***
Антуанетта была слишком поверхностной, чтобы кто-то мог достоверно узнать ее. Наверное, она мне так и не открылась, раз я не могу ответить на такие простые вопросы. - Арин не унаследует мой бизнес. - А кто унаследует? - пассивно поитересовалась Антуанетта. - Муза. Но только в том случае, если она удачно выйдет замуж. - Причем здесь замужество, Поль? - Мужчина имеет огромное влияние на женщину. В семье должен быть патриархат. Ха. Патриархат. Ну конечно, как же иначе. В таком случае непонятно, зачем он вообще осведомлял ее об этом. Антуанетта ровно выдохнула, сидя в кресле, и задумчиво провела кончиками пальцев по открытой шее. - Если все будет складываться, как положено, то, когда Муза достигнет совершеннолетия, она вступит в брак с сыном Дебюсси. Антуаннета застыла. Она, кажется, даже перестала дышать. - А как... Положено? - она с трудом выдавила эти слова. Да, правильно, она хотела сказать совсем не то. Музе три месяца, а Поль уже нашел ей мужа. Господи, какой абсурд. В шестидесятых, а если быть точнее, то в шестьдесят пятом это казалось дуростью... Антуанетта тогда позволила себе поругаться со своими родителями... Но еще глупее это будет смотреться в две тысячи четвертом, через восемнадцать лет. Уже давно не Средневековье, даже эпоха Возрождения закончилась более двухсот лет назад, и решать, за кого выйдет замуж твое чадо - это просто по-идиотски. Но Поль никогда этого не поймет. Он циник до мозга костей. Гребаный доминант. Гребаный сексист. - Ну явно не так, как с Арин, не находишь? - язвительно ответил он и по-змеиному прищурился. Антуанетта искривила розовые губы в отвращении, по-прежнему не смотря в сторону своего вынужденного мужа. Она никогда не мечтала становиться матерью в семнадцать лет. - Сокращай свою речь до смысла, Поль. - Как пожелаешь, - снова-таки с иронией протянул он. Поль поднялся с дивана и, подойдя к ней сзади, убрал прядь идеально ровных волос Антуаннеты с ее шеи. Она не шелохнулась, безупречно держа осанку. - Я хочу, чтобы ты занялась Музой. В семь лет она уже должна будет иметь хотя бы приблизительное понимание того, что ее судьба уже решена. Мне нахрен не нужно, чтобы в пятнадцать она начала петь о любви и встречаться с каким-нибудь дрыщом-снобом. У нее задергался глаз от этого слишком явного намека. Дрыщ-сноб. Хах, ладно, хорошо, пускай так. Поль решил вспомнить Антуанетте Фреда сейчас и, возможно, на протяжении всех остальных лет она не раз услышит подобные изречения, но она не будет обращать на это внимания. Антуанетта не сломается. Никогда, черт возьми, не сломается, и этот медведь умрет в мучениях. Она сможет проглотить любые слова, любые его завуалированные намеки на то, что, дескать, какая же ты шлюха, Антуанетта. Сможет. И не она здесь шлюха. - И какой же ты хочешь видеть ее в восемнадцать? - Послушной. Без представлений о «прекрасном и светлом чувстве». Ну а в целом... - Поль осторожно вытянул из ее волос заколку, и густая копна черных прядей обрамили скуластое лицо. - Такой, как ты. - Прекрасно, - слегка дрогнули уголки ее губ. Вторая Антуанетта. Вторая поломанная жизнь. Конечно, она об этом позаботится. Обязательно позаботится. Поль опустил ткань платья и поцеловал ее плечо. - Но сейчас я больше всего хочу, чтобы ты разделась. Антуанетта поднялась и обернулась к Полю. Боже, она никогда не смотрела на него сверху вниз, стоя на своих ногах, стоя на каблуке в шесть дюймов. В одной его ладони помещались две ее, если сжать, а его вес в двести двадцать фунтов... Самый настоящий медведь. Такие типы нравятся очень многим женщинам, включая их предыдущую горничную, но почему Поль не ушел к какой-нибудь такой? Другой? Которой бы нравилась его щетина, брутальность и отвратительная склонность к тирании. Которая была бы... Лучше нее? Антуанетта считала себя красивой, но ведь далеко не самой во всем мире... Есть лучше. Есть привлекательнее. Есть покорнее, эмоциональнее, которые бы выкрикивали его имя во время