Соприкосновение

Фонарь окатил улицу светом в последний раз, оставляя стоять подростка в кромешной тьме. Юноша вздохнул. Если он сейчас, усомнившись в самом дорогом человеке, просто постарается делать вид, что ничего не произошло, то рано или поздно сорвется. И уже не будет никогда доверять Куджо. Нориаки вскинул резко взгляд, не на шутку пугаясь, когда фонари у лечебницы, реагирующие на движения, загорелись. А ведь он от входа ещё шагах в двадцати. Знакомая фигура вышла из здания, привлекая внимание. Сердце екнуло. Безрадостные мысли начинали потихоньку душить. Юноша не мог и пальцем пошевелить, а глаза застилала мутная пелена. Куджо вышел из больницы, держа сигарету в губах и ища в карманах что-то. Вероятно, зажигалку. Фонарь над рыжеволосым снова замигал, всё-таки стараясь озарить пару метров своим светом. Джотаро поднял взгляд, теперь уже точно заметив Какёина, стоящего в оцепенении, сам замерев на месте. Фонарь снова потух, омрачая силуэт рыжеволосого. «Жуткая сцена, должно быть», — подумал про себя бледнолицый. Потому что ему было жутко. Брюнет вышел из состояния шока первым, уверенно шагая по направлению к своему парню. Какёин дернулся, отходя на пару шагов назад, желая сейчас только одного: оказаться у себя дома. Подальше от этих интриг. Обидно. Всепоглощающе. Почему у них ничего не ладится? Как они допустили это?       — Давай только без сцен, — Куджо стоял прямо напротив, запах парфюма щекотнул нос бледнолицего. Все это было возмутительным. Юноша резким движением повернулся спиной к ДжоДжо, молча стараясь уйти. Надеясь, что брюнет останавливать не станет. Разве уже не все ясно? Зачем это всё? Какёин понимал, что не знает, как правильно отреагировать в этой ситуации. Слушать? Снова дать навешать себе лапши на уши?       — Сбегаешь? — Джотаро шёл след в след, не трогая рыжеволосого, но стараясь остановить фразами, — возьми себя в руки и хотя бы раз поговори нормально со мной, — упор на слово «нормально». Это уже выходило за все рамки. Нориаки остро среагировал, встав на месте и глубоко дыша. Он пытался говорить! Но с лжецами разговор всегда короткий.       — Я устал, мне надоели твои идиотские игры, — рыжеволосый боялся смотреть в лазурные глаза, страшился скорчиться от боли прямо здесь, лишаясь всякой чести, — ты хотел поразвлечься, найди кого-нибудь другого, если уже не нашёл. — Нориаки окатил взглядом лечебницу, намекая на Брандо.       — Ты невыносим, — Куджо убрал сигарету обратно, при этом рыжеволосый заметил, как пальцы брюнета едва заметно подрагивали. Волнуется? — Мне вообще есть смысл что-то говорить? — брюнет перешёл на повышенные тона, — или мои слова, как всегда, веса не имеют?       — Не пытайся выставить меня виноватым, — реакция Нориаки ждать не заставила, вот чего-чего, а он возлюбленного в последние разы не обманывал, с потрохами во всем сознавшись, — я спрашивал тебя, спрашивал не один раз! —  тоже перевёл на повышенный тон, — даже с доказательствами против тебя, я продолжал верить тебе, — бледнолицый старался лишний раз не жестикулировать, чтобы как можно меньше Джотаро видел его душевные метания, — но эта наша встреча здесь перебор, тебе не кажется?       — А я тебе каждый раз отвечал, — Куджо заговорил тише, но с каждым словом увереннее, — я мог не вмешиваться, но всё-таки сходил к Дио, чтобы разобраться во всем, — брюнет, судя по всему, раздражался с геометрической прогрессией, — так что включай свою дурную голову хоть иногда. Задел за больное Нориаки. Запахло дело керосином. Вынудил он его, конечно! Куджо нельзя вынудить, возможно ли, что брюнет просто ищет лазейки для отхода? Но зачем? Зачем такому статному и популярному парню лгать, а затем оправдываться? Зачем продолжать игру, если победителя не будет?       — Я всегда был глупцом в твоих глазах, — Нориаки оставил позади кафе, где должна была находиться сейчас Мэй, замечая, что девушки на том месте не было, — и так было с самого начала! — Какёин смотрел себе под ноги, не находя за что ещё зацепить взгляд, — на что я вообще надеялся? Что ты вдруг остепенишься? Ради меня?! — горький смешок.       — Ты это специально делаешь? — ДжоДжо шёл опасно близко, краем глаза Нориаки то и дело видел его чёрные ботинки, ступающие без разбора по дороге, — выдергиваешь слова из контекста. Джотаро всё ещё хочет переложить всю вину на него? Каким он был глупцом, раз многого не замечал раньше! Хотя где-то в глубине сердца подросток ощущал недоверие к собственным теориям заговора, касательно возлюбленного. Мозг тоже намекал, что что-то не клеится, что-то не ладится, творится что-то несопоставимое, с чем только предстоит разобраться, а не кидаться обидными фразами в ответ. Но это все находилось на краю сознания, а его самого заполняли слишком разные эмоции, в большинстве своём — обида и нарастающая злость. Не было какого-то рычага, потянув за который, можно было бы остановиться в своих громких высказываниях.       — Я думал, — Какёин не унимался, входя в состояние какого-то безумия, шепча себе под нос, но достаточно громко, чтобы Джотаро мог услышать, — … я думал, что ты любишь меня, а ты… Джотаро молчал. И это молчание стало ответом для Нориаки. Да что бы сейчас это изменило? Ничего! Надо же было ему так ошибаться. Звук приближающихся шагов по хрустящему снегу прервал их перепалку. Мэрайя догоняла парней, слегка запыхаясь.       — Не ожидала, что с нами будет Куджо, — девушка улыбнулась другу, — вы же не оставили бы меня в том кафе, а? — подруга явно не понимала всей ситуации, шутя.       — Какёин, — Куджо не обращал внимания на Мэй, немного смутив этим её.       — Хватит, ДжоДжо, — рыжеволосый прикусил губу до крови, сдерживаясь. Если Куджо начнёт говорить, а слова подбирать брюнет умеет, то он снова поверит. Надо перевести дух. Вся боль, бьющая ключом в сердце, отдавалась теперь яростью, направленную на возлюбленного, — иди домой.       — Нори… — Мэрайя осталась стоять на месте, — кто же так поступает? — будто хотела начать отчитывать. Джотаро взглянул на девушку: настолько жестко, что та сжалась в комочек. Нориаки же был рад, что сейчас в этот промежуток времени народу поблизости не было. Не любил он создавать шум на людях. Но лучше были бы они, все эти безымянные незнакомые лица, чем подруга в свидетелях такой ссоры.       — Если мы не поговорим об этом сейчас, то смысла выяснять это потом я не вижу, — Куджо как-будто угрожал расставанием, что ещё больше вывело Нориаки из строя. Может быть, он сейчас себя накрутил до состояния, в котором абсолютно все кажется враждебным.       — А я не буду выяснять это здесь и сейчас, — рыжеволосый начинал звереть, казалось, что ДжоДжо специально не хочет оттягивать разговор, так как потом Нориаки может взяться за голову и не слушать, что говорит сердце. А сердце кричало не рубить с плеча, — поэтому просто иди домой. Рядом прокатилась машина, совсем близко к Куджо, заставляя отойти того на бордюр. Мимо проезжающего транспорта почти не было, только редкие машины давали опомниться, что они идут практически по проезжей части. Какёин оглядывался попеременно на затихшую подругу. Она не должна за этим наблюдать.       — Тогда пойдём к тебе, — не переставал настаивать Куджо, словно читая мысли. Нориаки зажмурил глаза, понимая, что не может сейчас думать. Боль, обида, любовь, ненависть, обломки собственных чувств — выхода этому не было. Накопилось до самых краев сознания, переполняя и вгоняя в состояние, близкое к сумасшествию.       — Чего же тебе вдруг приспичило поговорить, — юноша сжал пальцы в кулак, занося его для удара, разворачиваясь корпусом, — когда говорить уже не о чем. Джотаро не блокировал удар, принимая, даже не покачавшись.       — Фальшивишь, — брюнет несколько раз заморгал, видимо, всё-таки удар неслабо прошёлся по скуловой кости, — ты сам отпускаешь мою руку, — удар от Нориаки пришёлся теперь по рёбрам, сбивая дыхание у темноволосого, заставляя тело на этот раз покачнуться, — вместо того, чтобы сжать. Про наличие Мэрайи за спиной Какёин попросту забыл, остановив все свое внимание на центре его вселенной, вымещая все накопившееся за эти несколько недель. Пошёл снег. Рыжеволосый чувствовал, как щеки становятся влажными. И тёплыми. Возможно ли такое от снега? Сморгнув горячую влагу с глаз, Нориаки снова занёс кулак, заряженный противоречивыми эмоциями, впечатав его в грудную клетку Куджо.       — Хватит строить из себя героя, — Нориаки знал точно, что этот удар пришёлся болезненнее, чем остальные. Но Куджо лишь снова слегка пошатнулся. Бить человека, который не оказывает никакого сопротивления — так низко. Настолько, что Какёин ощутил, как сводит в спазме собственную челюсть от переполняющей обиды и злобы.       — Я не стану делать то, что ты хочешь, — Джотаро смотрел на него так снисходительно, очевидно, не видя в нём противника, несмотря ни на что. А ведь ещё вчера готов был… выбить из него всё дерьмо? Хах. Что же изменилось? Бледнолицый ещё больше завелся от этой фразы. Как ужаленный зверь, нанося поток сильных ударов: бесцельных, попадая в места, в которые только мог попасть, абсолютно неразборчиво. Из носа брюнета стекала кровь, пачкая собой вещи.       — Перестаньте, — дрожащим голосом девушка обратилась к друзьям, неверя собственным глазам, очевидно, совсем не зная, как вести себя в такой ситуации, — пожалуйста, остановись, — с мольбой продолжила она, на подкашивающихся ногах подходя к Нориаки. В любое другое время подруга бы сама бросилась их разнимать, но что-то ей будто бы не давало проявить себя, — я прошу. Слова девушки пронеслись мимо ушей Нориаки. А вот, что бы ни сказал сейчас Джотаро — будет ли это иметь смысл? Он не смог слепо доверять. Оказался прав в своих бесовских предположениях. Любые оправдания со стороны возлюбленного все равно будут казаться неправдой, враньем. А он будет чувствовать себя игрушкой. Очередной яростный удар, после которого Куджо заключает Нориаки в крепкие объятия, вжимая в своё тело почти до хруста. Бледнолицый вырывается, вертится, сопротивляется. Это ещё что за отчаянный шаг?       — Прости меня, — Джотаро зарылся носом в рыжие волосы, местами становившиеся багряными, — мне следовало разобраться во всем этом намного раньше, — Куджо, очевидно, заметил, как подросток затих, вслушиваясь только для того, чтобы потом возражать, но брюнет всё равно продолжил, — но не обвиняй меня в том, чего я не делал. Ладони Джотаро крепко прижимали, что не выпутаться даже с применением грубой физической силы. Бесполезно пытаться. Какёин закрыл глаза, чувствуя, как обида потихоньку сходит на нет. Как можно одним спокойным тоном, одной фразой заставить его начать приходить в себя? Сожалеть о всем сделанном? Когда он стал действовать сгоряча снова и снова? И это чувство не то, чтобы злость. Скорее, страх. Страх потерять, страх вновь оказаться в одиночестве. Почувствовав себя настолько любимым, теперь он не мог не бояться потерять. Однако, страх всё равно писан недоверием. Возможно, это всегда были только страхи. Все эти размышления толкали его на мысль, что он невольно уже прощал Куджо. Чувствовал, что не в его силах разорвать эти отношения, действительно ничего не выяснив и не считаясь с любимым. Но по-прежнему было…       — Больно, — тихо, но уверенно произнес Нориаки, вслушиваясь в сбивчивый ритм сердца Куджо, — ты делаешь мне больно всем, что бы ни говорил, — он попытался поднять голову, Джотаро ему позволил, ослабляя хватку, — как такое возможно? — глаза в глаза, как было много раз, но этот один из самых острых, — почему так больно, что мне хочется сказать… Что-то внутри оборвалось, последняя капля злости скатилась с израненного сердца, а с ней и последнее, завершающее:       — … Как сильно я ненавижу тебя, ДжоДжо, — рыжеволосый толкнул Куджо, несильно, попросту срывая последние остатки переживаний, но этого оказалось достаточно, чтобы столкнуть брюнета с бордюра на проезжую часть. На языке вертелось «Но люблю сильнее», он собирался озвучить, замечая движение и свет. Все произошло слишком быстро: душераздирающий женский крик, свет фар, ударивший по тёмно-серым глазам, бешеный рёв двигателя, движение машины, траектория которой очевидна. Можно ли осознать за пару секунд исход? Секунда. Страх сковал мышцы Какёина, всё ещё вытянутая рука тянулась, словно могла зацепить Куджо и вернуть того в исходное положение. Широко распахнутые лазурные глаза, понимающие и передающие знание. Нельзя успеть что-либо изменить. Поздно. Вторая секунда. Звук ударяющегося тела о капот, фигура возлюбленного перестаёт входить в поле зрения, как и машина.       — ДжоДжо! — Мэрайя кинулась в самую пучину, абсолютно наплевав на то, что ее может ожидать та же участь, пусть и от другой машины, — ДжоДжо… Водитель жмет на тормоза, ещё с десяток метров проезжая по слегка заледеневшей дороге. А Нориаки стоял. Просто стоял. Опасная ситуация возвратила календарный лист на тот самый день, в памяти всплыли все те ощущения. Страх. Кровь. Боль. Отчаяние. Крик. Подросток упал наземь, не чувствуя ног. Крик. Крики. Множество. А он на этот раз молчал. Толпа взволнованных людей, сбежавшихся на звук, оцепила собой всю видимость. А он и без того боялся смотреть. Слышались вскрики. «Водитель пьян и, похоже, уже без сознания, помогите вытащить из кабины», «Кто-нибудь видел, как это произошло?», «Звоните в скорую помощь! Тут ещё человек», «Девушка, вы знаете этого человека?» Жив ли он? Какёин начал задыхаться. Паника понемногу скрутила тело. В амбаре возлюбленный спас его, а он взамен…       — Неужели я… — губы сами прошептали в пустоту «убил тебя», судорогой свело горло, лишая воздуха. «Собственными руками». Нориаки физически ощущал, как с треском ломается его психика. Фоном слышались непрекращающиеся вскрики Мэрайи, мучительные рыдания девушки добавили ему уверенности, что сейчас там, на грязном асфальте, весь наверняка изодранный, лежит труп его любовника. Нориаки нащупал нож в потайном кармане, с трудом доставая наружу. С первого взгляда могло показаться, что он спятил. Но бледнолицый как раз не мог этого допустить. Он должен его увидеть. Даже такого. Это же его