~
Память о событиях годичной давности стрелой пронзила собственное, маленькое, покрытое стальными цепями и одним огромным замком на семь ключей сердце, заставляя его распасться на два огромных цельных куска, постепенно всасывающихся в кровеносную систему и разносясь к остальным органам. Что-то внутри, под левой грудью, больно заныло. Под черепной коробкой кто-то нещадно отстукивал ритм какой-то жутко прилипчивой рекламной песенки, давя на каждую мелкую извилинку розового мозга. Внезапно усилившийся дождь кнутами хлестал раскрасневшиеся от холода щёки Омы. Плакать — удел идиотов, и Кокичи знал это лучше любого другого, но сам был не лучше, и когда ему действительно хотелось реветь, кричать и кататься по асфальту, зарываясь всей пятернёй в волосах и с мучительной болью оттягивая их назад, стараясь вырвать с корнем, заменяя душевную боль хоть какой-то физической, чтобы стало немного, но легче, он просто закрывался в душной непроветриваемой ванной комнате со сломанным вентилятором и выкручивал ручку горячей воды в душевой кабине на максимум. Когда ты сломлен морально, сидеть под горячей водой, ссутулившись и положив усталый лоб на острые колени, — последняя отрада. Слёзы смешивались вместе с водой, ссадины и царапины неприятно жгло от болезненного попадания туда обжигающей струи. Плакать, конечно, Кокичи приходилось довольно редко — просто некогда. Школа, дом, дополнительные занятия для поступления в колледж — как минимум два раза в неделю ему приходилось уезжать из их пригорода, чтобы попасть на окраины города, где проводились лекции по истории Японии и английскому языку — два предмета, пророчащих ему счастливую жизнь на юрфаке. Кокичи почему-то — загадка не из лёгких даже для него самого, между прочим — очень хотел поступить на международные отношения и заняться дипломатией, хотя его тяга к компьютерным играм и всяческому программированию была видна ещё с младшей школы, когда он впервые познакомился с девочкой с соседнего квартала, с которой позже хорошо сдружился и часто проводил с ней время вместе, заигрываясь допоздна в очередную стрелялку. Сейчас она учится, как ни странно, в той же академии, что и сам Ома, правда, на третьем году обучения и вовсю готовится к поступлению на гейм-дизайнера, так что даже в коридорах им приходится видеться гораздо реже, чем хотелось. С годами их связь заметно убавилась, но здороваться на переменах при встрече и иногда играть по сети с домашних стационарных компьютеров в онлайн-игрушку в свободное время им никто не запрещал, хотя особо о жизни друг друга они знали катастрофически мало, но и не стремились узнавать. Другом назвать её было достаточно сложно — так, партнёр по редким играм, в которые они рубились чаще всего на каникулах. Но факт того, что у Кокичи этот партнёр был, не мог его не радовать — она даже была одной из первых, кому он кинул заявку в друзья на фейсбуке после Широгане и Шуичи — вместе с ней в этом списке оказались Гонта, который принял его в друзья только через три дня, поскольку не любил пользоваться как телефоном, так и компьютером, и Ёнага, потому что та была с ним достаточно милой и обходительной, в отличие от большинства. Вскоре после создания странички, конечно, Оме поступили ещё три заявки: одна прилетела ему на почту от Акаматсу, вероятнее всего, она увидела его в новых друзьях Саихары, и, как староста, не могла просто пройти мимо и не постучаться с просьбой об интернет-дружбе, другая, как ни было бы это странным, от местной школьной звезды, которую обычно по-ласковому кличали принцессой за её воистину королевскую внешность и аристократический вид, казалась она с виду достаточно милой и общительной, так что неудивительно, что ей хотелось заводить дружбу, даже