***
Слухи и новости всегда бегут впереди людей, они и ниндзя с лёгкостью обгоняют. Шикамару стоит у дверей собственного дома с тяжело опущенными плечами, никак не находя в себе смелости войти. Он грязный сверху донизу, от ранения ноет левый бок, а волосы собраны абы как. Чоуза предлагал помочь рассказать маме, но Нара отказался. Он сам должен всё сделать. Дверь привычно скрипит, ноги в пыльных носках оказываются на идеально чистом полу, несколько секунд, и перед Шикамару, не издавшим практически ни звука, появляется мама. Йошино выглядит непривычно уставшей, всегда прямая осанка искривилась, под глазами пролегли тени, а на лбу морщины. Женщина вытирает руки о фартук и делает шаг навстречу. Он буквально видит скорбь, вцепившуюся в неё обеими руками, уселась на шею и никак не отпускает, придавливая к земле своим многотонным весом. Вдруг мать из женщины-воина превратилась просто в женщину — слабую, хрупкую, тонко чувствующую настроение окружающего мира. Совсем не проблемную, ту, кого хочется прижать к себе и защитить, унять дрожь в теле, разделить напополам пустоту, заполнившую её до бессилия. Вот, какой она была с отцом. Вот, какую он просил не оставлять одну. — Я дома, — всё-таки Шикамару решается первым подать голос. Он ломается, и голова тут же опускается. Нет, ещё не всё. Нужно исполнить свой долг перед отцом, перед этой неожиданно маленькой женщиной, стоящей напротив, которая всё ждёт и ждёт приговора, эмоционально скрючившись и приготовившись к удару. Её руки дрожат, его сердце ходит ходуном. — Отец, — пока делает глубокий вдох, мать перебивает взмахом руки, после чего опирается на стену и медленно наполняет себя кислородом глубокими вздохами. Ей не нужно ничего слышать, потому что слухи быстрее людей, потому что сын вошёл один, и потому, что на его молодом лице это виноватое выражение, а печаль — отражение её собственной. Нет, коньком Нара всегда будет оставаться молчание, молчание в этой беспросветной звонкой тишине, убивающей любую надежду. Парень немного тушуется, когда оказывается прижат к женской груди, поскольку, наверное, она не обнимала его с четырёхлетнего возраста, шиноби отвык, отвык до скрипа замёрзших пальцев, совершенно не поддающихся, не сразу опускающихся на спину матери. И теперь, когда она слегка подрагивает, гладя его по спине, когда шепчет что-то нечленораздельное, сглатывая колючие слёзы, он может сполна убедиться в словах отца — женщины всегда остаются женщинами. Теми, кому нужен надёжный мужчина рядом. Они могут казаться сильными, непобедимыми, непреклонными, а на самом же деле вовсе не такие. Им нужна поддержка, опора и, конечно же, любовь. И почему лишь сейчас он начинал понимать, насколько прав и всегда мудр был его отец? — Какое же счастье… какое же счастье, что ты вернулся, — слышит, что Йошино из последних сил сдерживает себя, обвивает талию матери, утыкаясь ей в плечо носом, и вдыхает родной аромат. Теперь здесь всегда будет пусто — и в сердце, и в доме. От пустоты будет ломать кости в определённые дни, в другие просто нападёт грусть, а третьи пройдут незаметно. Только в шоги Шикамару больше не с кем играть, а ей не удастся за несобранность попилить мужа. Да, им будет пусто без него. Когда-нибудь рана от потери затянется, только шрам останется на самом видном месте. И никакое время его не сотрёт.* * *
На сей раз Шикамару не сбегает, не как на похоронах Асумы. Гордо стоит подле матери, за эти дни вдруг ставшей ещё тоньше и бледнее, постаревшей на пару лет, но всё ещё упрямо держащей спину прямо. «Мой муж — герой, и провожать я его буду достойно», — сказала она сегодня утром, наконец, разрывая молчание, которое несколько дней царило в доме Нары, придавая ощущение, будто там никто не живёт. Ино плачет открыто, ему бы тоже хотелось, но нельзя показываться таким перед всеми. И так матери дома уже все плечи своими слезами залил, хватит, а ведь обещал быть сильным ради неё. Бесхребетный трус и слабак — очень про него. Рядом стоит Чоуджи, он искренне переживает смерть Шикаку и Иноичи, друг в любой момент встанет на защиту, поддержит, если сил не останется стоять, положит руку на плечо, показывая — он на их стороне. Хорошо, что Акимичи — сын и отец — тут, а то было бы сложнее. Семьи Яманака и Нара не единственные такие. Множество шиноби не вернулось домой: кто-то потерял отца, кто-то сына или дочь, другие больше не увидят мать. У всех, кто стоит на сильно разросшемся за пару дней кладбище, одна судьба, одно горе, одни слёзы. Каждый второй будущий шиноби будет расти в неполной семье, каждый пятый — стал сиротой. Они защитили Короля, заплатив огромную цену. И всё же, защитили. «Должно быть, в других деревнях тоже идут церемонии. Песок точно уже добрались. Темари…» Шикамару не понимает, почему его привели мысли к этой проблемной женщине в подобный миг, он просто пытался немного абстрагироваться, дабы удержать лицо, а по итогу вовсе его теряет. Нет, боль ничуть не забылась, и вряд ли скоро забудется или хотя бы притупится, только почему-то Нара вспомнил, что не рассказывал отцу о Темари никогда — сейчас же, отчего-то, захотелось. Перед глазами встало Вечное Цукуёми, в котором Шикаку жив, оно вновь полоснуло прямо по сердцу, да так, что Шикамару схватился за воротник, оттягивая его подальше. Перед шиноби мелькнула одна маленькая деталь, о которой прежде благополучно забыл, — в его сне была Темари. Не Ино, не Чоуджи, не Наруто или кто-либо ещё. А эта злая, своевольная куноичи, которой палец в рот не клади. В Цукуёми мы видим ведь лишь то, что хотим увидеть. Ни больше ни меньше.