Потому что...

      Ник понял, что с этой самой чёртовой системой у него будут большие проблемы, когда Эм впервые зашла к нему в комнату в платье, которое он выбрал. Синт будто попал под хакерскую атаку – фоновые процессы просто взбесились, посылая запрос за запросом на срочную активацию системы. При этом сам Валентайн абсолютно не понимал, что с этим всем делать, как не понимал принципа работы этой проблемной приспособы.       Из коренной памяти своего прототипа он помнил, что да как, но это было другим. Тем, что тяжело игнорировать с непривычки. Всё-таки для синта подобное впервые. И поэтому Ник искренне недоумевал, наблюдая, как целенаправленно все его анализаторы фокусировались на невысокой женской фигуре.       «Это теперь с каждой так будет?»       «Пристрелите меня!»       Но что обескураживало детектива не меньше – так это сама Эм. Когда Валентайн затрагивал моменты из воспоминаний Ника, она реагировала так, будто понимает, о чём речь. Обсуждала с ним некоторые произведения, будто сама их читала или видела. Не смотря на довольно молодой возраст, Эм говорила и вела себя, будто довоенный гуль. И это сбивало с толка. Детектив мог допустить, что её вырастили в Институте, как тепличное растение, судя по весьма широкому кругозору, но другие стороны женщины чётко указывали на жизнь в Содружестве. Например, шрам на лодыжке явно от укуса кротокрыса.       А ещё его база данных упорно вела в заблокированные отделы памяти. На каждый взгляд, на мимолётную улыбку, на движение рук или поворот головы Валентайн смотрел, будто уже видел. Будто они провели вот так, сидя рядом, много времени. Будто он знает очень хорошо, каковы на вкус её губы…       — Мистер Валентайн?       Ник сморгнул странное наваждение, понимая, что просто молча уставился на женщину. Эм выглядела немного смущённо, комкала подол платья.       — Прошу прощения, я… кхм, просто задумался. О чём вы говорили?       — Я хотела предупредить, что скоро начнётся перевод сотрудников на другие проекты и демонтаж аппаратной. Это будет не быстрый процесс, но всё же не удивляйтесь.       — Спасибо, что рассказали, — кивнул синт, действительно замечая, что за стеклом на одного учёного стало меньше. По крайней мере, на счёт этого не надо голову ломать.       Тяжело было поддерживать темы для разговоров, не имея новых событий, чтобы их обсудить. Иногда Ник просто молча сидел, пока Эм читала рядом, или вместе пересматривали бессвязные обрывки роликов, что крутили ему ранее учёные, и пытались угадать, что в них к чему. Пару раз играли в настольную игру «Радиус взрыва», но отчего-то особого настроения не чувствовалось и поэтому это дело бросили.       Тяжелее всего приходилось из-за запрета на сигареты. Несмотря на то, что у синта не могло развиться зависимости, привычка из коренной памяти никуда не делась, и Валентайна периодически разбивало сильное желание покурить.       — Наберитесь терпения, — успокаивала его Эм. – Проект близок к завершению. Скоро вы вернётесь к своей привычной жизни.       — Сомневаюсь, — более раздражённо, чем хотел бы, ответил Ник. – Жители Даймонд-Сити долго притирались ко мне, как к синту. Теперь… не уверен, что смогу быстро вернуться к работе. Я выгляжу иначе, и этого многие не поймут. Не удивлюсь, если вновь в шпионы запишут.       — Вы… хотели бы взглянуть на себя? – тихо и неожиданно виновато спросила Эм.       Пожалуй, да, хотел. И не хотел в то же время. Он чувствовал себя собой на данный момент, пусть часть его воспоминаний и заблокирована. Изменится ли это, когда синт увидит себя?       Валентайн кивнул. Женщина встала из кресла, которое специально для сеансов принесли в комнату, и вышла. Отсутствовала совсем недолго, а когда вернулась, то протянула детективу небольшое зеркало, явно послевоенное, с потрескавшейся оправой, но старательно отполированное. Когда Ник брал его, заметил, что маленькие женские руки дрожат.       