Зверь

— Сколько времени я уже нахожусь здесь? Где все? Где Союз, Россия? ГДЕ ВСЕ?!        Худое, практически голое, существо металось по железной клети. Рейха забрали пару часов назад, и Воронеж остался один на один со своими мыслями. Чем дольше он находился в этом месте, тем тяжелее ему становилось воспринимать реальность: мысли были несвязными, он помнил всё мутными отрывками, толком ничего не запоминал и подчас не был в состоянии узнать въевшиеся в память лица лаборантов. Чувство тревоги не покидало его, а иногда приступы чуть ли не звериного бешенства накатывались буквально из ниоткуда.        Григорий не знал, сколько дней, недель или, может, даже месяцев находился в этой подземной ловушке. Он потерял счёт времени с первым приступом агрессии. В тот день его вновь погружали в воду для проверки некоторых замеров, но вместо того, чтобы смириться со своей участью и просто продержаться не более часа в воде, город вдруг издал гулкий хрип и попытался вырваться из цепких ручонок Марка. Он умудрился ударить лаборанта по лицу, оставив значительный красный след, но попытка бунта была быстро прервана, и жалкая тушка вновь прохрипевшего существа была безжалостно кинута в ледяную воду. Город ещё некоторое время бесновался в воде, пытаясь разбить стекло изнутри, но вскоре чуть не захлебнулся из-за резкой подачи воздуха и прекратил растрачивать энергию.        Этот раз был подобен прошлому и многим другим. Воронеж не позволял себе опускаться до такого состояния при Рейхе, но когда пса уводили на очередные опыты, город словно сходил с ума. Практически не контролируя своё тело, он что есть сил долбился в решётчатую стену клетки и, если бы она не была залита бетоном у основания и фактически не являлась частью пола, обязательно добился бы своего. Обычно, в таких случаях приходил кто-то из трио лаборантов и вкалывал ему мощную дозу транквилизаторов. После этого существо успокаивалось, переходя в состояние нежизнеспособного овоща.        Однако, приступы были не самым страшным явлением в этом адском месте. Эксперименты. Они были по-настоящему ужасны. Воронежа буквально использовали как подопытного кролика. На нём тестировали препараты, город пережил несколько довольно халтурно выполненных операций, после которых рубцы заживали неимоверно долго, а заражение крови не случалось лишь чудом и относительной заботой Альберта. Да, Альберт был у Воронежа в любимчиках. Он не бил его, как это делали остальные, всегда пытался лишний раз подкормить или осмотреть тушу на предмет повреждений. Однако из-за него русский так и не смог подарить себе шанс на избавление.        После очередной операции, третьей или четвёртой — Григорий уже не мог вести счёт издевательств над ним, Воронеж расковырял только что наложенный шов и разорвал хирургическую нить в некоторых местах. Место было довольно приметное — с левой стороны живота, поэтому шансов было не так много, но Гриша попытался продолжать расковыривать рану. Лучшим способом для этого он посчитал зубы, и Альберт застал его как раз во время попыток разгрызть рану. Получалось у него, к слову, не так уж и плохо. За каких-нибудь двадцать минут он смог надкусить и оторвать значительный кусок кожи и даже повредить мышцу.        Разумеется, такое членовредительство было моментально прервано: Альберт крепким хватом схватил Воронежа чуть ли не за шкирку и поволок к ближайшему столу с медикаментами. Ну, вернее, как поволок, он понёс его на руках как любимую девушку, при этом ещё умудряясь зажимать той челюсть.        Рана была перевязана, Гриша накормлен, насколько он понял, личным обедом Альберта, а начальство об инциденте так и не узнало.        Этот акт доброты — немногое, о чём Григорий точно помнит. Порой, он даже забывает собственное имя и не отзывается, когда к нему обращаются напрямую: «подопытный». Порой не различает лица пришедших за его тушкой, порой отказывается даже от еды — столь редкого в этом месте удовольствия. Он теряет себя, теряет свою сущность, но интуитивно узнаёт Альберта каким-то шестым чувством. Прямо как выдрессированная псина.        