Драко ожидаемо просыпается один. В комнате так же пахнет корицей, на нем все тот же плед, что Гарри накинул ему на плечи, вот только самого виновника торжества в Выручай комнате, в блеклом свете дневного солнца не находится. Так же, как и пистолета, холодным железом лежащего у двери.
Можно было бы подумать, что все происходящее — игры больного разума, настолько оно выходило из ряда вон: золотой мальчик с огнестрельным оружием в стенах школы, измазавший соплями ему всю мантию, и потом сознавшийся в том, что в него стреляли.
Но рядом с Малфоем дымится чашка со свежезаваренным чаем, а рядом с ней — гильза. Стоит полагать, прямиком с той пули, что в него чуть не угодила.
Драко закидывает одним легким движением гильзу в карман, выпивает чай, очередной раз подмечая, что Гарри в этом деле такой же невежа, как и в зельеварении, и выходит из Выручай комнаты, готовясь к длинному и изматывающему разговору с Панси и Блейзом: мало того, что пропал куда-то, никого не предупредив, так еще и в обнимку с Гарри Поттером, так и не вернувшись в спальню. Его друзья больше чем не привыкли к таким выходкам: обычно инициаторами таких историй была Панси, которую находили спящую под мостом недалеко от собственного дома настолько часто, что пора ее там прописать, и Блейз, побывавший во всех барах магической Британии. Поэтому дьяволицу и темного рыцаря буквально передергивало, если Малфой куда-то пропадал и делал что-то эдакое без их присмотра.
Еще раз глубоко вздохнув, блуждая пыльными и холодными коридорами, Драко опять проходит знакомый витраж — мальчика в гробу, и обвивающей его смертное ложе змею — и думает.
Окей, над Гарри издевался отчим. Или по крайней мере смел поднять оружие. Хотя, если оценить состояние Гарри и то, как он шарахается от собственной тени, то Малфой смеет полагать, что руку тоже. Почему никто на это не повлиял? Насколько он помнит с магловединия у маглов тоже есть органы опеки, специально для таких случаев. Почему этим никто не занялся? К тому же у него есть брат. Он ведь мог как-то этому поспособствовать.
Слишком много вопросов. Слишком мало ответов. И вряд ли Гарри выдаст больше чем есть. Сейчас из основного — это не потерять доверие Поттера и найти кого-то, кто лучше осведомлен в ситуации.
В своих раздумьях он приходит в главную столовую и «сладкая парочка», в лице Блейза и Панси, находится: подпирает головы, жадно глотая воду и не притрагиваясь к еде.
Змееныш смеётся себе под нос, но потом замирает как вкопанный, когда на другом конце зала замечает Рона и Гермиону, с таким же отвратительным похмельем.
Гарри смеется на всю столовую, чуть ли, не падая с лавки, и Рон, не выдерживая, кидает очкарику книгу, аккурат по шраму, но смех от того не прекращается. Гриффиндорка же просто положила голову на стол, мертвым телом повиснув на нем, удерживаясь только за счет лакированного дерева. Малфой клянется — он мог слышать, как она обреченно хнычет: его мозг успешно это дорисовал и интерпретировал.
На лице Драко застывает странное выражение лица — оно вытягивается, что с нахмуренными бровями, складываясь в умильно-смешную картину, и он пару раз открывает и закрывает рот, пытаясь задать пару вопросов вселенной, но в конечном счете решает задать его непосредственно друзьям.
Но как только он подсаживается к друзьям и открывает рот, Панси убирает голову с руки, зачёсывает волосы назад, на что Драко делает себе пометку, что без челки ей сосем непривычно, и девушка выставляет руку, приказав молчать.
— Мне если честно совсем не интересно, — голос у Паркинсон хриплый, как у умирающего человека, и она сама от него морщится: берет стакан, и отпивает спасительной жидкости. -Если только вы не потрахались. В таком случае я хочу слышать все подробности.
— Поддерживаю, — Блейз, до этого отстраненно пускающий пузыри из трубочки в стакан из воды, выдавливает из себя одно единственное слово, но оно вырывается с каким-то противным булькающим звуком, и Забини тут же прикрывает рот рукой, давя рвотный позыв.
