Меридиан, королевский дворец
Князь Фобос стоял у высокого окна в тронном зале, откуда открывался отличный вид на раскинувшуюся в некотором отдалении столицу, мерцающую тусклыми огнями. Холодное фиолетовое свечение, источаемое завесой, проходя сквозь узорчатые стекла, рисовало на полу гигантские замысловатые фигуры. Случайный гость Меридиана мог бы подумать, что в этой части планеты царит глубокая ночь, однако подобная темень стала для этого мира естественной в бóльшую часть суток. Лишь к полудню небеса немного светлели, и эти короткие часы были единственным, что позволяло местным жителям отличать день от ночи. Тринадцать лет обитатели Меридиана не видели солнца. Тринадцать лет планета, отрезанная от сердца и всей вселенной завесой, медленно умирала. Впрочем, лицо князя не выражало ни горечи, ни даже тени волнения. Чувства, обуревавшие им в первые годы правления, давно ушли, уступив место холодному расчёту. Точнее, в свое время Фобос сам убил их, вовремя осознав, что, бросая вызов величайшей силе во вселенной, такая роскошь как эмоции попросту непозволительна. Единоличный правитель Меридиана больше не был тем пылким темпераментным юношей, который тринадцать лет назад взял власть в свои руки и присоединился к самому дерзкому заговору в истории Бесконечных измерений. Нынешний князь — холодный, величественный и надменный, — был куда более опасен. Лишь изредка на его лице проявлялись огоньки страшного, едва контролируемого гнева, но вот уже много лет Фобос не давал им перерасти в нечто большее, быстро беря себя в руки. Лишь единицы знали, чего стоит правителю Меридиана это спокойствие и что означают проскакивающие у него в глазах искры ярости. Искры, способные дать начало костру, в чьем пламени погибнет целый мир… В такие моменты Фобос машинально прижимал руку к груди, к тому месту, где под мантией скрывался, обрамленный тремя сдерживающими печатями, Глаз Эридии. Огромная стальная дверь, ведущая в тронный зал, медленно отворилась и князь бросил мимолётный взгляд на вошедшего. Лорд Седрик быстрым шагом пересёк помещение и склонился перед своим повелителем. — Мой княззь. — произнёс он почтительным голосом, в котором сохранялись шипящие нотки, свидетельствующие, что человеческое обличье мужчина принял совсем недавно. — Докладывай. — сказал Фобос, казалось, всё ещё погруженный в свои собственные мысли. — Главарь мятежников схвачен у самого портала и доставлен в замок. — отчитался Седрик будничным голосом, в котором, тем не менее, прослеживались напряжённые нотки. — Однако у портала меня ждали стражницы… — Стражницы — не более, чем ветхие развалины, Седрик. — нахмурился Фобос. — С чего бы Кондракару привлекать этих старух? — Я рассмотрел их, князь. — змей в человечьем обличии наклонил голову. — Они юные девушки, полные сил. — Значит, кристалл отныне у нового поколения… — задумчиво произнёс правитель Меридиана, всё больше и больше хмурясь. — Это может значительно осложнить поиски моей сестры. Как же не вовремя! — на секунду две гневные искры вспыхнули в глазах князя и тут же погасли, поглощённые ледяным холодом. — Девушки выглядели совсем юными и неопытными, мой князь. — вкрадчиво произнёс наг. — Я уверен, их ещё не успели должным образом подготовить. Мы можем первыми нанести решающий удар… — Ты говоришь очевидные вещи, Седрик. — раздраженно прервал его Фобос. — Найди паслинга, пусть отыщет портал на Землю. Мне нужно лишь время, чтобы выяснить личность хранительницы сердца. За девчонкой отправишься лично, возьмёшь любую помощь, которая потребуется. Помни, что она нужна мне живой. — Слушаюсссь. — склонил голову вельможа и быстрым шагом покинул помещение. Дверь за ним медленно закрылась, вновь оставив Фобоса наедине со своими мыслями. Некоторые время ничто не нарушало безмолвную тишину тронного зала, а затем холодный властный голос произнёс: — Время пришло, князь. Обвивающие трон шипастые отростки Корнехвата — порождения тёмной энергии Эридии — возбужденно взмыли вверх, двигаясь будто в каком-то диком языческом танце. Ни одним мускулом Фобос не выдал себя, однако внутри у него всё содрогнулось. Он уже и не надеялся услышать этот голос, последний раз звучавший в стенах замка тринадцать лет назад. С