Приступ повторялся, заставляя измотанное существо тратить последние силы на бесполезное биение в стену. Так уже было, причём много раз. Но этот был особым. Никто не пришёл на его хрипящие крики, отдававшиеся эхом в высоких потолках. Никто не заломил его обтянутые кожей руки за спину, насильно вкалывая успокоительное в область плеча. Он был один, один во всей огромной лаборатории, насквозь пропахшей медикаментами и хлоркой. «Куда же они тогда увезли Рейха?» — промелькнула одна здравая мысль в затуманенном сознании.        Она же Воронежа и спасла. — Рейх… Точно, Рейх!        Существо остановилось, так и не ударив вновь по металлической стенке. Как он мог забыть про Рейха? Ему же жизнь нужнее, чем жалкому воплощению города. Если Рейх умрёт здесь, то какой тогда смысл всего этого?        Григорий опустил руки с тёмными пятнами синяков и уселся на жалкую подстилку из грязных тряпок. Эластичный бинт на теле уже перестал быть таким новым и цельным, как в первые несколько дней и едва держался на костлявой туше.        Рейх как-то перевёл часть разговора лаборантов, из которого выяснилось, что чистить клетку и проводить глобальный осмотр подопытных с различными гигиеническими процедурами и, в том числе, выделением относительной одежды, планируют провести в начале месяца.        Когда это будет, какое сегодня число и уж тем более, какой месяц и когда его начало, ни Гриша, ни Рейх не знали, и если последний хотя бы пытался действовать, то Григорий просто часами лежал в одном из самых чистых углов и, казалось, спал. Хотя, возможно, просто терял сознание из-за недостатка сна и еды.        Внезапно, чуть ли не из воздуха, прямо перед клеткой, появилась до боли знакомая фигура — Ханнес. Из всех троих он был наиболее безразличен к состоянию Воронежа, однако всегда делал всё как надо: появлялся на рабочем месте только в спецодежде, дезинфицировал инструменты и никогда не превышал полномочий. — Wie geht es dir da, komm raus, wir werden dich baden, (нем. Ну что, как там тебя, выходи, мыть тебя будем,) — город уже довольно давно заметил, что все трое парней имеют привычку разговаривать с подопытными, даже если точно уверены, что существо их не поймёт. Они, особенно Альберт, частенько комментируют все свои действия, пытаясь рассказать подопытному о том, как, где сейчас буду резать и что будут колоть на этот раз.        Григорий не понимал ничего из их разговоров, только распознавал имена его мучителей в их разговорах друг с другом. И, не услышав доброжелательного тона, который гарантировал бы безопасность, не пополз к Ханнесу, хоть тот и открыл решётчатую дверь. — Komm hier, (нем. Иди сюда,) — лаборант, стараясь казаться уверенным, протянул слегка дрожащую ладонь в направлении Гриши, подзывая того, — Ich putze deinen Käfig, und Albert wird dich vorerst waschen. Komm schon. (нем. я почищу твою клетку, а Альберт тебя пока помоет. Ну же.)        Тон хоть и не стал более доброжелательным, но Воронеж всё же решил рискнуть. Это, как оказалось, было правильным решением. Как только он подполз к Ханнесу на расстоянии свободно вытянутой руки, парень несильно схватил его за руку и вытащил из клетки. Не веря своему счастью, город попытался встать, опираясь на руки и плечо лаборанта.        