в интернете, со всей школой, и последняя — от какого-то розоволосого недопанка, которого Ома, назвав очередным поклонником этой принцесски, благополучно оставил в подписчиках, сославшись на их незнакомство. Но сейчас, когда плохая погода надавливала откуда-то сверху, а в голове всё мешалось в кашу, Кокичи выбросил из головы свою грёбаную страничку из интернета, которую и создал-то только ради того, чтобы хотя бы там, немного, время от времени, пообщаться с Шуичи, пускай и не лично, глядя в глаза, но зато не на школьных переменах, когда вокруг него так и вьются такие распрекрасные и интересные люди, как та же самая Акаматсу — которая, кстати, вроде как случайно и ненарошно отшила этого горе-детектива — или глуповатый на вид Момота, которого, между прочим, Саихара считал одним из своих самых близких друзей. Хотя, глядя на битком набитую друзьями страничку в социальной сети и как с ним постоянно здороваются люди, шедшие просто мимо класса по коридору, можно было сказать, что у Саихары гораздо больше друзей, чем он сам предполагал. Перед глазами летели изображения того самого дня, сопоставлялись с тем самым проклятым местом, рисовали всяческие каракули вокруг — пять разноростовых фигурок вокруг серым цветом, сплошь одинаковыми, и ещё одну посередине, высокую, с ярко-рыжим лисьим контуром, с белыми глазками-точечками и широкой-преширокой улыбкой на половину лица, и ещё одну, маленькую, крохотную, самую что ни на есть мышиную — тёмно-фиолетовую, почти чёрную, юркую и ловкую, бегающую от серой фигуры к другой, практически такой же, на длинный хвост которой то и дело наступала рыжая. Глаза наполнялись слезами, и Кокичи не помнил уже, что на него нашло, как вдруг он закричал, надрывая охрипший от мороза голос: — Да пошли вы все… нахуй! — шатаясь из стороны в сторону, последнее слово он произнёс тише, практически по буквам, будто его могли услышать, хотя особо на этот счёт он не парился. Дождь пьянил его сознание и заключал в беспросветрый дымчато-серый туман. Где-то за спиной двумя яркими огнями зажглись белые маленькие фонарики, с каждой секундой приближавшиеся к Оме всё быстрее и быстрее, но он продолжал, делая свои шаги ещё шире и длиннее, доходя то до стенки, опираясь на неё правой ладонью и несколько раз жадно вдыхая ртом воздух, то до невидимого объекта в нескольких метрах от стены. — Пошёл ты… нахуй… Са-айко! — пытаясь ещё больше вдохнуть воздуха, Кокичи схватил давящий на шею ворот кофты пальцами и начал оттягивать. Послышался тихий треск ткани. — Пошла ты… Хару… кава! — от шеи пальцы Омы постепенно перешли на мокрые от дождя щёки, оставляя длинные красные полосы от скользящих по тонкой коже ногтей. <tab — И… пошёл ты… к чёрту… — почти не дыша от растущего напряжения внутри головы пытался выдавить из последних сил сил себя юноша, переводя пальцы в голову и с силой, в попытках вырвать окончательно, начал тянуть волосы в разные стороны, повысив голос максимально: — Гори в Аду, блять, Шуичи Саихара! — и с этими словами парень, окончательно разрыдавшись, упал — ноги уже совсем не держали и тряслись, норовя подкоситься в самый ответственный момент. Прижимаясь лбом к мокрому ледяному асфальту Кокичи не чувствовал ничего особенного — ни успокоения, ни злости, ни горечи. Просто слёзы вернувшегося прошлого, вернувшиеся так внезапно, заставшие его врасплох, предательски текли из глаз, падая на землю. Один яркий белый телефонный фонарь стал ещё ближе, чем был раньше, и Кокичи не помнил, как вдруг его плечи кто-то ласково обнял и с силой потянул наверх, заставляя выпрямиться и впустить спасителя в объятия. Тепло. — Ш-широ-чан? — немного приоткрыв рот, не спеша ответить на чужие, такие непривычные объятия — Цумуги не любила