Драко прекрасно понимает этот момент, но его перекашивает: мозг ненавязчиво подкидывает ощущения, когда ты глотаешь рвоту, чтобы не облевать все и всех вокруг и слизеринцу буквально наяву становится плохо. Он пару раз смаргивает дурное наваждение, пока его самого не начало тошнить, одаривая парочку неудавшихся алкоголиков снисходительным взглядом.
— Нет, не потрахались
— Фу, скукота, — Панси допивает воду, и просит предать Асторию ей еще, на что девушка только смеётся: «Панси, дорогая, может тебе сразу весь графин и не наливая?». Как ни странно, Паркинсон соглашается. Она берет из рук Гринграсс пресловутую стеклянную посудину и выпив на половину, с громким звоном ставит его на стол, из-за чего тут же хватается за голову, обреченно пролепетав «помогите».
— А мне вот, например, очень интересно, — Малфой смеряет взглядом Блейза, пускающего с трубочки пузырики в стакан и тот тут же давится: то ли рвотой, то ли слюной, то ли водой, Драко если честно не очень знать хотелось.
— Ой, нет, не надо, — Панси пару раз кивает головой из стороны в сторону и облокачивается на Малфоя, издавая то ли вслипы, то ли стоны.
— На-адо, — на самом деле змеиные повадки Малфоя должны пугать не столько окружающих, сколько своих: змей конечно держать в террариуме, но только любители. Драко наклоняется к уху и начинает на повышенных тонах тянуть гласные, на что Панси пытается от него отстранится, как от огня, но тот цепко схватил подругу за руку. Блейз только обреченно кидает голову на руки, низко воя себе под нос. — Ну Панси, Панси, Панси…
— Ахгр, ну что с тобой сделаешь, — она накрывает лицо парня рукой отодвигая от себя, и состроив гримасу невероятных страданий, будто ей как минимум вырезают аппендицит без наркоза, стреляет цвета крепкой выпивки глазами, и тяжело выдыхает. — Ну мы там что-то поцапались за зельеварение, слово за слово зацепилось, и у Гермионы оказался весьма сносный магловский скотч.
— Бутылки три, полагаю, — на самом деле, Драко не особо удивляло, что у Гермионы он где-то был. Девушка красивая, вон, Крам ухлёстывал так, что дай Боже, не монашка, да и к тому же на язык острая — такие не сидят у мамки под крылом, и не рассказывают про прелести эпохи рококо.
— Нет, — Блейз, казалось словно ожил, из сидящего в одной позе изваяния превратившись в умирающего, подняв голову с ладоней, и Драко даже не знает, что в этой ситуации лучше. — Мы догнались в Хогсмите.
Драко дублирует смех за соседним столом и также получает книгой аккурат между глаз, но в отличии от Поттера не смеряет парочку виноватым взглядом, а хохочет пуще прежнего. Астория, посмеивается в кулак, смотря на улыбку Драко, подмечая, какая же она красивая. Ей бы хотелось, чтобы у ее мужа она была такая же.
— Кстати, Драко, о твоей нездоровой одержимостью Поттером, — Малфою хочется возразить. Ну или по крайней мере, напомнить, что единственное, что тут нездорово, это их алкоголизм, который довел до помойки с Гриффиндором, или по крайней мере то, что им, вроде как «не интересно». Но стоит Блейзу открыть рот, Драко тут же замолкает, обдумывая. — Рон и Гермиона. Они не знают.
Ничего.
Часть его грандиозного плана летит в тартары.
***
Их взаимоотношения меняются, слишком стремительно и ощутимо, никто не успевает понять, как это происходит, но в какой-то момент они собирают на травалогию какие-то сорняки в запретном лесу, возле избы Хагрида, и Малфой чувствует себя как щенок, с долгожданной игрушкой, только хвостом не виляет.
Они часто видятся с Гарри в Выручай комнате, много курят и говорят, в основном, про какую-то простецкую чушь, а точнее, спорят.
А еще дерутся.
Ох, в этом деле они несомненно лидеры. Все, что начинается с невинных подзатыльников всегда заканчивалось стёртыми руками и разбитыми губами, под неестественным углом вывернутым носом, и кабинетом Мадам Помфри.
Они оба не понимают, как это происходит: смех, разговоры, один миг, и ты бьешь. Сильно наотмашь, так, что искры сыплются из глаз. Оппонент бьет, бьет так же, не жалея, не разводя драму, покрывая тебя синяками и ссадинами, ты чувствуешь металлический привкус во рту, но это ни как во время избиения, или издевательств, нет — это дуэль, и ты чувствуешь себя живим. Раз за разом, удар за ударом, и Гарри кажется, что в него возвращается все то, чем он был: вбивается ударами Драко по лицу, по ребрам, сопровождается кровью, и хрустом костей.
