Воскресное утро встретило Кокичи не в самом прекрасном расположении духа, и стоило ему лишь открыть глаза, как в голову сразу вбилась мысль о том, сколько всего ему предстоит за сегодняшний день сделать, что моментально испортило тому настроение. После вчерашнего энергии не осталось, энтузиазм, с которым Ома планировал выйти на финишную прямую — последнюю неделю перед летними каникулами испарился и вовсе, так, что просто пошевелить правой, слегка онемевшей, рукой возможно было только через силу.
На часах стояла добрая половина одиннадцатого утра, и Кокичи ужасно винил себя за этот жуткий просып и за то, что он фактически пустил на ветер то время, которое мог потратить на отработку долгов, чтобы лишний раз не приходить на каникулах и истошно пытаться поправить ситуацию с отметками.
Билеты на самолёт к другому концу страны были уже приобретены на первый день каникул, из-за чего перспектива оставаться на летние дополнительные занятия казалась и вовсе не привлекательной. Несданные лабораторки, плохо написанные самостоятельные комом собирались где-то над шкафом Омы, так и грозясь когда-нибудь свалиться ему на голову, пока тот будет спать.
Конечно, положительные моменты прошедшей недели были, та самая спонтанная и невероятно утомительная прогулка на городском празднике дала о себе знать. Шуичи начал с ним здороваться, как это было немного раньше, что уже до чёртиков радует, хотя по-хорошему радовать и не должно.
Действительно, они ведь поссорились? Или нет? — Кокичи даже толком не помнил, правда ли они так сильно разругались, или он всего лишь себя накрутил, из-за чего наломал дров? — стоило только этим мыслям залезть к нему в голову, как он тут же оттуда их безжалостно выгонял.
Каждый человек имеет право злиться на то, что непосредственно коснулось его личного пространства без разрешения, и Ома каждый раз делал подобие самодовольной улыбки, успокаивая себя этим.
И всё равно, любое упоминание, будь то в разговоре или где-нибудь ещё, имени одноклассника, наводило Ому на одну прискорбную мысль —
сдача этого объёбанного проекта в пятницу.
По-хорошему, Кокичи должен был радоваться. Ему несказанно повезло — учитель истории серьёзно заболел и не появлялся в школе в течении учебной недели, из-за чего сдачу групповых проектов перенесли на последний урок перед каникулами, так что от неуда за абсолютное бездействие Ому по счастливой случайности спасало раз за разом.
По-плохому, юноша понимал, что у него готово ровным счётом ничего, Саихара всё ещё морозится, пускай и не так тошнотворно, как было неделей раньше, но всё ещё результат есть, и что самое ужасное во всей этой сложившейся ситуации — из-за неуда его стопроцентно точно оставят на летние дополнительные.
Прогулять их или, что ещё хуже, вообще ничего не сдать — себе дороже, перед фактом отчисления из школы его поставили ещё около полугода назад, когда по той же самой истории он сделал абсолютно ничего, и его чуть ли не за уши оттащили к директору, который клялся всем, чем только возможно, что за такое непростительное поведение будет соответственное наказание. Нарушать правила весело, но не тогда, когда наказанием будет лишение возможности посещать школу.
Сказать, что ему уж очень нравилась эта школа — внаглую солгать, как он частенько любил подмазаться к наивным добродушным тётенькам, сидящим вдоль своих серых столов в учительской комнате. Больше ему тут нравились люди.
Несмотря на явную неприязнь к таким, как Харукава, Чабашира или вовсе к злостной потаскухе-Ируме, хорошие отношения, которые он выстроил с другими людьми терять не хотелось.
Тяжело вздохнув, Кокичи, стянув со стола мобильник и вытащив из гнезда шнур от зарядки, включил его и пролистнул список контактов до того самого, заветного, вроде нужного, а вроде самого страшного и противного, о котором возможно было бы только подумать.