секса, теша самолюбие Поля, так почему именно она? Идиотский вопрос, да? По прошествии двадцати лет. Он потянул вниз молнию на ее спине, и Антуанетта легко выскользнула из черного кружева. На ее фигуре был затянут очередной пеньюар. Поль с горящими глазами провел по изгибам изящной талии и плюхнулся на свой отвратительный диван. Нет, Антуанетта никогда не перестанет хаять этот безвкусный предмет интерьера. Она ощутимо уселась на его выпуклость под брюками, плавно повиливая бедрами. - Покажи, чем ты занималась с тем дерьмом. Антуанетта призывно приоткрыла рот и опустила чашечки бюстгальтера. О, она покажет. В подробностях покажет. Она сделает все.***
Мы ни разу не говорили с ней о бизнесе и, тем более, светских приемах. Она предпочитала слушать о моих студентах, смеяться и пить мятный чай. - Слушай. Я не знаю, как успокаивать девушек, поэтому успокаивайся сама. Это не причина для нытья. Антуанетта поджала губы и потупила взгляд, когда Поль взялся за плечики ее тонкого платья, чтобы опустить их. - Хорошо, если ты так боишься, то давай первая, - он намеком взял трясущуюся Антуанетту за руку и поставил ладонь на пуговицу своей рубашки. Она кое-как расстегнула ее: медленно, провозившись с некоторыми слишком долго, но все же расстегнула и стянула ткань с огромных плеч. Поль терпеливо ждал и, во имя сохранения нервов своей супруги, не смотрел на нее. Антуанетта ненадолго застыла, когда поняла, что ей придется снимать с него еще и штаны, а потом, потом... Белье. Она никогда не видела обнаженного мужчину. Она, дрожа еще сильнее, неумело справилась с пуговицей, ширинкой и потянула их вниз, опустившись на колени. Антуанетта чуть не отшатнулась, когда увидела, как сквозь облегающее белье выпирает его мужское достоинство. Господи. Поль стянул штаны с ног уже сам, как и носки. Он не сдержал саркастичную усмешку. Да, ему было очень смешно видеть, что его члена боятся, как огня. Поль находил это забавным. Антуанетта обледеневшими руками обхватила резинку и не могла заставить себя потянуть за нее вниз. Она совершенно не знала, куда девать взгляд, когда у нее все же получится заставить себя снять с Поля белье. Антуанетта медлила, может, минуту, и ей это показалось секундой, а ему - часом. Он никогда не занимался сексом с девственницей. Он предпочитал доступных и на все согласных, потому что Полю нравился хороший секс с умелыми девушками, а не с теми, кто ни разу не видел члена. Но Антуанетта - не девушка на одну ночь. Это женщина, с которой ему нужно прожить всю жизнь и которая родит ему наследника или наследницу. Желательно, чтобы это случилось поскорее, потому что Поль не особенно любил воздерживаться больше трех дней. Лучше, чтобы она забеременела в начале, а после уже можно быть уверенным, что им ничего не помешает. Одного ребёнка достаточно. Поль не поклонник многодетных семей. Дети - это те, кто должен продолжать род и наследовать то, что положено. Это не фетиш или желание самоутвердиться. Просто продолжение рода. Антуанетта мысленно твердила себе, что ничего страшного в этом нет. Она повторяла это у себя в голове каждую секунду, как и тогда, когда в десять ее учили кататься верхом. Она всегда боялась лошадей, но, как ей толковали, аристократка должна уметь управлять этим ужасным парнокопытным. Антуанетта должна. - Я усну, пока ты созреешь. Она медленно потянула резинку вниз и чуть не содрогнулась, когда перед ее глазами возник огромный, по ее мнению, орган; он был похож на какого-то жуткого мутанта, как тогда показалось Антуанетте. Она закрыла глаза, сильно залившись краской. На белом лице это было видно более чем отчетливо. - Это называется член. Так он сказал в ту ночь. Поля совершенно не интересовало, что чувствовала Антуанетта, и ему даже в голову не приходило как-то ее успокоить и уверить, что все будет хорошо. Вместо этого он просто сказал: "Это называется член". Спасибо, Антуанетта и так знала, как это называется. Она заставила себя открыть глаза и с