чужих прикосновений, разве что только Оме было позволено дотрагиваться до её лица без особого разрешения, и то — не всегда, только тогда, когда она не успевала накраситься. Сейчас Широганэ выглядела не так, как смотрелась ещё несколько часов назад с экрана компьютера. Она писала ведь смс-ки вроде, нет? — Кокичи опустил руки и на секунду успокоился, вглядываясь куда-то назад, за её спину — показалось ему или нет? Ярко-белый телефонный фонарик — по счёту второй, который прибыл сюда вместе с Широганэ? Разве он был? Немного помаячив сквозь быстро летящие вниз дождевые струи, свет, будто какая-то чудесная иллюзия, растворился в полуночной пустоте, будто его никогда и не было, и обладатель его — какой-то магический зверь. — Мне позвонили… Я писала тебе… — подбирая самые нужные в этот щепетильный момент слова, лепетала на ухо Кокичи Цумуги, сильнее сдавливая в объятиях чужую шею. Ома заметно пошатнулся, но всё же эмоции взяли вверх, и худыми, вымокшими, испачканными грязью руками он обвил талию девушки, пачкая её серую домашнюю футболку с двумя котиками, один из которых был в очках, а другой — с растрёпанной на мордочке шерстью. Эту футболку Кокичи дарил ей в прошлом году на день рождения — в этом он хотел подарить к ним еще и прикольные штаны, но теперь уже с собаками — и тот факт, что она до сих пор её носит, не мог не приводить юношу в восторг. Впервые Кокичи осознал, что Цумуги такая тёплая, и что с ней бывает приятно обниматься. Даже сейчас, сидя под ледяным дождём, после которого можно запросто слечь с температурой на добрых несколько дней, а то — и на неделю, единственное, что мог чувствовать Ома — жар чужого тела, прижимающегося плотнее и плотнее. — Я не знала, где ты… Я так рада, что ты в порядке!.. Впервые в жизни Ома понял, что Широганэ ему совсем не чужой человек.~
— Давай поговорим об этом позже, ладно? — попыталась уйти от разговора Цумуги, и Кокичи её в этом не винил — слишком много всего внезапно свалилось на её и без того больную голову. Сезонная аллергия не хотела её отпускать и насела всей своей огромной массой на её пазухи носа, из-за чего дышать девушка могла, фактически, только с Божьей помощью. Кокичи в знак согласия медленно кивнул, вновь отведя взгляд к окну. Широганэ сняла насевшие на нос очки и устало потёрла переносицу. На часах над водительским рулём стукнула половина первого ночи. Подъехав к небольшому спальному району, состоявшему из кучи небрежно разбросанных по периметру и внутри небольшого невидимого квадрата пятиэтажных домов. Расплатившись с таксистом и унылым взглядом проводив отъезжающее от тротуара такси, девушка кивнула головой в сторону одной пятиэтажки, стоящей на самом углу. Кокичи не впервые приходилось бывать в гостях Широганэ, и эти места он знал довольно хорошо, несмотря на то, что они водили дружбу всего лишь чуть больше года — они случайно сдружились, когда за месяц до конца первого учебного триместра у первогодок, Кокичи волей случая оказался в одной паре с унылой и скучноватой на вид Цумуги и даже было расстроился: самых интересных и более менее смышлёных товарищей уже разобрали, а он так и не смог нормально ни с кем наладить контакт. Оказавшись на территории её дома практически ровно год назад, Ома и подумать не мог, что в очень скором времени станет тут довольно частым гостем — в небольшой комнате Широганэ он увидел огромный плакат, занимающий добрую часть стены, с его любимой видеоигрой, — в которую сам Кокичи, между прочим, никогда и не играл: не то, чтобы у него не было компьютера или типа того — всего лишь не хватало карманных денег, высылаемых родителями, на покупку, а ему ещё приходилось тратиться на школьную еду и некоторые маленькие радости в виде виноградной