Джотаро. Он должен быть рядом. А не кто-либо другой. Если всё уже кончено… Ему не вынести этой утраты. Всё перестанет иметь смысл, а собственный жизненный цикл станет непосильной ношей. Нож нанёс несколько неглубоких увечий по руке. Какёин хотел почувствовать собственное тело. Чтобы оно прекратило неметь. Если и глупо, то другого выхода он все равно не видел. Больно. Боль — двигатель. Его личный. Как всегда. Рыжеволосый встал на ноги, слишком медленно, но пересекая дорогу. Туда. Туда, где лежит он. Любимый не может быть мёртв. Нет, это невозможно. Какёин растолкал нескольких людей, прорываясь сквозь них. Багровый, почти чёрный снег — первое, что бросилось в глаза. Две девушки: одна пытающаяся зажать глубокую рану на животе Куджо, а вторая — Мэй. Держит окровавленную голову Джотаро на своих коленях, что-то приободряющее бормоча, гладя дрожащими тонкими пальцами слипшиеся едва вьющиеся волосы, после которых под ногтями оставались алые капли. Какёин не знал, как дышать, смотря на кровавое месиво, медленно перемещая взгляд на голову ДжоДжо, точнее на слишком бледную кожу лица. Почти стеклянные глаза смотрели на распростертое небо, изредка закатываясь, но затем возвращаясь обратно.       — Он в сознании? — Нориаки спешно опустился, под обезумевший взгляд подруги, будто своим появлением одноклассник нанес ей сокрушительный удар. Тем не менее, она продолжала держать голову возлюбленного, стараясь говорить с Куджо успокаивающим тоном, абстрагируясь от окружающих. Кровавая субстанция стекала с уголков рта ДжоДжо, а неестественно выпирающая кость на ноге прорвала окончательно чёрную ткань на брюках, являя окровавленное острие сломанной кости. Какёин хотел отвернуться, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу, но не мог, созерцая весь ужас, развернувшийся в полной мере. Психика будто крошилась, рыжеволосый ощущал, что столько драматических событий за такой короткий промежуток на этот раз без следа не останутся. Но сейчас юноша не думал о себе, не думал о последствиях. Лишь бы выжил любимый человек. Мог вдохнуть спокойно воздух, а не судорожно хрипеть, захлебываясь собственной кровью. Какёин слабо сжал руку ДжоДжо, не зная, как дать понять ему, что он с ним. Он рядом. Все будет хорошо. Брюнет никак не среагировал, вероятно, этого даже не почувствовав из-за болевого шока. Послышался вой сирен. Скорая помощь и полиция. Повезло, что больница находилась рядом. Нориаки поднялся, помогая медикам разместить тело Джотаро на носилках. Он собирался как раз запрыгнуть в фургон, однако, сильный удар по голове заставил его притормозить. Мэрайя цепко схватила его за руку, выдергивая обратно и посмотрев на него взглядом, полным омерзения. Девушка вернулась к автомобилю скорой помощи, сама запрыгивая и оставляя одноклассника посреди дороги. Нориаки не успел подбежать, как она уже уехала. Набрав быстро номер такси, юноша заходил туда-сюда, нетерпеливо меряя шагами место. «А что ты ожидал?» Какёин был так счастлив, что Куджо жив. Пока что. Ведь возлюбленный должен жить. А он должен сейчас не падать духом. К нему подошел инспектор, спрашивая, как очевидца, о произошедшем. Нориаки рассказал, только сейчас понимая, что водитель несся со страшной скоростью слишком близко к ним, видимо, пьяный водитель не мог совладать с управлением ещё до столкновения с пешеходом. Как свидетель, он оказался не слишком значим, поэтому его отпустили, записывая все показания. Садясь в подъехавшее такси, Нориаки последний раз взглянул на место происшествия. Слишком много крови. Он знал, что так будет: его не пропустили дальше, чем было можно. Джотаро в реанимации. Теперь только ждать. Сколько? Минуты? Часы? Все равно, главное, чтобы был жив. В конце коридора сидела Мэрайя: ее, видимо, тоже не пропустили. Ведь она Джотаро, по сути, никто. Нориаки нетерпеливо пошёл по направлению к ней.       — Мэй, — юноша опустил робко ладони на подрагивающие плечи подруги. Сам факт, что возлюбленный после таких травм находился в сознании, уже было неплохо. Шансы есть. Какёин не давал себе впадать в отчаяние, ведь именно из-за этого он… Нет, Джотаро жив и будет жить. Твёрдо себе повторяя, Какёин крепче сжал пальцы на плече Мэй. Мэрайя скинула ладони одноклассника, скалясь и тяжело дыша. Тоже держалась из последних сил.       — Нет слов, — девушка смотрела практически немигающим взглядом на двери, ведущие в реанимацию. Осунувшееся от переживаний лицо постарело лет на пять, если не больше. Нориаки заградил собой видимость, чтобы её покрасневшие глаза, полные полопавшихся капилляров, могли отдохнуть. Только помогая сейчас кому-то, уделяя внимания и утешая, он мог отвлечься от бездны, сиплое дыхание которой слышал глубоко в душе. Где-то там же дюжина острых, стеклянных осколков. Но не он тут пострадавший. Не имеет никакого права жалеть себя. Чувство вины тоже он отсеял, и без того зная, что себе никогда не простит. Обо всем переживать в полной мере будет потом, когда опасность минует. Юноша заметил, как девушка подняла слегка голову. Он встретился с ней взглядом. Вряд ли на его лице сейчас отображается что-то, кроме скорбного постного белого лица, может быть, выглядит сейчас подросток даже хуже, чем одноклассница.       — Как ты можешь стоять здесь, передо мной, — Мэрайя не говорила обвиняюще, у этого голоса не было никаких эмоций, будто их выпотрошили, оставив пустоту взамен. Какёин понимал эти чувства, наверное, как никто другой. Ведь он пережил это дважды. И в этот раз всё было намного масштабнее.       — Я должен быть именно здесь, — Нориаки знал, что подруга его ненавидит. За ту сцену, за непрямое, но посягательство на жизнь Джотаро. Да, ему следовало послушать её еще тогда, перестать срывать на возлюбленном собственные страхи, прекратить. Ничего бы не было. Но теперь бессмысленно возвращаться к тому, чего не произошло, — ты не должна была все это видеть.       — Что ты скажешь его родителям? — девушка напомнила, почти специально, что родители ДжоДжо вот-вот подъедут, само собой, сначала обсудив положение дел с медперсоналом, но ожидать-то новостей им, наверное, придется всё равно вместе с ними, — сможешь посмотреть в их глаза, как сейчас в мои? — не праздное любопытство, не дружеское волнение за его состояние, а слова, брошенные с вызовом. Но не было сил, чтобы передать нужную интонацию. Нориаки вздрогнул от слов Мэй, как от пощечины.       — Я не могу уйти, — сильнее сжал зубы, почти по скрипа. Он натворил достаточно ошибок, во многом не был уверен, но абсолютно точно знал, что сейчас не имеет права быть где-то ещё, — обязан быть рядом. Ворвавшихся родителей Куджо сразу же отвела медсестра в кабинет, но и оттуда были слышны вскрики миссис Холли, всхлипы и рыдания. Собственные глаза обожгло, а сердце разваливалось на части. Что может быть ужаснее, чем любящие отец и мать, которым говорят такие страшные вещи, как почти смертельное состояние их единственного ребенка? Плохих новостей хоть больше и не поступало, но прямо сейчас врачи боролись за жизнь их сына, сам факт такого происшествия был слишком большим ударом. Холли и Садао остались дожидаться вестей в палате, чем несколько облегчили ношу Какёина. Действительно, смог ли он посмотреть в эти измученные глаза, не сознавшись, как на исповеди? Спустя несколько часов, человек в медицинском халате вышел из отделения срочной реанимации, сразу же проходя в палату к чете Куджо. По доносящимся непрекращающимся рыданиям миссис Холли было неясно, какие новости принес доктор. Кстати, именно он когда-то зашивал порез Какёину на руке. Таким совпадениям не радуешься, хоть и зная, какой хороший врач занялся Куджо. Медсестра, заметив тревогу в глазах Нориаки и Мэй, подошла, чтобы сказать:       — Он стабилен, жить будет, очень сильный парень, — женщина измученно улыбнулась, — идите домой, сейчас вы ничем не поможете.       — Спасибо, — Мэрайя безэмоционально встала, собираясь, скорее всего, пойти сейчас в палату, где находились родители Джотаро. Медработник ушла, возвращаясь к своим обязанностям. Какёин стоял в растерянности посреди коридора, не веря в услышанное. Всё позади. «Жить будет».       — Думаю, ты сломал ему жизнь, — Мэрайя сжигала заживо своими словами, для таких фраз подоплека из оттенков в голосе не нужна, чтобы нанести глубокие раны, — правда думаешь, что обязан быть именно рядом и напоминать ему об этом? До этого Какёин думал только о том, чтобы любимый выжил. Но совсем не подумал, как такие повреждения скажутся на теле выжившего. Он видел лишь те немногие места, явственно подчеркивающие ранения. Но ведь были и те, которые несмышленым взглядом не заметишь. Насколько все серьёзно?       — Я виновата перед ДжоДжо, — непонятно, кому сейчас говорила это девушка, пребывая в полусознании, — я не должна была закрывать на всё глаза, должна была предотвратить… — Мэй с надрывом продолжила, — ты худший человек, которого мы только могли встретить на своём пути, — серебряноволосая смотрела куда-то мимо предметов, все еще прибывая не в своем уме, но делая с усилием шаги, удаляясь от юноши, — как я могла это всё допустить?       — Мэй, — Нориаки дернулся, последовав за ней, — Мэй, постой, — поравнялся с девушкой, на этот раз не трогая ее, заранее зная, как та отреагирует, — ты думаешь, я не корю себя?       — Только этой фразой ты и можешь пытаться выбелить свою совесть, — одноклассница проговорила это сквозь зубы, горько уставившись на белые стены, — понимаю, почему ты их произносишь, как мантру, — девушка возобновила шаги, прекрасно зная, что в палату к родителям Куджо подросток не последует, — но мы оба знаем правду, — Мэй громко выдохнула, ядовито выплевывая, — а сейчас я иду утешать безутешных, поэтому скройся из виду, пока я всем не рассказала, какой ты на самом деле «друг». Нориаки бы точно испытал обиду, но под огромным слоем боли чувствовать что-то ещё было невозможно. Он вообще понял только, что очень двояко звучит это «друг». Мэрайя имела ввиду, что он плохой друг или то, что он с Джотаро в несколько иных отношениях? Или все сразу?       — Мне всё равно, кому и что ты скажешь, — Какёин накинул на себя пальто, бегло застегивая на пуговицы непослушными пальцами, всё-таки собираясь уйти, — я приду завтра. И буду приходить до тех пор, пока он сам меня не выгонит. Рыжеволосый прошёл мимо подруги, вернее сказать, уже бывшей подруги. Он не таил надежды, что девушка сможет его когда-нибудь простить. Как и не думал ждать призрака прощения от ДжоДжо. Абдул и Польнарефф ещё не в курсе, но после огласки, вероятнее всего, он потеряет и их доверие. Потеряет все. Из-за страха предательства и одиночества он сам, в итоге, стал предателем в глазах других людей, отчего останется совсем один. Иронично это всё. И горько. Нориаки приказал себе сдерживаться до дома. Не забивать голову фрагментами памяти. Отрывки воспоминаний дурманили голову, образовывали червоточину в глубине души. Нельзя себя жалеть, хоть он и взаправду сейчас просто жалок. Он зашёл в дом, небрежно скидывая ботинки и сразу же поднимаясь на второй этаж. Слышались разговоры из гостиной: видимо, мать уже приехала с дальней родственницей. Как это не к месту и не по ситуации. Нориаки вновь почувствовал накатывающую тошноту к горлу прежде, чем увидел наличие следов крови на пальто. Причем пятна внушающие. Как он дошёл до дома, минуя вопросы от окружающих, оставалось неясным. Запах. Вот от чего его воротило. Запах въевшейся в ткань крови. Казалось, он был везде: в волосах, на коже, во рту. Во рту совершенно точно ощущался металлический привкус. Бесы в голове, наконец поняв, что носитель дома, в относительной безопасности, все явственнее преобладали над рассудком. Вместо сегодняшнего случая они нашептывали почти убийственно о произошедшем в амбаре. Будто ментально он находился сейчас сразу в двух местах одновременно: и сам умирая, и наблюдая снова и снова за растерзанным под колесами автомобиля возлюбленным. Какёин дошёл до душа, не раздеваясь забрался в кабинку, включая воду. Огромный напор, что, при желании утопиться, можно было бы воплотить эту идею в реальность. Он осел там, наблюдая, как струится вода, проникая в ткань пальто, глубже, впитываясь в рубашку, а только затем обдавая своим льдом кожу рыжеволосого. Видимо, он включил только холодную. Пусть. Так даже лучше. Запах крови всё ещё стоял удушающий. Какёину стало дурно до чёрных точек перед глазами, он согнулся, чувствуя, как свело в спазме желудок, выплеснув на белую плитку душевой содержимое. Ему казалось, что его рвёт кровью Куджо, рассудок помутился, подсказывая, что, должно быть, Джотаро чувствовал примерно то же самое, когда Брандо напал на него в тот злосчастный день. «Лучше бы друзья тогда не успели». Краем глаза Нориаки посмотрел на станок бритвы, почему-то так выпирающий среди других предметов на полке в душевой. Отказался от мимолетной идеи. Обхватил себя руками, сорвал голос, всё-таки начиная всхлипывать. Только его вина. Это всё его вина. И тогда, и сейчас. Куджо сейчас в таком состоянии из-за него! Нориаки осознал, что всё время вносил своим присутствием только разлад в компанию. А потом он вступил в отношения, в которые не имел права вступать. Лучше бы ДжоДжо предложил встречаться Мэрайе: эта девушка никогда бы не позволила себе такой роскоши, как сомнения в сторону возлюбленного. Она никогда бы не толкнула Джотаро, а брюнет не угодил бы под колеса. Но как бессмысленно сейчас об этом думать! «Твоя ноша». Нориаки закричал, чтобы заглушить криком поток мыслей. «Тебе с этим жить». Схватился за голову, выдирая местами клочья волос, не чувствуя физической боли. Никакой, кроме одной. «Это ты виноват». Скулёж сорвался с посиневших от холода уст. Дверь со скрипом приоткрылась. До того он был в своих мыслях, что не запер.       — Нори, дорогой, — он почувствовал тёплые руки матери на своих, — что случилось? Какёин прикусил вновь до багровых капель крови нижнюю губу, подавляя начинающуюся истерику, а вместе с ней и рыдания.       — Ты меня пугаешь, Нори, — женщина сама уже расплакалась, не в силах утешить сына и узнать о угнетающей его проблеме, — почему ты в одежде? Какёин стремительно скинул с себя одежду, не заботясь о пуговицах: те отлетели, рассыпаясь по всей душевой. Матери незачем видеть кровавые пятна.       — Почему всё красное? — мать только сейчас заметила кровавые разводы на стенах и полу, — ты снова влип в какую-то драку? Ты ранен?       — Всё в порядке, — рыжеволосый говорил твердо, сам не зная откуда у него есть силы, чтобы играть, — я приберусь здесь и спущусь к ужину. Он буквально выставил женщину за пределы ванной комнаты, запирая дверь и опираясь о раковину ладонями. Послышался встревоженный женский голос из-за двери:       — Нори, если ты думаешь, что избежишь серьезного разговора, то ты…       — Мама! — подросток выкрикнул настолько угрожающе, что женщина поспешила удалиться. Юноша слышал удаляющиеся шаги. Утром ему не удалось миновать серьёзный настрой матери.       — Нориаки, ты не в состоянии жить без родительской опеки без проблем, — мама всерьез уговаривала сына отправиться в этот раз с ней в Токио, — понимаю: учеба. Но ведь сдать экзамены ты можешь и в другой школе!       — Я никуда не поеду, ты обещала, что я могу остаться здесь до конца учебного года! — Какёин уперся, приложив огромные усилия, чтобы говорить, как ни в чем не бывало.       — У тебя время подумать до вечера, Нори, — женщина провожала его настоятельным взглядом, пока он не скрылся на улице, громко хлопнув дверью. Бессонная выдалась ночь. Конечно, к ужину он вчера не смог спуститься. И лежать на кровати не мог: слишком много боли от воспоминаний. «Да. Слишком много» — мужчина наблюдал за рассветом, окончательно всё вспомнив. Даже спустя долгих четырнадцать лет он снова испытал эту боль. Старался даже наедине с собой совладать с собственным сердцем, но ему же изначально было ясно, что бывает, когда тормошишь старые глубокие раны. Соленые слёзы текли сами собой, скатываясь по острому подбородку. Нориаки до сих пор чувствовал вину перед Куджо. Какёин и так всегда знал, что их расставание — полностью его вина. Недосказанность, увиливание, а в последующем обвинения, в сути которых он до сих пор сомневался. Доверие к себе он начал рушить ещё с самого начала, разгребая потом лишь последствия. Некоторые из них оставили после себя глубокие шрамы. Юноша с самого утра спешил в больницу, чтобы одним из первых узнать о нынешнем состоянии возлюбленного. Как он перенес эту ночь? Не было ли осложнений? Пришел ли он в себя? А если впал в кому? Где-то внутри снова усиленно поднимался шепот, так и не утихнув со вчера окончательно. Приводил он в себя с утра довольно долго, но в зеркале всё равно себя не узнал: настолько непривлекательно изнуренным он себя увидел. Зайдя в здание больницы, он двинулся сразу к уже знакомой медсестре, спрашивая о состоянии возлюбленного. Джотаро уже перевели в палату. Очнулся рано утром. Больше сказать не могли: Нориаки не родственник. Посещать, однако, было уже можно. Потому что родители ДжоДжо настояли, чтобы их сын не находился сейчас в одиночестве. Пожалуй, Нориаки с ними не согласился бы. Ему казалось, что Джотаро наоборот сейчас хотел бы побыть один. Какёин поднимался на второй этаж к палате на дрожащих ногах, трясясь, как упавший осенний желтеющий лист на холодном ветру. Что он должен сказать, когда войдет? Джотаро его теперь ненавидит? Захочет ли его вообще видеть? Что, если он своим присутствием вызовет только боль? Рыжеволосый почти подошёл к нужной палате, издалека ещё заметив через приоткрытую дверь Польнареффа и Абдула. «Нет, я буду с тобой до конца. Пока не прогонишь, пока…» С такого расстояния Какёин мог расслышать, о чём говорят друзья, замерев на месте. Настоящие или уже бывшие — непонятно. Так или иначе, появляться и портить беседу своим присутствием он не хотел. В идеале бы дождаться, когда все уйдут. Он еле сдержал себя, чтобы снова не расплакаться от накативших эмоций, стоило только подать свой бархатный голос Джотаро. Так волнующе. Так приятно слышать его. Живой. Теперь Нориаки поверил до конца, что возлюбленный остался жив. Ещё больше радости он стал чувствовать от осознания, что Куджо может дышать самостоятельно, значит, легкие в порядке. Наверное.       — Жан, хватит об этом, — голос очень уставший, но всё же не утративший своего характерного грубоватого тона, — не хочу говорить сейчас о нём. Нориаки затаил дыхание. Отчего-то ему казалось, что разговор только что был о нём. Нехорошо подслушивать, но он бы хотел знать заранее, чего ожидать от разговора с Куджо.       — Желаешь ему смерти? — Польнарефф говорил обыденно, будто не судьбу человека они обсуждали. Какёина передернуло от этих слов. Конечно, может и не про него говорили друзья, ведь подошёл Нориаки только что. Но сердце щемило. А если речь про него, то это за гранью дружбы и на грани чего-то более, чем враждебного.       — Мягко сказано, — Куджо как-то с такой же лёгкостью подтвердил сказанное вслух Жан-Пьером,  — просто на моем месте должен был быть он. Подросток невольно отступил на шаг назад, пораженный услышанным. Чтобы ДжоДжо желал кому-то смерти? И, вероятно, желал её именно ему, Какёину? Юноша прижался к стене спиной, нервно бегая взглядом по белой поверхности потолка. Чушь какая-то. Но он же прямым текстом это сказал… Кажется, Нориаки слышал даже своё имя, слетевшее с губ возлюбленного. Или это он уже выдумал только что?       — Согласен, — послышался как-то обреченно голос Абдула, — надеюсь, реабилитация пройдёт быстро. Он начал впадать в панику. И Мухаммед туда же? Совсем Нориаки за человека не считают больше?       — Забываешься, друг, это же Куджо Джотаро, — Польнарефф говорил по-беспечному с веселым тоном, даже слишком буднично, — ходить начнет также быстро, как бить морду Ванилле. Нориаки потихоньку начинал понимать, что представляли собой некоторые последствия после столкновения Куджо с автомобилем. Не может ходить. Или это из-за того открытого перелома на ноге? Стали бы друзья так волноваться из-за перелома, пусть и такого! Речь, скорее всего, об двух ногах сразу. Получается, пострадал позвоночник. Какёин не мог похвастаться точными знаниями анатомии или какими-либо медицинскими, но предполагаемое насовсем разрушало Нориаки. Всё ещё находясь в шоковом состоянии, юноша заметил, как вышла Мэй из палаты. Все были там, но без него. Даже не позвали. Его снова полоснуло в районе груди. Подходящую к нему девушку он видел, но сил реагировать ещё и на это у него не было.       — Ты всё-таки пришёл, — Мэрайя подошла почти вплотную, голосом, будто из стали, напоминая кем он является. Не другом. — Подслушивал, — укоризненно, утвердительно.       — Он говорил про меня?.. — Какёин спросил прямо, хотелось скорее избавиться от гнетущих предположений. Ему не вынести, если это окажется правдой. Это не могло ей оказаться, — желает мне смерти? — глаза уставились снова в потолок, губы слегка дрожали, как и все тело. Покалывает. Колет глубоко в груди. Наносит сотни и тысячи кровоточащих ран. Мэрайя в растерянности застыла подле него, вскоре взяв себя в руки и заговорив жестко, хлеща одним только своим голосом:       — А про кого ещё могла идти речь, — уверенный тон девушки не давал поводов для сомнений, хоть сама она и отвернулась от Нориаки, находясь к нему теперь практически спиной, — он тебя ненавидит, — Мэй чуть покачнулась, будто сама сейчас была не в лучшем состоянии, — мы все тебя ненавидим.       — Не то, чтобы я этого не заслужил, — Нориаки чувствовал, как ноги сами движутся, тело стремилось убежать, вторя голове, — но, Мэй, ты же видела все, ты же знаешь, — порывисто схватил девушку под локоть, заглядывая в лицо, — ты знаешь, это была случайность, — рыжеволосый всматривался в потемневшие глаза подруги, отчаянно пытаясь найти то, чего там быть не могло, — я не мог знать наперед…       — Рядом с тобой происходит слишком много таких случайностей, — голос, полный льда, — и почему-то страдают всегда люди вокруг тебя, — Мэй перехватила руку одноклассника, до хруста сжимая и наверняка до отметин на коже, — Польнарефф, Джотаро, даже Дио тебе удалось загнать в сумасшедший дом, — голос резал по живому, — ты все ещё называешь это случайностью?       — Это все неправда, — Какёин поразился, как фальшиво прозвучала эта фраза. И как собственный голос предательски выдал его: обо всем, что говорила ему сейчас Мэрайя, он ведь сам задумывался об этом, но до конца не давал себе поверить в нечто подобное.       — Давай, иди и скажи это им, — распростертая женская рука в направлении к палате, — скажи это ему. Вместо подарка на День Рождения. Это было жестко. К тому же, бледнолицый и правда забыл, что сегодня у Джотаро день рождения. И лучше бы не вспоминал. Хотелось скорее выйти на улицу и закурить. Забыться. Чувство вины отзывалось в каждой клетке тела.       — Я действительно должен с ним поговорить, — Нориаки раскрыл широко глаза, чтобы скопившаяся влага не вытекла из орбит. Пересилил себя. Ведь он должен поговорить, несмотря ни на что.       — Если тебе он не безразличен, — Мэрайя говорила, не прерываясь, как скороговорку, словно в чём-то сомневалась и боялась передумать, — то единственное, что ты должен — это дать ему забыть про тебя, — видя колебания со стороны рыжеволосого, девушка спешно продолжила, — он в тебе не нуждается, кажется, он и сам пару минут назад сказал об этом, — Мэй неожиданно посмотрела прямо в глаза, вынуждая верить, — или тебе нужно, чтобы он то же самое повторил в лицо лично?       — Не нужно, — бледнолицый, не в силах больше слушать разрывающую на мелкие частицы душу тираду, дал свой окончательный ответ, — я услышал то, за чем сюда шёл, — юноша ещё раз посмотрел на приоткрытую дверь палаты, откуда доносились голоса, — только скажи ему, что я его не ненавижу, скажи, что я сожалею.       — Будто это что-то изменит, ты же сам понимаешь, — Мэрайя проследила за взглядом одноклассника, — но я передам, будь уверен.       — Заберу документы, сдам экзамены в другом городе, — рыжеволосый просто говорил, ставил в известность насколько далеко готов зайти в своём исчезновении.       — Мне без разницы, что ты дальше будешь делать со своей жизнью, — девушка развернулась на невысоких каблучках, возвращаясь в палату под оживленный хохот пепельноволосого. Кажется, ничего не изменилось, когда его с ними не стало. Так просто вычеркнули его из своих жизней. Его бы это царапнуло по душе, если было бы хоть одно живое место. Он не помнил, как уже оказался дома. Мама весь день звонила то в школу Нориаки, то в какую-то школу из Токио. То снова перезванивая и тем, и другим. Документы день в день забрать не получилось, хоть перевод оформить труда не составило. Придется приезжать на следующей неделе. К вечеру Какёин начал собирать вещи. Он выпил столько успокоительного, что мог отрубиться в любой момент.       — Что станет с домом? — Нориаки выгрузил пакеты с коробками в коридор, интересуясь о судьбе дома у матери. Время выезжать. Отец уже ждет их в столице. Правда, его этот каламбур с внезапным переездом сына очень поволновал.       — Может, мы ещё вернёмся, — мать с неохотой высказала свои предположения, скорее всего, точно не желая сюда когда-либо вновь переезжать, — Поживет пока дальняя родственница, будем сдавать ей. Много места не надо, она женщина одинокая. Юноша промолчал. Мама складывала последние свои вещи из шкафа в пакеты, что-то себе под нос напевая.       — Нори, а это ты разве с собой не возьмешь? — В руках женщины находился шарф Куджо. Тот самый, пахнущий сигаретами и парфюмом. Запахом возлюбленного.       — Нет, дай сюда, — рыжеволосый выдернул шарф из рук матери, пихая обратно в шкаф на самую верхнюю полку.       — Не легче выкинуть? — заворчала она, взяв несколько пакетов и неся к подъезжающей машине.       — Не легче, мам, — почти огрызнулся Какёин, хоть и признавал слова женщины более логичными. Но он не мог. Просто не мог так поступить. С собой брать точно нельзя. Но и выкидывать — грех. Садясь в машину, он не оглянулся назад. Так было нужно. Он впервые за долгое время поступает действительно правильно. Нориаки сейчас сидел и силился вспомнить, чем он занимался свою первую неделю в Токио, но память будто стерло. Видимо, ничем важным. Хотя… Именно в тот промежуток времени он впервые записался к психологу. Но первый визит к нему был уже после его последней поездки в город, откуда требовалось забрать документы и ещё парочку вещей, про которые он забыл в спешке в прошлый раз. Вернувшись через неделю, Какёин все ещё мог с уверенностью сказать, что лучше ему не стало. Хуже — да. Сама атмосфера этого города тяжело оседала в душе. Выйдя из такси, на котором он ехал из аэропорта, юноша закурил. Слишком рано, чтобы ехать сразу до здания школы. Хотя бы выждать часок. Нориаки, докурив, выбросил окурок на дорогу, затушив подошвой лакированного ботинка. Манер как-то лишился за всего одну неделю. Запоздалый переходный возраст? Он надеялся, что психолог не выдвинет такую прискорбную гипотезу, если он начнет рассказывать, в какое дерьмо вляпался в этом году. Спустя час Какёин уже был у школы. Он забрал документы тихой мышью, проскользнув в кабинет директора почти тайком и без приглашения. Но его ждала, несомненно, удача. Свои документы он получил. Несколько раз перепроверил, чтобы больше не приезжать. Не нарваться на какое-нибудь знакомое лицо было сложно, ему почти удалось. Уже шагая мимо школьных ворот его нагнал Ванилла.       — Я не знал, куда передавать конверты, — начал Айс с оправдания, но его прервали, даже не вслушиваясь.       — Мне больше они не нужны, — Нориаки остановился всего на пару секунд, а потом продолжил идти, показывая, что в дальнейшем разговоре не заинтересован. Ванилла ухмыльнулся, больше не докучая. Ближе к дому начинало мерещиться, что за ним кто-то идет. Тревоги было чрезмерно много в последние дни, поэтому он уже смирился, что часто накручивает. Старался жить с этим. Не выходило. На пороге дома Нориаки резко обернулся, замечая в метрах двадцати от себя пепельноволосую макушку. Благо, дверь входную он уже открыл, теперь прячась за ней, как за каменной стеной, сразу же закрывая. Что французу надо от него? Какёин специально сменил номер телефона, а также удалил все социальные сети, чтобы никто больше его не тревожил. И затем, чтобы самому никого не тревожить. По ночам он останавливал себя в стремлении найти страницу Джотаро, написать ему. Нельзя. Шаги за дверью оповестили, что Польнарефф стоял прямо в метре от него. Разлучала только дверь. Подросток постучал. Нориаки не шелохнул и пальцем, замерев. Потом француз позвонил несколько раз в звонок. Рыжеволосый выдал свое местонахождение, когда прошёл вдоль коридора: ботинок сильно скрипнул по полу. Жан-Пьер, словно обезумевший зверь, заколотил кулаками в дверь, будто стремился выбить.       — Какёин! — француз кричал, должно быть, его было слышно всей округе, — я знаю, что ты здесь, открой! — снова бой кулаком по поверхности. — Открой, говорю тебе! Нориаки зажмурился, опустившись на диван. Что же это такое? Его трясло. Что Жан-Пьеру нужно? Убить его? Наказать? Названный братец не унимался, колотя по двери ещё и ногами.       — Какёин, мать твою! — бесился пепельноволосый, — не смей убегать от меня, — Польнарефф почти точно разбил костяшки об дверь, оставляя в ней небольшие углубления, — Какёин! За дверью стихло. Послышалось, как тело друга опустилось наземь у дома.       — Какёин, ты ведь меня слышишь, да? — седовласый дышал рвано, всё-таки в боях с дверью не выходя победителем. — Что же ты делаешь, малец? Нориаки молчал, уверенный в правильности поступка. А Жан-Пьер орал, тоже уверенный в чём-то своем, Польнареффском. Рыжеволосый печально улыбнулся своим мыслям. «Малец?! Остолоп, мы одногодки! Сколько раз повторять». Обидно, конечно, что всё так вышло.       — Мне всё равно, что между вами произошло! — француз говорил безошибочно о Куджо. Упоминание бывшего парня отозвалось острой болью, Нориаки закрыл глаза, стараясь дышать ровно.       — Ты же мне, как брат… — Польнарефф помолчал, но недолго, — поэтому хватит вести себя, как последний трус! Снова стук в дверь. Нетерпеливый.       — Ты не должен сбегать, — Жан-Пьер ударил кулаком по поверхности двери, но не затем, чтобы постараться выбить, скорее всего, просто выражая таким жестом свои чувства, — ещё ничего не кончено, ещё не поздно, — Польнарефф будто пытался в этом убедить самого себя, — не поздно!       — Тебе не научить меня молчать, — француз всё никак не унимался, видимо, ещё надеясь на удачу, — если не откроешь, то навсегда останешься трусом, а не выскочкой, — Жан-Пьер нервно засмеялся, — не валяй дурака. Польнарефф наконец затих, Нориаки даже подумал было, что пепельноволосый ушёл. Но буквально спустя минуту снова послышался голос: не такой воинственный, больше даже уходящий в грустные ноты.       — Уверен, ДжоДжо простит тебя, если ты вернешься сейчас, — седовласый громко выдохнул, — но он не простит потом, если ты снова исчезнешь, — Польнарефф обречённо вздохнул, спрашивая, но наверняка уже догадываясь: ответа не последует, — ты по-серьезке хочешь закончить вот так, как какая-то сопливая девка? Рыжеволосый кусал до крови пальцы, сдерживаясь. Так он и поверил! Хватит, хватит это слушать. Так заманчиво было бы вернуться, не знай он о разговоре в больнице. Мэрайя и то поступила по совести, поговорив с ним сразу и высказав в лицо всё, что о нём думает. Это Польнарефф преследует какие-то свои цели. Неужто теперь и посмеяться им не над кем? Он удалялся на другой конец дома, всё менее различая ропот бывшего одноклассника. Пока он вовсе не стих. Не из-за того, что толщина стен позволяла такую роскошь, а из-за того, что тот ушел. Но Какёин неплохо знал этого человека, поэтому перестраховался: вызвал такси в другое место, собираясь выйти из дома через запасной выход в саду. Но перед этим юноша поднялся к себе на второй этаж, в комнату. Обходя её на прощание. Оставляя в ней вещь, к которой он, откровенно говоря, прикипел. Дневник опустился на полку в прикроватной тумбочке. Было желание избавиться окончательно, но он не смог. Как и не мог также поступить и с шарфом. Какёин громко выдохнул. В груди всё еще болело, словно раскаленное железо поливали ежеминутно на ещё свежие раны. Хоть и трудно было поверить, но он знал, что только время способно исцелить его душу. «Прощай» — последнее слово, оставленное в доме. Нориаки захлопнул дневник, находясь под сильным впечатлением от прочитанного. Бледные пальцы прошлись ласково по обложке, обращаясь с вещью, как с древним хрусталем, которому место только лишь быть экспонатом в музее. Вспомнить о своей первой и единственной любви в одночасье трепетно и больно. Конечно, помимо Джотаро у него были и другие отношения, любовники. Но никто так и не смог разжечь и в половину такого огня, который вспыхивал каждый раз при одном только виде возлюбленного. Должно быть, это всё его порой эмоциональная юношеская натура. Сейчас, скорее всего, встретив того ДжоДжо, он бы только улыбнулся. Нет, тот ДжоДжо был второй половинкой именно того Нориаки. Центр всей Вселенной. Лишившись такого важного в своей жизни, он стал собирать себя по крупицам: сначала обманываясь в новых отношениях, а потом понимая, что необязательно быть кем-то его второй половиной, чтобы ему самому стать цельным. Несомненно, мужчина до сих пор многого не понимал, что произошло четырнадцать лет назад. Он не испытывал любопытства узнать сейчас о всех нюансах того времени, но было в этом что-то неправильное. Получается, его первые отношения закончились лишь потому, что он столкнул возлюбленного, а тот так неудачно попал под колеса автомобиля. Для многих этого будет достаточно, но теперь Нориаки сомневался в мудрости каждого своего поступка из прошлого. Но ведь прошлое на то и прошлое, чтобы оглядываясь видеть, как ты вырос? Так или иначе, время нахождения дневника в этом мире закончено. Он готов отпустить всё плохое, вспомнив и теперь окончательно попрощаться. От сердца отлегло. Нориаки разжег старый камин, смотря на потрескивающие угольки. Когда стало достаточно жара, мужчина опустил старинную вещь в огонь, наблюдая, как пламя охватывает страницы одну за другой, перебрасываясь на обложку. Время выдвигаться: новые жители вот-вот приедут. Нориаки потушил огонь, проходя в свою комнату и ставя всё на прежние места. Не оглядываясь назад, мужчина вышел в коридор, надевая обувь. Хм. Что он там читал недавно? Шарф Куджо на самой верхней полке в шкафу? Стоит проверить. Нориаки открыл мебель, рукой нащупывая что-то мягкое. Достал. Почти даже с прежним трепетом. Не во всем ему везет. Это не шарф, а какое-то вульгарное платье времен его бабушки! Снова разочарование, но с другой стороны, он испытывал облегчение. Вдруг ему принесла бы эта вещь немного больше эмоций, чем он думал? Мужчина не положил платье обратно, кинув на пуфик у двери, собираясь потом выкинуть. Будущим хозяевам этот атрибут точно не понадобится. Платье, перед тем, как приземлиться, избавило себя от компании, вероятно, одна вещь лежала на другой, такой же забытой: лёгкий шарфик распластался на полу, являя себя во всей красе прямо перед Нориаки. Рыжеволосый нагнулся, поддевая края шарфа, потянув на себя. Приятная ностальгия окатила душу. Нет, этот шарф ассоциировался только с хорошими, теплыми воспоминаниями. Настолько теплыми и яркими, что мужчина надел его на себя, завязав. Не по погоде с ним выходить на улицу, но когда для него существовали правила? Он — закаленный мужчина средних лет, а не какой-то часто болеющий подросток и попадающий постоянно в драматичные ситуации с элементом экшна. Отдав окончательно дом в имение новых хозяев, Какёин дошел до мусорки, выкидывая несчастное платье. Не было мысли обречь на тот же исход и шарф. Мужчина достал сигарету, затягиваясь. Какое удивительно ясное утро. Долгое время пребывая в Америке после окончания школы, он даже как-то выпал с вида зимней Японии. Поначалу он работал дистанционно: разрабатывая персонажей для разнообразных игр графически. 