Вновь обращаться за помощью к Каэде не хотелось: вдруг опять утянет за собой куда-то далеко, откуда домой ехать ещё почти лишний час в сплошной толкучке с грязными и потными незнакомыми людьми, зажимающими его своими массивными телами, не давая свежему воздуху наполнять лёгкие.
С горем пополам, смирившись с участью и проглотив подступивший к горлу комок с переплетёнными чувствами неведомого страха и отчаяния от скорой встречи тет-а-тет, Кокичи нажал на иконку вызова и сразу же включил громкую связь, прислушиваясь к долго тянущимся гудкам, боясь чего-то, что подкралось сзади.
Зарывшись носом в подушку, преграждая воздуху путь, Кокичи мысленно молился, чтобы никто не ответил, пока вдруг знакомый голос через динамик микрофона не заговорил:
—
А… эм… алло?.. — даже через простой телефонный звонок Кокичи чувствовал, как нелегко Саихаре даётся простой ответ, и как он уже тянется свободной рукой к волосам, чтобы натянуть плотнее на лоб кепку и тут же замечает, что её нет, потому что он всё ещё сидит дома, ведь какой идиот в одиннадцать утра воскресенья будет мотаться по улицам?
Натянув приторную улыбку, которую всё равно бы никто не увидел, Ома вскочил и притянул телефон поближе к лицу, чтобы ощутить полное присутствие человека в комнате, пускай и не такое желанное, как казалось немного ранее:
— Саихара-ча-ан! — нараспев протянул Кокичи, перекатываясь с живота на спину и раскидывая ноги и левую руку в разные стороны, принимая позу морской звезды, — Неужели у тебя нет моего номера в списке контактов, хмф?.. — надув губки, промурлыкал в трубку фиолетоволосый, упиваясь мыслями о том, как Шуичи сейчас краснеет и хочет скорее его сбросить.
—
Кх… — внезапно удивлённо кряхтит Шуичи, и Кокичи несколько настораживается, совсем не ожидая такой реакции.
Конечно, и такая его вполне устроила, но он больше склонялся к типично-разочарованному вздоху наподобие
о боже, когда же этот идиот перестанет мне звонить и найдёт себе новую игрушку для издевательств.
—
Извини… я… только встал.
— Оу-у, как поздно, — задорно цокнул языком Ома, растягивая улыбку ещё шире, — Мама разве не учила, что в десять вечера нужно уже спать, а? Просто шутка, не бери в голову, — тараторил Кокичи, на ходу придумывая всевозможные смешные, как ему казалось, шутки и остроты, оттягивая истинную причину звонка куда-то далеко, на тот же шкаф, прямиком к скопившимся долгам, чтобы лишь ненадолго о нём забыть, но всё равно в ближайшем будущем напороться.
—
Ага, — пауза, растянувшаяся на десять добрых секунд, давила на уши как Оме, так и самому Шуичи, и нужно было явно что-то предпринимать, чтобы не вгонять никого в краску, даже которую никто бы совсем не увидел.
Их разговор был больше похож на тот самый первый телефонный звонок девочки-девятиклассницы, неопытной в общении с парнями, и тем самым угловатым пареньком с параллели, засыпавшим с учебником классической физики каждую ночь.
—
М-м… ты чего-то хотел, Ко-. Ома-кун?.. — осёкся Шуичи, тут же несколько раз кашлянув в сторону.
— Да так… — Ома облизал розовым язычком сухие губы, закатив глаза, пытаясь опередить собственные, лезущие наружу, внезапно образовавшиеся под сердцем, чувства, чтобы не сболтнуть лишнего, — Ну, вроде как… кое-кто
пытался со мной поговорить, нет? — Ома чувствовал, как откуда-то со стороны экрана телефона повеяло той самой жгучей неуверенностью, постоянно глодавшей Шуичи откуда-то изнутри.
Кокичи чувствовал, как парень нахмурился, пытаясь придумать что-то ему в ответ, но, казалось, это было совсем безуспешно.
