса — глазами, полными ужаса. — Т-ты, — начиная чуть ли не заикаться от страха начал было что-то мямлить он, но его довольно бесцеремонно перебили. — Что уставился? Собак nie (нем. никогда) не видел? — довольно чисто и осмысленно спросил пёс, глядя Воронежу прямо в глаза. — Ты разговариваешь! — непривычно громко выкрикнул он и пополз спиной назад, впрочем, вскоре уперевшись в решётчатую стену. — Тс, не ори, — цыкнул на него пёс, — и was (нем. что), что разговариваю? Warum (нем. Почему) тебя это так удивляет? — Но ты собака! — уже тише, но всё ещё со страхом в глазах заявил город. Забегая вперёд: зря. Морда собаки скривилась в оскале и страшный пёс, поднявшись, начал медленно подходить к русскому, ещё сильнее зажимая его в угол. — Nie. (нем. Никогда) Не называй. Меня. Der Hund (нем. Собакой!) — пёс, казалось, стал ещё больше, хотя он и так был в холке около семидесяти сантиметров, если не больше. Его морда была примерно на одном уровне с испуганным лицом Воронежа и это уж точно не сулило ничего хорошего. — Х-хорошо, товарищ… Фриц? — с надеждой в голосе спросил Григорий, подсознательно уже понимавший, что это точно его не спасёт. — Ich bin Reich. (нем. Я Рейх.) Третий Рейх, фюрер Германии, да будь тебе известно! — грубо рявкнул немец, но от русского, всё-таки отошёл. — П-приятно познакомиться, товарищ Рейх, — Гриша попытался выдавить из себя хотя некоторое подобие улыбки и это, на удивление, получилось неплохо. — Ich bin überrascht, (нем. Я удивлён,) — уже более спокойно продолжал разговор странный пёс, — я думал, ты опять поползёшь назад в страхе. — Т-товарищ Рейх, — нерешительно начал парень, — можно задать вопрос? — Валяй, — небрежно бросил он, начиная терять интерес к своему соседу по клетке. — В-вы же тот Рейх, да? — Что du (нем. ты) имеешь под словом «тот»? — уточнил Рейх, разглядывая свою большую белую лапу, то втягивая, то выпуская когти на ней. — Ну тот, который начал войну… — Воронеж совсем стушевался и не рад был уже, что начал этот разговор. — Ja, (нем. Да,) — коротко ответил Третий, взглянув на город, — а тебе зачем? — Ну… Просто интересно было… — Просто так nie (нем. ничего) не спрашивают. Чего хотел? — Да так… Германия же Ваш сын, да? — Допустим, что du (нем. ты) прав. Что из этого? — Что с нами тут будут делать? — на глаза Григория внезапно накатились слёзы и последние несколько слов он сказал, с трудом сдерживая плач. — Ну, ну, — голос пса вдруг стал мягче и потерял враждебность. Рейх увидел в Грише маленького ребёнка. Маленького, испуганного неизвестностью ребёнка. Пёс подошёл к городу, подставляя свою косматую голову с большими ушами под его руку. — Я не знаю, что придумает mein Sonn(нем. мой сын), но не бойся, он не убьёт тебя, — попытался утешить всхлипывающего русского фюрер. Парень пару раз погладил немца по голове, а после посмотрел на него мокрыми от слёз глазами. Из правого глаза вперемешку с обычной слёзной жидкостью сочилось что-то чёрное, но его это, похоже совсем не волновало. — Т-точно? — спросил он, ещё сильнее усиливая своё сходство с ребёнком в глазах Рейха. — Точно, точно. Nicht weinen, (нем. Не плачь,) — ещё раз подтвердил свои слова Третий. «Н-да, расплакался по такому пустяку, » — про себя подумал Воронеж, — «нехорошо получилось.» — Простите за это, пожалуйста, — вытерев слёзы вперемешку с чёрной жижей, уже более серьёзно сказал он. — Nie. (нем. Ничего.) Всем иногда нужно выпустить эмоции, — вновь холодно, сурово и безразлично ответил на извинения ариец. После этого их разговор прекратился так же стремительно, как и начался. И русский и немец расползлись по разным углам клетки, стараясь не обращать внимания друг на друга. Впрочем, игра в гляделки исподлобья продлилась недолго. К клети подошёл один из лаборантов, наблюдавших за Гришей в аквариуме. В сумраке помещения можно было разглядеть, что мужчина был шатеном довольно полного телосложения. На вид ему было за тридцать. На щеках у него имелись густые бакенбарды, а одет лаборант был в