газировки, поэтому ему приходилось довольствоваться прохождением на ютубе у популярных летсплееров — а затем и увидел, что второй шкаф, стоящий напротив первого, бельевого, доверху был наполнен всевозможными косплеями ручной работы, в том числе — и на любимого персонажа Омы. И, как бы это ни звучало странно, их смогла сблизить всего лишь одна дурацкая видеоигра, чья аниме-адаптация была брошена после первого же сезона. Кокичи даже почему-то запомнил тот самый день, когда они стали друг к другу хоть немного, но ближе — а всё потому, что они вдвоём так увлеклись триместровым проектом по искусству, что нарочно, чтобы позлить другого, устроили детскую войнушку с перестрелками кистями с краской, которая заляпала их футболки, и они пришли в негодность. Тогда ещё Ома зачем-то предложил ими обменяться — наверняка, просто захотел заставить одноклассницу смутиться тем, что она будет надевать вещь парня, а он — наоборот, её футболку, но, как ни странно, девушка согласилась и даже не постеснялась раздеться прямо перед немного ошарашенным таким поворотом событий парнем. Где сейчас та футболка, которую она ему отдала, Кокичи не помнил — наверняка, выбросил, случайно счёв её ненужным хламом, из-за чего он сейчас даже немного сожалел, хотя его отчаяние от выброшенного подарка от первого друга в старшей школе немного скрашивал тот факт, что Цумуги, наверняка, сделала точно так же — не станет же она носить или, уж тем более, хранить такую дрянную вещицу грязного тёмно-зелёного цвета, располосованную красной, чёрной и жёлтой красками вдоль и поперёк, на которой потом маленький гремлин маркером написал свои инициалы под воротником, да и к тому же на три размера больше, чем сам Ома. Цумуги жила одна в своей квартире, что сразу же поразило Кокичи, которому приходилось день за днём ютиться в одном доме с дядей, постоянно пропадающим то по гостям, то по рабочим делам, которого днём застать внутри дома было просто невозможно. Родители девушки жили за сотню километров от её нынешнего города в небольшой деревне. Как она сама говорила: они разглядели в ней некоторый талант к шитью, который может проклюнуться только в большом городе, может, и ателье своё когда-нибудь откроет, хотя синеволосая никогда об этом и не думала особо. В соседней пятиэтажке жила её тётя, старше девушки всего на шесть лет, но уже имеющая небольшую семью, состоящую из мужа и маленького сына, которая обязалась время от времени навещать её и помогать по хозяйству, с чем Цумуги отлично справлялась и самостоятельно. Квартира у неё была небольшая, состоящая всего из большой спальни-дробь-рабочего кабинета (когда-то эта огромная комната была двумя разными помещениями, но при ремонте девушка изъявила желание иметь спальню в том же месте, где и находился бы её рабочий кабинет, поэтому стену пришлось снести), кухни, совмещённой с гостиной, ванной комнаты и небольшой прихожей. Каждый раз, заходя в квартиру подруги, Кокичи чувствовал себя в своей тарелке — приятный аромат цитруса, разлетавшийся по всем комнаты из кухни, — видимо, перед тем, как убежать на поиски Кокичи, она хотела перекусить апельсинами — приятного нежно-голубого цвета с белыми вкраплениями цветочков-точечек обои, растёкшиеся километровым полотном по каждой стене, помимо тех, что в ванной комнате и над кухонным гарнитуром, откуда-то из комнаты слышалось негромкое мурчание кота. — О, а Йо-сан уже спит? — немного разочарованно, но уже более оживлённо прошептал Кокичи, пытаясь снять прилипший к пятке кроссовок и аккуратно положить его у самого порога, чтобы не дай Бог чего-либо тут не закапать. — Не смей так звать моего кота, — немного резко ответила Цумуги, не замечая, как сама расплывается в странной улыбке от