тех пор его обладатель никак себя не проявил и потому князь мысленно распрощался со своим единственным союзником. Но, как оказалось, Аггилак всё ещё умел преподносить сюрпризы. Фобос медленно развернулся и подошел к стоящему у дальней стены старому зеркалу, чьё стекло было прочерчено двумя зигзагообразными трещинами. — Тринадцать лет. — холодно произнёс князь. — Есть ли причина, по которой ты заставил меня ждать столь долго? — Всему своё время. — спокойно произнес голос, звучащий одновременно из зеркала и отовсюду. На стекле постепенно проступали контуры старческой фигуры. Аггилака было не узнать — ещё более старый и дряхлый, чем в прошлый раз, от трупа его теперь отличали лишь живые жёлтые глаза, ставшие, казалось, ещё более пронзительными. Время явно обходилось великому чародею куда дороже, чем раньше, когда он был на пике своего могущества и обладал сердцем целого мира. — Было призвано новое поколение стражниц. — всем своим голосом Фобос показывал, что требует оправданий. Подверженного воздействию авторитетов юноши, к которому Аггилак когда-то пришел с предложением, больше не было. — Теперь победить Кондракар будет куда сложнее, если только я не уничтожу их раньше, чем они вступят в полную силу. — Ошибаешься, князь. — вкрадчиво произнёс живой труп, чьи высохшие тонкие губы тронуло подобие улыбки. — Теперь, когда сердце Кондракара передано в руки неопытных девчонок, оно стало особенно уязвимо. Нападение на Цитадель миров — самоубийство, которое я не собираюсь повторять, однако если источник силы находится в другом месте… — Значит, ты ждал именно этого момента? — взглянул прямо в глаза старику Фобос. — Почему ты не предупредил меня? — Потому-что ты добился куда большего, будучи уверенным, что помощи от меня ждать уже не стоит. Теперь Кондракар всецело поглощён меридианской проблемой и не ожидает удара с другой стороны. — желтоглазый спокойно встретили гневный взгляд правителя Меридиана, перед которым содрогались самые смелые его прислужники. — Пришло время исполнить мой план, князь. Закат Цитадели миров близок, как никогда. На этот раз Фобосу стоило особых усилий подавить нарастающий внутри гнев. Наверное, на месте Аггилака он поступил бы также. Сколько раз ему самому приходилось использовать других людей, действуя при этом куда более грязными методами. Эффективность превыше эмоций, однако никто не смеет обращаться с повелителем Меридиана с таким пренебрежением! — Значит, ты уже подготовил замену старой гвардии? — спросил Фобос, глядя на старика холодными глазами. — Мои ученики прибудут на Землю не позднее Третьей Луны. — едва заметным движением головы кивнул великий чародей. — Пятеро лучших, тех, кто положит начало конца гегемонии Кондракара! Коль скоро я ещё слаб, они будут моими глазами и ушами и здесь, на Меридиане. Верь и помогай им, князь, ибо в них наша победа. Фобос промолчал. Аггилак не предлагал свой план действий, он приказывал. Не как союзник союзнику, но как господин своему подчиненному. Это слишком напоминало то, как вел себя Кондракар, который преследовал собственные интересы, прикрываясь маской всеобщего благодетеля. Благодетеля, которому нельзя сказать «нет» и чьи дары нередко обращаются проклятиями. — Твоим людям стоит поторопиться. — произнес князь холодно. — У захваченных недавно в плен мятежников был найден магический предмет не из этого мира. Невиданная ранее готовность Кондракара делиться артефактами вкупе с призывом нового поколения стражниц означает, что они готовятся к решающему витку нашего противостояния. — Тебе стоило внимательнее следить за своей сестрой. — жёлтые глаза на мгновение полыхнули недовольством. — Будь она здесь, вместе с силой Глаза Эридии этого хватило бы для отражения любой атаки. — Не тебе учить меня. — голос Фобоса оставался холодным, но в глазах сквозь лёд пробивались пока ещё едва заметные огоньки гнева. «Не тебе, не сумевшему уберечь свой собственный мир от уничтожения!» — хотелось сказать принцу, но он сдержался. Слишком многое зависело от этого человека, чтобы лишний раз рисковать его недовольством. Впрочем, Аггилак, похоже, всё понял по взгляду. Некоторое время жёлтые глаза внимательно смотрели на князя, а затем старческий