Это их мелодия. Крики и стоны — их молитвы, битва — их ритуал. Они возвращают друг-другу жизнь грубо, словно сдирают обои, словно вскрывая старую рану, а вместо слов утешений — сигареты и поддевки; вместо крепких объятий — стёртые руки, смех, сквозь окровавленный рот.
Это их культ, это их способ жить жизнь. Чувствовать боль — значит существовать. Чувствовать эмоции — значит жить.
Гарри чувствует в груди поднимающуюся бурю. Драко чувствует, как по жилам течет раскалённая ртуть. Они оба смеются.
Они бегут, бегут, но не убегают от кого-то, они бегут, потому что живы. Они смеются, и черные туфли утопают в снегу, оставляя за собой только глубокие следы.
Над ними небо, словно лакрица, на которую рассыпали сахар: звезды так ярко сияют, что они тут же выбегают за пределы Хогвартса, им не нужны никакие светила кроме небесных.
На улице пахнет холодом, и морозом, они выдыхают в воздух клубья белоснежного дыма, а лица идут коралловыми пятнами. Адреналин на языке, покалывание в икрах и ночной, свежий воздух: кажется, они живы.
Они падают только у самой границы Запретного леса: Гари перецепляется об корень дерева и утягивает Драко с собой. Парни валяться на снегу, утопая в нем как в одеяле, как в самой мягкой и желанной перине, а снежинки, медленно падая с неба, запутываются в волосах.
Парни лежат, смотря в звездное небо и тяжело дышат, наполняя ночную тишину хриплыми выдохами, а воздух, наполненный снегом и морозом, смесью пота и крови.
— Гарри, придурок, ты кажется окончательно спятил.
Поттер облизывает пересохшие губы, чувствуя, как сердце замедляет ход и успокаивается, и глядя, как мерцают звезды и помнит, помнит, что такое быть живым, быть собой, быть Гарри Поттером:
— А ты, как будто, нет.
Их снова пробивает на смех.
Гарри после этого много думал. Даже больше, чем обычно. Их взаимоотношения с Драко и вправду поменялись.
Рону в простой игре, очень похожей на магловскоую «Правда или действия», выпадает карточка, на которой тонким, острым и не самым ровным почерком написано «выпить пинту пива залпом», и парень безоговорочно узнает в каракулях, складывающихся в буквы, руку Блейза. Панси смеётся, вешаясь на Гермиону, вторя, что Уизли, после этого, будет валятся под столом, или блевать в дальнем углу. Грейнджер сперва хочет возразить, но вспомнив об уже выпитой бутылки виски, облокачивается на Паркинсон, и полностью с ней соглашается.
У них у всех очень сильно поменялись взаимоотношения.
— Слушайте, Блейз, Драко, Панси, — Гарри пару раз собирается с мыслями, пару раз продумывая, как бы это так сказать, но завидев скучающий взгляд серебряного трио, просто сухо излагает: — Не хотите вступить в отряд Дамболдора?
Рон безнадежно давится пивом, залив всех и все вокруг хмельным напитком, начинает истошно кашлять, хватая ртом воздух как рыба, но все его прекрасно понимают: Панси, которой досталось больше всех, просто рукой выпирает лицо, размазав тушь под глазами нафталиновыми разводами.
— Поттер, ты вот мне скажи, ты свихнулся? — Малфой пару раз отрешенно клипает, зеленью глаз, и Гарри поражается, что он видел там изумруд. Живой блеск глаз нельзя сравнивать с минералом, даже таким прекрасным, как этот камень.
Все замирают от такого заявления, не в силах выдавить из себя хоть слово. Тишина не становится неловкой, потому что ее нет: Рон захлебнувшийся пивом пару раз ударяет себя по груди, но не заимев должного эффекта, продолжает кашлять как тяжело больной туберкулёзом.
— Дайте чем-то заесть, я сейчас сдохну, — на глаза Уизли слезы и, прежде чем хмыкнуть, Блейз сжаливается, передав Рону шоколадный кекс, приговаривая:
— Сенсация, золотой мальчик убил лучшего друга, — однако наперекор себе же, двумя добрыми ударами ладонью по спине, прочищаем тому дыхательные пути и протягивает Рону воды.
