Юри!!! на льду.

Отель. Резко поднялся. Мне это показалось? Посмотрел на часы. Только час дня? Я осмотрелся — Юри не было. Я встал. Хм. На мне футболка и свободные штаны. Неужели показалось? Я зашел в ванную. Хах, ну, да. «Показалось». Я страшный, бледный, измученный, кажется будто сбросил семь килограмм за раз. Хотел включить воду, но руки тряслись до невозможности. Я понимал, что сейчас меня снова накроет истерика. И в ванную врывается Яков с Юрой, а сзади Алтын. — Витя, Витенька… — начал Яков. — Где он? — я не узнал свой голос. — Вить, иди ляг, пожалуйста, — тихо сказал Юра. Алтын напрягся. Я рванул вперед, но он меня схватил и не пускал. — Пусти! Пустите меня! Изверги! Сволочи! Где Юри? Что с ним? Где… где… — голос сел, а голова жутко заболела. Ноги ослабли. Меня медленно опустили на пол. Я стоял на коленях и смотрел вниз. Снова слезы. — Где он? Пожалуйста, умоляю, прошу. Всё же хорошо? Мне же кажется всё это? Пожалуйста. Умоляю… Тишина давила на виски. У меня не было сил встать и что-либо делать. Мне плохо. Я не знал, что бывает так плохо. Меня рвет изнутри. Болит и в душе, и всё в теле. Другие мысли не лезут в голову. Их попросту не существует. Когда я стал так зависим? Только сейчас я понял, как люблю его. Я люблю его. Люблю… — Он в моем номере, — пробурчал Фельцман. — У него ужасное состояние, как и у тебя. Мы вас тайком притащили сюда. Для всех и даже для жюри Юри упал в обморок из-за волнения. — Он з-здесь? — Да, Витя, он здесь… — подтвердил Юра а Алтын кивнул. Я дрожащими ногами попытался встать. — Не на… — Ви… Я поднял руку, чтобы никто не трогал меня. Медленно, собрав оставшиеся силы, поднялся по стеночке. Около тридцати секунд пытался установить равновесие. Удалось. Пытался идти к нему. Я не понимал откуда у меня есть еще силы, но я упрямо продолжал идти. Иду и мне всё равно кто меня увидит таким. Шаг. Я чувствовал как эти троя шли за мной, как за годовалым ребенком, внимательно следя чтобы не упал. Второй. Дверь уже близко. Я благодарил всех кто существует на этом свете за то, что Яков заселился в соседний номер. Третий. Тянусь к ручке, а Алтын быстро подставляет карту-ключ. Четвертый. Я внутри. Иду в спальню, не замечая ничего на своем пути. Ноги сильнее подкашиваются. Кажется повторная волна истерики. «Я должен его увидеть. А что если он… а что если из-за меня?.. А как мне?.. — голова гудела от одних только ужасных версий. Один вопрос накрывается вторым. Второй накрывается третьим. И в голове густой противный туман». Юри лежал на кровати с открытыми глазами. Эти светло карие, всегда теплые, нежные глаза сейчас были пусты. Я никогда ранее и больше не видел этого. Он был бледен, как фарфоровая статуэтка — хрупкая и такая беззащитная. Я отогнал слезы. Я должен быть сильным перед ним. Остальные остались в дверном проеме, тихо прикрыв дверь. — Юри… — тихо и хрипло сказал я, подходя к кровати. Он не двинулся. Кажется он даже не дышал. — Солнышко, — я сел рядом и хотел взять его руку, но он отдернул ее. — Я никто, — его глаза также смотрели в потолок. — Виктор, я никто. Я не достоин тебя. Прошу, оставь меня. — Как ты смеешь? — зло прошептал