голос произнёс: — Мои ученики помогут тебе разобраться с восстанием и найти твою сестру. Но и ты, князь, взамен должен будешь помочь им. — Помочь им в чем? — пусть он и не подал виду, Фобос всё-таки немного растерялся от такой уступчивости Аггилака. Великий чародей никогда не славился своей готовностью к компромиссам. — Ты узнаешь, когда придет время. — старик спокойно выдержал гневный взгляд правителя Меридиана. — Я не могу рисковать, раскрывая тебе свой план сейчас, предыдущая война многому всех нас научила. Верь мне, князь, ибо у тебя нет иного выбора. Верь мне и совсем скоро мы отпразднуем нашу победу! Последние слова доносились как-будто издалека и вскоре Фобос вновь остался один в огромном пустом зале. Корнехват всё-ещё возбуждено дрожал всеми своими отростками — такое случалось в предверии тяжелых битв и массовых казней, когда человеческая кровь должна была вот-вот напитать его вечно жаждущие корни. Об этом чудовище, оплетающем всё в окрестностях королевского дворца, ходили легенды. Одни говорили о нём, как о могущественном страже правителя, другие — как о проклятии, насланным на Эсканоров за попытку восстать против Кондракара. Правы были и те и те — вряд ли Фобосу удалось бы найти более совершенного телохранителя, чем того, кто был неподкупен и безжалостен, кто оплетал собой весь дворец и даже его окрестности и не спал ни секунды. Но в то же время Корнехват был порождением силы слишком темной, чтобы не требовать ничего взамен. Постоянно находящийся рядом и излучающий яростную энергию Глаз Эридии сделал его охочим до человеческой крови и чем длиннее становились корни, тем более ненасытно впитывали они желанную влагу. Последнее время оголодавший страж нередко нападал на тех, кто имел неосторожность без приглашения подойти к дворцу на близкое расстояние и лишь воля князя удерживала его от того, чтобы не пожрать население замка. «Хитрый лис опять играет свою собственную игру» — витали в голове у князя гневные мысли — «Как смеет он позволять себе подобное пренебрежение?!» И где-то на задворках сознания знакомый голос прошептал, заставив Фобоса прижать руку к груди: «А может, убьем их всех?»Ториала
— Боль. — твёрдо произнёс Маркус, указав на стоящую перед ним рыжеволосую девушку. За столько лет можно было бы и привыкнуть, но стон, вырвавшийся из груди Эйрин прежде, чем она сумела взять себя в руки, всё-равно болезненным эхом отозвался где-то внутри. Смотреть, как девушка борется с враждебной магией, кусая губы, как на её высоком бледном лбу выступают капли пота, а тело трясет мелкой дрожью, было даже сложнее, чем самому подвергаться воздействию заклинания. Всё-таки она была другом, единственным человеком во всем мире, которому юноша мог доверять. А доверие в Альракисе было одним из самых ценных и редких сокровищ, которые только можно себе представить. И несмотря ни на что Маркус стоял, не опуская руку и не прерывая заклинания. Потому-что так было надо. Совсем рядом раздался чей-то крик, за которым последовал звук падающего на песок тела, свидетельствующий о том, что очередной ученик не справился с заданием. Не прерывая собственного заклинания, юноша скосил глаза и увидел корчащегося в судорогах подростка с ещё не исхудавшим смуглым лицом и растрепанными тёмными волосами. Это был новичок, прибывший в Альракис всего-лишь месяц назад. В его глазах читалась паника, а из горла вырывались то крики, то хрипы, то какие-то нечленораздельные звуки, похожие на попытку что-то сказать. Он уже не пытался противостоять враждебной магии, а лишь надеялся, что всё это как можно скорее закончится. Впрочем, рассчитывать на пощаду, когда в напарники достаётся Дамиан — вершина наивности. Уж за месяц это можно было понять, однако новичок всё ещё пытался о чём-то просить, складывая в умоляющем жесте дрожащие руки. Кажется, его звали Ришард… Маркус отвёл взгляд. Он прекрасно представлял, как сейчас выглядит лицо Дамиана — приподнятые в едва заметной улыбке уголки губ, раздувающиеся от возбуждения ноздри и жадный, впившийся в напарника взгляд. В этом невысоком, показательно небрежном юноше, совсем непримечательным на вид, таилась невероятная любовь к чужой боли. Пожалуй, где угодно ещё ему пришлось бы скрывать