Реальности

Как существуют люди, сделавшие целью своей жизни один предмет, ситуацию, человека? Никак. Рвение жить превращается в тягучее существование, суженное до одного узко ограниченного пространства, в котором тебя тянет за твоим единственным всем. Этому невозможно сопротивляться, иначе твой иллюзорный минимум свободы поглотит тебя настолько, что ты перестанешь понимать, существуешь ты или твоя цель? И чем дальше Тсуна заходил, тем сильнее сомнения дурманили его разум. Он понятия не имел, как здесь оказался. Узкий каменный коридор заводил его все дальше вперед, уводя от утопленных в непроглядной черноте поворотов и тупиков. Тьма скользила по его коже и ласкала дыханием ухо – дальше, еще дальше, быстрее. Тсуна одергивал себя каждый раз, как неосознанно переходил на бег, но страшнее разбитого эха воды, звенящей под его ногами, было что-то, с чем бы ему никогда не хватило смелости столкнуться лицом к лицу. Он прижался плечом к липкой от сырости стене, стараясь отвлечься от мании преследования. Только бы выбраться. Слабое свечение в конце коридора не угасало, но и не становилось ярче. Кто-то проверял на смелость – потолок становился ниже, а вода доходила почти до колен. Тсуна рванул вперед, крепко зажмурившись и с силой отталкивая от себя воду, но она не желала отступать, жадно поднимаясь по теплой коже. В лоб уперлось холодное, шершавое железо, и Тсуна, наконец, остановился. Неважно, как быстро он бежал, его ужас стоял за спиной, выжидая. - Может, все-таки откроешь глаза? Глаза послушно распахнулись, но странное свечение исчезло, равно как и затих голос, бросив в холодной тьме. Тсуна тут же запаниковал и крепко вцепился в стоящие перед ним железные прутья. Легкие сдавило, и он почти хрипел, отчаянно прижимаясь к царапающему металлу – единственному реальному предмету. Он дошел до цели. Но что-то было не так и было не здесь, было когда-то еще. - Чего же ты так испугался? Что-то зашипело, озаряя коридор слабым свечением, и сбилось в один крохотный огонек, постепенно переросший в длинную ленту пламени. Свеча зависла у самых прутьев, освещая лицо человека напротив. - Когда ты мне угрожал, ты не выглядел таким напуганным. - Мукуро… - Давно не виделись, - парень улыбнулся и поднял свечу повыше, позволив разглядеть себя. Ничего не изменилось. Та же темно-синяя челка, скрывающая правый глаз, самодовольная ухмылка на лице, ошибочно принятая за улыбку, только взгляд – усталый, с тлеющими углями прежней ненависти. - Где мы? – Тсуна осмотрелся, насколько хватало света. Вода доходила им обоим до пояса, но Мукуро, кажется, это совершенно не беспокоило. Осознав, как близко они стоят, Тсуна хотел отскочить назад, но вовремя заметил разделяющие их прутья и неосознанно прижался ближе, боясь покинуть пределы спасительного света. - Добро пожаловать в мой новый дом. - Вендикаре? – Мукуро склонил голову на бок, загадочно улыбаясь. – Но тебя должны же были казнить. - Ты ничего не помнишь, да? - Я все помню! Ты напал на нас в моем доме и ранил моих друзей! – ярость немного поутихла, когда Мукуро вдруг опустил глаза. - Ничего не помнишь. - Что я должен помнить? - А почему я должен отвечать на вопросы, ответы на которые ты сам не знаешь? – парень засмеялся, едва не затушив дыханием свечу. – Кто ты, где ты, зачем ты здесь… - Сам-то знаешь на них ответы? – обиделся Тсуна. - Возможно, - Мукуро обхватил холодными пальцами чужую ладонь, сжимающую тюремные прутья. – Ты можешь слиться со мной, и тогда ты поймешь, знаю я или нет. Тсуна шарахнулся назад, когда язык Мукуро быстро прошелся по скуле, расцарапанной от ржавого железа тюремной клетки, и нахмурился, услышав издевательский смешок. - Нет, спасибо, сам справлюсь, - пробурчал он. – У меня такое ощущение, что я сплю. - Может быть. А может, и нет. - Но ты ведь здесь. Ты реален. - У нас разные понимания реальности. Меня здесь нет. Но ты ведь меня видишь, значит, я есть? - Ты меня совсем запутал… - Ты еще ничего не понял, - Мукуро посмотрел через плечо стоящего рядом парня и заговорил так быстро, что слова были едва различимы: - За тобой пришли. Ты только запомни: смотри на все, как если бы естественное имело значение; смотри вокруг себя, как если бы близкое было еще важнее; смотри в самую суть, как если бы что-то было твоим всем. - Что?.. Мукуро, я ничего не понимаю! - Я найду тебя. Нескоро, но найду. Прощай, Тсунаёши. Кожу под ладонью Мукуро прижгло как раскаленным железом, и Тсуна вскрикнул, пытаясь вырвать руку, но парень сам оттолкнул его так резко, что он упал в воду. Дна под ногами не оказалось, и