Если рыжий помрёт, с кем он из их компании будет пить? Уж точно не с Гермионой. А Гарри занят, кажется, до конца жизни.
— Я между прочим, серьезно, — Поттер протягивает руку, чтобы почесать затылок и круглые очки смешно съезжаю ему на нос, держась только на самом кончике. Он выискивает хоть какую-то поддержку у собравшихся, но не найдя ее даже у Грейнджер, устало выдыхает, возвращая указательным пальцем очки обратно на глаза.
— Бросьте, у нас есть слизеренцы в отряде Дамболдора. И вы даже знаете кто.
— Ага, вот только это не староста и не главная сука Слизерена, — Гермиона, висящая на Панси даже не думает, что, наверное, стоит быть мягче. Наоборот: кто-кто, а эти явно не одобрят, если начать приукрашать то, что есть. — Без обид ребят.
Серебряное трио только пожимает плечами и улыбается. На правду не обижаются. Тем более — их репутация нажита долгим и кропотливым трудом, и уж от нее они точно не готовы отрекаться.
Быть «плохим» человеком: тем, кого все не понимают, и даже презирают, чья правда отличается от других, тем, кто идет сам, или с другими, похожими, по своему тернистому пути.
В мире нет ничего светлого и темного: все серое, но они серее других. Темнее.
В этом даже есть своя романтика.
— А это, кстати, идея, — Драко задумывается. Да они явно не святые, даже больше, давно отшагнув в другой конец этой черты. Так почему бы не пользоваться этим так, как он пользовались всегда? — Не вступать в отряд Дамболдора, а просто его защищать?
Глаза Панси загораются, как когда, в спальне Слизерина, когда она придумала свой гениальный план (который закончился тем, что Драко чуть не подстрелили, но этого ей знать не обязательно). Глаза, цвета виски, вспыхивают, словно кто-то поднес спичку, и горючее взялось пламенем. Драко готов поклясться, он чуял запах паленого алкоголя, охватившего всю Выручай комнату.
— Мы вступим в Инспекционную дружину, — она доверено вторит, для убедительности ударяя кулаком по ладони, привлекая на себя больше внимания, и тусклые блики магических ламп отражаются на лакированной поверхности нафталиновых ногтей. — И будем водить всех за нос.
Рон торжествующе улюлюкает, издает какой-то смешной хрюкающий звук, и допивает остатки пива, следуя указанию карточки, на что ловит смех присутствующих.
А Гарри просто думает. А насколько это безопасно? Что если серебряное трио разоблачат? Или они, грешным делом, их сдадут? Что тогда?
Но улыбки слизеренцов хитры, и обманчиво манящие глаза опасно блестят в тусклом свете, в них мерещится что-то страшное. И Гарри не знает, за кого тут надо больше волноваться за них, или за себя. Серебряное трио еще даже не открыло рот, просто кидает на него многозначительные взгляды, но Поттер все понимает. Они
просят. Хотя, даже если ответ будет отрицательный, он уверен — едва его кто послушает.
— Это, — змеи хитры, и очень расчётливы, в их глазах давно ужились все бесы и демоны, и Гарри дает на выходку свое добро. — Гениально, Господи. Нам больше не придется прятаться.
— Спасибо, мы знаем, — Блейз смеётся, намечая, как же он будет странно смотреться в Инспекционной дружине, учитывая, что до этого ни в чем подобном участия не брал, но Панси выглядит слишком довольной, чтобы отказаться. — Мы ведь слизеринцы, в конце концов. А еще чистокровки — гениальность у нас на роду написана.
Рон шутливо ударяет Забни по голове, и в комнате снова раздаётся смех.
Эта ночь на удивление спокойная. Близится зима.
***
Сессия приближается так же неожиданно, как и первый снегопад, и Драко оказывается к этому совершенно просо не готов.
За вереницей событий как-то тереться пора скорых экзаменов: вечера в Выручай комнате, их проделка с Инспекционной дружной, общение с Гарри Поттером. Отряд Дамболдора существует, как тайна Золотого мальчика.
Но в какой-то момент до Драко элементарно просто
доходит.