— Да ладно, опять шучу, расслабься, — хихикнул в трубку Ома, снова приподнявшись на локтях и не оттаскивая от уха сотовый. Шуичи нервно выдохнул, настроив себя на разговор: — Я чё звоню-то… мы этот, как его?.. проект будем доделывать или не, похер уже?
Те несколько секунд, которые Кокичи прождал в ожидании хоть какого-либо признака жизни со стороны Саихары, казались адово долгими — тянулись длинными минутами, оттягивались буквально до последнего.
На лбу выступили некоторые капельки пота, и Кокичи даже на секунду задумался, с чего он вообще так реагирует на такое молчание? Будто бы он так ждал ответа с той стороны, что начал переживать раньше времени — нет так нет, и Кокичи был уверен в том, что он готов к отказу.
—
Ну… будем… наверное? — удар.
Сердце Омы пропустило один — самый больной, самый тяжёлый удар, который только оно могло выдержать. Юноша окончательно сел на край кровати, стискивая исхудавшими пальцами покрывало, собирая его в неровный комок.
Наполнив лёгкие свежим и чистым воздухом, высвобождая наружу скопившуюся под рёбрами непривычную робость, Кокичи на выдохе сообщил, удивляясь собственной непроизвольной грубости, льющейся откуда-то сверху:
— Так это, блять, да или нет, идиот?
Шуичи вновь несколько оторопел, но в этот раз ответил гораздо быстрее и менее смущённее:
—
Да-а, Ома-кун, — Кокичи слышал, как Шуичи шлёпал босыми ногами по кухонному кафелю, и как вода тяжёлой струёй билась об эмалированную раковину, пока под её напор не поставили какую-то ёмкость — вероятнее всего, стакан, —
Нам надо его закончить, — Саихара сделал несколько быстрых глотков, пытаясь утолить внезапно подступившую жажду.
Кокичи наигранно усмехнулся — чувствовал, что даже через сотовый сигнал этот темноволосый застенчивый паренёк услышит, что он его всё же раскусил, что он так по-детски волнуется, будто бы какая-то младшекурсница, хотя, по правде сказать, сам Кокичи волновался не меньше: постоянно дрожали пальцы, норовя выпустить телефон из рук, чтобы тот улетел обратно на кровать.
— Оке-ей! — Ома цокнул языком, вновь откидываясь на кровать и жадно глотая ртом воздух, — Тогда… жду тебя у меня в ближайшие-е… — юноша перевёл взгляд на небольшие часы, стоящие на письменном столе, сделал вид, что что-то тщательно высчитывает и рассчитывает, чтобы сойти настолько занятым человеком, который специально для Шуичи выбивает лишние часа три в своём плотном графике, — часа два, да!
—
Ч-чего?!.. — всполошился Саихара, поперхнувшись водой, —
Так рано?.. Ко… кхм, — закашлялся парень, выплёвывая в раковину скопившуюся во рту, разбавленную водой, слюну, —
Ома-кун, у меня тоже могут быть свои дела, ты не можешь решать за нас двоих.
— Ты сказал, что
могут быть, а не что
будут, — рассмеялся в потолок Кокичи, чувствуя, как предательски краснеют собственные щёки, — Ну так что?
—
…ладно, — немного недовольно пробурчал Шуичи, явно закатывая глаза, —
Я приду к тебе ближе к двум, пойдёт?
— Окей! — Кокичи улыбнулся в пустоту во все тридцать два зуба, растягивая идиотскую улыбку по всему лицу, — Только в этот раз без пива, лады?
Заливался истошным гремлинским смехом Кокичи уже под звуки длинных стыдливых гудков, доносящихся из трубки и разбивающихся о стены его комнаты.