опаской посмотреть на этого "мутанта". Она имела представление о первой брачной ночи самое что ни на есть крохотное и ничтожное по сравнению с теми понятиями, которые давно подразумевал под собой секс: этот огромный орган каким-то образом должен войти в нее. Прямо туда, в самое интимное место, с которого ее тоже заставляли убирать волосы. Это было жутко неприятно, Антуанетте это не нравилось, но существовало правило: настоящая француженка должна обладать не только чистой и белоснежной кожей, но и обязательно гладкой. Этот кошмар начался с тринадцати: спустя два года после того, как Антуанетта завела свой личный женский календарь. Ей нравилось взрослеть и меняться, но в свои шестнадцать она точно не была готова к тому, чтобы увидеть мужское достоинство прямо перед своим лицом. - Вау, даже глаза открыла. Прекрасно. В моем члене нет ничего страшного. "Кроме ужасающего размера, который должен оказаться во мне". Антуанетта боялась посмотреть Полю в глаза. Ей было так стыдно, что она физически чувствовала, как горит ее лицо. Комнату освещал яркий свет двух торшеров. - Сделай мне минет. Расслабься. Антуанетта недоуменно поморщила брови. Она не знала, что такое минет и чего Поль хочет. Он закатил глаза. Нет, невозможно быть целкой до такой степени! Поль слегка наклонился к ее пылающему, но очень хорошенькому личику и взял ее за подбородок: - От-со-си. Значение этого слова ты понимаешь? Антуанетта в ужасе отшатнулась и задержала дыхание. - Я не умею, - растерянно выпалила она, секундно взглянув на него. Эта просьба (или приказ?) привела ее в панику. Это отвратительное слово вертелось на языке, словно молочная пленка. Это пугало. Она даже боялась представить это, а сделать... Неужели это делают все?.. - Никто сначала не умеет. Спрячь зубы и просто отсоси. Возьми член в руку. В рот. Это несложно, - без выражения инструктировал Поль. Антуанетта снова секундно глянула на него. Кажется, это вовсе не так ужасно. Она просто мало об этом знала. Ну, вернее, ничего. Антуанетта осторожно взяла твердый орган в руку и провела от начала до самого основания. Ее пальцы едва сходились на нем. Она почувствовала, что это просто горячая кожа. Это как нога. Или рука. Да, точно, пусть будет рука. Она дотронулась губами до головки и тут же отпрянула, инстинктивно облизав губы. На вкус похоже на соленое что угодно. Ничего страшного в этом нет, раз Поль так просто к этому относится. Ничего. Совсем. Поль думал о том, как выглядит голая Антуанетта. У нее большая грудь. Интересно, какие у нее соски. Антуанетта с раздвинутыми ногами. Антуанетта, стоящая раком. Стонущая, закатываюшая глаза и бурно кончающая. Поль никогда не имел девственниц, но мысль о том, что её никто никогда не трогал, что он будет у нее единственным и первым... Это здорово. Его жена. Антуанетта с раздвинутыми ногами. Антуанетта с растрепанной гривой черных волос. Антуанетта, царапающая его спину и сжимающая его бедра своими. Мысли о том, какая она под платьем, заставляли его член напрягаться сильнее. Антуанетта попыталась взять его в рот глубже, но не получилось даже до половины. Она старалась не думать о том, как ужасно сейчас выглядит. Поль притянул ее за голову ближе, и Антуанетта чуть не подавилась. Она оттолкнулась от его ног и закашлялась. С ее губ и до его члена тянулась длинная нить из слюны. Антуанетта поморщилась и быстро вытерла рот тыльной стороной ладони. Поль поднял ее с колен. Конечно, в первую ночь она никак не могла уметь виртуозно отсасывать. Завтра потренируется еще. Он так хотел увидеть ее без всего, что, пожалуй, это стоило минета. Поль думал об Антуанетте еще с тех пор, как они познакомились. Он представлял ее стонущей на своем члене и кончал, когда не проходило еще двух минут. Развратить. Показать. Ошеломить. Научить абсолютно невинную Антуанетту трахаться, как чертовка. И только с ним. Только его и больше ничья. Он подошел к ней близко-близко, вплотную, и она уперлась спиной в стену. Антуанетта