того, что Кокичи стал более живым, хотя бы при упоминании её кота. На самом деле, настоящая кличка кота Широгане была Йошио*, но из-за дурацких махинаций и всевозможных коверканий из уст неугомонного Омы, она вскоре превратилась в это короткое и запоминающееся нечто, на которое, как думала подруга, вскоре отзываться будет и сам кот, чего ей не хотелось. — Тебе нужно дать чистую одежду, раздевайся, — смягчила вечно унылое и несколько равнодушное выражение лица синеволосая и плавными шагами, сбросив в прихожей чёрные сандалии, которые она обычно носила, когда нужно было прогуляться до магазина или когда совсем было нечего обуть, уплыла в распахнутую дверь спальни, за которой виднелась включённая настольная лампа и брошенная недошитая пышная юбка с сетчатой подкладкой. Из пояса её торчали разноцветными бусинами маленькие булавочки, край юбки был небрежно откинут на клавиатуру моргающего синим значком компьютера — он перешёл в спящий режим из-за отсутствия владельца. Широганэ бросила все свои дела и примчалась к нему?.. Послышался хлопок закрывающейся дверцы бельевого шкафа, стоящего у кровати, и вскоре из комнаты вышла Цумуги, несущая на руках две огромные пуховые подушки, с них соскальзывали две простыни, — одна зелёная, а другая розовая — и наверху этой довольно объёмной тканевой горки, закрывающей лицо девушки, лежало что-то наподобие огромной мужской майки самого большого размера, что только был в магазине, которая тут же оказалась брошенной в руки немного опешившему из-за таких быстрых действий подруги Кокичи. — У тебя ровно пятнадцать минут на ванну, — бросив подушки на небольшой диванчик, заявила Широгане, поправляя причёску. Она вытащила из копны резинок для волос, лежащих на журнальном столике, одну и в два действия завязала свои выкрашенные в ярко-синий цвет волосы в высокий хвостик, чтобы не мешались — когда Ома спрашивал, зачем она покрасилась в этот необычный цвет, Цумуги рассказывала историю о том, что когда-то хотела косплеить одного непопулярного персонажа, который впал ей в душу слишком сильно, и специально под него выкрасила волосы, и, как позже оказалось, цвет ей пошёл, причём очень даже хорошо, что она решила, что оставит его себе, по крайней мере, на некоторое время, которое растянулось уже на полтора года. — Вещи можешь бросить под дверью, ладушки? — Угу. Закрыв на замок дверь ванной комнаты, Кокичи быстро пробежался по ней взглядом, не заметив для себя ничего интересного. Сняв мокрую верхнюю одежду и бросив её за дверь, как и сказала, Кокичи потянулся к футболке, которую ему дала подруга, чтобы наконец хорошенько её рассмотреть, попутно думая о Широгане. Будучи честным с самим собой, Ома нехотя должен был признать, что спустя дружбу, длиною в год, он так и по достоинству не оценил всё то, что она для него делала. Перед глазами пролетали моменты, произошедшие как недавно, так и несколько месяцев назад, как, например, тот день, когда он устроил челлендж — неделю питаться одной лишь фиолетовой противной газировкой, но в первые два дня чуть не подох от голода на перемене, и одноклассница, не задумываясь, отдала ему своё бенто. Надо будет сказать ей за это спасибо — про себя подумал Кокичи, расправляя отданную ему майку перед собой, и тут же застыл: юноша держал в руках ту самую расписанную футболку. Те же корявые красные и жёлтые, и перечёркивающие каждую из них чёрные линии, занимавшие большую часть переда и зада одежды, растянутый ворот, который по своей привычке Кокичи всегда оттягивал назад, когда ему становилось слишком душно, и его инициалы — смешные, маленькая английская буковка ди, — по словам Омы, означающая первую букву в слове «деспот» — поверх которой грубо расчерчивались две заглавные — кей и о, похожие шрифтом на те буквы, которые всплывают в двадэшных играх-драках, когда ты добиваешь противника. Поднеся руку к душевому крану и с силой дёргая за него, Кокичи в левом кулаке сжал футболку, добродушно отданную Цумуги, слушая, как по эмалированной ванной струями стучала вода, как тогда, на улице, чуть меньше часу назад, глубоко вздохнул, набирая в лёгкие побольше воздуха, и… вновь заплакал.~