яркую футболку и спортивные штаны. Ничего особенного в нём не было, но левый глаз отчего-то был у него светлее правого и, кажется, практически без радужки. «Вот вроде в лаборатории работает, а щеголяет в таком виде!» — мысленно возмутился Григорий. Вскоре к неподобающе одетому, на взгляд Воронежа, парню подошли остальные два. Даже человеку абсолютно не знакомому с языком их разговора было нетрудно догадаться, что они друзья. Один из их троицы был невысокого росточка, со смольно-чёрными короткострижеными волосами, большими чёрными глазами и довольно смуглой кожей. Русскому он почему-то напомнил узбека или какого-нибудь цыганена. Из одежды на «цыгане» были джинсы и выглядящий очень мягким кремовый свитер с широким горлом. Завершал эту разномастную троицу парень в прямоугольных очках. Высокий, стройный и белокурый. Даже не глядя на Рейха, Воронеж был уверен, что он ему понравился. Белая рубаха с галстуком и джинсы — нехитрый его наряд. Парни о чём-то переговаривались на немецком, иногда указывая на сидящих в клетке воплощений. В один из таких моментов Рейх неожиданно ощетинился и тихо зарычал, обнажая клыки. — Hannes, was ist los mit ihm? (нем. Ханнес, чего это он?) — спросил мужчина с белым глазом, — versteht er uns? (нем. разве он нас понимает?) — Was denkst du? Versteht natürlich, (нем. А сам как думаешь? Понимает, конечно, (нем.) — раздражённо ответил на его вопрос парень арийских стандартов. — Das glaube ich nicht! Wer von uns hat die Dokumente gelesen?! (нем. Никак я не думаю! Кто из нас бумаги читал?!) — Hier steht fast jeder Zentimeter geschrieben, wer es ist! (нем. Тут чуть ли не каждом сантиметре написано, кто это!) — Ja?! Wo zum Beispiel? (нем. Да?! Ну и где же например?) — Genau hier! (нем. Вот тут!) — парень грубо сунул своему напарнику и, видимо, низшему по должности, под нос стопку папку каких-то документов. — Hannes! Albert! Beruhige dich beide! (нем. Ханнес! Альберт! Успокойтесь оба!) — необычайно громко для своей внешности крикнул третий парень. «Ага, значит вон тот, в очках Ханнес, а тот со странным глазом — Альберт, » — подметил для себя русский, — «осталось только узнать, как зовут вон того узбека.» — Fang einfach noch nicht an, Mark! Ich bin schon bis zu meinem Hals mit deinen Schreien, (нем. Вот только ты ещё не начинай, Марк! Мне и так по горло хватает ваших криков, — грубо заткнул своего товарища Ханнес.) «А вот и третий. Марк, Ханнес и Альберт — хорошая компания, ничего не сказать.» — Hans, was machen wir hier? (нем. Ганс, что мы здесь делаем?) — спросил Альберт. — Ich heiße Hannes Und hier sind wir, um die DNA dieses Hundes zu sammeln. (нем. Меня зовут Ханнес. А здесь мы для того, чтобы собрать ДНК этого пса.) — Wie schlagen Sie das vor? (нем. Как ты предлагаешь это сделать?) — Öffne einfach den Käfig und ziehe ein paar Haarsträhnen aus diesem Hund, du Idiot. (нем. Просто открой клетку и выдерни у этой собаки несколько шерстинок, идиот.) — Willst du es nicht selbst machen? (нем. А ты не хочешь сам этим заняться?) — искоса поглядывая на вновь оскалившегося Рейха, с претензией спросил внезапно вмешавшийся в разговор Марк. — Nein, ich bin der Anführer. Mark, öffne einfach den Käfig und hol etwas Wolle. (нем. Нет, я руководитель. Марк, просто открой клетку и набери шерсти.) Примерно половина людей в такой бы ситуации запротестовала, мол «Да кто ты такой?», «Да что ты можешь?», но похожий на цыганена немец просто сделал так, как ему приказал старший по званию. — Ist das genug? (нем. Столько подойдёт?) — парень протянул начальнику несколько красных волосков. — Ja, das ist ganz so. Gehe hier hin. (нем. Да, вполне. Пошли отсюда.) Ханнес взял эти волоски и понёс так, будто это была самая ценная реликвия в мире. Марк, стараясь не отставать, чуть ли не побежал за ним, а Альберт ещё несколько минут смотрел на воплощения, после чего медленно поплёлся за давно ушедшими товарищами.***