почувствовала внизу тонкого облегающего платья его мужское достоинство и задержала дыхание. Когда Поль целовал ее в шею, поглаживая пальцами под скулами, она понимала, что скоро он снимет с нее платье и... И потом он окажется в ней. Антуанетте нравились поцелуи в шею. Это вызывало приятное щекотание в животе и мурашки по коже. Поль почти незаметно опустил белоснежное кружево с ее плеч. Ключицы. Ему нравились ее ключицы. Такие, как он представлял, ярко выраженные и четкие линии. Он целовал ее их, лаская под скулами, как ей нравилось. Если честно, Антуанетта в этот момент забыла о том, что Поль - это здоровенный и грубый медведь. Забыла о том, что она не любит его. Почему? Потому что, как она поняла в тот момент, в постели может быть хорошо с кем угодно, если он знает, как сделать приятно. Любовь здесь не при чем. Любовь не имеет с сексом ничего общего. Антуанетта не заметила, как плавно он перешел на грудь, опустив ее платье до пояса. Ей, каждый день мысленно просящую у Фреда прощения, было стыдно за то, что ей нравится, когда Поль несильно прикусывает ее соски, ей стыдно за то чувство внизу живота. Стыдно, что сейчас она ляжет в постель совсем не с Фредом. Она совсем скоро станет женщиной. Женщиной с не своим мужчиной. Полю нравились ее груди до чертиков в и без того темных глазах. Розовые маленькие соски и крохотные ореолы. Такие, какими он всегда их представлял. Ему сносило крышу от чувства, что он первый мужчина, который видит их. И которому позволено трогать Антуанетту везде, где он захочет, где ее еще никто не трогал. Она не издавала ни звука, напрягшись и подавшись грудью вперед. Поль потянул ее губами за сосок и прижал Антуанетту к себе за хорошенькую задницу. Она часто и неглубоко дышала. Поль снова перешел на шею и в нетерпении поднял подол ее платья. Тогда Антуанетта сразу же очнулась, и ее сковал леденящий страх. Сильнее, чем когда она заходила в конюшню. Она лихорадочно бегала взглядом по стене напротив и боялась прикоснуться к Полю. Он такой большой. Он сейчас увидит ее совсем без одежды и войдет в Антуанетту своим... Членом. Такое ужасное слово. Поль прижал ее к себе за ягодицы, и она, чтоб не упасть, была вынуждена схватиться за его плечи. Антуанетта буквально ощутила маленький разряд тока. Она считала это эротичным, не до конца вкладывая в это понятие все его значение. Поль отпустил ее и как-то слишком резко для нее дёрнул свадебное платье вниз. Оно лужицей упало к ее потрясающим стройным ногам. Антуанетта снова покраснела, стоя перед ним в одном нижнем белье - таком откровенном, что оно почти ничего не скрывало. Она очень хотела прикрыть обнаженные груди, прикрыть то самое интимное место, но Антуанетта понимала, как абсурдно бы это выглядело. Он только что целовал ее грудь и трогал за ягодицы, а теперь что, прикрываться? Глупо. Но так хотелось. Она чувствовала себя обезьянкой в цирке, на которую смотрят не менее тысячи глаз и ожидают грандиозного шоу. А шоу все нет. Поль оперся руками по обе стороны от ее головы и с горящими, туманными глазами осмотрел ее с головы до ног. А потом еще раз. И еще. Антуанетта же... Даже не смотрела в его сторону. Стыдно, ужасно неудобно и страшно представлять, о чем он сейчас думал. Может, он считал Антуанетту забитой простушкой? Сказать, что Поль хотел ее увидеть на своем члене, - ничего не сказать. Поль хотел ее оттрахать так, чтобы она стонала, как сука, и чтобы хотела еще. Чтобы она сама раздвигала ноги. До этого еще далеко, да, но Антуанетта сейчас стояла почти голая перед ним, зная, что сегодня ее первый раз. Он собирался научить ее всему и был уверен, что Антуанетта только за. Просто ей необходимо раскрепоститься. Понять, что член - это не страшно, демонстрировать свое тело Полю - это одно из лучших занятий, а взаимодействие этих двух вещей может принести удовольствие. Поль прижал ее к себе за талию и подошел вместе с ней к кровати. Антуанетта смотрела на него со страхом, а он на