Зверь

— Скоро уже? — Гриша сидел на кушетке. На его глазах была крепко завязана тканевая белая повязка. Где-то рядом был Альберт; время от времени Воронеж чувствовал прикосновения его тёплых рук к своему телу.        В комнате пахло спиртом, каким-то не очень приятным запахом то ли резины, то ли пенопласта и, на удивление, кровью. С правой стороны неприятно покалывало, но из-за ткани он никак не мог понять из-за чего конкретно. К слову, лёгкое покалывание — единственное, что город ощущал: не было ни боли, ни страха. Он чувствовал уже знакомого, почти что родного человека рядом и был полностью уверен в его добрых намерениях и своей безопасности.        Вчера вечером Альберт, по всей видимости, ненарочно разбудил его и быстро что-то спрятал, а после пообещал «сюрприз» утром. Григорий не совсем понимал, какой сюрприз может быть в такой ситуации и уместно ли вообще это слово тут, но, однако, доверял и даже, возможно, в глубине души надеялся на то, что он действительно свершится. Раньше никто не дарил ему что-то и не заботился о нём. По правде сказать, никто даже особо не задумывался о его существовании. У парня не было ни родственников, ни настоящих друзей. Он не особо помнил своего детства и того момента, когда всё стало идти наперекосяк. Казалось бы, всё очевидно: это случилось после того неудачного эксперимента, но, по сути, это была лишь крохотная часть, верхушка айсберга.        Одно из первых воспоминаний воплощения уже о нём-подростке: он, вернее, она, рыжеволосая девушка лет пятнадцати сидит на скамейке в каком-то парке. На улице поздняя осень, а она довольно легко одета, от чего мелко подрагивает. В голове ни единой мысли. Куда идти? Где она? Что дальше делать? От безысходности она даже не предпринимает попыток сделать что-либо. Казалось, до этого её просто не существовало.        Но ведь Воронеж — довольно старый город, воплощение же было с самого момента его основания, кто же это и что здесь делает? Ответ, на самом деле, довольно прост. Это воплощение Воронежа, та, которая в будущем будет влачить не менее жалкий образ существования и называть себя мужским именем. Предыдущий носитель этого времени погиб при весьма загадочных обстоятельствах на следующий день после того, как появилась она. Он-то, к слову, на улице её и подобрал.        Все знают, что воплощения в какой-то степени бессмертны и будут жить ровно столько, сколько существует их город или страна. Но немногие догадывались, что убить их на самом деле можно. И жертвой таких догадок стал воплощение Воронежа. Выглядел он как солидный господин лет сорока с небольшой ухоженной бородкой, короткой стрижкой и в очках. Он работал в области управления городом и являлся неофициальным помощником губернатора или, как сам он говорил, градоначальника.        Мужчина он был с характером, частенько настаивал на своём и был большой любитель пропустить в баре вечерком рюмочку-две. Однако он вовсе не был каким-то зажравшимся чиновником или кем-то вроде этого. Мужчина жил в небольшом домике, получал среднее жалованье и мало чем отличался от обычного человека.        Это воплощение своими глазами видело и построение кораблей Петром Первым и события более древние, чем даже первое упоминание Воронежа в летописях. Он знал не просто много, он знал невероятно много и, как следствие, пользовался немалым авторитетом в научных, да и не только кругах.        Труп его собирали по частям по всему городу. Убийца был невероятно жесток и совершенно не оставлял после себя улик и, что самое важное, впервые в мире смог совершить буквально невозможное: убил воплощение. Конечно, это была не страна, но на тот момент Воронеж был уже не таким маленьким городом, чтобы обладать слабым воплощением, не влияющим ни на что. Тогда эта новость долетела до самого императора и одним лишь чудом не выбралась за пределы Российской Империи.        