— Боже… ты должен что-нибудь с этим сделать… — с некоторым испугом и волнением в голосе лепетала девушка, сидя на диване по правый бок Кокичи, аккуратно проводя намоченным спиртом ватным диском по ожогам, звёздами рассыпавшимися по правому плечу Омы. Тот наигранно ойкнул и попытался слегка оттолкнуть подругу, чтобы та не сидела слишком близко, но Широганэ не отступала. — Да ладно тебе, Широ-чан… ой! — немного смутившись от такой искренней заботы со стороны Цумуги, Кокичи отвернул голову в другую сторону и левой рукой провёл по мокрым от принятого душа волосам, — У меня дома есть мазь, я ду— — Я про твоего дядю, Кокичи, — оборвала его Цумуги, сделав серьёзное лицо и прекратив растирать раскрасневшееся плечо. Порыскав в домашней аптечке и отыскав в ней маленький тюбик с заживляющей мазью, она выдавила себе на подушечки указательного и среднего пальца немного кремообразной гущи с неприятным запахом и осторожно поднесла к чужим ожогам. — Ты ведь понимаешь, что это домашнее насилие? — Сам виноват, — немного обиженно и раздосадованно буркнул Кокичи, вновь отвернувшись и сжав зубы от не самых приятных нажатий на свежие раны. Когда Широгане отступила, Ома сложил брови клином над переносицей и продолжил: — Его можно понять, ты знаешь. — Ага… — обречённо закатив глаза, согласилась синеволосая, укладывая в зелёную коробочку то, что ранее лежало на журнальном столике и бережно, но чересчур болезненно растиралось на части тела одноклассника. Убрав куда-то под диван уже не нужную вещь, Цумуги наконец сняла очки и аккуратно уложила их на твёрдую поверхность, чтобы случайно не разбить, если вдруг ей прилетит в лицо подушка от этого маленького несносного гремлина, что, по крайней мере, в этот момент было маловероятно из-за немного подавленного состояния Кокичи. — Так, хватит, всё, не могу больше глазеть на твою кислую морду, — Широгане решительно хлопнула обеими ладонями по своим коленям и выпрямила спину. Кот, мирно посапывающий в кресле невдалеке, встрепенулся, — Давай лучше выясним, куда пойдём… эм… — на секунду остановившись, девушка быстро подсчитала в голове нужное количество дней, — послезавтра, да! — А что такого будет послезавтра… — всё ещё недовольно буркнул фиолетоволосый, немного дуясь на подругу за то, что она так неаккуратно с ним обошлась и что его плечо сейчас просто сгорит от боли. — Твой день рождения, — девушка цокнула языком, — Сейчас, фактически, уже четверг? Послезавтра двадцать первое, — пояснила она, слегка приподняв уголки губ. Увидеть её улыбающейся из-за вечно задумчивого выражения лица было практически непозволительной роскошью, и Оме до дрожи в коленках нравилось, что она улыбается именно ему, — Где на этот раз? — Не зна-аю… — сонно протянул Кокичи, потягиваясь и зевая, — Может быть на этот раз мы всё-таки ограбим там банк какой-нибудь… ну или хотя бы фруктовую лавку, а?.. — резко сменив заспанный голос на привычный приторно-сладкий лепет, взмолился парень, хитро сощурив лисьи глазки, за что ему тут же прилетело мягкой подушкой по голове. Тот ахнул от неожиданности и, обозвав синеволосую очередным гадким словом, тоже пошёл в атаку. Вопрос, который всё время вертелся на губах Кокичи с того самого момента, как его подобрала Широ-чан у школы, медленно таял вместе со временем, остававшимся до рассвета.