неё - с похотью, от которой она действительно дрожала. Но не от желания. Антуанетта боялась того самого момента, который должен вот-вот случиться. Поль положил её на кровать и стянул с Антуанетты белье. Она стыдливо сдвинула ноги, совершенно не в силах заставить себя сделать иначе. Поль на это только усмехнулся и взял ее за голени. - Это не страшно, - хмыкнул он, глядя Антуанетте в глаза. Она расслабилась, понимая, что иначе никак нельзя. Это добровольные действия. Это их брачная ночь. Конечно, Антуанетта бы многое отдала за то, чтобы оказаться сейчас в своей комнате без каких-либо мужчин и осознания того, что скоро одна мужская часть окажется в ней. Это уже невозможно. Скоро она станет женщиной. Мама уверяла ее, что в этом нет ничего страшного, что это не больно, но... Этот факт, он вгонял Антуанетту в панику. Мужчина, которого она видела всего раз восемь перед свадьбой, мужчина, старше нее на десять лет, совсем чужой мужчина - он должен стать ее первым. Должен войти в нее. Антуанетту страшило это, потому что в ее голове постоянно возникал образ Фреда. Постоянно, когда она видела Поля. Она чувствовала свою вину перед своей любовью. Антуанетте казалось, что она предаёт ее - свою любовь. Фред должен был сделать её женщиной. Но Антуанетта забывала о Фреде, когда Поль ласкал ее. А потом снова вспоминала. Рывками, это действовало на нее, право, ужасно, но никак не влияло на физическое восприятие чужих ладоней на девственном теле. Антуанетте было приятно. ...А потом возникал образ Фреда. Она широко распахнула глаза, когда Поль, раздвинув ее ноги, стал ласкать ее языком прямо там, в самом запретном месте. Он держал ее за голени, а Антуанетта изо всех сил сжимала скользкую синюю простынь. Она задержала дыхание, втянув живот так, что стали просвечиваться ребра, а потом слишком шумно выдохнула. Антуанетта закусила внутреннюю сторону щек. Ей безумно нравилось то, что делал Поль, но она не могла заставить себя расслабиться. Антуанетта была напряжена до предела и заставляла себя сдерживать эмоции, потому что это казалось жутко пошлым... И она не сдержала тихого стона, когда почувствовала его язык, казалось, внутри. Она чувствовала его везде. Антуанетта не считала, как долго это продолжалось. Ей было приятно и жутко, жутко стыдно. Перед Фредом, перед своей любовью. Антуанетте хотелось сдвинуть ноги, когда низ живота свела судорога, но вместо этого она откинула голову, застонав слишком громко. Она обмякла в руках совершенно чужого мужчины. Поль поднялся к ее губам, целуя с жадностью и нетерпением. Он заставил Антуанетту приоткрыть рот и слегка укусил ее нижнюю губу... Это ей тоже понравилось. Она чувствовала себя какой-то особенной в этот момент, словно не такой, как раньше. В Антуанетте будто бы зажглось что-то новое... Но погасло что-то другое. Он не слишком аккуратно перевернул ее на живот и подставил под него подушку. Антуанетта тут же забыла о том, что чувствовала несколько секунд назад, потому что это уступило место страху, граничащему с паникой. В груди медленно, постепенно возрастающей по нотам мелодией образовывался липкий ком. Поль сжал ее бедро. Антуанетта ощутила его член влажными половыми губами и тут же чуть не расплакалась. Мама сказала, что это не больно и не страшно. Антуанетта теперь убедилась в том, что страшно. Она сильно напряглась, поднимая ягодицы выше. Поль плавно елозил по ее промежности и, возможно, Антуанетта бы успокоилась... Если бы не страх. Она помнила, какой у него размер. Она помнила, что Поль совсем чужой. Он попытался протиснуться в нее, но попытка не дала результата. Антуанетта вся так сжалась, словно он хотел ее убить. Поль попробовал еще, направляя член в девственное влагалище рукой. Антуанетта вздрогнула и, казалось, всхлипнула. Твою же мать. - Ты плачешь? - скептически спросил у нее Поль, наклонившись к ее лицу. Антуанетта закрыла рот ладонью, но он все равно заметил слезы. Он раздраженно выдохнул. - Расслабься. Это