Когда молодая девушка, которую обнаружили у него дома, узнала о смерти своего спасителя она была сама не своя и, кажется, даже потеряла сознание, однако после этого пришла в себя и спокойным голосом сказала: «Не беспокойтесь и не ищите убийцу. Так было нужно.» После чего сообщила всем присутствующим, что предыдущее воплощение города мёртв и что теперь она должна будет занять эту должность.        Поначалу её подозревали в убийстве, он в очень скором времени все обвинения сошли на нет. Новому воплощению выделили необходимые для жизни вещи, жилплощадь, а так же оформили документы и, после некоторых проверочных экзаменов, которые она сдала без единой ошибки, пристроили учиться в ВУЗ. «Интересно, почему я вспоминаю такое?» — сам у себя поинтересовался Гриша.        Подошёл Альберт. До этого он отходил куда-то на пару минут, а теперь вновь вернулся. Парень был предельно серьёзен, а в руках держал пару ампул с каким-то препаратом. — Jetzt wird es etwas unangenehm, (нем. Сейчас будет немного неприятно,) — сказал он, разбивая стекло в указанном месте и набирая жидкость в одноразовый шприц, купленный в аптеке несколькими часами ранее. На самом деле, в лаборатории не было чего-то подходящего для того, что он собирался делать, а одноразовые шприцы в наличии бывали редко.        Через несколько минут оба препарата подействовали и теперь нужно было действовать как нельзя аккуратнее. Подопытный был перевёрнут на живот, открывая изуродованную шрамами спину на обозрение патологоанатому. Задача Альберта заключалась в помещении сверхчувствительных датчиков протеза руки близ нервных окончаний и определённой части мозга, отвечавшей за правую руку. По правде говоря, он не слишком-то понимал, что конкретно будет делать, ведь его учили несколько не на ту специальность, но по большому счёту он не так уж и сильно отличался от того же хирурга. Во всяком случае, он так думал. Так что это должно было быть выполнимо.        Хоть лаборант и не был профессионалом в операциях именно на живых людях, всё шло относительно неплохо. В некоторых местах это, конечно, могло выглядеть несколько неаккуратно, но, во всяком случае, Альберт точно был уверен в том, что потом это всё заработает.        В питании извне протез, к слову, не нуждался, что делало его существование ещё более фантастическим. Как именно он подзаряжал сам себя немец так и не понял, да и не нужно ему это было. В конце концов, не ему же этим пользоваться, а Грише можно будет преподнести инструкцию по эксплуатации на восьми языках, среди которых есть русский.        Всё было готово только через несколько часов: последние несколько мест были труднодоступны и с ними пришлось повозиться. Работой своей патологоанатом остался доволен. Протез был ровно в том месте, где ему и следовало быть. На шее Воронежа, ближе к голове, можно было заметить небольшую металлическую пластину, прикрывавшую основную часть датчиков импланта. Сама металлическая рука была соединена с креплением из какого-то очень прочного, но при этом гибкого материала, покрытого снизу приятной на ощупь тканью, которое занимало всё плечо и выглядело внушительно. Дополняли образ два ремешка из того же материала которые, по большому счёты, были необязательны, но для начала, несомненно, весьма удобны.        Теперь оставалось лишь ждать, когда Гриша отойдёт от препаратов и наконец-то проснётся. Глаза ему Альберт, к слову, пока что не развязывал, дабы яркий свет сразу не ударил по глазам, и чтобы подопытный не увидел протез раньше времени.        По прошествии некоторого количества времени, когда лаборант более-менее убрал за собой «рабочее место», было решено перенести бессознательное воплощение обратно в изолятор, чтобы он очнулся в знакомой обстановке. Железная рука была на удивление лёгкой и не добавляла практически никакого веса тощей тушке города. Сейчас у Альберта было время вновь ещё раз внимательно осмотреть его. На этот раз уже не на предмет повреждений, каких-то ранений, синяков, переломов, а просто, как человека.        