Хоть русский просто попытался принять горизонтальное положение, оперевшись на Ханнеса, он чувствовал, что парень трясётся. Неужели боится? — Hey Hannes, ich habe alles fertig! Übergibst du es mir? (нем. Хей, Ханнес, я всё уже подготовил! Передашь её мне?) — откуда-то сбоку раздался мягкий и довольно низкий голос, который мог принадлежать лишь одному человеку во всём этом жутком помещении. — Альберт, — еле слышно прошептал Воронеж, оборачиваясь на голос и сильно щурясь, надеясь различить знакомые черты лица неподалёку. — Hast du gehört? Sie hat deinen Namen gerufen, (нем. Слышал? Она назвала твоё имя,) — всё тем же холодно-безразличным тоном сказал Ханнес. Может, он просто не умеет разговаривать по-другому? — Nein, so was! Ich dachte, sie kann sich an nichts erinnern, (нем. Надо же! Не думал, что она в состоянии хоть что-нибудь запомнить,) — искренне удивился Альберт, подходя ещё ближе, — Kann ich es dir also nehmen? (нем. Так я могу забрать её у тебя?) — Nimm es weg, ich brauche sie hier nicht umsonst, (нем. Да забирай, мне она тут даром не нужна,)– в голосе парня слышалось едва различимое облегчение. Неужели правда боится?        Лаборант подошёл к Воронежу практически вплотную и, невзирая на протест русского, легко подхватил его на руки. Он делал всё с такой нежностью, словно этот кусок плоти был для него главным сокровищем. Григорий попытался вырваться, но практически сразу оставил эти попытки, ведь подсознательно понимал, что самостоятельно врят-ли дойдёт. — Hab keine Angst, dummes Mädchen. Wo wir hingehen, wird dich sicher niemand anfassen, (нем. Не бойся, глупенькая. Там, куда мы идём, тебя точно никто не тронет,) — Гриша не понимал, о чём ему сейчас сказали, но миролюбивый голос Альберта не внушал страха, и он более-менее успокоился.        Они шли в другую часть лаборатории, в которой располагался лифт. «Неужели это очередной опыт?»        Все эксперименты проводились на втором и четвёртом этажах, в то время как они сейчас находились на третьем и поход к лифту всегда означал скорые муки. Осознав этот факт, Воронеж вновь дёрнулся, пытаясь показать, что туда идти он уж точно не намерен.        Такая реакция удивила Альберта, но после он улыбнулся и попытался успокоить подопытного: — Du denkst, wir machen ein weiteres Experiment, oder? Hah, keine Sorge, heute wird dir niemand weh tun. (нем. Думаешь, мы на очередной эксперимент, да? Хах, не переживай, сегодня никто тебе больно не сделает.)        Это не особо подействовало, и Григорий просто попытался довериться лаборанту.        Они действительно шли в сторону лифта, но не дойдя несколько метров до него, Альберт свернул в одну неприметную дверь. Это, кажется, была какая-то подсобка, в которой, на удивление, было светло и чисто. Возможно, это была какая-то специальная комната для работников.        Помещение было небольшим, но тёплым и светлым. По стенке стояло несколько душевых кабин, а дальше, за приоткрытой дверью, располагались туалеты. «Неужели меня действительно помоют?» — вопрос звучал уж слишком нереалистично, чтобы его ответ был правдой, однако все обстоятельства указывали именно на это. — Ich hoffe du verlangst mich nicht rauszukommen oder so, (нем. Надеюсь, ты не будешь просить меня выйти или что-то типа того,) — довольно громко сказал Альберт, явно обращаясь к Воронежу.        Лаборант отпустил Григория, усаживая на один из небольших столиков, предназначенных, видимо, для размещения там вещей. Рядом со столом, прямо напротив душа, по стеночке размещался ряд железных шкафчиков с, возможно, одеждой и личными вещами работников.        Пока Гриша с интересом разглядывал новое для себя помещение, Альберт почти полностью разделся, оставаясь в трусах и майке. Одежду он аккуратно сложил на столик рядом с городом, а само существо поставил на пол и, придерживая его за плечо, начал аккуратно снимать бинт. Вернее, то что от него осталось.        Ожидаемых возмущений со стороны русского не последовало, что было Альберту только на руку. Лаборант быстро справился с, чуть ли не рвущимися прямо в руках, бинтами, и взгляду его открылась довольно печальная картина: правая часть тела девушки была в застаревших рубцах, ожогах, на теле всё ещё оставались следы медицинских операций, слева на животе красовался шрам, по форме напоминающий человеческую челюсть. Сама она была очень худой, настолько, что можно было и без рентгена пересчитать все её рёбра. Грудь также была в плохом состоянии: из-за постоянного стягивания бинтом и отсутствия должного ухода она была словно