я. Это не те слова, которые должны были произнестись в слух. Я стал злиться. Нет, был в бешенстве, но на кого не знал. — Как ты смеешь так говорить человеку, который любит тебя? — Я не один на Земле. Зачем тебе такой неудачник? — Зачем… зачем? Я. Тебя. Люблю. — четко выговорил я каждое слово и схватил его руку. Он не посмотрел даже тогда. Я ждал около пяти минут. Не выдержав, схватил его за подбородок и повернул к себе. — Ты меня любишь? Молчание. — Ты меня любишь, Юри? — прикрикнул я. Его глаза такие же пустые. Он смотрит мне в глаза и: — Нет. Одно слово. Один слог. Три буквы. «Нет. — эхом раздавалось в голове.» Я слышал, как кто-то сзади с силой вздохнул. Я убрал руку. Вот она моя смерть. Я встал так же тяжело, как в своем номере, когда вставал, чтобы прийти сюда. Я не чувствовал стук сердца, не чувствовал взгляд окружающих, не чувствовал ничего. Просто встал и ушел. Яков, Юра и Алтын остались в номере. Ничего не вижу. Где я? Что со мной? Кто я такой? Где тот эгоистичный мальчишка, который беззаботно играл с чувствами других? Где тот Виктор, который всегда был первый? Где тот Никифоров который всегда получает, что он хочет? Зайдя в номер, обреченно лег на кровать. Тут пахнет им. Я чувствую этот едва уловимый запах. Тут наши вещи. Нет, тут его и мои вещи. Нет больше «мы» или «наши». Поднял телефон. Когда он успел стать таким жестоким? А может он мне врал всё это время, чтобы я его стал тренировать? А он мне говорил, что любит? Вроде нет. Не помню, с моей-то любовью запоминать и прокручивать такие моменты. Ну, да. Он не говорил, что любит. Я не заметил, как прошел еще один час. Странно. Смотрю на фото на рабочем экране телефона и не могу почувствовать ничего. Конечно, кроме отвращения к себе. Еще час. Я смотри на его чемодан и не могу заставить себя ненавидеть его. Кончиком пальцев провожу по его вещам и чувствую тепло. То самое тепло, что я чувствовал (а может придумал), когда был с ним всё это время. Еще час. Я вытаскиваю бутылку с мини-бара и медленно пью с горла, ощущая жжение в горле с каждого глотка. «16:48» Юрий и Отабек пытаются разговорить меня. На, что я вяло отвечаю, пытаясь не спрашивать о нем. Алкоголь ударил в голову, но ничего не поменялось. «19:56» Юра с Отабеком уходят, якобы уложив меня спать. Я лежу так еще около минут десяти. Снова тишина она давит. Сдавливает. Почему я так жалок? Я — переживший множество подобных испытаний — сломался на каких-то ничего не обещавших мне отношениях. Это ли значит любить? Стоит ли любить вовсе? На этот вопрос я дал себе четкий ответ: «Стоит, — в голове всплывали наши замечательные и счастливые дни. — эти замечательные мгновения стоят любви и даже жизни». Двигаюсь по направлению к ванне. Дверь я не закрыл. А зачем? Никого ведь нет. Я взял бритву. Хах, вы скажете: ну, что за дурак? Из-за каких-то там отношений! — да, именно из-за них. Я, как маньяк пялился на острое лезвие. Кривая усмешка. — Будет больно, но это не та сводящая с ума боль, что сейчас со мной. Я разделся и включил воду, сел в ванну и вертел в руке то лезвие. Оно такое манящее, красивое, тонкое. Никогда не обращал внимание. — Это конец, Виктор. Ты