свой истинный облик, но здесь, в Альракисе, такое отношение быстро сделало Дамиана одним из лучших учеников. Раздался громкий удар гонга, означающий смену позиций. Несколько дюжин подростков в тренировочном зале вздохнули с облегчением — кто-то медленно осел на пол, кто-то рухнул мешком, не в силах больше стоять. Новенький, доставшийся Дамиану, остался лежать на песке, глотая слёзы и крупно дрожа всем телом. Лишь немногие из тех, кто подвергся воздействию заклинания, устояли на ногах. Эйрин была в их числе, хоть её невысокое худое тело и качало из стороны в сторону. Учиться в Альракисе приходилось быстро. Практически все полученные знания мгновенно отрабатывались на практике. Плохо выученный урок мог обернуться шрамом на теле, а несданный экзамен — расставанием с жизнью. Но эти жертвы не были напрасны — чужая смерть как нельзя лучше мотивирует выживших учиться усерднее. Вряд ли хоть одна школа во вселенной могла похвастаться такой же тягой своих учеников к знаниям, как эта. — Осталось два гонга! — раздался над учениками громкий голос Ласкариса. Пожилой ветеран стоял на балконе, наблюдая (а точнее, надзирая) за ними свысока своим единственным уцелевшим глазом. Ласкарис был довольно нетипичным ветераном. Хотя бы потому, что стоял на своих собственных ногах, а не летал по округе в виде пепла вместе со своими товарищами. Правда, с очищающим огнём познакомится ему всё-таки пришлось — все руки и часть лица старика были изуродованы ужасающими ожогами, которые не могла вылечить никакая магия. По слухам, лишь зачарованные доспехи не дали пламени поглотить конечности целиком. И всё-равно результат был устрашающим, а опыт, который получил Ласкарис во время войны, бесценным. Ненависть к врагу, приобретенная мужчиной, когда огонь пожирал его тело, когда он наблюдал смерть родных и близких, заставляла его быть беспощадным по отношению к ученикам Альракиса — орудиям будущего мщения. Все маги Ториалы погибли, но новое, подрастающее поколение, должно было превзойти своих предшественников. — Боль! — раздались нестройные голоса нескольких дюжин подростков.***
Над Альракисом забрезжил ярко-алый закат, заливая крепость и раскинувшуюся перед ней долину своим светом. Он был столь прекрасен, что казался чуждым этому пустынному миру — чёрно-серому, скудному, тоскливому. Закат, да мириады звёзд редкими безоблачными ночами — вот и всё, что осталось у выживших в прошедший войне, если не считать ненависти к победителям. В Маркусе, впрочем, ненависти почти не было. Как и многие учащиеся Альракиса, он толком не помнил ни своих родителей, ни прежнего дивного мира, чтобы ему было о чём сожалеть. Война застигла их ещё несмышлеными детьми, отобрав всё и дав взамен одно лишь предназначение. Сейчас Маркус мог заявить, что даже понимает своего противника — на месте Совета старейшин он поступил бы точно также. Только убил бы всех лично, а не положился на природные катаклизмы и пришедших за ними чудовищ. Ученики медленно тянулись из тренировочного зала. Кто-то с трудом переставлял ноги, но большинство предпочло отсидеться некоторое время прямо здесь, на песке, чтобы набраться сил. Сквозь бреши в стене на пол падали ярко-алые лучи заката, окрашивая песок в кровавый цвет. На Ториале ходила легенда, что такие закаты появились лишь после войны, потому-что солнце впитало в себя всю кровь, испарившуюся в очищающем пламени. Красивый миф, заставляющий сердца воспылать праведным гневом и напоминающий многим, ради чего стоит продолжать жить и бороться. Многим, но не всем — юные ученики Альракиса привыкли просто любоваться пылающим закатом как коротким мгновением прекрасного в полном тьмы и ужасов мире. Ими двигала не месть, но долг, а ещё страх, амбиции и честолюбие — качества, прививаемые с самого детства. Маркусу вполне хватало сил, чтобы сейчас же уйти, но он любил оставаться после занятий и вместе с другими учениками наслаждаться коротким закатом, завораживающим и позволяющим забыть обо всём. Тем более тренировки далеко не каждый день заканчивались до наступления темноты и упускать подобную возможность совершенно не хотелось. Рядом на песок опустилась (а точнее, плюхнулась) Эйрин, подставив лицо лучам уходящего солнца. Она, как