В этот день он особенно чувствует себя загнанной лошадью: тянуть два факультатива и экзамены оказывается слишком трудно. И ему нельзя чтобы оценки упали хотя бы на балл. По-хорошему, отец хотел чтобы оценки по некоторым предметом стали выше.
Гермиона считает, что парень загнётся к чертям уже на втором экзамене. Драко старательный ученик, даже слишком, и она уверенна, что Малфой первый на очереди в Мунго с нервным срывом: однажды Драко не заметил толпу пуффендуйцев, и врезавшись в одного чудом глотает вскрик от испуга — нервы сдают окончательно, и он не мог унять дрожь еще две пары.
Гермиона шлёт к чертям их соперничество и помогает Драко с учебой, активно воротящему нос, но не смеющему отказать — он и вправду в полном дерьме. По правде, он ей должен ноги целовать, но в слух никогда не произнесет и не признается в подобном, даже себе.
Сидя над очередным учебником, уча даты второй мировой войны
да откуда у людей столько в целом взялось идей как убивать друг друга, аж на сорок три страницы чистого текста он вспомнил, что у него еще не выполнен рисунок черепа по анатомии, и прежде, чем обреченно взвыть на всю гостиную Слизерена, под неодобрительное цоканье Блейза, вспоминает, что на медицине он между прочим, нелегально. Нужно попросить Снейпа помочь это как-то скрыть перед отцом.
И тут ему словно прилетает по голове, и над ней загорается лампочка. Вторая часть его хитрого плана по распознанию прошлого Гарри приобретает новые краски.
Снейп был одним из главных свидетелей в пользу Поттера в суде, у них с отцом из-за этого был крупный конфликт, который еле закончился дружественным рукопожатием, на не дуэлью или простым, магловским начищенным друг-другу морд. Это значит, что Северус точно знает, что произошло.
Малфой тут же подскакивает с места, и крича какой-то бред о библиотеке выбегает из гостиной под недовольный взгляд Блейза.
Он считает, что у Драко, кажется, поехала крыша.
Ловко пробегая по холодным коридором, парень не может восторженно хихикать; глаза, зеленые, цвета северного сияния горят в свете факелов коридоров, и подросток, с цвета снега волосам не чувствует холода.
Он ловко пробегает ступеньки, спускаясь ниже и стучит о лакированную дверь кабинета профессора зельеварения, и получив что-то уверительное по ту сторону, открывает ее.
В кабинете профессора пахнет полынью и чем-то терпким, что отдается горечью на языке и щекочет нос. В затемненной, хранящей вечный мрак, комнате, от тусклых свет ламп падают на стены разноцветные блики, отражаясь от колб.
— Пришли просить, что бы я покрыл факультет медицины перед Люциусом, Драко?
Снейп на него даже не оборачивается на Драко, узнавая воспитанника старшего Малфоя по дыханию, походке, стуку в дверь: воровать, аккуратно, пытаясь не сотрясать своим тихим дыханием воздух, медленно вдыхая запах горькой полыни и аконита. Малфой был очень талантливым мальчиком, но не в том, что надо было Люциусу и их семье. Снейп видел, как золотой ошейник душит, оставляя рубиновые борозды на коже, но никогда не мог докричатся до старшего Малфоя, который не видел, как золото дробит гортань.
— Да, — Драко все-таки вдыхает, так же медленно, но теперь спокойно: легкие ухватили сладковатый привкус профессорского понимания, и под грудной клеткой разлилось тепло — Да, пожалуйста.
Северус все-таки оборачивается на подростка, окатив того тем самым взглядом, который одним мигом приводил в чувство, ставил на место, и ненавидел все живое без слов. Но слизеринец привык: не первый год на факультете, не первый год ходит по земле, не раз видел, как Люциус и Снейп дерутся на дуэли. Они оба серее остальных, но просто разные грани этой темноты.
— Плохо выглядите, мистер Малфой
— Знаю, — Драко отводит взгляд, немного виновато, но не может сказать точно, чем вызвано это липкое чувство, поднимающееся алыми пятнами к ушам. — Учеба не лёгкая.
Профессор только кивает головой. Конечно не лёгкая. Факультативы не из простых, да и предметы в этом учебном году довольно сложные. Удивительно, как мистер Малфой еще не упал без чувств где-то в холодных, сырых коридорах.