Из зеркала на него смотрел… не он. Точнее, не совсем он. Институт использовал ту же матрицу, что и у всех синтов второго поколения, так что черты лица совсем не поменялись. Только смотрелось оно иначе из-за другого покрытия. Волосы короткие, тёмные, в небольшом беспорядке, что ожидаемо – с лысой головой неоткуда взяться привычке причёсываться. Глаза… странные. Карие с зеленцой, но сквозь радужку явно пробивался типичный синтовский жёлтый разомкнутый круг. Это делало их… инородными, чуть подсвеченными, и в итоге такого цвета, будто нефрит в янтаре.       Он был абсолютно не похож на свой прототип, детектива из прошлого.       — И как? – осторожно поинтересовалась Эм.       — Ну, теперь и посвататься не стыдно, — заключил Валентайн, и женщина засмеялась, неожиданно краснея. Это выглядело…       «Мило…»       Ник протянул ей зеркало, хмурясь, и понимая, что всё гораздо сложней, чем казалось на первый взгляд. Одно дело, когда на определённые маркеры срабатывает программа, но совсем другое, когда эти мысли появляются у самого синта.       «Кто же она такая?»       — Так в какой момент проект можно считать завершённым? – спросил детектив, сменив тему. – Я просто очнусь на мусорной куче, как в прошлый раз?       — Нет! – взволнованно откликнулась Эм, и сама смутилась своей пылкости. – Нет, конечно… Проект подойдёт к концу, когда… с ваших воспоминаний спадёт блок.       — Неожиданно. Я думал, вы будете отрицать тот факт, что на мне стоит ограничитель.       — Вы просто не спрашивали, — женщина дёрнула плечами.       — То есть, вы ответите на любой мой вопрос? – усомнился Ник.       — Отвечу, — Эм совершенно честно заглянула детективу в глаза. – Если вы спросите о том, о чём я пока не могу говорить, я об этом скажу прямо.       Валентайн почувствовал себя странно из-за этого. Его подмывало обрушить на неё весь ворох вопросов, что скопился у него за время экспериментов. Но в то же время, он не хотел знать. Потому что существовала причина, по которой воспоминания об этой женщине заблокировали. И синт не был уверен, что не пожалеет об этом, когда узнает.       — Почему вы здесь, Эм? – после довольно продолжительного молчания спросил Ник. – Вы не рядовой сотрудник, это и слепому ясно. Так почему этот проект? Почему именно вы приходите ко мне в комнату?       На мгновение на лице женщины появилось совершенно несчастное выражение, но только лишь на миг, и детектив подумал, что ему показалось.       — Я… хочу спасти своего любимого, — на этих словах внутри синтетического тела что-то дрогнуло. – Я уже потеряла однажды самых близких и дорогих мне людей. Не думаю, что способна вынести подобное ещё раз. Я… просто не смогу... жить без него. И это не преувеличение.       Женщина посмотрела на Валентайна долгим печальным взглядом, и тихо добавила:       — Я сделала нечто ужасное, чтобы спасти его. Он… никогда меня не простит, но… Он будет жив и здоров, и мой поступок сделает его сильнее. Поэтому… не важно, как я буду далеко, не важно, как буду страдать. Потому что… я люблю его больше жизни, и мой любимый будет жив.       Всё внутри кричало о том, что её необходимо успокоить, что нужно прямо сейчас прижать хрупкую женщину к себе, защитить, оградить от всего, что причиняет ей боль. А ведь детектив не умел успокаивать людей. Таким сильным было это желание, что Ник встал со стула и отошёл к дальней стене, пытаясь совладать с бушующими чувствами, подбиваемыми системой.       — Я, пожалуй, пойду, — засобиралась Эм, и Валентайн едва пресёк собственную попытку её остановить.       — Увидимся, — вместо этого привычно кивнул мужчина.       Но у двери женщина замерла. Она постояла некоторое время, а затем нерешительно обернулась.       — Мистер Валентайн… у меня к вам просьба, — голос её дрогнул.       — Какая?       — Есть определённые условия для того, чтобы спала блокировка памяти. К сожалению, я не могу вам о них рассказать, да и это не поможет, если просто услышать. Но… когда блокировка падёт… перейдите в режим покоя.       — Почему?       Просьба была странной, но синт чувствовал, что на это есть своя причина. Эм сжала губы.       — Когда вам станет доступна вся память, информация в один момент наполнит ваш мозг, перегружая процессор. И среди этих данных… есть такие, которые могут навредить вам физически. Поэтому обещайте, что независимо от того, что вы вспомните, вы ляжете спать и обработаете всю информацию спокойно. Пообещайте мне.       Эм взглянула на Валентайна глазами, полными отчаяния, и он не смог ей отказать.       — Обещаю.       После этого разговора их взаимодействие вернулось к тому, каким оно было: местами неловкое общение, иногда молчаливое времяпрепровождение, короткие и долгие взгляды. Персонал в какой-то момент начал «таять» на глазах. Аппаратные башни разбирали одну за другой. Часто это были рабочие синты, глядящие на мир своим пустым безжизненным взглядом, что упорно напоминало о классических зомби.       — Что ж, — заговорила однажды женщина-учёный, — было приятно работать с вами, мистер Валентайн. Пожалуй, я почерпнула многое из общения с вами, пусть оно и было официальным. Это прозвучит неожиданно, но я искренне желаю вам успехов в ваших начинаниях. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.       — Аналогично, милая леди, лица которой я не имел удовольствия видеть, — ответил Ник дружелюбней, чем мог от себя ожидать.       Женщина смешливо фыркнула и, кивнув на прощанье, ушла. За пультом остался один человек, очевидно, завершающий оставшиеся процессы. А затем ушёл и он. Всю электронику демонтировали и вынесли. Разобрали внешние стены, сделав из прозрачной звукоизолированной стены огромное обзорное окно. А за ним Валентайн увидел океан, лодочный домик, руины Бостона через залив Массачусетс, и форт Индепенденс с гордо развивающимся над ним флагом минитменов.       Всё это время он был здесь, в Содружестве.       Не ожидая больше ни минуты, Валентайн бросился к двери, отворяя её и замирая в проходе. На все органы чувств обрушилась информационная волна. Звуки, запахи, свет, цвета, ощущения от ветра и тепла. Стоял самый разгар лета. Но он уже привык к бесконечной фоновой обработке, только глаза скорректировали светочувствительность анализаторов. Высокая зелёная трава щекотала босые ступни, пока синт не спеша брёл в сторону от белого ящика, в котором находился взаперти круглые сутки.       С океана дул мягкий солёный ветер. Солнечный свет пробивался через кроны высоких деревьев, выкладывая на подлеске причудливую мозаику бликов. Сочные фиолетовые цветы распространяли пьянящий сладковато-землистый запах, покачиваясь на тонких стеблях. Волны набегали на песчаное побережье, принося с собой сор и ракушки. Сквозь прозрачную гладь виднелись заросли красных, словно кровь, водорослей, между которыми сновали редкие рыбы. Вдалеке плыли тяжёлые белоснежные облака, на фоне которых парили чайки. Тёплая волна накатила на берег, щекоча кожу мелким песком и намочив штанины. Ник стоял здесь, просто глядя вдаль, погрузившись в новые ощущения.       Он не знал, сколько прошло времени, но в какой-то момент его слух уловил далёкое тарахтение и несколько коротких выстрелов. Детектив шёл по направлению звука не так долго, и, преодолев неглубокий овраг с застоявшейся водой и камышом, обнаружил побережье другой стороны, судя по всему, небольшого острова. Вдоль него стояли деревянные вышки с крупнокалиберными турелями. Чуть поодаль на отмели виднелся расколовшийся покрытый ракушками панцирь болотника.       Ветер донёс смолянистый запах деревьев, цветов и готовящейся пищи. Валентайн пошёл по следу вглубь острова. На небольшой опушке, поросшей густым ароматным разнотравьем, стояла собранная из нескольких трейлеров постройка. Под аккомпанемент ветра шуршала хорошо смазанная вентиляция. Из выведенной через крышу трубы шёл пар, распространяющий над островом соблазнительные ароматы. Рядом разбит небольшой сад с высаженными там овощами, чуть в отдалении тянул свои ветви с плодами к земле пышный куст мутафрукта.       