Беларусь очнулась несколько часов назад и сейчас безрезультатно пыталась найти что-то в интернете. Адольфа рядом, на удивление, не было, а в доме царил невероятный порядок. Пол был вымыт, ковролин вычищен и пропылесосен, вечно находящийся в «творческом беспорядке» рабочий стол Беларуси очищен от слоёв бумаг и в кое-то веки чист. Кто был виновником такого порядка — не известно. Адик лежал без сознания в зале, да и Белка не так давно встала. События прошлого дня сохранились в памяти девушки короткими неясными урывками, и что конкретно произошло, она так и не знала. Последнее более-менее чёткое воспоминание — их с Адольфом разговор. Хотя один из моментов запомнился не хуже того разговора — то, как она лежала в полубессознательном состоянии, а мимо неё кто-то ходил. «Нет, это точно не мог быть Адик. Но если не он, то кто тогда?» По предположениям страны именно этот «кто-то» привёл квартиру в божеский вид. Эта версия была наиболее правдоподобной, но сама ситуация выходила за рамки логики: кто-то неизвестно каким образом пробрался в квартиру воплощения страны Беларусь, совершенно бесплатно навёл там идеальный порядок и просто ушёл, не захватив с собой ничего. Если не брать во внимание то, что как дверная дверь, так и окна были плотно закрыты и что в квартиру без специального оборудования было не пробраться, мотив «уборщика» оставался неясен. От него, конечно, была ещё записка, написанная исключительным почерком на блокнотном листочке, но она была на немецком, а переводчику Белка не доверяла. От страницы неприятно пахло чем-то сладковато-мятным, словно начавшего разлагаться покойника полили ядрёным мятным одеколоном. «Странно, с каких это пор у меня стали появляться такие ассоциации?» Девушка встала из-за стола, на котором стоял компьютер, и потянулась. Обычно под боком был Адик, которого можно было достать по пустяку или просто пообсуждать с ним что-нибудь, но теперь заняться было абсолютно нечем. В интернете не было ни малейшей информации об этом странном «уборщике», ни намёка, и беларуска решила окончить поиски. — Ладно, в конце концов, отрицательный результат — тоже результат, — проговорила она вслух, уподобляясь своему отцу, который тоже частенько разговаривал с пустотой. Не могу не согласиться, — эти четыре слова сами собой образовались в мозгу Беларуси, словно кто-то сказал их, однако она ничего не слышала. — Кт-то здесь? — испуганно спросила страна, озираясь по сторонам. Она совершенно точно была в квартире одна, если не считать лежавшего без сознания Адольфа, — Адик, если это ты, то это нихуя не смешно! Как грубо, — вновь телепатически сказал кто-то. Это точно был не Адик, это просто не мог быть он. — Эй, кто ты?! И где ты? — задала очередные весьма ожидаемые вопросы славянка. Здесь, — ответил только на второй вопрос странный собеседник. — А кто ты? — повторила свой вопрос Белка. … — Существо молчало. Не не отвечало, а именно сознательно молчало, давая понять, что личности своей оно не раскроет. — Белка, ты чего орёшь? Я еле-еле восстановился, даже стою с трудом, а тут ты… — крикнул из соседней комнаты кицунэ. — Адик?! Ты разве не слышишь? — так же прокричала Беларусь, не сразу понимая, что немца лучше не тревожить. — Я слышу твои дикие оры, что случилось? — Тут… — девушка замялась, она даже не знала, как описать то, с чем она пообщалась пару минут назад. — Что «тут»? — ушастая голова показалась в дверном проёме, а после и весь лис, заспанный, помятый, но относительно живой, вышел на обозрение своей хозяйке. Внезапно, Адольф изменился в лице. Испуганным взглядом он смотрел в угол комнаты где, казалось, ничего не было. — Т… Т… — попытался произнести что-то он, но замолк, так и не объяснив, в чём дело. Немец стоял неподвижно, только еле-заметно шевеля ушами и напряжённо вглядывался в пустой угол комнаты. В комнате стояла гробовая тишина, её обитатели даже дышали через раз, дабы не упустить ни одной, даже малейшей, подробности. Оцепенение продлилось недолго, минуты через две Адик повернулся к хозяйке и громко спросил: — Ну и какого чёрта здесь было?!