и сияющий в небесах закат, была будто не от мира сего. И пусть на некогда гладкой коже за время обучения в Альракисе появились шрамы, а ярко рыжие волосы почти всегда были черны от сажи. Эйрин обладала той удивительной природной красотой, которая сохраняется несмотря ни на что. А ещё она иногда улыбалась, и это тоже было для этого мира явлением необычным. Сейчас, впрочем, лицо девушки омрачали нахмуренные брови и грустный, устремленный в никуда, взгляд. — Что случилось? — Маркус мягко коснулся плеча девушки, легко вздрогнувшей от прикосновения. — Ришард, — ответила Эйрин после небольшой паузы, опустив глаза. — Достался мне два раза и оба я в атакующей позиции. — Ты всё ещё..? — юноша многозначительно поднял бровь. Эйрин была, пожалуй, единственной во всём Альракисе, кто каким-то чудом сумел спустя годы жизни здесь сохранить остатки совершенно чуждой этому месту морали. Сам Маркус не представлял, как можно испытывать жалость к чужому человеку, пусть даже он беззащитен и умоляет о пощаде, рыдая и стоя на коленях. А вот Эйрин испытывала, то и дело нарушая третье правило Альракиса, запрещающее необоснованное милосердие. За что, кстати, частенько подвергалась наказаниям. Удивительно, как в этот раз Ласкарис просмотрел применение ею ослабленной версии болевого заклинания. — Я всё ещё считаю, что ничему не научусь, тренируясь на ничего не умеющих новичках.— оборвала Маркуса девушка, скосив взгляд куда-то за спину друга. — Да неужели? — услышал юноша позади насмешливый голос Дамиана, обладавшего удивительным даром появляться в самое неподходящее время. — А мне показалось, что ты опять вернулась к нарушению третьего правила. Светловолосый парень стоял, выглядя довольно бодро, и смотрел на Эйрин оценивающим взглядом. После занятий, подобных этому, Дамиан обычно находился в приподнятом и возбужденном настроении, которое будто наполняло его дополнительной энергией. — Тебя никто не спрашивал. — хмуро произнёс Маркус. Очарование заката стремительно развеивалась. — Ты прекрасная чародейка, но твоя бесполезная жалость тебя погубит. — поучительным и немного надменным голосом произнёс Дамиан, обращаясь к Эйрин и явно не собираясь уходить. — Однажды твоя рука не поднимется на какого-нибудь убогого противника и ты проиграешь. Или, что вероятнее, противник просто притворится убогим… — По отношению к врагам я не испытываю жалости, но по отношению к Ришарду я не испытываю и чувства долга, которое заставляет меня причинять другим боль. — отрезала Эйрин ледяным голосом. Она очень быстро превращалась из вечно рассеянной и мягкой девушки в холодную и бесстрастную ученицу Альракиса. Это было её второе лицо, которым рано или поздно обзаводились все в этой школе. — И твой друг считает также? А, Маркус, что скажешь? — Дамиан усмехнулся, наблюдая заминку. — Правда в том, что контроль над эмоциями — часть твоего долга. К этому никчемному новичку ты должна была испытывать не больше жалости, чем к пришедшему по твою душу карателю. Не много ли ты на себя берешь, разделяя их? — Не больше, чем ты, когда читаешь тут проповеди вместо учителей. — ответил Маркус за свою подругу. Он совершенно не хотел ссоры, на которую уже не оставалось сил, но выслушивать Дамиана было ещё хуже. — Иди подоставай кого-нибудь другого, хоть того же Ришарда, он как раз сейчас не сможет никуда от тебя деться. Новичок и вправду лежал на песке, широко раскинув руки и находясь в полубессознательном состоянии. Эйрин тревожно взглянула на него и тут же отвела взгляд. Маркус быстро понял свою ошибку и прикусил язык, но было уже поздно — Дамиан заметил мимолётную эмоцию его подруги. — Отличная идея — расплылся в улыбке он. — Мне как раз казалось, что последняя тренировка закончилась слишком рано. С этими словами Дамиан неторопливо направился к Ришарду. — Тренировка закончилась, — сказала Эйрин, поднимаясь. Сквозь наброшенную маску холодности вновь начинали проступать нотки беспокойства. — Тренировки никогда не кончаются! — весело отозвался Дамиан, вытягивая руку. — Боль! — Гибба! На резкий крик обернулись все, кто ещё остался в тренировочном зале. Ришард, плача, пытался отползти от Дамиана, потирающего краснеющее запястье. «Гибба» — заклинание