Вечное лето

Однажды утром, точнее будет выразиться днем, но для меня, отдыхающего будущего выпускника, все еще утром, я кормил Канта. Сидя на лавочке перед домом я пододвинул ему мисочку с молоком, но котенок, видимо, решил продемонстрировать мне свое детское упрямство и настойчиво отказывался. Дело было даже не в том, что он не хотел есть, просто он просил соску, которой мы кормили его раньше. — Не позорься, а, — хмурился я, тыкая котенка носом в кушанье. Из миски посыпались пузыри прежде, чем Кант вытащил мордочку и упрямо пискнул. Но я был упрямее. — Ты вон, какой большой котище и куда тебе соску? Черненький поганец наступил лапкой в молоко и разбрызгал его по лавочке. Он смотрел на меня и пищал, настаивая на своем. — Ну, хватит! Как другие коты будут тебя бояться, если ты до сих пор соску сосешь, м? — ворчал я, а сам все-таки пошел за злосчастной пипеткой. Я держал его на руках и смотрел, как он жадно сосет. Мне стало тоскливо от мысли, что такой прехорошенький малыш остался без матери. Однако здесь ничего не попишешь, мальцу уже повезло, что Володя его нашел — это главное. Говоря о матери, Машку нигде не было видно с того самого дня, как Кант был найден. Соседи пару раз обмолвились, что видели какую-то черную кошку, но навряд ли это была она. Мы все это время ждали ее возвращения, но, кажется, она больше не вернется. Ленский тяжело принял эту новость. В его мечтах Машка должна была вернуться и тогда они бы с Кантом воссоединились дружной кошачьей семьей. Когда я мимолетно предложил очевидное — что кошку загрызли дворовые собаки — Володя дернулся, повернулся ко мне, и почти переходя на крик, начал отчитывать, мол, как мне не стыдно предполагать такое! Я лишь развел руками и сказал, что это единственное, что могло произойти. В тот день мы почти пять часов были в ссоре, к слову, то самая длинная наша ссора. Сейчас я поднял голову к небу и прищурился. Пара пушистых облаков проплывало мимо, но, ни одно из них не решилось прикрыть солнце даже на минуту. Разминая шею, я вслушивался в птичий лепет и шум листвы деревьев, которые как бы ободком окружали нашу небольшую деревушку и простирались по всему горизонту рощицами. Чудесное уединение и почти не скучно. Я склонил голову к котенку, но тот не обращал на меня никакого внимания, продолжая сосать. Он может еще долго так продолжать, это я точно знаю, поэтому вновь прислушиваясь к округе, я заметил возню в соседнем огороде. Владимир! Вот она моя отрада, возившаяся между грядками! Я аккуратно поспешил к нему и на полпути решил остаться незамеченным, поэтому подкрался. Переглянув через забор, я увидел, как Ленский почти распластавшись на траве, в перчатках ее и рвал. Некоторое время я так наблюдал, ведь всем известно это непередаваемое наслаждение, когда смотришь, как работают другие, верно? Вот это оно самое. — Труд на благо общества — священная обязанность каждого человека, не так ли? — усмехнулся я, припоминая старые советские кричалки, которые недавно нашел в старехоньком журнале у дяди на книжной полке. Владимир развернулся и поднял на меня голову. По его лицу было видно, что сначала он решил разозлиться, но потом отчего-то рассмеялся. — Вот и правильно, товарищ Ленский. Труд нам в радость! — Особенно материнский, верно, Женя-мать-одиночка? — он взглядом указал на котенка, которого я держал на руках почти как младенца. Я смутился, но виду не подавал и лишь мысленно улыбнулся. — Еще как! Знаете, как тяжело в наше время одному с ребенком? Вам-то не понять, Владимир. — Эй-эй, я попрошу не вычеркивать мои родительские права на этого кота! — он поравнялся со мной. Хотя какой там поравнялся, когда сам-то ростом он не вышел и был ниже меня на пол головы. От этого я смотрел на него сверху вниз и слова мои казались вместе с этим убедительнее. — Как только ты начнешь ухаживать за ним так же как и я, а не просто играть бумажкой, то разумеется! — усмехнулся я. По лицу Ленского было видно, что он и так устал от работы на грядках, поэтому спорить ему не хотелось. Володя снял перчатки и бросил их в ведро с порванной травой, которую потом должен отнести в компост, как и делал каждые два дня по наказу матери. Он вытер рукой испарину на лбу и снова посмотрел на меня своими измученными от работы и жары глазами. — Сельский труд вам не к лицу, — подметил я все еще с