— Я вам дам кое-какое зелье, — Снейп разворачивается к столу, и плащ очерчивает дугу, бархатом развиваясь в воздухе. — Не показывайте его другим студентам, даже своим дражайшим Забини и Паркинсон. И используйте не больше трех капель в день. Должно помочь.
— Эм, к слову о помощи, говорят, вы были главным свидетелем в пользу Поттера на суде…
Снейп сперва просто замирает, но Драко чувствует, как по телу бегут мурашки и вытягивается по струне: это не к добру.
Сиверус разворачивается, и бархат плаща, от резкого движения, словно лента делает несколько плавных движений и опадает наземь. Профессор припечатывает пузырёк с чётким звуком ударившегося хрусталя, и Драко вздрагивает. В комнате повисает тишина, и кажется, что время вокруг останавливается, сжимаясь в одну точку по среди кабинета, где стоят они — Снейп и Малфой.
Раздражение и испуг. Змея и кролик.
—
Я знаю, — Драко наклоняет голову немного в бок, и думает, что из-за шума в ушах не разобрал предложение, но минуту спустя, понимает: он понял все предельно четко. — Не притворяйся дураком Драко. Я знаю и про ваши выходки с Забини и Паркинсон: те самые, что окончились синими волосами мадам Амбридж. Шутка не очень остроумная, мне больше понравилось с говорящей кружкой, но вышло уморительно
Земля под ногами рушится. Драко чувствует, как пол идет для него трещинами, а лицо становится серое как незастывшая шпаклевка. Он думает только о том, как такое могло произойти.
— И про Выручай комнату. Уж так вышло, что преподавателем, который шел с коридора был я, а мистеру Поттеру не хватает ума и ловкости. А еще он бессовестно безответственный и косой, что спасло Вас.
Пол осыпается осколками, и Драко чувствует, как опасно балансирует на краю; как золото ошейника нещадно сдавило шею — ему совершенно нечем дышать, а к горлу подступится горький ком.
— И про Отяд Дамболдора. И поверьте, Поттер должен больше проявлять уважения в вашу сторону, потому что эти остолопы настолько бестолковые, что отряд был бы разоблачен в первые три дня, без вашей помощи.
Драко теряет последнюю опору, последний свой оплот: он срывается и падает, задыхаясь. На глазах парня еще чуть-чуть и будут слезы.
Как так вышло?
— Только мне интересно, что происходит, мистер Малфой?
— Я просто…
— Интерес? — Драко пытается ухватиться хоть за что-то: он чувствует себя перед профессором совершенно нагим, без возможности прикрыться или сбежать. Но Снейп не дает. Ловушка захлопнулась с громким скрежетом металла, и Малфой бы предпочёл, что бы это была гильотина над его головой. — Вы откровенно говоря врёте сами себе. Не рвались бы вы так за Поттером. Так что же мы имеем? Манипуляцию?
— Нет, — Драко чувствует себя в камере пыток, на допросе, как в очередной раз перед отцом: когда страх сковывает жилы, и по крови течет лед, когда твои живые глаза наполняются блеском изумруда, потому что
нельзя. Когда ты хочешь быть, где угодно, но только не здесь, но тебе приходится отвечать.
— Шантаж? — продолжает Снейп, и мир Драко, как карточный домик, раз за разом, падает на
— Никак нет
— Выгода?
-…нет
— Та что же?
И Драко задумывается. Впервые за долгое время задаёт себе логичный вопрос: а зачем ему это все? Он ведь рискует. И при том очень многим: репутацией, нервами, и чего уж таить, ошейник невыносимо давит на гортань, безопасностью. С каких пор он так сильно привязался и так рьяно таскается за Поттером? Они ведь, вроде, были врагами, насколько он помнит.
Но это началось с тех пор, когда он увидел повязку. С тех самых пор, когда руку опалила боль, и они встретились взглядом: лед и северное сияние. Когда Гарри, до боли и слез с силой сжимал его мантию, извиняясь, а в ушах еще стоял звук выстрела.
Когда Поттер признался. Когда тот ему поверил. Тогда обычный интерес перерос в нечто другое: Малфой понял, что может дышать.
— Дело во втором шансе
Севирус замирает и опускается на стул, медленно и очень тихо, будто боясь спугнуть, словно дикого, диковинного зверька, парня, который только-только смог глотнуть свежего воздуха и осмелился заговорить.