Теперь он мог заметить то, на что раньше не обращал внимания. Например, сдвинув тканевую повязку он приметил, что у Гриши были белые ресницы. Её лицо выражало спокойствие и расслабленность. Хоть это и было всего лишь действие препаратов, немцу становилось чуточку радостнее от того, что его подопытной хотя бы сейчас не больно. Ещё одной такой особенностью были явно заострённые сильнее, чем надо клыки. Они не были длинными и не смотрелись как-то инородно, просто выделялись чуть сильнее, чем следовало и по ним можно было бы сделать вывод о том, насколько плохо живёт эта девушка. Ногти на ногах и руках не были особенно длинными, частенько на них встречались белые полоски, было видно, что сама ногтевая пластина чересчур ломкая. Груди не было как таковой. В тот раз что-то, кажется, было, так что, возможно, это работа уже здешних «мастеров». Глаза и глазные мышцы были расслаблены, поэтому можно было поближе рассмотреть тот её феномен с возможностью не моргать по нескольку десятков минут.        Немец осторожно приподнял веко на левом глазу, помня, что правый у девушки повреждён и что трогать его нежелательно. Примерно посередине глазного яблока можно было наблюдать что-то типа довольно толстой прозрачной плёнки. «Третье веко, невероятно! Какие же ещё загадки ты хранишь, милашка?» — восхитился про себя Альберт, осторожно рассматривая наполовину прикрывающее смотрящий вверх глаз с красной радужкой.        При ближайшем рассмотрении, конечно, становилось понятно, что сама радужка бесцветная, а красные там только капилляры, но от этого становилось не менее красиво. Казалось, немец мог смотреть в эти глаза очень долго. Такие неидеальные, такие неестественные, словно не от этого мира, как и их владелица, но в то же время такие чарующие, алые, словно капля крови, практически родные. Как же на самом деле хотелось бы видеть в них не безмолвный крик о помощи и не боль, а радость, улыбку, но пока что это было, к сожалению, невозможно.        Протез был сконструирован так, чтобы не закрывать те места по бокам шеи, где располагались те самые тёмные отметины, которые после оказались жабрами. За все те эксперименты, опыты и операции, что совершили в лаборатории над Воронежем люди так и не смогли понять, как всё-таки они работают и каким образом происходит переключение с лёгких на жабры и наоборот. Выглядели эти жабры, кстати, очень интересно: словно несколько наслоившихся друг на друга огрубевших кусков кожи, хотя в действительности это было что-то вроде внешнего слоя кожи у бесчешуйных рыб типа осётра, из-за чего цвет в той области и менялся с серовато-белого на синевато-коричневый.        Волосы Гриши, когда были чистыми, были невероятно мягкими. Хотелось зарыться в них и просто гладить, водить рукой туда-сюда наслаждаясь невероятной лёгкой и мягкой текстурой, словно шерсть породистой длинношёрстной кошки. Хотя, возможно, это у Ханнеса шампунь такой.        Прошло около часа. Лаборант ещё раз проверил швы и работоспособность самого протеза; всё, как и ожидалось, работало отлично. Теперь главной задачей немца оставалось дождаться пробуждения своей подопытной. Ожидание вообще вещь не самая приятная, а когда с минуты на минуту, как сам ты думаешь, должно случиться чуть ли не важнейшее событие в жизни, а оно всё никак не случается — втройне тяжёлая. Альберт поминутно поглядывал на часы надеясь, что время как-нибудь ускорится, промотается или хотя бы не будет так медленно тянуться, заставляя места себе не находить от страха и мерзкого чувства волнения. В такие минуты буквально не можешь занимать одно положение хоть сколько-нибудь длительное время: любое место, куда не приткнёшься, кажется невероятно неудобным и хочется поскорее уйти, расчленить себя на части, заморозить тело или, хотя-бы разум, только бы не чувствовать всего этого и не страдать от собственного бессилия. Если бы люди умели летать, то сейчас патологоанатом не смог бы найти хоть сколько-нибудь удобное место даже зависнув в воздухе. Он подходил к подопытной, наклонялся практически к самому её лицу пытаясь разглядеть, не приходит ли та в сознание, но всякий раз разочаровывался.        