~
Кокичи казалось, что одноклассник не был у него в гостях целую вечность, хотя прошло всего чуть меньше месяца. С прошлого раза, как сам для себя позже подметил Саихара, в этом доме вообще ничего не изменилось, и даже создавалось впечатление, будто бы время делало исключение только для этого места, останавливаясь. Даже пыль тем же тонким слоем томилась на оконной раме среди лестничного проёма, выводящего вид на отрывок чужого двора.
Неловкость, накатившая на Саихару, стоило ему лишь пересечь заветную линию порога, угнетала и пробивала печень, и ему казалось, что Ома совсем не чувствует ничего из того, что нутром ощущает на данный затянувшийся момент темноволосый. Либо тот чертовски хорошо скрывает это.
Скорее всего, второе.
Комнату фиолетоволосого тоже, как оказалось, нисколько не потрепало, разве что количество пустых банок из-под газировки, неаккуратно сваленных где-то под столом в мусорной корзине стало ненамного больше.
Шуичи подумал, что этого вполне стоило ожидать, хотя в его голове образ немного пустоголового, по-детски капризного и шебутного парня совершенно не клеился с тем, что он видел наяву. Хотя бы та же самая комната, которая, в унисон с домом, не изменилась совсем.
Шуичи всегда думал, что у таких людей, как у Омы, что ни день — новая перемена, увлечение, да хотя бы тот же интерьер, и тот факт, что все его стереотипы о типичных шумных парнях буквально только что разлетелись в пух и прах, заставлял его даже немного расстроиться: настолько сильно он переоценивал своё умение разбираться в людях.
— М-м, ну так что? — протянул Ома, вваливаясь в комнату и непринуждённо падая на собственную заправленную кровать — успел всё же подсуетиться, пока не пришёл одноклассник, за что Кокичи мысленно себя похвалил и даже дал небольшую медальку, которую позже повесил на воображаемую доску его великих достижений наравне с тем, что он сам научился кататься на велике и написал ту головоломную контрольную по геометрии, потому что плоскости — это отстой.
— Что
что? — несколько неуверенно задал вопрос Саихара, глотая, подступивший к горлу, ком неуверенности, непонятно, от чего.
Нет, конечно, Шуичи думал, что ему будет так пиздецки неловко стоять перед парнем, которому он отдал
свой первый поцелуй, хотя, технически, он собирался его отдать Акаматсу, но он же не виноват, что именно в тот момент ему что-то там почудилось, разве нет?
Да и тем более, глаза у них похожи, да и вообще, он был пьян, и…
— Ты вообще тупой, или просто прикидываешься? — недовольно пробурчал Кокичи, жестом приглашая Саихару присесть на тот же самый стул, на котором тот сидел три недели назад и писал проект, пока Ома
точно так же валялся на кровати, и всё у них было хорошо.
Только сейчас до Шуичи дошло, что на самом деле за эти три недели изменилось
очень многое, и что в каждой из этих перемен виноват
только он сам.
Саихара почувствовал, как в голову внезапно вдарило резкое желание схватиться обеими руками за волосы, вплести пальцы промеж торчащих в разные стороны иссиня-чёрных копн и
рвать, рвать, рвать, да так, чтобы до боли, чтобы до крови, чтобы выбить из себя всю эту дурь, которая заставляла его сомневаться, заставляла его думать, что он не виноват ни в чём и что
дерьмо случается.
Саихара, нисколько не изменившись в лице, лишь слегка сведя брови над переносицей, нервно сглотнул прорывающиеся толики истошного крика и мольбы о прощении и выдохнул вместе со скопившимся горьким воздухом:
— Начнём, ладно.
~
Всё изменилось, как правильно догадался Шуичи.
Кокичи всё так же бессовестно валялся на кровати, раскинув ноги и руки в разные стороны, очерчивая взглядом углы собственной комнаты, иногда выкидывал какие-то неуместные глупые шутки и время от времени потягивал из банки, со вставленной внутрь горлышка трубочки, газировку, бывало, даже чем-то помогал: когда Саихара конкретно впадал в ступор и не мог разобраться, кто куда пошёл, и что из этого всего вылилось, Ома приподнимался и упирался стеклянным взглядом в экран, нависая худым телом над Шуичи, заметно вклиниваясь в его личное пространство, заставляя того краснеть и вспоминать все события того аномально тяжёлого вечера, и даже невольно отодвигаться на несколько сантиметров, лишь бы
не касаться.