будет быстро. Он сжал ее ягодицу и снова попытался протиснуться в совершенно узкую Антуанетту. Она честно попыталась так, как сказал Поль. И сразу ощутила легкое жжение и дискомфорт. Антуанетта замерла, прислушиваясь к тревожным окликам организма. Поль вошел в нее только головкой. Он осторожно, насколько мог, пытался двинуться глубже, но эти попытки оставались всего лишь попытками. Поль терпеливо пробовал еще... И толкнул слишком резко. Он сам вздрогнул, когда Антуанетта неожиданно дернулась и вскрикнула. Она попыталась руками оттолкнуть его за живот, но ничего не получилось. Из глаз мгновенно брызнули слезы: это было дико больно. Мама соврала ей в который раз. - Нет, перестань, мне больно, пожалуйста, больно, - рыдая, умоляла она, тщетно пробуя соскользнуть с его члена. Поль туго двигался внутри неё, тупо наблюдая за своими движениями. Ее внутренняя сторона бедра окрасилась в ярко-алый, как и его член. Антуанетта плакала и кусала свою руку. Больно, больно, больно. - Перестань... Но он перестал не сразу. Прошло минуты три, пока он остановился. В последний момент внутри разлилось тепло, слегка приглушающее пульсирующую боль. Антуанетта содрогнулась. Она услышала, как Поль поднялся и вышел из спальни. Она с трудом перевернулась обратно на спину. Между плотно сдвинутых ног осталась неприятная влага. Она словно вытекала из нее. Антуанетта усилием подвинулась на край кровати. Она чувствовала себя выпотрошенной. Так больно ей еще никогда не было." Она вспомнила это ночью, когда не смогла уснуть. Вспомнила, как внезапно к ней пришло понимание, что в жизни все не так просто, как казалось до этой ночи. Что справедливость - несовместимое понятие с аристократами, которым нужно поддерживать семейный бизнес. Люди, которые вертятся в бизнесе как рыба в воде, обязаны быть циниками. Когда любовь - не исцеление, а вынужденное ее имитирование. Игра в любовь, вот как это называется. Все, кто был хоть немного знаком с семьей Дюбуа де Ришар, все, кто знал их уже много лет - они все считали, что у них образцовая семья. Странно, потому что в обществе Поль был точно таким же, как и дома, разве что чуть сдержаннее. Он не играл в поэта-романтика времен девятнадцатого века, нет, он никогда не строил из себя того, кем не являлся. А если уж брать в пример девятнадцатый век, то являлся Поль типичным представителем буржуазии после Французской революции. Таким все его и видели. Но смешно, женщины сходили по нему с ума. Антуанетта уже не раз ловила на себе завистливые взгляды и слышала таинственные перешептывания за спиной во время грандиозных приемов, устраиваемых партнерами Поля по бизнесу. Они все, преимущественно, были старыми, и приводили с собой своих молодых жен. Каждый из них негласно пытался показать другому, что он лучше, богаче, что его жена красивее и, конечно, он вложил больше денег в благотворительность. Деловые мужчины в безупречных смокингах, дорогущее вино урожая прошлого столетия, вычурно украшенный зал и непринуженные разговоры о бизнесе, погоде или никому не интересные истории о том, как он сумел стать таким супер-стар. Так это выглядит снаружи, да? Антуаннета знала. Но суть этого - глубокая, мерзкая, одновременно понятная всем и непонятная никому суть этих приемов, где один краше другого. Мужчины, уверенные в своем великолепии бизнесмены, устраивали завуалированные соревнования между собой с целью вычислить главного конкурента. А что такое соревнования, скажите? Это игра на публику, где несколько участников собираются мериться своими силами. Публика, сидящая на трибунах, еще в самом начале игры разделяется на болельщиков того или иного игрока. Да, а теперь представьте себе, что это нечестные соревнования. Каждый, достойный честной победы, вылетает из игры одним из первых, и так запускается цепная реакция. Первый, четвертый, шестой. Они выходят из игры, уставшие, расстроенные и по-прежнему неуверенные. Проигравшие со временем находят для себя новую игру, в