Дверь была не заперта и открылась почти бесшумно. Обстановка внутри напомнила Нику о времени до войны – интерьер будто с обложки журнала по модному обустройству жилища. Со скидкой на прошедшее время, естественно. У самого входа располагалась гостиная, у дальней стены кухня, а за боковыми проходами, очевидно, спальня или уборная.       У плиты стояла невысокая женщина в бирюзовом платье с разодранным застиранным подолом. На руках кожаные клёпанные наручи, на ногах высокие сапоги с наколенниками. На бёдрах тактический пояс с пистолетом в кобуре. Из-под подола выглядывает кончик ножа под подвязкой. А поверх всего этого великолепия фартук в розовый цветочек.       Женщина что-то увлечённо готовила, напевая незамысловатую мелодию. Добавляя то одно, то другое, она порхала по кухне, будто никогда не было войны. И эта картина казалась такой привычной и домашней, что Валентайн просто тихо прошёл дальше и сел за обеденный стол, наблюдая за Эм. А рядом стояла пепельница и целая пачка сигарет.       Ник точно знал, что Эм не курит.       Она повернулась в одно мгновение и её лицо озарилось такой восхитительной счастливой улыбкой при виде детектива за столом, что внутри синта всё замерло. Он не мог ошибаться. У него не было доказательств, но всё в нём вплоть до последнего кусочка кода просто кричало, что Ник Валентайн любит эту женщину. И он был готов долго извиняться за недопонимание…       Встал решительно и в пару размашистых шагов приблизился к Эм. Без предисловий сгрёб её в охапку, припадая к губам с жадностью утопающего, что хватается за последнюю соломинку. Её запах делал голову дурной, вытравлял всякую мысль. Мягкое податливое тело сводило с ума, доверчиво прижимающееся к нему безо всякого сопротивления. А когда она застонала…       — Стой… Ник…, — выдохнула ему в рот женщина. – Ах!.. Ник…       — Моника…       Снятие блокировки… 25%       Снятие блокировки… 50%       Снятие блокировки… 75%       Снятие блокировки… успешно       Внимание! Блокировка снята.       Голову разбила такая боль, что Валентайн не сдержал крика, заваливаясь на бок. Женщина среагировала молниеносно, ныряя синту под руку и обхватывая его за талию. Практически волоком дотащила его через боковой проход до кровати, и скинула туда.       Внимание! Перегрузка центрального процессора.       Требуется перераспределение мощностей.       Внимание! Перегрузка…       Ничего перед собой не различая, детектив только издавал странные хрипы, закатывая глаза, в которых мелькали ослепительные вспышки, будто что-то где-то закоротило.       — Переходи в режим покоя!       Звуки размывались за оглушительным звоном и сигнализирующей системой.       — Ник! – его тряхнуло и это помогло сфокусироваться на перепуганном лице над собой. – Ты обещал! Засыпай немедленно!       «Верно. Я обещал».       Начавшийся процесс погружения в режим покоя поглотил все звуки и фантомную боль, и обеспокоенное лицо любимой.       Он будто сидел в непроглядно тёмном кинотеатре и смотрел фильм с собой в главной роли. На каждое слово, жест, чувство грусти или радости тело словно поддакивало: «Да-да, это было, и это тоже, я помню». Система залезала в базу данных, доставая доказательства и размахивая ими у него перед носом, точно расторопная секретарша, что подаёт улики по первому запросу. О том, как его вызволила из плена Выжившая из Убежища 111. Как её смех совершенно очаровал его. Как она заняла его мысли целиком и полностью. Нашла его брата. Сделала столько невероятного для Содружества, что детектив не переставал удивляться, что всё это смог осилить один человек. Впопыхах назначенный совершенно потрясающий генерал минитменов.       