ноткой наигранности и легкой издевкой. Ну не мог я ничего поделать со своей привычкой поддразнивать других. — Ты вообще ничего по огороду не делаешь, тебе легко говорить! — Ну, — я пожал плечами, — сегодня я поливал дядины ромашки. Ленский закатил глаза, видимо решив, что я придуриваюсь, но я-то правду говорил. — Ладно, Володь, — понимая, что Кант уже наелся и спит у меня на руках, я решил придумать нам новое занятие. — Бросай ты свои грядки и пошли чаи гонять! — Какие чаи, Женя! Тридцать градусов! — возразил мне Ленский, но все-таки быстренько переметнулся на мою сторону ограды, позабыв и про траву и про ведро. Вместо чая решили ограничиться холодным молоком, но и тут нашим мечтам не суждено было сбыться. Когда я уложил котенка на его подстилку, я вдруг вспомнил, что последнюю кружку истратил утром на кофе. Даже как-то неловко стало. Я вернулся к Владимиру, который так мило в полудреме валялся на моей кровати. Его лицо почти скрылось за разбросанными кудрями, виднелись только закрытые глаза и кончик носа. Мне было жаль его тревожить, но делать нечего. — Плохие новости, друг мой, — я сел рядом с ним. — Ну чего там опять? — буркнул Володя, отмахиваясь от меня как от надоедливой мухи. — Молока нет, придется идти клянчить его у Зинаиды Павловны. Зинаида Павловна жила через несколько домов, вела небольшой огородик и держала корову. Женщина добросердечная и веселая сама по себе. Не раз она угощала нас молоком и пряниками, а за это мы таскали для нее воду с колодца. Вот и сейчас я надеялся на пару кружек за пару ведер. Володя промямлил что-то недовольное и непонятное. Он перевернулся на спину и громко вздохнул. Не знаю, хотел ли он вызвать во мне жалость, но все что я почувствовал тогда, так желание самому пойти за молоком, а Володю оставить здесь отдыхать. — Слушай, тогда давай я… — Ну, уж нет, — Ленский поднялся, перебивая меня. — Если уж делать что-то так вместе. На том и порешили. Мы оставили сопящего Канта одного в доме и поспешили к Зинаиде Павловне, но, изначально, разумеется, отпросили Володю у его мамы, ведь он и так дезертировал с ежедневных огородных работ, а тут такое. Отпросили под предлогом помощи бедной женщине и забыли упомянуть наши с ним первоначальные корыстные цели. Солнце стояло в зените, жара невыносимая. Было душно и противно от слова совсем; ветер гулял где-то высоко над головой и нам не помогал. Даже птицы и те умолкли, будто не видели смысла в любой деятельности в такое-то время. Мы успели сто раз пожалеть, что вылезли из моего дома, где всегда было прохладно, но что попишешь — авантюристы. Пока мы шли, Володя пару раз собирал руками волосы и поднимал их, открывая шею. Резинки у него с собой не было, у меня и подавно. Не представляю как ему жарко с такими-то кудрями. — Они не мешают тебе? — Волосы? Не всегда. Только, в такую погоду. — А зачем они тебе, если не секрет? — спросил я чуть погодя. — Ну как зачем? Для себя родимого. Нравится и все тут, — Володя, к моему счастью, не обиделся на мои слова. — Это хорошо, особенно потому, что тебе идет. Ленский улыбнулся и по-дружески пихнул меня в бок со своими «да ну тебя». Мы застали Зинаиду Павловну в теплице, где она поливала какие-то растения. Сам я не особо разбираюсь в садоводстве, но нисколько не волнуюсь по этому поводу. Подумаешь, черешню и вишню различить не могу! Какая разница если все то — ягода. Мое дело — собирать и есть. В любом случае Зинаида Павловна не ягодами занималась. Мы подошли и поздоровались, быстро обменялись репликами про погоду и жару. Вообще, здесь нужно быть осторожным, ведь эта женщина не промах и если начнешь говорить с ней, то так и до вечера простоишь. Того глядишь забудешь зачем шел. — А вам случайно не нужно воды набрать? Нам несложно, — аккуратно предложил я. — Воды? Ох, батюшки, ну не стоит, я полагаю, — Зинаида Павловна выпрямила спину и вышла из теплицы. — Но если вам уж делать нечего, то подите подоите мою Бурену, а то я совсем с этими помидорами забылась, а корове нельзя без дойки, сами знаете. Я кивал, а про себя проклинал всех чертей. В жизни к корове близко не подходил, а тут доить? В голове сразу всплывали неутешительные картинки, как эта Бурена меня копытом… — С радостью! — воскликнул Ленский, а я удивленно выгнул на него бровь. Ну, куда нам! Мы стояли в сарае и смотрели на Бурену. Корова