вдавлена в грудную клетку. Растительности на теле было немного, и была она не везде: в основном реденькие колючие волоски на отдельных участках ног или рук. Что примечательно — все волосы, какие только были на теле, были белого цвета, как и на голове. Из контекста выбивалась красно-оранжевая прядь посредине довольно сильно отросшей чёлки и испуганные глаза красного цвета, как у альбиноса. — Fürchte dich nicht. Ich werde dir nichts Schreckliches antun, nur waschen, (нем. Не бойся. Я не буду делать с тобой ничего страшного, только помою,) — постарался как можно более дружелюбно успокоить девушку Альберт.        Довольно высокий, с небольшим животиком, бакенбардами на пухлых щёчках и мягким, довольно низким голосом, облачённый в серую майку и тёмно-синие боксёры, Альберт определённо вызывал доверие даже при такой нестандартной ситуации.        Парень протянул руку Воронежу, словно давая обнюхать псу. Девушка чуть отползла назад, но всё же взяла ладонь немца. — Komm, Duschen sind da drüben, (нем. Пойдём, душевые кабины вон там,) — всё так же радостно и дружелюбно позвал Альберт и, как бы пытаясь дать понять, что нужно сделать, потянул руку Гриши на себя.        Намёк был понят, и Григорий тяжело спрыгнул со стола, чуть не упав при приземлении, а после, пошатываясь и держась за лаборанта обеими руками, пошёл в сторону душевых. — Dies war nicht erforderlich. Ich könnte dich in meinen Armen tragen, du wiegst sehr wenig. (нем. Тебе вовсе не стоило этого делать. Я мог и донести тебя, ты совсем лёгонькая.)        Однако они были уже на полпути и Альберт всё же решил позволить русской пройти эти несколько шагов. Уже практически у самой кабины Воронеж то ли споткнулась, то ли уже выбилась из сил, из-за чего немец таки взял свою подопытную на руки и занёс в кабину.        Душевые кабины здесь были довольно большие, и два человека вполне спокойно смогли поместиться там. Альберт стоял в дверях, преграждая все возможные пути к отступлению, а Гриша, навалившись спиной на заднюю стенку, стояла на полусогнутых коленях. Со стороны это могло выглядеть как попытка изнасилования, но Альберт вправду хотел всего лишь отмыть худую тушку города от скопившейся грязи.        Немец включил воду, слегка покрутив краник до комфортной температуры и, вооружившись губкой и пузырьком шампуня-геля, выделенных ему Ханнесом, прошёл чуть дальше, прямо под поток льющейся воды. Одежда на нём, разумеется, мгновенно намокла, но он не обратил на это должного внимания. Парень выдавил в руку немного шампуня и плавно, боясь напугать девушку резкими движениями, поднёс её к уже успевшим немного намокнуть волосам альбиноса.        На ощупь они были жирными и жёсткими, но под действием шампуня, приятно пахнувшего, кажется, кокосом или чем-то сладким, начали отмываться.        Лаборант убавил напор воды, и от движений его больших ладоней на голове девушки образовалась пенная шапочка из мелких белых пузырьков. Далее руки Альберта начали спускаться чуть ниже. Он выдавил новую порцию средства и слегка растерев в руках, начал массирующими движениями намыливать шею и плечи Воронеж. Потом в ход пошла уже жёлтая губка. Парень как можно более нежно и деликатно, стараясь не задевать свежих шрамов, обтирал губкой тушку Гриши.        Вода, лившаяся сверху, была тёплой, его руки тоже, и Григорий впервые за долгое время смогла немножко расслабиться из-за чего сползла вниз по стенке, принимая совсем сидячее положение.        Альберт отложил мягкую губку и, присев на корточки, подхватил девушку под руки и поднял вверх. Теперь он мог как угодно поворачивать её тело, чем немедленно и воспользовался. Парень повернул город спиной к себе и начал тереть её спину. На спине, к слову, ранений было отнюдь не меньше, как могло показаться: тут и там Альберт находил мелкие и крупные рубцы, швы и шрамы. На руках немец обнаружил совсем свежие синяки, порезы, сделанныенеизвестно чем, и следы от человеческих челюстей. «(нем. Неужели ей вновь настолько плохо, что она пытается совершить суицид?) — с тревогой подумал Альберт, разглядывая тоненькие ручонки с тёмными следами укусов.        