— Он поверил в меня, профессор Снейп. Несмотря ни на что. Как не смог никто. С Блейзом и Панси мы с самого начала — они знают о всех моих грехах, и принимают их. С Гарри все по-другому. Он их не принимает, он их
прощает, — Драко кажется, что за спиной вырастают крылья, что в этой тесной, полутёмной комнате, становиться светлее, что он наконец-то понимает зачем это все, и почему он так счастлив. — И даже несмотря на то, что между нами было, он дал мне этот шанс и он мне верит. Я хочу отплатить тем же. Но я не могу помочь в том, чего сам не знаю. Я могу сделать только хуже.
В комнате становится тихо, но Драко только блаженно выдыхает: слова оседают вмести с пылью в кабинете, и ему легче. Он не чувствует ошейника и может дышать, впервые за целую, кажется, вечность, полной грудью. Воздух сладкий, пахнет полынью и аконитом, и от этого ощущения у него кружится голова, наполняясь тёплой дымкой.
Снейп думает пару секунд, прикрывая глаза и размышляя, но потом его губы дергаются в чем-то похожем на улыбку, что остаётся не замеченным Малфоей, опьяненным этим прекрасным чувством свободы: будто отстегнул тугой пояс, будто тебя достали из-под завала и ты можешь дышать; когда сказал о том, что верилось на языке, но ты так и не мог проговорить в голос.
Северус поражается тому, как его воспитанник вырос. Он с трудом сдерживает восхищение от того, насколько Драко не похож на отца. Когда лепили что хотели, резали руки, подчиняли и обманывали, внушая, рассказывая, что правильно, а что нет, но глаза напоров — живые, не как у отца, и профессор считает, что это прекрасно.
— Хорошо, я расскажу, но только в основных аспектах, — Драко тут же вытягивается по струне, и не может подавить идиотскую улыбку:
получилось! — Что бы ты знал, что говорить, а что нет. Дальше сам.
— Спасибо! — голос слизеринца разносится эхом по небольшой комнате, и Снейп морщится от его звонкого голоса: за что ему послали таких буйных детей?
Севирус рассказывает: голые факты, ничего больше, но Драко считает, что этого хватает сполна, на первое время.
Вернон Дурсль, Драко хорошенько запомнил это имя, потому что негоже не знать, кто стрелял в самого Гарри Поттера, потерял свою работу офисного администратора, и семья утратила свой приличный достаток. Сначала это не сильно сказывалось на их семье, но денег начало катастрофически не хватать элементарно даже на еду, а дом начал резко пустеть, так как мебель, из-за педантичности и аккуратности Петуньи, можно было довольно дорого продать.
В конечном счёте, когда каждая копейка была спасительной, Вернон был вынужден устроится на
«новую рабою». После этого все поменялось кардинально.
Именно после этого с Гарри и его братом, Дадли, о котором гриффиндорец иногда вспоминал, и слова его сквозили мягкостью и какой-то теплотой, случилось то, что Малфой наблюдал.
Снейп после последних слова словно проглатывает скользкую, липкую жабу, хмурит свои густые брови, отводя куда-то глаза к полу, и Драко понимает, что тут начинается та самая, «дальше сам» зона.
Профессор допивает чай, и, плавно поднявшись, со стула, провожает ученика за дверь, до комендантского часа. В глазах ребенка бушует что-то странное: словно буря в стакане, что-то похожее на восторг, от наконец-то полученной информации и горечи, и он хмыкает себе под нос. Драко нужно время чтобы хорошо все обдумать.
— Спасибо, профессор Снейп, я… — Драко поворачивает голову к Сивересу, чтобы поблагодарить, прямо перед тем, как учитель открывает дверь, и застает то, как бледнеет лицо Снейпа в одночасье, и превращается в каменную маску, и чутье вопит, что пора бежать.
— А за что это мы уже благодарим нашего уважаемого профессора Снейпа?
Сердце Малфоя пропускает удар. Змеиная чуйка вопит где-то под черепушкой, но Драко понимает: бежать некуда. Ловушка захлопнулась с противным скрежетом, и парень сдерживается из последних сил, чтобы не одна, уже вставшая плотным, каменным комом у горла слезинка, не сорвалась с глаз и не скатилась вниз.
Он чувствует запах жжённых роз, сахара, и парфюма с гвоздикой и корицей; он видит розовое одеяние и черную мантию; улавливает на чужом лице острозубую ухмылку, обманчиво добродушную, и каменную маску застывшего презрения, обрамлённое тонким изгибом губ, складывающееся в подобие улыбки
Драко не может обвести взгляд от Амбридж и собственного
отца, боясь просо поверить в происходящее.