Момент, когда веки Гриши едва-различимо дрогнули, стал, пожалуй, одним из самых счастливых во всей жизни Альберта. Он резко подскочил к кровати девушки, изо всех сил пытаясь подавить в себе желание вырвать еле-живую тушку из не слишком-то комфортабельного ложа и обнять, прижать к себе крепко-крепко, а после прошептать на ухо на немецком: «Тебе нравится, милашка?». И пусть она ничего не ответит, пусть только заметит, что он, Альберт, сделал специально для неё. «Чёрт, откуда такие мысли? Милашка никогда бы не согласилась быть моей подругой, что уж говорить о чём-то более?» — вовремя одёрнул себя немец, обращая своё внимание на медленно приходящую в себя подопытную.        Существо что-то невнятно просипело. Его глаза не могли нормально открыться, а из-за непроизвольно закрывшегося третьего века картинка была слегка мутноватой. Кажется, Воронеж не понимал, где находится. Он неосмысленно хлопал глазами, пытаясь понять, отчего картинка, и без того подпорченная его плохим зрением, стала ещё мутнее, шевелил различными частями тела, пытаясь таким образом нащупать что-нибудь, что дало бы хоть пару намёков на его местонахождение и состояние организма, но, увы, таковых не было.        Наконец, бездумные сокращения мышц прекратились, и воплощение, разобравшись со своими не очень типичными частями тела, повернул голову в ту сторону, где, предположительно, должен был быть единственный безопасный человек во всей лаборатории. И он там оказался, причём уже с телефоном наготове, дабы недопониманий не произошло. Мужчина обеспокоенно смотрел на своего подопечного, готовый в любой момент протянуть руку помощи. — Ч-что произошло? — слабым голосом спросил Воронеж, слегка приподнимая голову с подушки. — Ч-ш-ш, всё хорошо, — начал успокаивать того немец, — Всё хорошо, убивать тебя никто не будет. — Это… Не очень обнадёживает. Меня слишком часто хотели убить… — Помнишь вчерашнюю ночь? Я обещал показать тебе нечто особенное тогда. — Тебе… Вовсе не обязательно было так стараться и что-то доставать для меня… — Не беспокойся, этот тебе понравится, — с полной уверенностью сказал Альберт, приподнимая Гришу за плечо и сажая на кровати. Теперь его затылок упирался в холодную стену, а всё остальное было подпёрто подушкой и невысокой спинкой кровати, что было очень удобно для обоих.        Город вновь слабо приоткрыл глаза, а после машинально протянул руку дабы убрать отросшие волосы с глаз. Через мгновенье он вспомнил, что правой руки больше не имеет, однако каково было его удивление, когда он всё-таки увидел правую ладонь у своего лица. — Нравится? — С надеждой в глазах спросил немец, доставая из пакета небольшую бутылку воды.        Григорий ничего не ответил. Он как завороженный смотрел на механическую ладонь, поблёскивающую матовым блеском в тусклом освещении лабораторных помещений. Он повернул голову вправо и внимательно оглядел то место, где некогда начиналась плечевая кость. Как и ожидалось, под креплением протеза, созданного с максимальным комфортом для пользователя, не было видно ни уже начавшего подживать рубца, ни самого плеча как такового.        Воронеж попробовал сжать ладонь в кулак. Он ожидал, что механизм будет долго считывать сокращения оставшихся мышц, если они ещё остались, долго обрабатывать информацию, а после туго и медленно загибать пальцы, однако всё произошло так, как произошло бы с обычной рукой. — Это магия какая-то… — просипел он, не веря своим глазам, — Не может быть, наша наука ещё не дошла до такого. — Тебе нравится? — задал повторный вопрос Альберт уже открутив крышку с бутылки и жестом предлагая подопытному сделать хоть пару глотков оттуда. — Да. Очень. Спасибо, Альберт, — так же тихо, практически шёпотом, ответил Гриша, протягивая здоровую руку для того, чтобы взять бутылку. — Ich hoffe nur, dass du damit zufrieden bist. Du brauchst nicht an mich oder sonst jemanden zu denken, wenn du nur lebst. (нем. Я просто надеюсь, ты будешь счастлива с этим. Не нужно думать обо мне или о ком-то другом, лишь бы ты жила.)        