Наконец, парень усилил напор воды и подставил девушку под душ, словно Симбу, смывая шампунь с её тела.        Воронеж зажмурилась, но не пыталась сопротивляться. Она в очередной раз убедилась, что последний, кто навредит ей здесь — Альберт, и просто доверила свою судьбу в его руки.        Лаборант отдельно промыл волосы на голове и наиболее чувствительные части тела и выключил воду, заворачивая тушку Григория в полотенце, оставленное им на открытой двери кабины. Мокрая она выглядела ещё более худой, но теперь от неё не смердело, коже не была липкой, словно намазанной мёдом, а волосы не стояли колом.        Воронеж прижалась к Альберту через полотенце, не желая расставаться с его тёплыми руками. На ощупь он был ещё милее, чем можно было представить: мягкий выпирающий животик излучал тепло даже сквозь мокрую майку и полотенце, подобно рукам. Мягкий, кудрявый, относительно пушистый и тёплый –определённо Альберта можно было назвать самым милым существом в этой лаборатории. — Oh, willst du, dass ich dich umarme und so bei dir sitze? (нем. О-оф, ты хочешь, чтобы я обнял тебя и посидел с тобой так?) — умилённо спросил Альберт, ища глазами поверхность, на которую можно было бы присесть.        Разумеется, Гриша ничего не ответила, только сильнее вжалась в мягкие бока немца. От такого действия лаборант переключился в режим заботливой мамочки и, не отпуская маленький костлявый комочек, направился в сторону шкафчиков и очень оперативно извлёк оттуда довольно большой белый пакет.        Присев на всё тот же стол, на котором несколькими минутами ранее испуганно озиралась по сторонам немытая девушка, он развернул пакет и извлёк из него завёрнутый в фольгу прямоугольный предмет. Этим предметом оказалась пара сэндвичей с, насколько поняла Воронеж, ветчиной или чем-то подобным. — Ich weiß, dass es uns gemäß der Satzung verboten ist, Testpersonen zu füttern, aber ich bin sicher, Sie haben Hunger. Wirst? (нем. Знаю, что по уставу нам запрещено подкармливать подопытных, но я уверен, ты голодна. Будешь?) — спросил парень, протягивая Григорию ароматный бутерброд. — Эт-то мне? — не веря своему счастью, спросила город. — Ja, ja, nimm es. Seien Sie nicht schüchtern, ich kann im nächsten Supermarkt oder Bäcker Essen kaufen, (нем. Да, да, бери. Не стесняйся, я могу выйти и купить себе еды в ближайшем супермаркете или пекарне,) — угадав вопрос, подтвердил Альберт.        Хоть происходящее всё больше походило на неправдоподобный и слишком натуральный сон, сэндвичи были настоящими. Составляющие были не слишком ровно нарезаны, но вкус был просто потрясающим.        Девушка ела жадно, не упуская ни крохи, а немец просто смотрел на неё, легко приобнимая и изредка поглядывая на дверь помещения, словно опасаясь, что кто-то может подглядывать или внезапно войти и застать их за таким, практически, преступлением.        Воронеж отдала бы всё, чтобы эти мгновения длились вечно, но, к сожалению, это было невозможно. Всё когда-либо заканчивается, и эти минуты не были исключением. — Komm schon, Hannes hat schon auf uns gewartet, (нем. Пойдём, Ханнес нас заждался уже,) — уже менее радостно сообщил Альберт, ссаживая девушку со своих коленей и вставая со стола. — А-альберт…- тихо прошептала Гриша, смотря на него снизу-вверх. — Was willst du, Süße? (нем. Чего тебе, милашка?) — парень не знал имени своей подопытной, поэтому решил обратиться к ней так в надежде, что она всё-таки поймёт.        Чёрт, а ведь он действительно не знает даже её имени. Как он собрался помогать этому существу, если знает только его национальность и историю экспериментов, проведённых над ней?        