которой можно помериться силами, а выигравшие... Они просто платят. Платят, чтобы публика, изначально состоящая в группе поддержки у вылетевшего конкурента, не поднимала бунт, чтобы эта самая публика признала победителем его, а не того другого. Вот на что это было похоже. Они приходили туда в сшитых на заказ смокингах и пили дорогой алкоголь, властно прижимая к себе своих женщин в дизайнерских платьях, и плевались друг на друга ядом. Они говорили: "В этом году обещали раннюю весну", а про себя думали: "Чтоб ты сдох, сукин сын". А публика, состоящая из более мелких бизнесменов и женщин, с упоением поджидала, когда кто-нибудь из них выделится и его выкинут из этой игры в другую. А их жены? О Господи, их жены. Кубло идиоток, где каждая мнила себя Жаклин Кеннеди, потому что вышла замуж за лысого стареющего свина в костюме от Бриони. Антуанетта считала их мерзкими, когда они, будучи выше своих мужей (зато в обуви от Кристиана Лабутена), лезли к ним целоваться. Это выглядело как дешевый спектакль... Ах да, это же он и был. Дешевый спектакль. Молодые жены старых бизнесменов с многомиллионным состоянием расскажут вам, как сыграть любящую жену. О да, любящие жены, преданные своим мешкам с деньгами. Антуанетта замечала, как они смотрели на Поля, собираясь в группки и якобы незаметно поглядывая на его пах. Они бы наверняка не разочаровались, если бы заинтересовали его. Они выходили замуж по собственной воле, но почему-то... Почему-то... Их любовь к своим недалеким, глубоко неуверенным мужьям куда-то испарялась, как только эти мнимые клоны Жаклин Кеннеди замечали мужчину помоложе или того, кто не хотел даже пачкать свое мужское достоинство, занимаясь с ними сексом. Почти все они были провицинциальными дурами, которые гнались познать другую сторону жизни, но, откровенно говоря... Они ее так и не познали. Скорее всего, поэтому у Антуанетты не было подруг. Не было - это значит совсем не было. Пускай лучше она покажется высокомерной, ничего не стоящей пустышкой, чем станет такой, как хотя бы одна из них. Да, она не самая лучшая женщина в мире, не самая умная и, право, совсем не талантливая, но, по крайней мере, до пустоголовой лицемерной дряни ей было далеко. Антуанетта говорила Полю, что любит его, исполняя его требование, но на самом деле они оба знали, что это не так. Только идиот не понял бы, что Антуанетта ненавидит его, а Поля к числу таковых не отнесешь. Раз он достаточно умен для того, чтобы в этих мерзких играх оставаться нейтральным зрителем и делать вид заинтересованного лица, то мог понять такие простые вещи. Это как сложить один и один. Антуанетта с выдохом повернулась на спину. Она посмотрела на крепко спящего Поля, огромного медведя со щетиной - он не переставал им быть даже во сне. Его лицо, такое грубое, с безобразным шрамом вдоль правой скулы, - оно не становилось милым, когда он спал. Ее раздражало, когда он обнимал ее во сне. Антуанетта отодвинулась в доли секунды, стоило ему только чуть дальше протянуть руку. Часы показывали четыре часа утра. Она невольно прислушалась к монотонному тиканью часов, а потом, также невольно - к своему сердцу. Эти звуки негромко отдавались в висках, тем самым приглушая беспокойные мысли. Меланхолия, граничащая с паникой, которую Антуанетта уже очень давно научилась замыкать глубоко в себе. Она всегда сохраняла спокойствие. Она не позволяла себе проронить ни единой слезинки уже семнадцать лет. Сложно ли это? Нет. Нет, если быть поверхностной. Зачем? Иначе бы ее задавили собственные эмоции. Антуанетта умерла бы от разрыва сердца и захлебнувшись собственным слезами. С одной стороны, может, так и легче, но она слишком боялась смерти, чтобы так легкомысленно ей сдаться. Она не сломается и не заплачет, она не превратится в тряпку. Нет, Антуанетта будет держаться до последнего, до того самого момента, который она посчитает достойным своего проигрыша. Холодные и глупые расчеты циничной и горделивой женщины. Да, наверное, так и есть. Но она имела на это полное право. Она жила в цепях, затянув их на себе так, чтоб нельзя было пошевелиться. Это нормальный результат. Логичный, как говорят на этих самых приемах. Двумя или тремя минутами позже, Поль все-таки обнял ее, и, как ей не нравилось, она шеей чувствовала его горячее дыхание.***