Ему кажется, что в этот момент он несколько раз умер, но по какой-то нелепой случайности, воскрес заново. Золотой ошейник игриво сдавливает шею, напоминая:
тебе никогда о этого не избавится.
— Люциус, Амбридж, какая встреча, — Снейп аккуратно обнимает за плечи ребенка, но что он может сделать? Драко едва не дрожит под его руками, и ему правда жаль. — Почему в столь поздний час?
— Появились неотложные дела. Драко, ты не хочешь поздороваться с отцом?
Малфой чувствует, как ему перекрыли воздух.
***
Трио в панике. Если честно, Гарри тоже.
Драко пропадает слишком внезапно и слишком не вовремя.
Панси и Блейзу просто сказали, что Малфой временно освобождён от занятий, на вопросы кто забрал и куда увезли, Филч не отвечал — то ли не знал, то ли говорить не велено, и, если честно ситуация была, по меньшей мере, жуткой.
На следующий день после этого внезапного отъезда Орден феникса разоблачают. Гарри ненавидит Малфоя всей своей грешной душой. Ведь кто еще мог их сдать, как не поганая слизеринская змея? Втереться в доверие, использовать как надо, и, конечно же, убежать. Но Гарри был даже рад, что эта падаль полезла в свою нору. Потому что бы пуля тогда угодила ему аккурат между глаз.
Так прошёл день. Второй. Третий.
Блейз и Паркинсон не верили. Это не мог быть Драко, они это знали, что бы там гриффиндорцы не рычали, как бы Рон и Гарри не точили зубы. Только Гермиона была на их стороне. Она училась с Драко на одном факультативе, и просто чувствовала — нет, Малфой бы так не поступил, если уж дал слово: он конечно трус и страшный нытик, но чистокровность прививает благородство. И от того становилось вдвойне страшно.
Панси собрала все звуки академии зная, что везде есть глаза и уши, сгрызла все ногти и искусала губы до состояния кровавого месива, пока не узнала, кто приходил в Хогвартс.
Люциус Малфой. Собственной персоной. Кто-то сдал Драко. И эта розовая стерва нашла управу.
Паркинсон кричала на Гарри как разъярённая вельва, и только Блейз стоявший за ней, держащий за плечи, и Рон, стоящий перед ней, не давали разорвать Золотого мальчика в клочья.
Гарри почувствовал, как земля в очередной раз уходит из-под ног.
Драко. Его разоблачили.
Их разоблачили.
Пощечина, довольно сильная для хрупких рук Панси опаляет щеку. Она обессилено садится на диван, жалобно завывая, словно раненый зверь. Гермиона и Блейз держат ее за ладони и плечи, на давая упасть в эту пропасть окончательно.
Грейнджер и Уизли пришлось рассказать в чем дело.
Гарри пытался помочь серебряному трио
или это уже дуэт? Даже говорить в голос такое казалось диким, по крайней мере тому, что от него осталось найти Малфоя, чтобы хоть слово, хоть фразу, хоть что-то получить от змееныша, знать бы, что с ним все хорошо. Но его сова осталась в Хогвардце. Все его вещи. И даже любимый сборник баллад, который он всегда брал в дорогу.
Гарри задыхается, с каждым новым днем все сильнее, даже не представляя, что могло случится. Или по крайней мере, не хотя представлять. Так становилось еще паршивее.
Панси плакала каждое утро и ночь, стала меньше красится, говорить, с трудом есть, и заниматься. Грейнджер не смогла на это долго смотреть — почти все время она проводила возле слизеринки, которая вместо едкого дьяволенка превратилась в тень, и получая очередной кивок вместо слов, Гермионе хотелось выть.
О Блейзе лучше и вовсе молчать: он от злости лупил ногами стены, и бил стекла, напивался каждую ночь в усмерть, и по утру, рыча от боли, и скуля от безнадёги, кутался в безнадежно измятый плед, так и не появившись не на одной паре.
Не доглядел.
Так прошёл и третий, и четвёртый, и пятый, и шестой, и седьмой день.
Солнце клонилось на убыль, и в главной столовой стоял полумрак.
Драко Малфой появился на восьмой день, во вторник.