Альберт в очередной раз осмотрел тушку девушки, стоявшей перед ним и державшей его за руку. Говорить или нет? Спрашивать? Немец несколько секунд собирался с духом, потом выдохнул и наконец спросил: — Sorry, ich hätte das vorher fragen sollen, aber wie heißt du? (нем. Прости, нужно было спросить это раньше, но как тебя зовут?) — наивно было ожидать ответа, но в глубине души он надеялся, что Воронеж знает хоть что-нибудь по-немецки. — Я… Не понимаю тебя… — ещё тише произнесла Григорий и виновато опустила голову. — Nein, warte, du musst dich nicht aufregen. Das ist nicht Ihre Schuld! Warte, halte durch, (нем. Нет, стой, не нужно расстраиваться. Здесь нет твоей вины! Сейчас, подожди,) — по какой-то причине, этот ответ, перевод которого лаборант даже не знал, сильно взволновал его, и он чуть ли не бегом бросился к своему шкафчику. Несколько секунд, и он уже достал оттуда свой телефон. Ещё через некоторое время он напечатал свой вопрос в переводчике и поднёс экран к глазам города. — Меня…? — замялась русская, — Григорий. Просто Григорий…        Хоть это и было тихо, телефон всё-таки перевёл ответ на немецкий, чем немало шокировал Альберта. — So ein schönes Mädchen und nach einem Männernamen benannt! (нем. Такая прекрасная девушка, а названа мужским именем!) — воскликнул немец и посмотрел на Воронеж.        Это выглядело странно, но, видимо из-за такого взгляда, на её щеках выступил едва заметный румянец. — Давайте… Не будем шуметь… Просто спасибо Вам за всё… — поблагодарила парня Гриша и сильнее сжала его руку, — И можете называть меня, всё-таки, в мужском роде…? — после попросила она тихо в надежде, что переводчик не переведёт эту странную для Альберта просьбу.        Либо машина и впрямь не перевела, либо немец просто отказывался такое принять, но он продолжил обращаться к городу как к девушке. Правда, этого она уже понять не могла: интернет на телефоне закончился очень не вовремя и пользоваться переводчиком больше не представлялось возможным. — Komm Ger ... Gre ... Schatz, wir müssen gehen, (нем. Пойдём, Гер… Гре… милашка, мы должны идти,) — у лаборанта не получилось с первого раза выговорить сложное иностранное имя, поэтому он продолжил назвать подопытную «милахой», — Ich verspreche dir, du wirst hier definitiv verschwinden. (нем. обещаю ты обязательно выберешься отсюда.)        Альберт сменил майку, натянул поверх лабораторный халат и собирался уже было идти, однако вовремя опомнился: одежды на Воронеж не выделили. Подопытное существо на то и «существо», что может обходиться без одежды, но немец видел, в каком состоянии это самое существо и прекрасно понимал, что без одежды она минимум простудится, и без должной медицинской помощи это перерастёт в воспаление лёгких или что-то ещё более серьёзное. Поскольку ничего более подходящего рядом не было, парень просто решил одеть девушку в свою футболку. Предмет одежды был, бесспорно, велик ей, но это было во всяком случае лучше, чем сидеть совсем голой.        Волосы воплощения уже успели более-менее обсохнуть и уже не выглядели как свисающие патлы. Футболка была ей примерно до коленей и выходила как широкая туника. — Gehen wir zu, (нем. Пойдём,) — Альберт вновь подхватил Гришу на руки и вышел из помещения, прикрывая за собой дверь.        В лаборатории было значительно холоднее, чем в той комнате, и Григорий опять прижался к источающему тепло немцу. — Du bist endlich wieder da. Ich wollte Herr Deutschland von der Flucht erzählen, (нем. Наконец-то вы вернулись. Я уж собирался идти докладывать господину Германии о побеге,) — на полпути к постоянному месту заточения подопытных только что помытую парочку встретил Ханнес. — Hannes? Was machst du hier? Ich dachte, du würdest gerade ihren Käfig säubern... (нем. Ханнес? Что ты тут делаешь? Я думал, ты сейчас чистишь их клетку…) — протянул Альберт, прикидываясь добрым дурачком. — Ich war dort, aber ich war vor ungefähr fünfzehn Minuten fertig. Markus ist auch bereit. Damit warten alle nur auf dich... Was ziehst du ihr an?! (нем. Я был там, но закончил уже минут пятнадцать назад. Марк тоже готов. Все ждут только