всегда думал, что умрешь на пике своих возможностей. А кто же знал, что это настанет сейчас? лезвие все ближе и ближе к коже. Безразлично. Провел им по кисти достаточно глубоко. Долго и мучительно. Я сморщился. Шипит. Порезал другую. Одна рука висела на бортике ванной, а вторая лежала на моей ноге. Я наблюдал как стекает кровь. Все темнело перед глазами. Сначала было больно, жгло. Потом это превратилось в эйфорию. Перед глазами была его улыбка, и голос стучал в ушах. Не жалел ни о чём. Тысяча минут с ним. Сто эмоций Юри. Десятки его прелестных улыбок... — Виктор! Виктор! ВИ-ИКТОР! Меня кажется вывели из сна. Или нет? — Солнышко, — я ласково улыбнулся. Темно. Темно. Темно…

***

Я открыл глаза. В комнате пахло спиртом. Фэ, ненавижу. Было темно. Только тускло освещавшая чей-то силуэт лампа дала мне знать, что в комнате не один. — М-м-м… Голова. Ну, что за отвратительный, омерзительный, идиотический, издевательский, противный, ненормальный день. Ни умереть, ни жить. — Лежи, — тихий мягкий голос рядом. — Ю… — Да, пожалуйста ляг. Я обнял его. Обнял так крепко, как позволяло моё состояние. Он обнял в ответ. Мелко задрожал — как же тепло, и более ничего не нужно. — Виктор, я люблю тебя. — Юри, почему ты мне не сказал. — Сейчас не время объяснять. — Нет, время! Как давно ты болен? Почему не сказал? Почему ты солгал, сказав, что не любишь меня? Зачем это все? Зачем? — А зачем ты порезал вены и чуть не убил себя? — голос тихий, спокойный. — Это элементарно, солнышко. — Тогда и я скажу. Это элементарно, милый. «Милый…» Я прижался к нему столь близко, что мог чувствовать лишь его аромат. Касаться его так был непривычно и в то же врем так необходимо. — Дурак. — Впервые вижу такого беззащитного Никифорова. Жуть просто, — усмехнулся он. Как он вообще может шутить, после ВСЕГО ЭТОГО? — Ты чертов мазохист особого вида! Ты- безжалостная и жестокая машина для моего убийства. Кацуки — ты мой рай и ад в этом экземпляре. Ты дурак, который ничего не замечает помимо своих чувств! Ты… ты… болван. Он засмеялся. И поцеловал меня в щечку. — И чего это ты такой смелый? Я с тобой ролями не менялся, Юри-и, — по-детски с обидой сказал я. — Согласен. — Как нога? — Всё хорошо. — Ты тот ужас «хорошо» называешь? — Именно. Мне хорошо, меня устраивает. И… я завтра буду выступать. — Ты больной! — я резко отпрянул и, слабо конечно, но ударил его по груди. — Ау. Виктор! — Я тебя сам убью, ты меня понял? Никакого льда. Лечение. Домой. — Милый, я что, зря столько рисковал? Я так долго тренировался и добил свое здоровье ради этого? Я, итак, сегодня облажался. Тяжелый вздох. Вот же упрямый. — И давно я стал «милым»? — вместо этого спросил я. — Хм, давно. — Ужас какой. — А? Я примкнул к его губам. Наверное это был всего лишь второй или третий настоящий поцелуй. Да, я вас умоляю, мои отношения никогда так долго из стадии в стадию не переходили. А тут полноценный роман. Как говорится: «Вот как оно у людей бывает». Он отстранился первым. — Лучше бы поспать. — Согласен. Мы просто легли в обнимку и заснули. Заснули оба моментально, словно кто-то выключил. А завтра… а завтра последний тяжелый день.