Рука его непроизвольно горела, —
та самая, отвергнутая, отброшенная куда-то в сторону, которой сейчас хотелось до безумия много и долго касаться, — и сейчас Саихаре хотелось лишь абстрагироваться, отдалиться от всего этого — больного, чужого, странного — и просто сосредоточиться на задании.
Будучи совсем с собой честным, Шуичи мало что помнил из той ночи.
Помнил лишь то, как напился вдрызг, и как пил ещё всю ночь после ухода Омы, стоило юноше только завалиться обратно к себе в комнату после небольшой пробежки по длинным тёмным улицам города в тщетных поисках чего-либо, имея при себе лишь встроенный в телефон фонарик и совсем немного интернета на нём.
Что он делал на тех улицах, как много пробежал в ту ночь — помнил совсем смутно, но знал точно:
он его искал, и, по-видимому, нашёл. С Широганэ он почти никогда не переписывался — то ли она не считала это нужным, то ли он просто не хотел навязываться, но после той ночи почему-то именно Цумуги резко взлетела на несколько строчек вверх в списке друзей на фэйсбуке.
В их диалог он так и не зашёл — не хотел вспоминать всё детально, ведь, наверняка, он ей тогда обо всём рассказал.
Иногда забывать намного легче, чем принимать своё прошлое и жить с ним дальше.
И всё же, ему всё равно не удалось забыть.
Возможно, он пытался это сделать. И не раз. И даже не десяток. Но в голову всё равно лезли эти всепоглощающие мысли о
том выражении лица, о
том голосе, о
тех словах.
Шуичи слышал их впервые не от матери и отца, и как бы он грубо не истирал свою душу дешёвой жёсткой мочалкой, стараясь отмыться от всего этого, лишь бы спать спокойно без наседающего на грудь чувства неясности.
— Я… Я правда люблю тебя, Саиха… Саиха-а…
Саихара неприятно поморщился, откидываясь на спинку стула и упираясь тупым взглядом в потолок, пытаясь разобраться с самим собой. Почему именно сейчас ему в голову лезет
такое?
Смотреть на Ому было чертовски стыдно, и кончики ушей, скрываемые за толстыми тёмными прядями волос, порозовели. Лениво переводя взгляд из стороны в сторону, краем глаза юноша заметил, что в комнате он остался совсем один.
Всепоглощающие мысли отвлекли его настолько, что он даже не уловил, как этот маленький фиолетоволосый гремлин куда-то по-тихому срулил.
Шумно выдохнув, Шуичи подумал: может, всё это даже к лучшему? — вся эта ситуация, в которой они оказались
причём, блять, только по его грёбаной вине, вся эта кутерьма… наверное, если бы этого и не случилось, он бы так и остался слушать чужие мысли из интернета, которые настаивали на том, что он
стопроцентно влюбился в свою лучшую подругу и не может этого принять. Каэде он никогда не любил.
Нет, любил, конечно. Конечно, любил.
Как хорошего человека, как верного и преданного друга — как кровную сестру, которую он будто бы знал всю свою жизнь, хотя буквально недели три назад их знакомству стукнул всего лишь один год. Но по-настоящему, как то бывает во всяких романтических мелодрамах или комедиях, где хочется постоянно касаться, водить на пляжные свидания вечером или заказывать столики в самых дорогих ресторанах города, чтобы потом отвезти её в отель и продолжать свой вечер уже там,
нет.
Каэде была первым человеком, который с ним заговорил в принципе. Который не отвлёкся, который обратил внимание и принял тот факт, что ему, блять, некомфортно; что его не нужно слишком много касаться, что с него не нужно сдирать кепку и смеяться над его худобой и угловатостью, даже если это не несло бы никакого злого умысла. Она
поняла его.