О том, как до нелепого сильно любили друг друга машина и человек. Как возлюбленная оставила его позади. Ушла, а затем и вовсе умерла. И вот она снова перед ним. Его самое страстное наваждение и самый страшный ночной кошмар. То ли призрак, то ли человек, то ли нечто иное…              Моника была напугана, и этот страх уступал разве только тому, что был за похищенного ребёнка. Ник спал в её кровати уже как целые сутки. Женщина не могла заставить себя отойти от него ни на шаг, сидя в кресле рядом. Ей впору уже писать его портрет по памяти – так изучила каждую чёрточку, каждый изгиб. И за то, что она никак не насмотрится на любимого мужчину в его новом обличье, Моника чувствовала жгучий стыд. Она любила прежнего Валентайна без памяти, но необходимость перенести его разум в более совершенное тело была критической для его дальнейшего существования.       Она не могла потерять его. Не имела права. Свой смысл жизни в этом мире. Женщина подпустила его так близко к себе, как никого и никогда до этого, и ни разу не пожалела об этом. Ник стоил того, чтобы за него бороться даже с самим Институтом.       Моника всегда шла на уступки, всегда понимала окружающих и входила в их положение, если могла помочь — помогала. Женщина должна быть покладистой, скромной, элегантной, уметь поддержать беседу и промолчать в нужный момент. Так её воспитывали. Так было нужно, чтобы жить комфортно в том мире, что обрёк сам себя на уничтожение в ядерном огне.       Но сейчас она позволила себе столько эгоизма и жадности, что становилось противно от себя самой. Она не спросила детектива, хочет ли он вообще продолжать своё существование. Вырвала его из привычного окружения и далеко не факт, что он когда-либо сможет вернуться обратно к своей повседневной жизни. Как его близкие отнесутся к новой внешности синта?       Ей было всё равно. Она готова была спасти его любой ценой.       Любой.       На едва уловимое движение Моника вся подобралась, не моргая уставившись на такое любимое и знакомо-незнакомое лицо. Веки с длинными тёмными ресницами дрогнули, и Ник открыл глаза. Несколько мгновений он анализировал окружение и, очевидно, синхронизировал хронометр. Они говорили, что так может быть. А затем взгляд его безошибочно скакнул на женщину, и лицо детектива стало таким суровым, что внутренности скрутило от тревожного спазма.       Мужчина сел на постели, непрерывно глядя на Выжившую.       — Объяснись сейчас же, — он выглядел обманчиво спокойным, но в его тоне звенела сталь.       Горло предательски сдавило и вырвался только какой-то непонятный сип.       — Я не буду просить у тебя прощения за то, что сделала, — ломающимся голосом ответила Моника.       — Я и не собираюсь тебя прощать, — жёстко бросил Валентайн, и тише добавил: — По крайней мере, не сейчас.       — Твоё тело уже практически не функционировало, — хлюпнула носом женщина. – Страх потерять тебя лишал меня рассудка. Я не могла… поступить иначе. Я…       Она держалась все эти долгие годы, но сейчас уже не хватало сил, и слёзы побежали по щекам. Как-то так вышло, что она рыдала только в его присутствии. Вряд ли кто-то в Содружестве мог сказать, что хоть раз видел её слёзы. Кто-то, кроме Ника.       Валентайн позволил ей прореветья от души, сжимая кулаки, чтобы удержаться от утешения. Вернувшиеся воспоминания всё ещё сбивали с толка, но он держал себя в руках, потому что понимал… что сам поступил бы так же, окажись Моника на грани жизни и смерти. Неприятно уколола совесть детектива, но синт неожиданно быстро признался сам себе, что пожертвовал бы чем угодно ради этой женщины. Поэтому терпеливо ждал, пока она успокоится и сможет внятно говорить.       С её стороны было нечестно говорить те слова Нику, зная, что к нему вернётся память, ведь теперь он не мог злиться на неё. Моника это понимала. Понимала, и ничего не могла поделать со слепой надеждой, что однажды он всё-таки простит её, хотя сама себя она бы не смогла простить никогда. Но оправдание всему… было одно, и все аргументы разбивались о него.       — Всё, — сипло обронила женщина, утирая щёки, — я успокоилась…       — Я слушаю, — обманчиво равнодушно откликнулся Валентайн.       