Тсуна стал беспорядочно дергаться, опускаясь все глубже в черноту воды. Выбраться наверх не хватало сил и дыхания, он начал захлебываться, с каждой попыткой вдохнуть глотая все больше воды. Мутный туман перед глазами уплотнялся до черной пленки, и последним, что видел Тсуна, стала едва различимая тень Мукуро, взиравшая на него сквозь толщу воды со свечой в руках. Широко распахнув глаза, Тсуна глубоко вдохнул и захрипел, словно сделал свой первый в жизни вдох. Пропало ощущение бурлящей воды в легких и горло больше не давило странной тяжестью, пропал и ползущий по коже мерзкий холод, обратно возвращая в жаркий зной. Тсуна радовался и горячему воздуху, и слепящему солнцу за окном кареты, и даже перепуганному лицу брата, который с силой тряс его за плечо. - Боже, ну и напугал же ты нас, - облегченно выдохнул Базиль. - Я дома? - Нет, мы еще не приехали. Ты в порядке? - Что со мной случилось? – Тсуна запустил ладони в волосы, пытаясь прийти в себя. - Ты потерял сознание. Наверно, перегрелся на солнце. Значит, все-таки сон. Скорее, пугающе реальный кошмар. Больше не было Мукуро, исчезли темные узкие коридоры, не плескалась вода под ногами, но невозможно было скинуть ощущения страха и преследования. Тсуна внимательно посмотрел на свою руку и, заметив странный шрам, похожий на ожог, на внутренней стороне запястья, провел пальцами по вспухшей красноватой коже. Петля? Тсуна вытянул руку и недоуменно уставился на странную отметку. Шесть? - Смотри на все, как если бы естественное имело значение; смотри вокруг себя, как если бы близкое было еще важнее; смотри в самую суть, как если бы что-то было твоим всем… - О чем ты? Тсуна поднял глаза на Реборна, сидящего напротив – мужчина смотрел настороженно и как-то напряженно. Он никогда не видел у него подобного взгляда. - Я не знаю. Всплыло откуда-то. Ворота послушно распахнулись, впуская карету в гостеприимные объятия особняка. Тсуна устало прислонился к окну и сосредоточился на лошадях, неспешно шагающих рядом, только бы не закрывать глаза. Сложно было определить, какое чувство все же сильнее, желание уснуть и возможно увидеть Мукуро, чтобы заставить его объяснить что происходит, или страх вернуться и пережить этот ужас заново. Но ожог на запястье жутко чесался, и Тсуна проклял Мукуро всеми возможными словами, пусть это и был всего лишь сон. С лошадью Гокудеры поравнялся Рехей, и ровно через секунду тихий разговор превратился в перебранку – Тсуна даже забыл о своем раздражении и улыбнулся, когда светловолосый парень впечатал кулак в потрепанные боем доспехи и затряс ладонью от боли под жуткий звон и бодрый смех Рёхея. Неважно, был ли это сон, или каким-то образом ему удалось встретиться с Мукуро. Сейчас он здесь и только это оставалось самым важным. - Рёхей, бегом к лекарю, - не успев слезть с кареты, тут же приказал Тсуна. - Да я в порядке! - Или мы тебя сами понесем. Я же вижу, что ты серьезно ранен. - Не переживай ты так, - Рехей потрепал темно-рыжую лохматую шевелюру своего друга и заинтересованно уставился вдаль. – Дождусь Кёко и сразу пойду. - Нет уж, сначала лекарь. Парень понуро опустил голову и послушно поплелся в особняк. - Левое крыло! – напоследок кинул Тсуна и обернулся. – Лошадей бы еще пристроить. - Дино как всегда где-то шляется, - Гокудера погладил черную гриву своего коня, - я сам их отведу. - Не торопись, - Реборн кивнул куда-то в сторону. Они едва успели отскочить в сторону – мимо них пулей пронесся Хибари, недовольный и мрачный больше обычного, и исчез в доме вслед за Рёхеем, напоследок с грохотом захлопнув за собой дверь. - Эй, Хибари! - О, Дино, ты как раз вовремя! - Такое ощущение, что вы пару кругов вокруг особняка сделали, - усмехнулся Реборн. - Почти так и было, – тяжело выдохнул блондин и прислонился к стене дома, пытаясь отдышаться. - У вас что-то случилось? – забеспокоился Тсуна, заметив расплывчатый синяк на его скуле. - Не, ничего особенного, - Дино улыбнулся и потрепал светлую шевелюру. – Просто, кажется, сегодня Хибари не настроен на секс. Тсуна закрыл лицо руками, не зная, то ли смеяться, то ли остановить Дино, пока он не ляпнул что-то еще. - Чего?! Ты спишь с Хибари?! – Гокудера пораженно смотрел на конюха. Судя по всему, связь этой парочки удивляла не только Тсуну. - Все этим занимаются, - самодовольно ответил Дино. – Готов поспорить, что ты тоже. Тсуна разрывался между тем, чтобы забраться под карету и остаться там до вечера или сбежать отсюда как можно скорее – наверняка, панику на лице заметили все, кто стоял рядом. Но внимание отвлек Гокудера, побивший