***

Утром я проснулся позже Юри. Так что не знаю чем он там занимался. Я застонал: «не хочу, как же я уста-ал». — О! Доброе утро. — Недоброе не утро. Он звонко рассмеялся. Он был таким счастливым, будто это не с нами происходило. Будто это не он сейчас собирается на этот лед, чтобы окончательно себя добить. Будто мы не фигуристы и вовсе не спортсмены. — Солнце, это последний день, когда ты своевольничаешь. — В смысле? — В прямом, — я встал и с невозмутимым лицом подошел к нему. — А ещё, — ухмыльнулся, смотря прямо в глаза. — Тебя ждет допрос с пристрастием, любимый. — В-виктор… Он покраснел. Ну вот все на своих местах. Я хмыкнул и поцеловал уголок губ. Пока он стоял и краснел, я проскользнул в ванну. Ой, ну и в порядок же себя надо привести. Фу, бледный, с мешками под глазами, с повязками на руках, растрёпанный. Ой, фу, фу, фу. Я более-менее привел себя в порядочный вид. Оглядел себя с ног до головы и вышел. Юри ждал. Далее завтрак, такси и он уже разминается в комплексе. Пару таблеток успокоительного мне не повредит. Вы сами понимаете, я просто бы не выдержал. А сейчас трезво оцениваю ситуацию, однако в голове ветеро-ок. Юри был предпоследним. И опять Юра последний. Яков, Плисецкий и Алтын косились то на меня, то на него. А мы в свое время делали вид, что ничего не видим. Жан-Жак облажался. Вы извините, что так грубо. Но в тот момент именно такие мысли и крутились. Юри вечера к моему удивлению отжерибился не последним. Он был четвертым. Так что в принципе шанс на золото был. Еще как был. Я заметил, как он за десять минут до выхода запихал четыре или пять таблеток. Что? Какие таблетки? Их будто и не было, друзья. Я нервничал уже и с ней. Вот он выходит на лёд. Зрители уже бурно аплодируют ему, комментаторы разрываются. «Кацуки Юри — надежда Японии, один из фаворитов данного турнира — вчера упал. Причину нам не объявили. Но думаю это нервы» «Да, да. Я согласен». Я закатил глаза. Он встал в позу готовности. Юри!!! на льду. Это мелодия должна стать легендарной, это выступление должно стать лучшим за всю историю фигурного катания. Юри поднял руки, словно держал сердце. Мягкие, плавные и в то же время кричащие о чувствах движения. Первый прыжок. Должен был быть тройной аксель. Четверной! Идеально! Я не поверил своим глазам. Он поменял ногу для приземления (естественно). Короткая комбинация вращений. В это время все перевернулось в его жизни. Все завертелось, как волчок. Да, идеально. Я грыз ноготь, что давно не делал. Каскад: тройной флип — тройной аксель — двойной сальхов. Нет! Не может быть! Он не сделал его. Вместо этого он исполнил: четвертой сальхов — одинарный бильман — тройной тулуп. С ума сойти! Юри, что ты творишь!? Всё с блистательной чистотой. И он снова возвращает прыжки на свою больную ногу. Уже два четвертых остановись! Хватит! Идеально. А какие чувства. Меня бросило в жар. Неужели он так нежно меня любит? Мой Кацуки Юри. Мое солнышко. Мой чемпион. Мой свет. Моя жизнь. Снова прыжок! И снова четвертой. Я услышал ворчание Джей-Джея: «он что робот что ли? Столько четвертых?». Я повернулся к спортсменам. Все разинув рот смотрели выступление. Теперь повернулся к зрителям — трибуны просто замолчали. Как завороженные молча смотрели катание. Последний прыжок и комбинация. Четвертой флип! Мой флип и так идеально! Вращения! Потрясающе, умопомрачительно, восхитительно, волшебно! Он остановился вместе с музыкой. Меня распирало. Я хотел бежать. Бежать и обнять. Я ведь знал, что вот это ВСЁ чудо для меня. Этот вот ПРОКАТ для меня. Юри закрыл лицо руками. Я видел, как он вздрагивает. Зрители орали во всё горло и чуть-ли не вываливались на лед. Часть скандировали его имя, другая на перебой кричали «чемпион», кто-то просто восторженно хлопал. Он поклонился снова и подъехал ко мне. Я обнимал его так, словно у меня кто-то его хочет отнять. Я целовал его лицо не разбирая куда вообще его целую. — В-виктор я хочу сесть… Черт! Нога. Я совсем забыл. Я быстро отпустил его и повел на диванчик. Он сел и стал ждать оценки. Юри… побил мой мировой рекорд. Он его не побил. Он его разгромил. Просто в пух и прах. Я был так счастлив! Да, я даже за свои победы так не радовался!