3D-моделирование вдохнуло в него новую жизнь. Прорисовывая каждую детальку в программах, он находил в этом какое-то упоение. Потом он занимался и логотипами, пока его не заметил один из влиятельных дизайнеров, пригласив на вечер, посвященный культуре и искусству в дизайне. Он, несомненно, привлек этого влиятельного мужчину не только как коллега по цеху. Потом ещё долго ходили слухи, как именно Какёин попал в компанию и благодаря каким связям он там держится. Конечно, слухи слухами, а поначалу так оно и было: одна ночь, проведенная с этим мужчиной перетекла в вереницу подобных ничем не обязывающих ночей. В какой-то момент Нориаки это надоело, и он прекратил встречи под покровом звёзд. Как ни странно, в компании он всё равно остался, продвигаясь по карьерной лестнице исключительно собственными усилиями. Довольно скоро сместив своего бывшего любовника с должности, заставив и вовсе уйти из компании. А на шепот за спиной рыжеволосый уже давно прекратил обращать внимание. Так и вышло, что в свои тридцать он дослужился до звания заместителя главы дизайнерской компании в США. У Компании было множество ветвей, его вполне устраивало иногда ездить на командировки по всей стране, а иногда и за её пределы. Скучать не приходилось. Тем более, в последнее время владелец компании несколько раз намекал, что именно ему мог бы доверить управление, так как прямых наследников на этот пост не было, а возраст уже не позволял участвовать во всём необходимом. В его глазах рыжеволосый был единственным, кто и характером, и способностями подходил на эту должность. На самом деле, Какёин для него являлся практически сыном, а Нориаки чувствовал отцовскую опеку со стороны этого человека. После смерти отца он действительно нуждался первое время в этом. Всё-таки болезнь взяла своё в самый неожиданный для семьи момент. Мама жила в Токио, бледнолицый изредка ездил к ней, навещая. Чаще, конечно, созваниваясь. Женщина беспокоилась о личной жизни сына: ведь у того не было ни девушки, ни детей. И не предвиделось, а каждый раз, стоило ей завести эту тему, мужчина отвечал общепринятыми фразами холостяков: «Потом», «Я ещё слишком молод», «Некогда заводить романы». Но мама всё равно гордилась им, понимая, как многого сын достиг своим трудом. Зазвонил телефон. Нориаки вынул предмет из кармана пальто, посмотрев на экран. Как раз звонил глава компании. Рыжеволосый затушил сигарету, бросая в мусорку. Да знает он, что отпуск подошел к концу, и до Нового года ещё оставались дела. Как раз за уточнением этих самых дел он сам собирался позвонить начальнику, но немого попозже. Проведя по экрану, Какёин принял вызов, сразу же сосредотачиваясь на поставленных задачах. Как оказалось, начальник обратился к нему неспроста. Он стремительно старался развить их компанию в Токио, а сейчас как раз проходил немаловажный конкурс у одной из самых влиятельных компаний по всему миру, даже частичное слияние и сотрудничество с которой могли дать очень ценные плоды. И, поскольку начальник хотел видеть в будущем на своем месте Нориаки, то он посчитал, что именно ему предстоит побороться за место их компании под солнцем Японии. Заранее предупреждая, что работать придется, скорее всего, даже в праздники. Какёин с легкостью согласился. Хоть он и довольно холодно относился к любому виду соперничества, попросту достойно выполняя всегда свою работу, не думая о каком-либо соревновании, как о соревновании. Скорее, это для него было не больше, чем банальная демонстрация собственного мастерства. Оценка искусству во все времена была неоднозначной: даже идеально выполненная работа могла прийтись комиссии не по вкусу. Всем угодить невозможно. Все ведь люди разные, а в комиссии люди никогда не отличались чем-то от других. Учитывая все вышеперечисленное, Нориаки не видел смысла в попытках прыгнуть выше собственной головы в надежде сверкнуть перед всеми своими талантами. Если талант есть, то его заметят. Если нет, то сколько ни мучайся — максимум пару раз удастся обмануть публику, но не более. Сдав билет в США, и купив в Токио, Нориаки вылетел на самолете первым же рейсом. Уже на месте получая полную документальную отчетность о соперниках и, непосредственно, о самой компании, которая так внезапно перед праздниками рискнула таким позабавиться. «Speedwagon». Он определенно многое слышал об этой компании. Даже не так. Корни его познаний росли ещё как раз в юношестве, кажется, дедушка Джотаро рассказывал, что является там не последним человеком. Но с тех пор много воды утекло, тем более мистер Джостар никогда не занимался делами компании конкретно в Японии. Да и вообще, насколько Нориаки знал, изначально был целый фонд, до сих пор им и остается. Но у фонда множество ответвлений, как и у компании, к которой принадлежал Какёин. Разница лишь в популярности и в роде занятий. «Speedwagon» всегда держалась в начале всех щедро прославленных списков и рейтингов. И сама компания занималась, по правде говоря, слишком много чем, поэтому конкретно в дизайнерской сфере Нориаки не представлял, с чем придется столкнуться. Насколько он понял из только что прочитанного, дизайнеры «Speedwagon» работали исключительно на саму компанию, не оказывая никому другому своих услуг. Это в корне отличалось от их компании, ведь у них всё рассчитывалось на клиентов. Так посудить, действительно, если он постарается и добьется успеха в конкурсе, то это многое изменит. Какёин перелистнул страничку, впитывая всё написанное о конкурсе, как губка. Уже вырисовывались в голове идеи, материализацией которых он обязательно займется после начала объявления конкурса. Церемония запланирована на сегодняшний вечер. И почему начальник дёрнул его только сейчас? Нориаки предполагал, что так произошло из-за накладки: в их небольшом отделе в Токио находилось пока слишком мало по-настоящему талантливых людей. Возможно, начальник, как раз в силу возраста, не сразу подумал о перспективах таких художников на такой мощной арене. Пришло время изучить подноготную, где рассказывалось о начальниках компании как раз-таки в Японии. А также имена и фамилии всех, кто будет находиться в комиссии. Кто там самый главный, от кого нужно заполучить заветную подпись и открывающий многие нужные дороги договор?..