эта была старая, с рыжими пятнами на боках и большими ушами. От нее ужасно несло навозом, и я сморщился, Володю, однако, нисколько не тревожил запах. Он на радостях подошел к корове и начал поглаживать ее, попутно нахваливая за какие-то заслуги, ну, или просто говорить, что она милая и добрая. Ленский провел рукой по ее спине и Бурена довольно замычала. Я явно казался здесь лишним. — То есть ты сам справишься, да? — пролепетал я, уже разворачиваясь, чтобы уйти и подождать его в каком-нибудь стоге сена. — Ну, нет, дорогуша! — Володя вмиг оказался возле меня, чтобы подхватить под руку и потянуть к корове. — Мы договорились вместе. Эта Бурена смотрела на меня своими черными глазами и что-то жевала, а мне совсем не хотелось ее трогать. — А я не умею доить коров, Вов, — я быстро выпутался из его рук и отошел на два шага назад. Кажется, во мне медленно просыпался детский страх к большим животным, но не показывать же это перед Ленским. — А я тебя научу! Я полжизни прожил в деревне, — он нашел ведро, стульчик и пару веревок. — Смотри и учись. — Веревки-то зачем? — с сомнением спросил я. Ленский щелкнул пальцами и пошел привязывать ноги коровы к вбитым в землю балкам. Мне только удавалось смотреть с выпученными глазами, как он проводит подготовку к дойке так, будто всю жизнь ежедневно занимается этим. Вот Володя подвязал корову, погладил ее и уселся на стульчик. Он начал аккуратно массировать вымя, попутно рассказывая мне, что благодаря такому массажу дойка пойдет быстрее и легче. Потом он промыл вымя водой, и вот тут-то началось самое страшное. — Смотри-смотри, — Володя подтянул меня к себе и указал на вымя. — Следи за тем, как я зажимаю. Я послушно уставился и стал наблюдать, как Ленский ловко обхватил пальцами соски и щипками потягивал за них. — Какой ужас! — не подумав, ляпнул я, а тот лишь усмехнулся и попросил меня быть тише, чтобы не пугать Бурену. Я заткнулся. Молоко мощными струйками хлестало в ведро, медленно наполняя его. Я расслабился и решил, что самое ужасное позади и теперь мне ничего не угрожает, но Володя предложил сменить его. — Нет-нет-нет! — запротестовал я. — У тебя это лучше выходит, честное слово. — Ну, вот поэтому тебе практики не хватает, садись, — он тихо смеялся. Еще некоторое время он уговаривал меня и в итоге взял на слабо. Мои руки еле заметно подрагивали, когда я попытался взять вымя. Вот что-что, а коровьи соски я еще в жизни не трогал. Все бывает в первый раз, не иначе! Сначала было тяжело не только мне, но и Бурене. Под надзором Ленского, который еще некоторое время учил меня правильно зажимать пальцы, дело пошло легче. Потренировавшись, я уже не переживал и не заметил, как пролетело время. Закончив, я отнес наполненное до краев ведро Зинаиде Павловне и получил за него ее похвалу и пол литра свежего домашнего молока в придачу. Но до этого пришлось подождать, пока она процедит его через марлю и выслушать как дела у всех соседей в округе. — Вы с Володей такие молодцы у нас, мальчики! — продолжала нахваливать она нас. Я нашел Ленского там же где и оставил — возле Бурены. Он все никак не мог наиграться с коровой и гладил, лелеял ее и говорил всякие приятности, будто любимой девушке. — Молоко добыто, можем отчаливать, — объявил я, надеясь, что скоро мы уйдем. Пришлось еще и здесь ждать, пока он распрощается с этой рыжей коровой. Мы нашли брошенный стог сена и уселись в нем. Было немного колюче, но все равно приятно. Жара медленно спадала, и дышать становилось легче. По очереди мы отпивали молока и находились в радостном молчании еще несколько минут. — Тебе понравилось? — спросил вдруг меня Володя. — Что именно молоко или его добыча? — Думаю и то и то, — кажется, ему правда было интересно. Мы посмотрели друг на друга, и я задумался. — Признаюсь честно, лучше было бы, если бы ты сам ее доил. — Но у тебя уже хорошо получается! — хохотал он. — Может в следующий раз… — Никаких следующих разов, Володь! — возмутился я, не в силах перенести еще хоть одну дойку. — Ладно, — протянул он, заваливаясь на сено. В банке осталось совсем немного молока, а я и Ленский лежали бок о бок довольные и сытые. Продолжали мы так нежиться до самого заката, когда солнце заваливалось за горизонт и напоследок пускало свои красные языки, чтобы мы наслаждались и этим. — Нужно будет поделиться с Кантом. — Ага.