пунцовым румянцем все возможные рекорды. Тсуна заметил его мимолетный взгляд и покачал головой, показывая, что ничего не говорил. Чувство жгучего стыда поубавилось, иначе ему бы никогда не хватило смелости посмотреть Гокудере в глаза в такой ситуации – сейчас ему было легче просто оттого, что это была не только его проблема. - Эй, Гокудера, тебе плохо, что ли? Парень ничего не ответил и, кинув гневный взгляд на Дино, быстрым шагом зашел в дом. - Тсуна, я сейчас туда-обратно и сразу вернусь за лошадями, ладно? - Не переживай, я сам их отведу, - Базиль обошел карету, хватаясь за поводья, и неспешно двинулся с лошадями вдоль дома. - Спасибо! Тсуна молча наблюдал, как за Дино закрывается дверь, и не знал как реагировать. День продолжал радовать сюрпризами. -Кажется, для полной картины осталось только нам зайти, - задумчиво проговорил Тсуна, дергая ручку. - Все, сейчас завалюсь спать и просплю до завтра. Дом встретил его вечерним непривычным полумраком и странной тишиной, почти оглушающей после шумного дня. Таким дом казался совершенно пустым и безжизненным и оттого незнакомым, но, оказавшись в коконе спокойствия, которого так не хватало, Тсуна отвлекся от мысли, что дом впервые показался ему чужим, и впитывал в себя долгожданную тишину. - Даже не надейся, тебя ждут твои родители. Тсуна замер посреди коридора и обессилено прислонился к стене. - А я не могу потом подойти? - Нет, сегодня не можешь. - Будто бы я когда-то мог, - Тсуна пробурчал в сторону как можно тише и тут же повернулся обратно. – Стой, почему именно сегодня? - Емитсу хочет передать тебе свой титул главы семьи. - О, нет… Но почему сейчас? - Спустись к нему и узнаешь. - Нет-нет-нет, я не хочу! – запаниковал Тсуна. - Таковы правила нашего времени, ты не можешь ослушаться отца. - Ну почему я живу именно в этом времени… - заныл Тсуна, закрывая лицо ладонью. Что-то стремительно выходило из-под его контроля. Он даже ойкнул от неожиданности, когда Реборн приблизился к нему вплотную, отрывая руку от лица, и резко поднял за подбородок. Впервые советник приблизился к нему так близко, непозволительно близко. Тсуна позволял ему помогать одеваться, следовать тенью за спиной, но никогда еще не держался к нему настолько близко, что чувствовал дыхание на своих губах. - Тсуна, ты забыл, что в другом времени может быть еще хуже. - Что?.. - Цени что имеешь. Иначе, когда захочешь вернуть, будет уже поздно, - Реборн оторвал его от стены, обхватив за талию, и развернул к себе спиной. – Что это? Тсуна широко раскрыл глаза, когда внезапно встретился со своим отражением, но больше своего испуганного лица его поразило то, как выглядят они вдвоем с Реборном. Конечно, у него и мысли не было воспринимать его больше, чем просто советником, но от такого зрелища непрошеные мысли сами полезли в голову. И зрелище было довольно…симпатичным. Обнимая Гокудеру, он будто сливался, ощущая себя с ним единым целым, чувствуя любовь и заботу, но никогда вот так – подчиненным. И это было приятным подчинением. Тсуна скользил взглядом по отражению, отмечая руку, по-хозяйски обхватившую его талию, тонкие пальцы, скользившие по скуле, и колкий взгляд темных глаз. Реборн возвышался над ним почти на голову, и Тсуна, будучи не только ниже, но и меньше, выглядел рядом с ним почти хрупким, будто растворяясь в его руках. Почему-то казалось, что – конечно, такое не произойдет никогда и ни при каких обстоятельствах – переспи он с Реборном, тот никогда бы не позволил ему даже малейшей инициативы. Тсуна неосознанно прикрыл глаза. Кажется, он соскучился по прикосновениям. - Я спрашиваю, что это, - жестко отрезал Реборн и ущипнул парня за скулу. Тсуна взвизгнул от боли и тут же вырвался из рук. Кожу нещадно щипало, но он наконец-то заметил, что мужчина имел в виду. На его скуле небольшим квадратом красовалась ссадина, еще не зажившая, как если бы он содрал кожу не так давно. - Не знаю, может, зацепился где-то… Реборн лизнул кончик пальца и кинул на покрасневшего Тсуну задумчивый взгляд. - Металл, - усмехнулся он. – Зацепился, значит. Тсуна только открыл рот, чтобы спросить что происходит, но советник направился в обратную сторону, и Тсуна не раздумывая пошел следом. - Даже там он умудряется совать нос в чужие дела … - едва слышно проговорил Реборн. - О чем ты? - Ни о чем. Идем, тебя ждут. После полумрака главного зала яркий свет за дверями столовой больно резанул глаза, и Тсуна на секунду зажмурился. - Ну, наконец-то, а то мы тебя уже заждались, - Тсуна открыл глаза на голос отца и ошарашено осмотрел комнату. Теперь