тебя с этой… Что ты на неё напялил?!) — лаборанту было явно некомфортно находиться рядом с Гришей, и он, по все видимости, пытался как можно быстрее покончить с этим. — Es ist kalt hier drin, sie können erfrieren. Ich glaube nicht, dass Herr Germany uns loben wird, wenn sie krank wird. (нем. Тут холодно, она может замёрзнуть. Не думаю, что господин Германия похвалит нас, если она чем-нибудь заболеет.) — Albert, sie ist schon unfruchtbar, wo sonst? Und wovon reden wir hier? Lass es uns schnell dorthin bringen, bevor ich mich bei Herrn Deutschland gemeldet habe. (нем. Альберт, она и так бесплодна, куда ещё дальше? Да и что мы тут вообще разговариваем? Давай быстрее неси её туда, пока я господину Германии не отчитался.) — Still, still, Hannes, schrei nicht. Jetzt wird alles sein, mach dir nicht so viele Sorgen um sie. (нем. Тише-тише, Ханнес, не кричи. Сейчас всё будет, не стоит так переживать за неё.) — Ich mache mir keine Sorgen um sie, du Idiot, sondern um unsere Skins! Bringen Sie es schnell dorthin und versuchen Sie nicht wieder mit mir zu sprechen, bis Sie fertig sind. Und zieh ihr endlich diese orangefarbene Tasche aus! (нем. Я не за неё переживаю, идиот, а за наши с тобой шкуры! А ну живо неси её туда и не пытайся заговорить со мной больше, пока не закончишь. И сними с неё, наконец, этот оранжевый мешок!)        Парень прокричал ещё что-то, но Альберт уже не слушал его. Последнее время Ханнес стал таким нервным… «Интересно, что же такого произошло, что он даже видеть эту милашку не хочет?» — задал себе вопрос немец, намереваясь узнать ответ на него после работы.        Им с Ханнесом было по пути: они жили в соседних домах и обычно ехали туда вместе. На такси это было дешевле, а если ехать приходилось на общественном транспорте, то разговоры скрашивали долгую поездку. Всё-таки лаборатория находилась далековато от их места жительства. — Альберт, — тихо позвал Воронеж, дёргая лаборанта за халат. — Was? (нем. Что?)        Вместо вопроса Гриша взглянул на Альберта мокрыми от накатывающих слёз глазами. — Nun, gut, still, kein Grund zu weinen. Ist etwas passiert? (нем. Ну, ну, тише, не нужно плакать. Что-то случилось?) — Альберт, что происходит? Почему я такой…? Где я вообще? — Still, beruhige dich. Was auch immer es ist, es ist deine Tränen nicht wert, (нем. Тише, успокойся. Что бы то ни было, это не стоит твоих слёз,) — парень не понимал ничего кроме собственного имени, но тем не менее пытался утешить маленькое существо, которое тихо всхлипывало, уткнувшись ему в грудь.        Хоть и хотелось бросить всё к чертям и просто забрать подопытного с собой и убежать прочь из этой проклятой лаборатории, Альберт продолжал твёрдым шагом идти к клетке, уже обдумывая, что скажет Ханнесу по дороге домой. Испытуемых нужно было срочно вытаскивать, иначе долго они тут не протянут. Немцу плевать на то, кем они являются, главное избавить их от такой участи.        Идя на работу в это место, парень и представить себе не мог, что будет должен проводить опыты на живых людях и при этом молчать. Он не может уволиться, не может никому рассказать, он привязан к этому месту не хуже заключённых тут подопытных. — Albert! Endlich bist du gekommen, (нем. Альберт! Наконец-то ты пришёл,) — погрузившись в мысли, немец даже не заметил, что донёс уже успокоившегося Воронежа до клети.        Рядом с ней стоял Марк, а в самой клетке лежал пёс. Шерсть на его груди и шее была выбрита, а сама собака создавала довольно печальное зрелище. — Etwas, das Sie heute irgendwie wortkarg sind. Hast du dein Testobjekt gewaschen? (нем. Что-то ты сегодня какой-то неразговорчивый. Помыл подопытную?) — ABER? Was? Ja, hallo Markus. Ich habe es gewaschen. (нем. А? Что? Да, привет, Марк. Помыл.) — Wenn ich es gewaschen habe, dann öffne ich den Käfig, du lässt es dort laufen und wir sind fertig. Herr Deutschland sagte, dass er heute früh loslässt. Es scheint, dass sie etwas mitbringen sollten. Daher warten wir nur auf Sie. (нем. Если помыл, то я открываю клетку, ты запускаешь её туда, и мы заканчиваем. Господин Германия сказал, что сегодня отпускает пораньше. Вроде что-то привезти должны. Поэтому мы только тебя ждём.)        