удара, донельзя простое и, как правило, не чреватое ничем, кроме синяков. Единственными его плюсами были скорость применения и крайняя сложность блокировки, из-за чего «гиббу» можно было кинуть, например, в лицо противнику для короткой дезориентации. — Ты меня расстроил, Маркус. — скорчил грустное лицо Дамиан. — Это должна была сделать Эйрин. — Может, мне тоже жалко этого парня. — пожал плечами Маркус, опуская руку. — Брось, тебе уже много лет не жалко никого, кроме своей сентиментальной подружки. — белобрысый юноша поморщился. — Которую ты только что спас от такого замечательного разоблачения! — Жаль, что тебя никто не спасёт. — ледяным голосом произнесла Эйрин, поднимая руку и указывая на Дамиана. — Нарвёшься на драку из-за него? — спросил тот, презрительно кивнув на отползающего Ришарда. — Просто не люблю, когда меня провоцируют. — Эйрин по-прежнему указывала рукой на Дамиана. Её лицо выражало покорную решимость. Она не хотела драки, отчаянно не хотела, но по-другому было нельзя. Стоило единожды показать слабость, чтобы заранее проиграть все последующие разы. Все, кто находился в зале, сейчас смотрели на них. Кто-то с интересом, кто-то с опаской. Подобные конфликты в Альракисе случались нечасто — как правило, на них просто не хватало сил. Даже сейчас, если дойдет до драки, проиграет скорее тот, кто первым упадет от истощения, нежели от чужого проклятия. И всё же Эйрин устала больше. Маркус видел, как подрагивала её рука, как на лбу выступали капельки пота. Дамиан был слишком опасным противником, чтобы бороться с ним в таком состоянии в одиночку. — Вообще-то, за Ришарда вступился я. — сказал Маркус спокойно. — Значит, дело тебе иметь тоже со мной. Хотя и претензии Эйрин мне понятны. Дамиан внимательно посмотрел на него. Итоги поединка с одной Эйрин не были очевидны, вступать же в драку с двумя, не важно, по очереди или сразу, было чистой воды самоубийством. Видимо, блондин не ожидал, что дело дойдет до прямого столкновения. Несколько секунд в зале висело напряженное молчание, а затем Дамиан отступил. — Я просто хотел помочь. — сказал он, обратившись к Эйрин. — Рано или поздно тебе придется столкнуться с выбором между долгом и чувствами. От твоего решения может зависеть и моя судьба тоже! Мы все здесь связаны друг с другом! С этими словами Дамиан довольно бодрым шагом покинул зал. Эйрин едва слышно выдохнула. Пожалуй, этого никто не заметил, но Маркус очень явно ощутил, какое облегчение она сейчас испытала. Девушка ещё несколько секунд стояла, шатаясь, а затем плавно осела на песок. Последние лучи уходящего заката медленно догорали на её вьющихся рыжих волосах. Тренировочный зал постепенно погружался во тьму, вместе с которой приходили холод и вой многочисленных тварей, выползающих на охоту. Пора было расходиться.***
— Я вообще не понимаю, почему мы должны тащить его до комнаты. Мне кажется, мы и так ему сегодня немало помогли. — в очередной раз пожаловался Маркус, поддерживая под руку всё ещё пребывающего в полубессознательном состоянии Ришарда. — Тебе же «жалко этого парня». — насмешливо откликнулась Эйрин. — Вот и будь последовательным. Они шли по тёмным коридорам Альракиса, поддерживая с двух сторон шатающегося юношу, казалось, до сих пор плохо понимающего, что происходит. Темнело на Ториале быстро, поэтому, когда конфликт с Дамианом был разрешен, все ученики поспешили направиться в жилой отсек. Все, кроме Ришарда, который просто не мог идти. Лично Маркуса не особо волновала судьба новенького, однако Эйрин заявила, что не для того они чуть не нарвались на драку, чтобы теперь вот так вот его оставить. С большой вероятностью, до утра бы Ришард не дотянул. Вместе с ночью приходил не только холод — из бездонных подземелий под Альракисом, с пустошей, с чёрных гор приходили многочисленные твари, появившиеся после войны. Они сползались к школе со всего мира, как к почти единственному средоточию магической энергии на Ториале. С каждым годом их становилось всё больше, однако разбираться с проблемой никто не спешил. — Не понимаю, на что рассчитывает директор, когда набирает новичков и заставляет их тренироваться со всеми. — осуждающе произнесла Эйрин. — Как они могут пройти через всё это? — А