ему было понятно, куда подевались все люди. Семья вместе с друзьями и прислугой переполнили зал, выстроившись около празднично украшенного стола. Тсуна не понимал, в чем причина такой торжественности, но даже от такого почти семейного круга ему стало не по себе. - Что-то случилось? Емитсу рассмеялся и приблизился к сыну, привычным жестом потрепав его по плечу. - Ты уже такой взрослый. Я понимаю, что, может быть, слишком рано для этого, но сегодня ты доказал, что я могу доверить тебе нашу семью. - Пап, но… - Тсуна обомлел, наблюдая за тем, как Емитсу стягивает кольцо и надевает на его палец. Золотая печатка с гербом семьи – предмет, который Тсуна никогда не надеялся унаследовать. - Ничего, когда я получил кольцо от твоего деда, я сам не знал, что сказать, - Емитсу повел сына к столу, приобняв за плечо. Тсуна отодвинул стул и застыл, встретившись взглядом с Гокудерой. Потерялись счастливые лица прислуги, среди которой он стоял, сливаясь в размытую серость, остались только его обеспокоенное лицо и несчастные глаза, которые он сразу поспешил опустить. - Тсуна, садись, - шепотом подсказал Базиль, дергая брата за рукав. - К чему такая торжественность? – Тсуна наклонился к брату, боясь быть услышанным. - Разве ты не рад? – удивленно спросил Емитсу. - Мне кажется, я еще не готов управлять семьей… - с трудом собрав всю свою смелость, Тсуна поднял глаза на отца, но тот только рассмеялся. - Ты меня рано хоронишь, Тсуна! Это просто предосторожность на случай если что-то со мной случится. Тем более, когда мы добьемся твоего наследия, я не хочу, чтобы возникли какие-то трудности. - Об этом я и хотел поговорить, - Тсуна вцепился в колени от волнения. – Я все взвесил и решил отказаться от наследия. - Ты не можешь отказаться! – прогремел Емитсу, но быстро стих, почувствовав успокаивающее касание жены. - Отец, мне всего 15! – сорвался Тсуна. – Какой из меня наследник? - Сегодня я увидел, что ты достоин быть наследником. Ты дорожишь своими людьми и отлично ладишь со своей будущей женой. Тсуна удивленно уставился на отца. - Я не женюсь на Кёко, - слова вылетели сами собой. - Милый, но мы уже договорились с ее родителями насчет помолвки… - залепетала Нана. - Тогда попросите все отменить, а завтра я приду к ним с извинениями, - выдавил Тсуна и нашел зеленоватый туман родных глаз. Он знал, как будет чувствовать себя Кёко, когда узнает, что ее отвергли, ведь он сам сейчас был на ее месте. Но ничто не могло заставить его отказаться от себя, сколько раз бы ему не делали больно. – Все эти королевские традиции не для меня и… - Но, Тсуна… - Послушайте, я люблю другого человека, - он попытался посмотреть на родителей, но не мог отвести взгляд от того, ради кого жертвовал всем, – и ради него я готов все бросить. Глаза Гокудеры широко распахнулись, и он рывком сорвался с места, убегая из зала. Показалось или сквозь удивление просочился ядовитый проблеск боли? Тсуна сполз по стулу, совершенно растерявшись. Прислуга возбужденно зашепталась, но он все-таки расслышал едва различимый голос Базиля. - Иди за ним. - Что? - Страх это тоже показатель правды, ведь мы всегда от нее бежим, - парень улыбнулся от невероятного удивления на лице брата. - Ты…знаешь? - У тебя же на лбу все написано. Иди, я поговорю с родителями. Тсуна едва сдержался, чтобы не кинуться с благодарностью – он впервые почувствовал себя понятым – и поторопился к двери, не зная, куда бежать в первую очередь. - Тсуна, только не засиживайся, у моря очень холодно. Реборн знал все обо всем, но только сейчас захотелось его поблагодарить, а времени было слишком мало. Больше разговора с Гокудерой Тсуна боялся опоздать. Опоздать к себе – что кончится смелость, растеряются слова и иссякнут силы смотреть ему в глаза. И что он сможет объяснить, если исчезнет переполняющая решительность? Рванув двери, ведущие на пляж, Тсуна оторопел – ветер как будто специально толкал его назад, выбивая из последних сил. Он наклонился и тяжелыми шагами двинулся по песку, и сбивающий с ног ветер только подстегивал, чтобы идти еще быстрее. Солнце, весь день светившее на радость людям, привыкшим к сезонным ураганам, обернулось в красный пылающий шар, взорвавшийся алыми всполохами на горизонте. Тсуна позволил бы себе полюбоваться на необычный закат, если бы не разглядел одинокую фигуру, потерянную среди алеющего моря. - Гокудера! – крик заглушило шипением волн и завыванием ветра, и Тсуна растеряно осмотрелся. Светловолосый парень стоял к нему спиной по щиколотку в воде, будто загипнотизированный ветром, качавшим его из стороны в