Мужчина осторожно передал бутылёк с такой необходимой в данный момент водой, а сам подсел поближе к подопечному, чтобы быстро среагировать в случае чего-то непредвиденного. — Теперь будем вместе учиться им пользоваться, не против? — хоть и отказаться тут было нельзя, патологоанатом всё равно сообщил об этом в форме вопроса, дабы не прижимать к стенке и без того напуганное воплощение. — Я… Да, конечно, не против… — смущённо ответил город, прикрывая лицо обеими руками.        Детали протеза двигались мягко, издавая приятный звук, отдалённо похожий на лёгкий свист. Движения импланта были идеальны и, на первый взгляд, им буквально можно было управлять силой мысли. Инновационная технология позволила сверхчувствительным датчикам считывать нервные импульсы и управлять механизмом не прибегая к каким-либо посторонним девайсам или второй руке.        Инструкция по эксплуатации была почётно вручена законному обладателю вместе с небольшим набором по уходу за протезом, а также письмом. На плотной бумаге точным, каллиграфическим почерком, было выведено довольно длинное послание, общий смысл которого Альберт перевёл как: «Нам очень жаль, что мы отрезали вам руку. С любовью, Германия.» — Впрочем, ничего нового, — на удивление не шёпотом констатировал факт Гриша, — Альберт, такими темпами я же скоро более-менее оклемаюсь? — Ага, если не будешь пытаться самостоятельно сделать что-либо, то уже через пару дней встанешь на ноги. Рад, что тебя интересует вопрос собственного здоровья, никогда не замечал за тобой подобного, милашка. — Не думаешь, что когда я прекращу истекать кровью, всё вернётся на круги своя? Ну, в смысле, я не думаю, что Германия резко изменил своё мнение и наконец-то решил отстать от нас с Рейхом, — обретение второй руки сильно оживило Воронежа; он даже стал разговаривать чуть громче и без постоянных пауз. — Я много думал об этом. — И как? — Ноль. Я совершенно не знаю, что буду делать после того, как лабораторию вновь откроют. С тобой, скорее всего, начнут обращаться так же, как и до ампутации, если не хуже… — Вот как… — Т-ты. Ты не расстраивайся только! Я найду способ! — с жаром заверил немец, вскакивая со стула. — Не надо… Нет, правда, не стоит. Я всего лишь бесполезное существо. Если я умру, мне на смену придёт другой и всё будет хорошо. Не надо. — Эй, милашка, не говори так. Ты нужна! Если не кому-нибудь там, то хотя бы мне! — Думаешь? Что ж, думаю, сейчас не стоит говорить о подобном, — существо стараясь сделать всё как можно более плавно и нежно положило прохладную механическую ладонь немцу на предплечье и попыталось улыбнуться. — Извини, это, наверное, как-то не так прозвучало! Я не имел ввиду ничего такого! — Н-нет, стой, это мне нужно извиниться, не надо… — вся миролюбивая и спокойная атмосфера вмиг испарилась, хотя, быть может, это было и к лучшему.        Времени оставалось не так много. Через два дня лаборатория уже должна была вернуться к прежнему режиму работы, что означало в первую очередь возобновление опытов. Протез, к слову, удовольствием был временным и сразу после начала экспериментов должен был быть снят на неопределённое время.        Это условие поначалу пробудило в немце праведную ярость и гору крепких немецких ругательств, однако повиноваться всё-таки пришлось. Позднее вечером после того, как это условие было озвучено, у Альберта состоялся довольно длинный разговор с Ханнесом, сопровождавшийся разнообразными звуками семейной жизни. Итог разговора, однако, не был известен никому, возможно, даже этим двоим, но после полутора часов восседания в укромном месте этажа патанатом вернулся в слегка приподнятом настроении.        Теперь нужно было с максимальной пользой провести оставшуюся пару дней.