Он
не хотел оставаться один.
Больная привязанность, несопоставимая с понятием нормальности мания — осознав это, хотелось как минимум убиться о бетонный асфальт, да так, чтобы голова болела несколько дней подряд, как максимум — свернуть самому себе шею.
Когда-то Шуичи набожно клялся самому себе, наблюдая за подобными психованными по телику, что совсем никогда не будет таким человеком, и, по иронии судьбы, так несчастно проебался.
Саихара думал, что если его полюбят, то он станет сильнее морально, сможет выдержать любой натиск судьбы — всё-таки, в его прошлой школе относились к нему отвратительно, особенно в старших классах.
Дети жестоки, и это, как аксиома, как то, что земля крутится, и что сердце гонит кровь по сосудам: неопровержимо и вечно. Ему чертовски хотелось перевестись сразу после окончания средней школы и не идти в старшую, построенную при ней же: стоило лишь по коридорам поползти слухам о том, что бывает с маленькими сопливыми педиками на их территории.
Сознание отчётливо блокировало это воспоминание, норовившее всплыть синим диалоговым окном прямо над его глазами, устремлёнными в выбеленный начисто потолок, но некоторыми обрывками всё равно умудрялось появляться, даже в самых приятных снах: небольшими отсылками, звуками или красками.
У каждого воспоминания был свой собственный оттенок: у семейных поездок был светло-жёлтый, как цвет песка под солнечными лучами, у дней рождений — нежно-розовый и голубой, мама пекла просто изумительные торты, вклинивая туда два своих любимых цвета, даже не думая о том, что день рождения на самом-то деле у отца, который предпочитал, напротив, цвета молочного шоколада и конского каштана.
Это воспоминание было ярко-красным пятном на белом сплошном снегу, громадной ссадиной на фарфоровой кожице, растекающейся крупными брызгами в разные стороны.
Саихара не помнил, кто там был и что он вообще забыл тогда в том самом месте, почему он тогда убежал и позвал ли кого-либо на помощь в принципе. Только алые —
кровавые — пятна далматиновой кожей проносились перед его глазами ровно до тех пор, пока он не перевёлся сюда: два месяца постоянных скитаний от одного места к другому, в попытках найти ответ на этот вопрос, ни к чему не привели, лишь расшатали и так подкошенную нервную систему вечными тестами и вопросами о ближайшем пугающем будущем.
Перевод казался спасением, чем впоследствии и стал.
От навязчивых мыслей Шуичи отвлёк раздражающий треск мобильника, звучащий откуда-то из длинного выдвижного ящика, встроенного в стол. Саихара вздохнул, отодвигаясь от поверхности стола и без всякой задней мысли выдвигая ящик.
Покоцанный смартфон с крупными, занимающими добрую половину экрана, жирными пятнами в виде отпечатков пальцев, светился ярко-синим цветом. На заставке было выведено таймс романом
лоликонщица, и Саихара даже догадывался, кого бы Кокичи мог маскировать под подобным именем, но отвечать не стал: мало ли, вдруг что-то действительно личное.
Поморщившись от накатившей волны неприятного ощущения от влезания в чужое пространство, —
боже, кто бы говорил, Шуичи — юноша громко позвал Кокичи, чуть не сорвавшись на хрип: почему-то сил даже элементарно повысить голос совсем не хватало.
Поёжившись от надоедливого звукового сигнала, Саихара собирался уже вновь переключить своё внимание на разглядывание потолка, как застыл, даже не смея двинуть голову в сторону. Глаза почему-то были устремлены на то, как вибрирующий телефон медленно елозил из стороны в сторону по гладкой поверхности небольшой пластиковой коробочки на такой же пластиковой защёлке, красивый броский шрифт сразу задел своей знакомой формулировкой внимание юноши.
Коробка с игрой.