сторону. Страх перед водой бился тяжелым комком у самого горла, но страх за Гокудеру был сильнее – волны взмывали вверх гораздо выше его головы и разбивались в нескольких метрах. На горизонте кое-где чернели пятна водяных воронок, которые к ночи обязательно доберутся до берега, но парень казался настолько погруженным в свои мысли, что, наверно, и не заметит, как толща воды вскоре осмелится накрыть его с головой. О том, что Гокудера осознанно играл с судьбой, Тсуне думать не хотелось. - Гокудера! Парень обернулся, но, как только Тсуна окончательно решился ступить в воду, подошел сам, рывком цепляя ткань дорогого камзола руками. - Какого черта ты делаешь?! – закричал он. – Ты не имел права такое говорить! - Я сказал, что чувствовал. - Ты не в том положении, чтобы говорить что думаешь! – Гокудера крепче сжал кулаки, едва сдерживаясь, чтобы не затрясти удивленного парня. – Вернись и извинись перед ними! Скажи, что хочешь жениться и согласен на помолвку! Тсуна даже не пытался вырваться, зачарованный гневным лицом парня, застывшего перед ним так близко. Не стоило и волноваться о его безопасности, не стоило бояться волн, которые могли унести его за собой, ведь пока Гокудера оставался частью вырвавшейся на свободу стихии, ему не о чем было беспокоиться – внутри дрожащего от негодования тела и горящих ярче алого неба глаз бесновался самый неукротимый из всех ураганов. Только Тсуна мог вернуть этому сердцу покой. - Я уже говорил, мне нужен ты. - Но почему? – Гокудера сдался и опустил голову, отступая на шаг назад. – Мы с тобой совсем разные, и мне никогда до тебя не дотянуться. Пока мое положение ниже твоего, я не имею права даже касаться тебя, не говоря уже о том, какой это будет позор для твоей семьи… - Послушай меня, - парень послушно поднял глаза, услышав мягкий голос Тсуны. - Между нами нет никакой разницы, потому что мы одинаковые. Нет богатых и бедных, везучих и неудачников, добрых и злых, счастливых и несчастных. Причина лишь в случайности положения, неожиданности, осознании себя, и осознании других тобой. Дело не в том, каких ты видишь, а кого ты видишь. Посмотри на меня. Что ты видишь? Тсуна поймал обеспокоенный взгляд, скользнувший по его праздничному фраку и отцовскому кольцу наследника на потрепанную ветром рубашку и ботинки, размякшие от воды в бесформенную кучу дешевой кожи. Снова опустил голову и будто бы незаметно прикусил губу. - Нет, Гокудера. Мы - люди. Одинаково собранные механизмы тканей, нервов и мяса - под нашей кожей бежит кровь разных оттенков одного цвета, различимая лишь информацией прошлого и настоящего, наши сердца переживают одинаковые тревоги, наши легкие дышат одним воздухом. Мы шагаем по одной земле с одним солнцем и видим звезды в тех же положениях, просто в разное время. Внешне мы разные, но где-то глубоко здесь, - Тсуна несмело положил руку на грудь Гокудеры и мысленно вздохнул с облегчением, ведь не оттолкнул и не сбежал, лишь поднял голову и больше не отводил глаз, - ты и я одно. У нас разное прошлое, чем-то похожее настоящее и возможно одно будущее. И я хочу нас в своем будущем, я хочу разделить его с тобой. - Ты простишь меня? - Что? - Я сорвался на тебя. - Боже мой, ты невозможен… - Я ненавижу себя, когда повышаю на тебя голос. Но не могу остановиться, внутри что-то взрывается и… - Мне все равно. Сейчас ты со мной. - Прости… - жарко выдохнул Гокудера, зарываясь лицом в каштановые волосы и лаская дыханием ухо. В этом было что-то запретное и тягостно-сладкое, Тсуна никогда не позволял себе таких вольностей – касаться, исступленно ласкать ладонями обнаженную кожу, целовать, запоминая ее вкус. Тем более, когда они были в доме, пусть в его комнате, но это было сродни тому, как если бы в комнате были другие люди. - О чем ты думаешь? - Ты очень красивый, - хрипло пробормотал Тсуна, теряясь от невозможности отвести взгляд от Гокудеры, замершего над ним на коленях. Это было больше, чем восхищение, скорее необходимость убедиться в реальности происходящего – пальцы вскидывались сами собой, мягко касаясь разлетевшихся по коже ломаных бликов, брошенных тенью от дерева за окном. Убеждался на ощупь, но недоверчиво касался кончиком языка, вбирая в себя неуловимую черноту, размазывал темную паутину на груди, текущие с плеч тени, захватывал губами крохотные пятна на шее, пытаясь вернуть коже ее цвет. - Как ты можешь такое говорить… - слабо выдохнул Гокудера, чей голос почти сливался с шепотом шумевших на ветру листьев. Тсуна откинулся на спинку кровати, с улыбкой поднимая глаза. Сбитый с толку своим