как мы в своё время прошли? — спросил Маркус. — Мы же, в отличии от него, были совсем детьми. Скажешь, на нашу долю выпали меньшие испытания? — Скажу. — уверенно кивнула девушка. — Из первых трёх наборов до сегодняшнего дня дожили… Треть? Я бы даже сказала, почти половина. А из новичков последних лет? — Селестина. — произнёс Маркус. — Один человек из… Сколько их было? — Двадцать восемь за последние четыре года. — не задумываясь, ответила Эйрин. — Ришард двадцать девятый. Воцарилась тишина, прерываемая лишь негромкими шагами босых ног. Некоторое время шли молча. — Я… Не хочу… умирать… — раздался слабый голос. Маркус повернул голову и увидел, как Ришард смотрит на них с Эйрин полными ужаса глазами, в которых стоят слёзы. — Никто не хочет. — сказал он бесстрастно. — Но я на всякий случай напомню тебе, что наша сегодняшняя помощь не означает, что мы будем помогать тебе и впредь. Эйрин ничего не сказала. Вновь воцарилась тишина, нарушаемая всхлипами новичка и переодически доносящимся с нижних этажей скрежетом. Чудовища очень быстро заполоняли первые ярусы крепости, а затем перебирались наверх в поисках добычи. Заклятий против них не ставили — берегли магию. Всё равно под утро они все разбегались, так и не добравшись до жилых помещений (хотя редкие прецеденты случались, директор считал, что подобные опасности лишь закаляют учеников и учат их постоянной бдительности). Маркус понимал, что, скорее всего, Ришард умрёт. Его магический дар был относительно высоким, выше, чем у самого Маркуса, когда тот попал в Альракис. Только вот права Эйрин — у нынешних новичков времени на его развитие куда меньше. Ториала стремительно умирала — вряд ли ей оставалось больше двух-трёх лет. Каждый новый день тренировки становились всё более и более безжалостными. Талантов, подобных Селестине, надо было находить и развивать как можно скорее и любой ценой — даже ценой жизней тех, кто не выдержит жестокости испытаний. Да и что такое три десятка подростков, по сравнению с судьбой всего мира, пусть от него и осталось совсем немного? Раньше такие мысли вызывали у Маркуса тоску, теперь же лишь служили очередной пищей для размышлений в редкие свободные минуты. Он не стал полностью безразличным к окружающим ужасам, нет, просто они превратились в обыденность, что-то, не стоящее лишних эмоций. Так они и добрались до жилой части крепости, каждый погруженный в свои мысли. Раньше, ещё до войны, здесь находились казармы — каждая из небольших деревянных дверей, расположенных вдоль длинного тёмного коридора, вела в один общий барак, рассчитанный на сотню с лишним человек. Лестница в конце коридора уводила на верхний этаж, где располагались отдельные комнаты для офицеров. Несколько лет назад за право спать там шло настоящее соперничество, однако сейчас лишь единицам хватало смелости проводить ночи в одиночестве. Выбирающиеся из подземелий твари с каждым днём становились всё смелее и смелее, а некоторые из них не боялись забираться даже в самые дальние уголки крепости. В прошлом году в одной из офицерских комнат были найдены останки ученика — никто так и не узнал, что за чудовище его убило. Число ценителей одиночества резко упало, благо, в общем бараке хватало места на всех. Ришард, который уже пришёл в себя, дрожащими пальцами открыл дверь. Из тьмы барака повеяло теплом — на ночь всегда накладывали согревающее заклинание. Несмотря на кажущееся безмолвие, внутри кипела жизнь — кто-то перешёптывался одними губами, кто-то, используя тусклый магический свет, читал ветхую книгу, кто-то тренировался в складывании печатей. Негласное правило Альракиса строго настрого запрещало нарушать покой спящих — а таких тут было большинство. Ришард, немного шатаясь, дошёл до первой попавшейся кровати и, не раздеваясь, рухнул на нее. Послышались недовольные возгласы — чуткий сон учеников мог прервать и куда меньший шум. Маркус уже собрался вслед за Ришардом шагнуть в общую спальню, но Эйрин взяла его за руку и мягко потянула на себя. — Хотела спросить. — голос девушки едва заметно дрогнул. — Ты тоже считаешь, что мои эмоции делают меня слабой? Маркус внимательно посмотрел на неё. — Эмоции вредны только тогда, когда выходят из под контроля. — сказал