По телу тут же разнеслась невиданная ранее приятная теплота, проникая сквозь стенки кровеносных сосудов и отдаваясь в голове приятной трелью заместо невозможного до ужаса телефонного звонка.
Его игрой.
Шуичи даже помнил, как покупал это специально для Кокичи в день его рождения сразу после того, как поспешно ретировался с той неудавшейся свиданки с Каэде: по пути они совершенно случайно встретили Рантаро, возвращающегося с дополнительных по английскому, и староста пригласила его присоединиться. И Саихара почему-то был не против только на словах: в душе он уже мысленно душил этого ярко выкрашенного в травянисто-зелёный цвет разрушителя любовных мечт.
Он даже думал тому написать, типа
хэй, чел, с др)), но потом вспоминал, как нехило облажался, и ноги невольно подкашивались, когда в голову лезли идеи поздравить того лично.
Тот факт, что Саихара просто-напросто
забыл подписать эту жалкую коробку был до отвратительности смешным и даже в некоторой степени ироничным, будто бы он реально стремался подойти и подарить вживую, и теперь делает это стелсом, чтобы никто случайно не прогадал, что это сделал именно он.
Хотя, в некоторой степени это играло даже на руку: Шуичи же не знал, как поведёт себя Ома, если узнает, что эту игру ему подарил человек, который два дня назад принял его за свой объект неудавшегося воздыхания и так безбожно облапал. Вдруг — выбросил бы? И тогда все те карманные деньги, которые давались ему родителями почти на две с половиной недели, просто были бы выброшены в урну.
Заслуженно, конечно, — но сейчас не об этом.
— А? Чего? Телефон? — из дверного проёма показался Ома с собранными в невысокий хвостик иссиня-фиолетовыми волосами: так он казался ещё более женоподобным, чем был раньше.
В несколько шагов парень преодолел расстояние, отделяющее его от одноклассника, и быстро поднял телефон, наконец стянув значок принятия вызова вправо. Немного отойдя от стола и прижимая телефон одним плечом к щеке, Кокичи распустил волосы, чтобы затем вновь заплестись. Он уже давно думал сходить к парикмахеру, но всё-таки никак не мог на это решиться: может, на выходных уже у родителей всё же как-нибудь сходит в ту самую горячо расхваленную его отцом парикмахерскую.
Шуичи незаметно для себя улыбнулся и начал невольно рассматривать каждое движение, производимое одноклассником.
Казалось, будто бы сейчас перед Саихарой стоял совершенно другой человек — точно не тот парень, которого он знал. Кокичи Ома, его местами безбашенный и противный одноклассник с похабными шуточками и желанием всех как-нибудь укольнуть, просто не сочетался с тем, что сейчас видел перед собой Шуичи: улыбающегося искренне, не наигранно, в домашней растянутой белой футболке и коротких серых шортах, босоногий и спокойный, который к тому же заплетает свои крашеные патлы в чёртов хвост — это никак не вяжется с типичным представлением о хулиганах. Хотя, возможно, Саихара просто ничего о нём не знал…
…и желание узнать того ещё лучше, ещё больше, просто
понять с каждой секундой, что Шуичи всматривался в эту маленькую несуразную фигурку, росло, пока не перевалило за все границы дозволенного.
Саихара довольно сощурился, ловя себя на мысли, что он просто сейчас бессовестно пялился на Кокичи, только что закончившего разговор и встретившего юношу немым вопросом, повисшем в воздухе между ними.
— Ты что-то хотел, Саихара-чан? — вопросительно изогнул бровь Ома, откидывая сотовый куда-то в сторону кровати.
Язык не слушался от слова совсем, и слова подбирались до отвратительного долго, перескакивая от
давай лучше держаться вместе до
я сомневался насчёт тебя, пока не остановились на одной ёмкой, пробирающее до дрожи в костях и покраснений кончиков ушей от разгорячённой прильнувшей к голове крови:
— Прости меня.