смущением, Гокудера избегал взгляда, даже не замечая насколько открыт, и Тсуна чуть не засмеялся. - Чего ты улыбаешься? - Ты стесняешься трех слов, но спокойно стоишь надо мной обнаженный. - Я же пошел за тобой не на звезды из твоего окна смотреть… - чуть обиженно пробормотал Гокудера и отвернулся. Освобожденным от плена его глаз легче дышать – стало бы, если хватило бы сил разорвать гипнотическую связь, не стремясь растворить в своих воспоминаниях то, от чего бесконечно щемило в груди. Бившие в стекло ветви склонились под натиском ветра, уступая лунному свету, и Тсуна застыл, зачарованный. Желанное тело выбелило до серебра, белой волной слизывая черные осколки теней, и он повел ладонью вверх по животу и груди, убеждаясь, что живой и все еще жадно-отзывчивый, а кожа под руками действительно горячая. Гокудера с готовностью отзывался на прикосновения, извиваясь под пальцами, но даже убежденный, что всего лишь иллюзия, ловкий обман слепящего свечения, Тсуна искал доказательств, что под его руками не холодный, застывший мрамор – вдумчиво ласкал языком нежную кожу вокруг соска, прижимал губами ямочку между ключицами и слегка прикусывал под подбородком, щекой ощущая бешеное биение крови в чуть выступающей жилке и вибрацию шеи, едва сдерживающую сдавленный стон. «Я же пошел за тобой». Тсуна отклонился назад, заглядывая в любимое лицо. Он действительно здесь, без прежнего страха в глазах, отзывчивый и открытый, и Тсуна кожей чувствовал желание, тлеющее в мутном взгляде и под руками, крепко обхватившими его плечи. Но боялся потерять высвеченную из вязкой тьмы нить, обретающую силу только сейчас - в осознанных касаниях и прямых взглядах. Исчезло сопротивление болезненной тяге друг к другу, но остался страх, что Гокудера сбежит снова. - Пообещай мне, что останешься, - умоляюще попросил Тсуна, встречая непонятное удивление. - Но я ведь и так здесь. - Нет, пообещай, что завтра я не проснусь в одиночестве. Второй раз я этого не вынесу… - Тсуна заговорил торопливо, словно боялся не успеть, но успокоился, почувствовав теплую ладонь на своей щеке. Он не услышал заветного обещания, но тело среагировало быстрее напуганного разума, слепо принимая на веру, когда к нему прижались теплые губы. Этот поцелуй стал по-настоящему первым, самым чувственным, ведь Гокудера действительно целовал его сам, не ослепленный горячкой животного желания и жаждой скорее сократить мучительное расстояние, а с осознанным желанием подарить переполняющую нежность, исцелить свои страхи мягкостью губ под языком и заполнить одинокую пустоту горячим дыханием. Странно улыбаясь, он на секунду отстранялся, повторяя взглядом движения языка на покрасневших губах, и возвращался снова, прижимая и оттягивая припухшую плоть, легко проскальзывал внутрь кончиком языка по кромке зубов. Тсуна сдавленно застонал, когда Гокудера запустил ладонь в его волосы, чуть надавливая на затылок. Как же хотелось, чтобы поцелуй был еще глубже, еще ближе, но парень продолжал мучительную пытку, доводя до исступления – перед глазами вспыхивали круги цвета выгоревших красок, срывало на приглушенные губами стоны каждый раз, как их языки снова сплетались. - Правда, есть одна проблема… - прошептал Гокудера, проводя губами по щеке к уху. - Какая? – пробормотал Тсуна, неосознанно подставляя шею под легкие поцелуи, настолько невесомые, будто теперь Гокудера боялся пометить своего господина. - Когда-то ты говорил, что не хочешь быть выше меня, а я ведь не могу ослушаться приказа. - О чем ты? - Я больше не позволю тебе быть сверху. Тсуна засмеялся бы от такого странного понимания приказа, если бы не перехватило дыхание, лишая возможности вдохнуть – Гокудера шире расставил ноги и медленно опустился на член, замирая с закрытыми глазами. - Тебе больно? - Это ничего. Тсуна порывался остановить его, обеспокоенно наблюдая, как плотно смыкаются веки, и появляется напряженная морщинка между бровей. Конечно больно. Но как заставить себя прекратить его боль, когда думаешь только о том, как невозможно тесно и горячо внутри него, когда голос разума заглушен бешеным биением сердца и чужим надрывным, протяжным стоном? В ту ночь на пляже Тсуна горел и терялся в своих эмоциях, не разбирая, что происходит вокруг, но сейчас не мог себе позволить просто закрыть глаза. Теперь он осмелился без опаски смотреть, запоминать, как меняется родное лицо, впитывать крупную дрожь ладонями – Тсуна сжимал руками расставленные по обе стороны от него бедра и беспорядочно гладил напряженную спину, успокаивающе проводя ладонью по полосе