Гриша попытался упираться, но очень быстро сдался: не хотелось расстраивать того, кто сегодня был с ним так добр. — Sie ist heute so gehorsam. Was hast du getan, Albert? (нем. Она сегодня такая послушная. Что ты сделал, Альберт?) — спросил Марк, когда запер клетку. — Ich weiß nicht, vielleicht fühlt sie sich einfach als guter Mensch, (нем. Не знаю, может, она просто хорошего человека чувствует,) — соврал немец. — Du denkst also, ich bin ein schlechter Mensch? (нем. Значит я, по-твоему, плохой человек?) — возмутился Марк. — Für sie ja. Es ist nur so, dass du am häufigsten Operationen durchführst, also hat sie sich an dich erinnert. (нем. Для неё — да. Просто ты чаще всего проводишь операции, вот она тебя и запомнила.) — Ich sehe die Verbindung nicht. (нем. Не вижу связи.) — Ja, ich stimme zu, er hat Unsinn gesagt. Bis morgen, Mark. (нем. Да, согласен, ерунду какую-то сказал. До завтра, Марк.) — Ja, bis morgen, Albert. (нем. Ага, до завтра, Альберт.)        Из-за того, что на следующей неделе лаборатория не будет функционировать из-за какого-то технического переоснащения, на этой неделе лаборантам приходилось выходить на дежурства по трое и каждый день. Эксперименты, тестирования и различные манипуляции с биоматериалом тоже происходили каждый день, что не могло положительно сказаться на подопытных.        Уже в раздевалке, и по совместительству душевой и туалете, Альберт понял, что единственную свою футболку он отдал Грише и что куртку теперь придётся надевать прямо на майку. Это могло создать существенные трудности, так как на улице всё-таки была зима и температура уж точно не была положительной. — Hey Hannes, denkst du ich kann das Gewand mit nach Hause nehmen? Für eine kleine Weile, buchstäblich für einen Tag, (нем. Эй, Ханнес, как думаешь, а можно забрать халат домой? Мне ненадолго, буквально на день,) — обратился к своему товарищу Альберт. — Und ich habe dir gesagt: "Zieh ihr Hemd aus." Sie können Ihren Overall nicht mitnehmen, ziehen Sie Ihre Jacke auf Ihr T-Shirt, wenn Sie eines haben, natürlich. (нем. А я говорил тебе: «Сними с неё футболку». Спецодежду с собой выносить нельзя, надевай куртку на майку, если она у тебя, конечно, есть.) — Es ist kalt ... (нем. Холодно же…) — Wird Ihnen in einem dünnen Gewand warm sein? Früher musste man nachdenken. Äh, setz dich schon, ich rufe ein Taxi für uns. Wir zahlen wie gewohnt - zur Hälfte. (нем. А в тонком халате тепло будет? Раньше думать надо было. Эх, сиди уж, я нам такси вызову. Платим как обычно — пополам.) — Danke Hannes, du bist sehr nett. (нем. Спасибо, Ханнес, ты очень добр.) — Speichern Sie Ihren Dank für später. Vielleicht werden Sie es eines Tages brauchen. (нем. Оставь свои слова благодарности на потом. Может, когда-нибудь понадобятся.) — Wo ist Mark? (нем. А где Марк?) — вдруг спохватился немец. — Schon weg. Übrigens schon lange. (нем. Ушёл уже. Давно, между прочим.) — Und ich habe es nicht einmal bemerkt... (нем. А я даже и не заметил…) — вновь протянул Альберт. — Sie müssen weniger in die Augen klatschen. Eine Schar Soldaten wird an Ihnen vorbeigehen, aber Sie werden es nicht bemerken. (нем. Меньше глазами хлопать надо. Мимо тебя рота солдат пройдёт, а ты не заметишь.)        Оставшееся время они просидели молча. Благо, ждать пришлось недолго.        Такси вскоре подъехало, и парни довольно быстро доехали до своих домов. По пути разговаривали как обычно о всяком. Ханнес рассказывал про семью, Альберт про свою жизнь. Всё-таки, несмотря на все разногласия на работе, их можно было назвать друзьями. — Übrigens Hannes. Komm etwas später zu mir, es gibt ein Gespräch, (нем. Кстати, Ханнес. Зайди ко мне чуть попозже, есть разговор,) — сказал Альберт, выходя их машины.