Шумно вздохнув, Моника начала свой рассказ, комкая откровенно дрожащими руками подол потрёпанного платья.       Ник со своей стороны не мог видеть сколь серьёзным неполадкам было подвержено его тело. Периодические подвисания, скрипы креплений и провалы в памяти являлись лишь небольшой их долей. Его с братом создали, буквально, «на коленке», ведь целью исследований Института было формирование личности у синтов, а не совершенство конструкции. Отсюда и выливались все эти проблемы. Атомные пустоши, травмы, пылевые и радиоактивные бури, отсутствие должного ухода – всё это не облегчало эксплуатацию. Да ещё и Валентайн принялся путешествовать по не самым безопасным местам с Выжившей, что усугубило его состояние. Особенно отчётливо это бросилось в глаза, когда Моника ненадолго рассталась с детективом и увидела в Институте других синтов разных поколений. Тогда же и появилась идея обновления Ника, ограничиваясь пока только подбором новых комплектующих.       Она пообщалась со Стурджесом, который занимался обслуживанием Валентайна, с техниками Института, а потом и с Фарадэем – и пришла к выводу, что просто поменять детали не вариант. Это бы лишь немного продлило срок эксплуатации, но и только, породив к тому же проблемы из-за конфликта между поколениями технологий. В то же время контакт с учёными не прошёл мимо внимания Шона, и спустя некоторое время он связался с матерью с желанием помочь. Всем участникам было совершенно очевидно, что это – очередной эксперимент, но Монику всё устраивало, пока вело к необходимому результату. Одним из требований Отца была изоляция генерала от социума Содружества. Ясно, как день, что он не терял надежду переманить её в Институт, но раз так женщина могла получить то, что ей необходимо... Пусть.       — Я много училась, чтобы разобраться в том, как работают синты, — Выжившая говорила тихо и не поднимала взгляд на Валентайна. – Теперь я смогу провести небольшой экстренный ремонт, если это будет необходимо… И… В общем, я…       Она замолчала и её лицо выглядело совершенно несчастным. Некоторое время стояла тишина, в которой не было слышно даже дыхания.       — Ты упоминала, что «сделала нечто ужасное», чтобы спасти меня, — подал голос Ник, и Моника при этом едва заметно вздрогнула. – Что именно?       — Я… жила… «ку»…, — просипела женщина, совсем сжимаясь под взглядом детектива.       — Что?       — Я… уничтожила «Подземку»…       Валентайн аж подскочил с постели.       — Что ты сделала?!       Женщина тоже встала и, откровенно дрожа, отступила на шаг.       — Они… потребовали моего вклада во благо Института и… это было условием твоей пересборки… Я пыталась вести переговоры, но… Шон не уступил, и… они уже начали подготовку…       — Так ты просто вырезала целую организацию? Уж не думала же ты, что я приму это?!       — Совсем не «просто»! – Её глаза вновь заблестели. – Я не рассчитывала на то, что ты простишь меня за это. И не прошу прощения. Но я не могла поступить иначе! Если бы была альтернатива, думаешь, я бы не ухватилась за неё? Они не оставили мне выбора!..       — Ложь! «Не оставили выбора»… Поубивать кучу народа, чтобы собрать себе секс-игрушку – это не выбор!       Щёки Моники вспыхнули, а из глаз хлынули слёзы.       — Что ты такое говоришь?.. Да как ты можешь… Я же… так тебя люблю. Ты представить не можешь, как сильно…       Игнорировать сигнализирующие системы уже не оставалось сил и Ник, в пылу разворачивающейся драмы, согласился на всё.       — Так сильно, — хриплым голосом обронил мужчина, — что отвергла то, чем я был, и переделала так, как тебе было нужно. Что ж, вот он я – твоя игрушка.       Женщина рыдала, позволяя синту приблизиться и начать бесцеремонно целовать своё лицо и губы. Тонкие белые одежды не скрывали его возбуждения, и Моника задыхалась от этой близости, сокрушаясь, что не догадалась о скрытых мотивах Института. Они просто не могли организовать подобное бескорыстно, наплели ей про кроссплатформенность, а на самом деле целью был эксперимент иного толка. Она ничего не знала. И теперь только и оставалось, что принять последствия своих решений.       