позвонков. - Расслабься, - тихо сказал Тсуна, прижимая навалившегося на него парня, теряя рассудок от тяжелого дыхания у своего уха. Гокудера медленно двигался, но все еще болезненно цеплялся за его плечи и терзал нижнюю губу, будто боль до сих пор не отпускала. – Все еще больно? Он отрицательно помотал головой, опуская голову и скрываясь за волосами. - Услышат же… Скольких сил стоило не рассмеяться, а ограничиться вздохом облегчения, Тсуна и сам не понимал. Волнение отступило, возвращая терпкое безумие гореть в его крови. - Здесь только я. Рука несмело скользнула по внутренней стороне бедер, мягко легла на яички, поглаживая тонкую кожицу, и плотно сомкнулась вокруг члена Гокудеры, рвано двигаясь в такт толчкам – только бы сорвать планку контроля, разорвать напряжение, держащее его на грани, увидеть, как взрывается расцвеченная яркими красками волна его эмоций. Не выдержал, отпустил плечи Тсуны, раскрылся и выгнулся в спине, срываясь на громкий, соблазнительный стон. Тсуна едва не кончил от одного стона, зазвеневшего в его ушах. Сдавило невыносимым желанием повалить влажное, поблескивающее на свету тело на кровать, толкаясь в него глубже и сильнее – сильнее настолько, чтобы не осталось ничего, кроме эха протяжных стонов. Но он только поддерживал Гокудеру за бедра, позволяя двигаться медленно и размеренно, сам уже едва сдерживая возбуждение, стянувшее до онемения внизу живота. Тсуна прижался к нему, вслепую целуя угловатые плечи, и зарылся лицом в мягкие пряди, прилипшие к влажной шее, чувствуя растворяющуюся грань. Мир расплавил границы до прозрачного и взорвался белыми вспышками, смывая в один цвет застывшее перед глазами серебро волос. Зябко поежившись, Тсуна натянул одеяло до ушей и недовольно заворчал, когда непослушная ткань слетела с его ног, оставив холоду пощипывать пятки. Тсуна поджал ноги и попытался уснуть, но сон безвозвратно ушел, поэтому его ладонь принялась наугад шарить по простыни. Рывком подняв голову, Тсуна тяжело вздохнул - Гокудеры не было. Кажется, в граблях у него никогда не будет недостатка. Можно начать с оправданий, что тот ничего не обещал и хуже того, Тсуна вынудил его сам, задурив себе голову тем, что сердце не обманешь, а в словах нет никакого смысла. Можно было продолжить самобичеванием или успокоить себя, что он сделал все возможное. А закончить тем, что назад дороги нет и можно со спокойной совестью начать новую жизнь. Но почему было так невозможно больно? Почему душило горьким предвестником слез от одной мысли, что это действительно конец? Тсуна повернулся на другой бок, сжимая в кулак измятую ткань простыни и стараясь не всхлипнуть. И застыл, широко распахнув глаза. На кресле, прижав к груди колени, сидел Гокудера. Не может быть. Остался. Поверил и остался. Тсуна осторожно встал с кровати, стягивая за собой одеяло, и присел перед креслом, на удивление еще не замеченный. Светловолосый парень задумчиво рассматривал туманное небо за окном и совершенно не замечал происходящего. У Тсуны создавалось такое ощущение, что пока он не видел его глаз, он терял уверенность. Будто бы выбивает почву из-под ног, и ты бьешься как дурак, пытаясь удержать равновесие, и понимаешь, что со стороны это наверно выглядит еще смешнее, хотя ты все так же отчаянно делаешь вид, что у тебя все под контролем. И, наверно, все действительно под контролем, пока никто не замечает, что ты падаешь. И в какой-то момент тебе, может быть, даже захочется, чтобы кто-нибудь посмотрел на тебя, увидел, заметил, понял!.. И дернул бы за шиворот и поставил на ноги, и сказал бы «Ну же, шагай!». Казалось бы, чего сложного? Но ведь ты по привычке ищешь родные глаза с выжженной зеленью вокруг зрачка, с их бирюзовой рябью, почти незаметной зеленой россыпью, со всеми маленькими полу оттенками, смешениями, крапинками. Со знанием, как теплеет взгляд, когда касаешься пальцами теплой ладони, как тает зеленоватый лед, сияя теплой водой, в ответ на твою улыбку. Тсуна накрыл одеялом обнаженное тело Гокудеры, и тот тут же повернул голову. - Доброе утро, - робко сказал он. - Доброе, - улыбнулся Тсуна. – Ты как будто ожидал кого-то другого увидеть. - Нет, но мало ли кто может зайти… - Пускай заходят, мне все равно. - И увидят тебя с твоим оруженосцем. Вряд ли мы сможем оправдаться без одежды. - Я не собираюсь ни перед кем оправдываться, - нахмурился Тсуна, но снова расцвел в улыбке. – Главное, что ты не ушел. - Как же я мог бросить своего господина, когда я ему нужен? - Не начинай, - строго сказал Тсуна и расслабился, когда понял, что это просто шутка. – Ты же