***

Я - Юрий Плисецкий. Самый молодой финалист этого Гран-При. Меня называют ледяным тигром, русской феей. Я надежда России. Я гордость страны. И даже с этим я не так важен, как Никифоров. Это меня долго убивало. Ведь, если Никифоров не со мной, то его не должно было быть нигде. Я так думал. Думал и понял. Я тупой. Я полнейший идиот. Я не Виктор, я не Яков. Я - это я. Я любил, страдал, делал больно, пережил боль, скрывался, открывался. Я Юрий Плисецкий — новая надежда фигурного катания. Мне только пятнадцать, а моя жизнь не сахар. А может это просто юношеский максимализм? Нет. У меня нет комплексов. Здравое рассуждение мне не чуждо, хотя по мне это не скажешь. Пару месяцев назад, я был тупым подростком. Но, что изменилось? Что же случилось? Случился Отабек Алтын. Он рассказал мне свою историю. Он предложил дружбу. Я никогда не дружил. У меня не было близкого человека кроме дедушки, которому все не расскажешь. Теперь я познал Агапе. Теперь я стану той самой балериной. Потому что теперь у меня есть любимый мне человек, который сможет всегда меня поддержать. Я хочу стать первым. Я хочу выиграть эти соревнования. Я думаю, что смогу. Прости меня, Кацуки Юри. Прости меня, я был эгоистичен. Я благодарю тебя за то, что, причинив боль,ты открыл мне глаза. Спасибо за то, что терпел и достойно принимал мои загоны. Я искренни благодарю. Спасибо, Виктор Никифоров. Я тебя все же ненавижу. Ты разбил мое сердце. Ты сломал меня. Издевался надо мной. Но спасибо. Ты сломал меня, и дал возможность сделать себя совершенным для себя и того, кто мне невообразимо близок. Дал возможность мне открыть себя. Я стал таким, какой я есть на самом деле. Спасибо… Музыка играла, а я ее не слышал. Я делал все механично, а внутри у меня развивался монолог. Кацуки Юри, если ты думаешь, что со своей травмой ты свалишь со льда, то ты ошибаешься. Я тебе не позволю. Я выиграю. И ты останешься. Виктор, ты тоже. Я покажу тебе, чего я стою. Четверной сальхов. Ты думаешь что из-за твоей травмы я пожалею тебя? Четверной риттбергер. Четверной флип. Алтын, ты мой первый друг. Я буду дорожить тобой, как не доложил никем. Тройной аксель — неудача. Черт, успокойся. Юра, ты же тигр. Вращения. Как же больно. Как же тяжело сохранять образ. Конец. Четверной тулуп — тройной лутц. Вот так! Так я могу! В глазах потемнело. Блять, перенапрягся. Выехал со льда. Я услышал свои очки. Я побил уже побитый мировой рекорд Виктора, но… рекорд Юри сбить не смог. Мне не хватило трех баллов. К моему собственному удивлению я не испытывал злость или возмущение. Я быстро промотал свой прокат в голове. Видимо та запинка сыграла свою роль. Отабек промчался ко мне и сгреб в охапку. — Т-ты чего это? — спросил я его. — Юра, я так тобой горжусь. Ты такой молодец! Мне стало приятно тепло. Так не было никогда. А может было. Один раз. Тогда совсем маленьким был, а меня похвалил Никифоров. Не-ет, это куда теплее. Я обнял моего казахского рыцаря и уткнулся ему в плечо. Виктор, еще раз спасибо. Я тебя ненавижу, но знаю это тоже пройдет. А любовь к Отабеку будет стремительно расти.