Лис и Олень

      Всем кто знал Шикамару хотя бы пару лет было ясно — он абсолютно точно обожал Наруто. (И, кажется, это было взаимно) Узумаки позволялось очень многое: неожиданно обнимать, приставать к Нара пока тот думает, говорить совершенные глупости без трагичного закатывания глаз, трогать волосы. О да, волосы были отдельной темой. Всегда собранные на затылке, они безусловно вызывали желание их потрогать, но все, кто пытался, были скованы тенью и принудительно отправлены куда подальше. Но каждый раз когда джинчуурики просил их расчесать, отказа ему не было (к его чести, Наруто всегда спрашивал) чёрные пряди беспрепятственно скользили сквозь загорелые мозолистые пальцы, а их хозяин сам подставлялся под ласковые поглаживания, как большой кот. Блондин всегда мысленно посмеивался, находя это сравнение до забавного подходящим самому Шикамару. Узумаки тоже очень многое тому разрешал. Ругать себя за беспорядок в квартире и заставлять убираться, запрещать есть рамен и сбегать из больницы, всегда слушался Шику, признавая его своеобразным авторитетом и дарил, будто бы невзначай, всякие милые штучки, которые, безусловно, находили себе место где-то в доме клана Нара.       Именно учитывая фактор их обоюдного обожания, сейчас не происходило ничего необычного. Наруто, как ни в чем не бывало вышедший к воротам деревни из леса, нес Шикамару на руках, а тот даже и не думал сопротивляться. И скоро стало понятно почему. Ноги брюнета были по бедра замотаны битами, а сам он представлял из себя сгусток недовольства, впрочем обращавшегося на всех, кроме Узумаки, хотя тот, судя по выражению полосатого лица, и был повинен в его плачевном состоянии.        Парочка держала свой путь в больницу, к счастью ещё открытую, несмотря на тёмное время суток. Шика обнимавший джинчуурики за шею, болезненно выдохнул сквозь зубы. Тот ускорил шаг, стараясь добраться как можно быстрее. Дверь, призывно светящаяся в синих сумерках была уже близко, Наруто поднапрягся и открыл её ногой.       Спустя некоторое время, изрядно потрепанный злой Сакурой, он вышел наружу, крепко удерживая на спине больше не страдающего от невыносимой боли, но полууснувшего от накатившего облегчения, любовника. Харуно выскочила следом, на ходу выключая свет и захлопывая дверь больницы. Она хлопнула Узумаки по плечу, от чего тот чуть не упал и скрылась за углом, только ёжик ярко розовых волос мелькнул в свете фонаря. Блондин улыбнулся уголком губ.       Уже прошло довольно приличное время с момента окончания всей этой заварушки с Кагуей, а она ни капли не изменилась, все такая же молодая и красивая как много лет назад, только теперь, её черты больше не искажало то отчаянное выражение, присущей почти всем во время той бойни.        Они все не слишком то и изменились, если так подумать. Наруто крякнул и перехватив Шикамару покрепче, пошёл вперёд, никуда не спеша в эту прекрасную почти-ночь. —Думаешь о том, что поменялось за эти годы? — тихо раздалось сзади, Шика обвил его шею цепкими лапками, прижавшись щекой к тёплой светлой макушке. — На самом деле, да — пространно ответил джинчуурики, устремляя взгляд в тёмное, с только начавшими появляться звёздочками, небо. — Время идёт так быстро, что не успеваешь оглянуться, правда? — Жизнь — это не более чем череда воспоминаний, хороших и плохих, собирающих нашу жизнь в единую картинку, прямо как пазл на много-много деталей. Момент мимолетен, но он оставляет в тебе след, какой не может оставить даже самый острый кунай. — Тогда благодаря тебе я похож на рамен.* — хихикнул Наруто. — очень вкусный рамен. — Нара хмыкнул в ответ. — Умеешь же ты испортить тираду о жизни — брюнет растрепал его волосы ещё больше, с зловредным выражением лица. Узумаки притворно насупился: — Вот так блин и разряжай обстановку — Дурачина… — Шикамару потёрся об крепкое плечо, не зная как ещё выразить плещущуюся внутри нежность. —Я тоже тебя люблю.       Мимо медленно проплывали до боли знакомые пейзажи. Кое-где в домах горели теплым жёлтым светом окна, присоединяясь к ярким лучам фонарей.       Под ногами Наруто шуршал гравий, звонко стрекотали цикады где-то на огромных деревьях, окружающих Коноху. На душе было спокойно.Блондин остановился. — Мы дома.