Insomnia

      Спайк мертв. Эта серая гранитная плита с выбитыми на ней буквами — тому доказательство. И все равно Джет смотрел на нее и не верил. Понимал, что застрял где-то между отрицанием и депрессией, или как это там по-умному называется, но все равно не верил. Хотя уже год прошел… Целый год.       В Спайке было слишком много… всего. Энергии, азарта, отчаянности — всего того, что называют жизнью. Но все равно жернова смерти перемололи и его. Так было и так будет всегда.       Джет видел много смертей. Уж точно больше, чем хотелось бы. Его память стала персональным кладбищем, а сердце обвил колючий кустарник, который всегда вьется рядом с могилами, как его не выдирай. И только эта смерть, похоже, стала соломинкой, переломившей хребет верблюда.       Джет провел неметаллической ладонью по ледяному камню, еще мокрому от дождя. От этого движения капли юркими змейками скользнули вниз. Как слезы, которые так и не смог выплакать Джет.       «Я иду туда не умирать. Я иду туда убедиться, что все еще жив».       Он сказал это Фэй, а не ему. Но Джет все равно услышал и клещом вцепился в эти слова, как в обещание, как в последнюю надежду. Как в тонкий трос, удерживавший его над бездной.       Трос оборвался. — Ты обещал, Спайк. Обещал и не вернулся. Мудак.       Слова с трудом выталкивались наружу, царапали глотку. Наверное, поэтому Джет не узнал свой голос. Сырой кладбищенский туман обнимал его за плечи, будто утешая. Это от дождя стало так промозгло или просто от эмоций лихорадит?       Что, если Спайку тоже холодно? И одиноко там, под землей? Так одиноко…       Они думали о том, чтобы пожениться и удочерить Эд. Смешно сказать. Это не были какие-то четкие, конкретные планы — со Спайком ни в чем и никогда нельзя было быть уверенным. Это не заходило дальше мечтаний и негромких разговоров глубокой ночью, когда они лежали рядом на смятой постели. В темноте тлели огоньки сигарет, и они стряхивали пепел в исцарапанную стальную пепельницу, стоявшую у Джета на груди и приятно холодившую еще разгоряченную кожу. — Может… Может, потом мы позаботимся об Эд? Растет одна, где семья — неизвестно… Нельзя так. Ей будет трудно. На Венере или Тихуане с документами проще…       Джет чувствовал себя полным идиотом, говоря это, и даже был рад, что они со Спайком не видят лиц друг друга. Несколько томительных секунд Спайк молчал. Джет услышал, как он выдохнул дым. — Ты будешь хорошим отцом, — только и сказал он, и Джет почувствовал, как с сердца скатился целый валун. — Ты тоже, — сказал он, хотя они оба знали, что он врет. — Я постараюсь, — тихо произнес Спайк. И Джет ему поверил.       А потом он умер. Бросил его одного. Безответственный мудак. — Не думай, я не злюсь, — выдавил Джет, глядя на могильную плиту. И, как ни странно, не соврал. — Просто… Тяжело без тебя.       Джет сгорбился, опустил голову, будто весь мир давил своей тяжестью на плечи. Одежда отсырела и промокла то ли от дождя, то ли от тумана. Никогда раньше он не чувствовал себя таким глубоким стариком. — Спайк… — Джет?       Звук собственного имени прошил позвоночник разрядом тока. Сердце перекувырнулось в груди, закрыв доступ кислороду — и все это за какую-то секунду.       Не может этого…       Это была Эд. В смешных резиновых сапогах, в полупрозрачном дождевике с ярким рисунком, со слегка растерянным выражением лица, которое Джет видел крайне редко. Он даже не успел поверить — и все равно трос, на котором висело его сердце, оборвался снова. — Все хорошо, Джет? — несмело спросила Эд, крутя в руках сложенный влажный зонт. Еще ребенок, а все понимает. Джет заставил себя улыбнуться ей — и с удивлением обнаружил, что улыбка не была совсем уж неискренней. — Да, Эд. Все хорошо.       Девочка — дочь — прошлепала по лужам, приблизилась к могиле, погладила выбитые буквы имени. — Привет, Спайк.       Никто ей не ответил.       Джет почувствовал, как ширится ком в горле. Глаза оставались сухими. Как всегда.       Сзади послышалось шумное дыхание. Эйн встал по другую сторону от них, отфыркиваясь, и как следует отряхнулся. — Эйни весь грязный, — сказала Эд и захихикала. Джет посмотрел на вельш-корги. Действительно, вся обычно такая аккуратная и пушистая шерсть на его лапах и брюхе оказалась забрызгана грязью и слиплась в мокрые серые иголочки. Но самому Эйну это, судя по всему, никаких неудобств не доставляло. Опять полчаса придется его отмывать, потом он час будет сохнуть, потом еще столько же вычесывать… Джет страдальчески вздохнул. Эд снова хихикнула.       Они немного постояли в тишине, наблюдая, как тает туман под несмелыми бледными лучами солнца. Дождевые капли на надгробном камне блестели в их свете, как крошечные алмазы. Их маленькая странная семья снова была вместе. — Смотри, Джет! — Эд подергала его за рукав и ткнула пальцем куда-то в небо. — Радуга!       Джет поднял голову. Небо было таким влажно-голубым, будто какой-то невидимый художник только что раскрасил его акварелью. А потом добавил поверх разноцветную сияющую дугу. — И правда, радуга, — сказал Джет. Маленькая теплая рука доверчиво обхватила его ладонь. Он чуть улыбнулся и слегка сжал руку дочери в ответ.       «Я здесь, Эд. Я тебя не брошу. Я рядом. И Спайк тоже». — Пойдем домой, Эд. — Ага.       И они пошли — прямо по лужам, по влажно хлюпающим дорожкам. На какое-то мгновение Джет помедлил, желая обернуться. Но не стал. Ему больше не нужно было смотреть в прошлое. Его ждало настоящее, а в настоящем — дочь и собака. И образ долговязого лохматого парня с легкой полуулыбкой на губах. Всегда — только его.