понимаешь, что если бы я хоть что-нибудь мог изменить… Гокудера кивнул и обнял сидящего у его кресла парня за шею, потеревшись носом в висок и срываясь на шепот: - Я тебя люблю. Внутри заныло от сладкой тяжести, разлетевшейся в груди нетерпеливыми птицами, но вспыхнувшая нежность резко сменилась вихрем размазанных красок и шипящим шумом, сродни ветру, разбившему окно. Но не было окна, не было теплых рук на его шее, стерлись воспоминания тумана на море – нежное касание любимого человека все еще цеплялось за сознание. Знакомое, родное настолько, будто росло из глубины, понятное, как и то, что с ним происходило. Еще секунда и ухватится. Такое уже было. -*-*-*- Вдох-выдох. - Дыши. Вдох-выдох. - Дыши, Тсуна. Он открыл глаза, не различая ничего перед собой, и согнулся пополам от колкой боли в голове, будто кипящим маслом плавило мозги. Кто-то решил добавить ему дополнительное испытание - каждый раз, как он возвращается сюда, помимо душевных терзаний добавляются физические. Кажется, в прошлый раз было не так больно, - подумал Тсуна, неловко падая вперед и упираясь лбом в чье-то плечо. Он здесь. - А ты ведь до сих пор пахнешь сексом, - усмехнулся человек, прижимая Тсуну к себе и поглаживая спину. – Тихо-тихо, все хорошо, все кончилось. Ласковый шепот трепетал у лица, и Тсуна невольно расслабился под чужими руками. Минута совершенного ничего – пустота обволакивала и возвращала покой. Все кончилось. - Какого черта! – опомнился Тсуна, вырываясь из рук. – Верни меня обратно! - Ты сам захотел «что-то изменить». И только ты сам владелец своих желаний. Да он бы ни за что такого не захотел! Как можно хотеть уйти, когда Гокудера только принял его и раскрыл свои чувства? Как можно уйти, когда он даже не дал ему ответ? Внутри клокотала чистая ярость, приглушенная лишь острой болью, вспарывающей его затылок при малейшем движении. Он не чувствовал себя глупо, что говорил с тем, кого так и не увидел, он не боялся, что с ним могут сделать что угодно – спусковой механизм сорвался со щелчком, оставив наедине с яростью. - Тогда хотя бы объясни мне что происходит! - Ты можешь слиться со мной и узнаешь все ответы, - человек властно притянул хрупкое тело к себе и повел кончиком языка по скуле. Там, где остался шершавый след подсохшей крови. Там, где он зацепил тюремные прутья. - Не может быть…Мукуро?.. - Может, да, а может, нет. - Не верю своим ушам… Те же шипящие усмешки, те же соблазнительно-издевательские интонации, никаких рамок, приоритет только в своих желаниях, даже одинаковые фразы. Нет, невозможно. Что-то не сходилось. Пусть почти абсолютное сходство, пусть похожие уловки, но, свали он все даже на простую интуицию, Тсуне не верилось. - Ты ведь не видишь меня, как ты можешь знать наверняка? - Смотри на все, как если бы естественное имело значение; смотри вокруг себя, как если бы близкое было еще важнее; смотри в самую суть, как если бы что-то было твоим всем. - Надо же, какая у тебя хорошая память. - Да, если бы ты еще не лишал меня ее, отправляя неизвестно куда, - процедил Тсуна. - А отправляю тебя не я. - Тогда почему я помню все, только возвращаясь сюда? Почему там мне достаются отголоски воспоминаний и непонятных ощущений, которые сводят меня с ума?! - Обернись, - несмотря на свой приказ, человек повернул растерянного парня к себе спиной. – Видишь? Тсуна уставился в темноту, готовый сорваться на очередную шутку своего мучителя, но злость внезапно поутихла. Темнота рассеялась, и он увидел, что в нескольких шагах от него стоял худощавый мужчина с длинной черной косичкой, одетый в странную красную одежду, тянувшуюся до пола, и…Реборн. Держащий в руках кота, с глазами желтыми как полы шляпы мужчины. - Вот почему ты говорил такие странные вещи… Ты знал! Лица было не разглядеть, но и как-то оправдываться или защищаться Реборн не стал, только молчал. - Верните меня. Кто бы из вас не был виноват во всей этой неразберихе, верните меня! Я объясню ему, что нет никакой разницы в наших положениях, и мы построим новую жизнь! – закричал Тсуна в пустоту, нервничая от затянувшегося молчания. Тсуна повернулся обратно, но не успел сказать ни слова – на шею опустилась жесткая, шершавая веревка, и он уже по привычке схватился за пустышку, покачивающуюся на груди. - Эй, смотри на все, как если бы естественное имело значение. Так что будь внимательнее, что вокруг-то творится, дурень, - громко рявкнул незнакомый человек за спиной. Тсуна почувствовал резкий удар по голове и опустился вниз, скользнув пальцами по выжженной шестерке на запястье и мгновенно теряя сознание.