он с какой-то особой интонацией в голосе. — Эйрин, ты можешь наступить на горло своей жалости, я же знаю. Это в твоих силах. Но ты по какой-то причине не делаешь этого, будто бы чего-то боишься… На несколько секунд повисло молчание. — Я ненавижу Альракис, — едва слышно произнесла наконец Эйрин, проведя рукой по шершавому холодному камню стены. — Ненавижу всё, что с ним связано. И всё-таки почти каждая черта, что есть во мне — дело рук этого треклятого места. Я научилась убивать, причинять другим боль и терпеть боль сама, научилась жить в постоянном кошмаре и даже находить в нём свои маленькие радости. В последнее время мне кажется, что я как крыса, которая бегает по канализации, ища выход. Только вот за это время она успела провонять дерьмом настолько, что будет ощущать привычный канализационный смрад везде, куда бы ни пошла, сколько бы ни отмывалась. Вот чего я боюсь, Маркус. — девушка посмотрела прямо в глаза своему другу, но почти сразу же отвела взгляд. — Наверное, нам уже не отмыться. Мы — дети Альракиса, его плоть и кровь. Мы останемся в нём, как бы далеко не убежали, в какие бы миры не отправились. Но я хотела… Хотела, чтобы хотя бы часть меня всё-таки могла однажды уйти. Чтобы хоть на мгновение я могла почувствовать себя свободной. Когда я вступилась за Ришарда, я бросила вызов этому месту, показала, что оно ещё не полностью овладело моей душой. Ты тоже бросил ему вызов, когда вступился за меня, Маркус. На этот раз молчание затянулось. Слова Эйрин были… Преступны. И на что ушли все то годы обучения, призванные закрепить в учениках совсем другие, нужные качества? Маркус с горечью покачал головой. Он прекрасно понимал Эйрин, которая была права почти во всём и в то же время ошибалась в главном. — Я никогда не бросал вызов Альракису. — наконец, довольно жёстко произнес Маркус, выделяя каждое слово. — Слишком многое на кону и у меня нету права рисковать, позволяя себе подобные слабости. Ты дорога мне, но выбирать между тобой и долгом я бы не стал. И вступился я за тебя лишь потому, что долг не требовал иного. Твои фантазии будут хороши после нашей победы, но сейчас от них лучше избавиться. Несмотря на твёрдость в голосе, юноша чувствовал себя отвратно. То, что он говорил, не было чем-то необычным, но явно причиняло девушке (да и ему самому, чего уж скрывать) немалую боль. Будто бы невысказанные слова имеют меньшую цену… И всё же он обязан был это сказать. Пока того требует долг, его собственные чувства не имеют никакого значения, как и чувства Эйрин. Любые иллюзии должны быть разрушены, любые надежды, если они мешают делу, тоже. — Маркус… — в глазах девушки стояли слёзы. Неужели она ожидала чего-то другого? — Я понимаю тебя, Эйрин. — в голосе юноши мелькнули нотки затаённой глубоко внутри боли. — Обещаю, когда-нибудь, когда мы будем свободны, мы уберемся отсюда и смоем с себя всю грязь этого места, не важно, чего это будет стоить. Когда-нибудь, но не сейчас! Эйрин ничего не ответила. Сейчас она как никогда была похожа на самую обычную молодую девушку (по крайней, какими их представлял себе Маркус) со своими слабостями и сомнениями, которая никак не могла оказаться этих стенах. Интересно, под холодными и непроницаемыми масками других учеников тоже скрываются самые обычные подростки? Так ли силён Альракис, чтобы полностью подчинять себе человеческие души? Где-то глубоко внутри Маркус знал, что обманывает сам себя, утверждая, что никогда не бросал вызов этому месту. Бросал, а в мыслях бросает и до сих пор… Впрочем, признаться в этом юноша бы сейчас явно не решился. — Пойдем спать. — сказала Эйрин устало. Если раньше в её голосе и чувствовалась боль, то теперь она была очень глубоко и умело спрятана. Перед Маркусом вновь стояла ученица Альракиса. — Не хочу, чтобы какой-нибудь Дамиан застал меня завтра врасплох лишь потому, что я плохо выспалась. — Было бы неприятно. — кивнул юноша, открывая перед ней дверь в общую спальню. Вскоре они уже спали, не видя снов и не испытывая терзаний. Очередной день в Альракисе завершился, сделав его обитателей чуть ближе к исполнению своего предназначения. Засыпая, ученики не могли и подумать, сколь близок час, ради которого их готовили всю жизнь.