Её нежный и ласковый Ник, что трепетно и аккуратно прикасался к ней металлическим остовом правой руки остался где-то там, в старом теле. Потому что нынешний детектив не смотрел ей в глаза, отдавшись на откуп неизвестной системе, целовал так жёстко и жадно, будто готов был и вовсе съесть податливую женщину. Моника только всхлипывала, пока мужчина сдёргивал с неё пояс и наручи. Подхватил её под коленями и опрокинул на кровать, наваливаясь сверху, протискиваясь между бледными ногами и задирая потрёпанный подол платья. Жаркие поцелуи в шею закончились страстным укусом в ключицу, который оказался неожиданно болезненным, и Выжившая не сдержала стона. Длинные пальцы синта зацепились за подвязки, с силой развели ноги женщины шире в стороны, и она отчётливо ощутила, как в промежность упирается внушительный «тестовый» прибор. Но генерал только плотнее сжала губы, не давая вырваться рыданиям. Она не считала, что имеет право останавливать возлюбленного. И сожалеть она тоже не станет…       Валентайн навалился всем весом и замер, тяжело дыша в раскрасневшуюся от поцелуев шею женщины.       — Почему ты не сопротивляешься? – его голос прозвучал хрипло, надломлено и совершенно несчастно. Моника нерешительно обняла непривычно горячее тело детектива, прижимаясь к нему.       — Потому что я люблю тебя, Ник, — просипела она, всхлипывая. – Люблю тебя больше жизни… и никогда не оттолкну...       Почувствовала, как дрожит спина синта, как отчаянно его руки обвивают её тело. Покрывала сильную шею влажными поцелуями, зарываясь пальцами в короткие тёмные волосы и нашёптывая слова любви, роняя солёные слёзы. Валентайн тёрся о вожделенную женщину, впиваясь жалящими ласками в многострадальную шею. Моника понимала, что после этой сцены один из них должен уйти, чтобы другой успокоился, поэтому жадно обнимала Ника, вдыхая незнакомый запах разогретой на солнце древесины, что исходил от кожи мужчины, запоминая каждое мгновение перед расставанием.       Выжившая почувствовала только, как детектив вздрогнул и прижался к ней сильнее, и между ног стало влажно. Любовники лежали неподвижно ещё некоторое время, а затем синт поднялся, выпуская из своего хвата женщину и несколько недоуменно глядя на то, что натворил.       А потом просто встал и ушёл.       Моника позволила себе ещё немного поплакать, но по какой-то причине слёзы просто отказывались течь наедине с самой собой. Она тут же нашла целый ворох срочных дел, из-за которых нечего тут сырость разводить, и вообще пора уже возвращаться к активной деятельности в Содружестве.       Женщина приводила себя в порядок и размышляла, как же объясниться с друзьями и соратниками. Пайпер уж точно начнёт выпытывать, что да как. И стоит ли вновь претендовать на звание генерала минитменов, ведь это ей в глаза плакали, что без неё никак, но, как оказалось, когда Моники не стало, ничего особо и не изменилось. Жили, как жили, и разницы особо не заметили.       Она думала о том, что Престон будет сильно в ней разочарован. Что Кюри замучает своей заботой и причитаниями. Что Стронг не простит ей этот внезапный уход. Что друзья больше не взглянут на неё прежними глазами, радостными, а иногда восхищёнными.       Она никому ничего не сказала, потому что решила, что они не поймут, что не примут её мотивы. Она и сама предала их доверие, бросив без ответов почти на четыре года. Как сильно они изменились? И как много мирных жителей погибло в то время, как ранее Моника поспешила бы им на помощь?       Выжившая лишь надеялась, что с ролью генерала она справилась достаточно, чтобы минитмены «встали на ноги» и были в состоянии оказать любую помощь нуждающимся.       Женщина собирала вещи и морально готовилась получить любые ответы на все свои вопросы. В конце концов, она пошла на всё это сознательно, и теперь осталось принять последствия своих действий.