Да, она была очень терпеливой женщиной, можешь поверить. Не каждая может так просто смириться с тем, что ей в прямом смысле этого слова затыкают рот. Этот кошмар длился годами. Поль превратил ее в каменную статую, в жизни которой нет места эмоциям. Прошло пять лет от начала их брака - и она еще жила. Прошло десять - жила. Прошло двадцать - хотела жить. А прошло двадцать пять - уже нет. Антуанетта больше не улыбалась. Она жила год за годом, стойко держа осанку. Антуанетте больше не хотелось плакать или кого-то проклинать. Она уже даже не чувствовала свои цепи. Есть - и никуда не денешься. Есть - и негде спрятаться. Всё. Они хотели, чтобы она приняла свою судьбу. Она приняла. Антуанетта приняла это, смиренно склонив голову, потому что у нее не было другого выхода. Она четко знала три негласных правила: всегда хорошо выглядеть, быть готовой задрать юбку во время обеда и подчиняться мужу. В большинстве своем молчать и не рыпаться. Антуанетта, кажется, справлялась со своими обязанностями. И больше она ничего им не должна. Она не ненавидела Поля. Она не ненавидела родителей. Нет, совершенно. Они и без ее ненависти сгорят в аду. Правда. На втором кругу, по Данте, под бурей. Минос будет смотреть и наслаждаться, точно так же, как они делают это с ней. Годами, годами. Поль донимал ее упреками. Он донимал ее этим, но, что самое отвратительное, его это заводило. То, что она спала с кем-то другим. Он, до боли сжимая ее груди, называл ее шлюхой и требовал показать, что она делала с "этим дерьмом". Он заставлял ее кричать, когда буквально весь втискивался в нее, и спрашивал, так ли она кричала в постели с "этим дерьмом". Он наматывал на руку кожаный ремень и хлестал ее им до красных полос, жутко раздражался, когда Антуанетта пыталась молчать, говоря: "С этим дерьмом ты, сука, явно не молчала, правда?" Лет пять назад она ещё могла назвать его отличным любовником - единственное, наверное, что было в нем хорошего. Но сейчас - нет. Это тиран, полный и законченный тиран, которого уже ничего не интересовало. Он обращался с ней, как с самой последней шлюхой, и вел себя, как быдло, стоило им остаться наедине. Антуанетта не ненавидела его. Нет. Мужчины с возрастом обычно становятся тише, но к таким, как Поль, это не имело никакого отношения. Ему недавно исполнилось пятьдесят два, но издеваться над ней каждую ночь, не взирая ни на что, стало его личной нерушимой догмой. Антуанетта долго отходила от этих ночей и не засыпала даже под утро, до тех пор, пока его медвежьи грабли хоть как-то прикасались к ней. Только когда он уходил, она приводила себя в порядок и ложилась немного поспать. Обычно два-три часа. Два-три часа в сутки. А потом просыпалась и просто смотрела в потолок. Горстями пила таблетки. Седативные, снотворные, анестетики, анальгетики... Амфетамины. Экстази. Стимуляторы. Морфий. Метадон. Ее массажист, маникюрщица и косметолог стали часто говорить, что Антуанетта стала свежее. Ну да. Свежее. Однозначно. Хах. Обычно она ничего им не отвечала. Музе скоро пять. Она часто приходила к ней и ложилась рядом, просила рассказать что-нибудь интересное. Антуанетта рассказывала. Без выражения, улыбок, восторгов, но ласково поглаживая ее маленькую пяточку в розовом носочке. Муза слушала, пока её не забирала гувернантка, с сожалением оглядываясь на Антуанетту. Муза часто обнимала ее и говорила: "Я люблю тебя". Антуанетта отвечала взаимностью, понимая, что на самом деле очень сильно любит эту малышку, но не имеет возможности проводить с ней больше времени. Просто не может. Иногда они выходили вместе прогуляться по парку, Муза радостно прыгала, улыбалась и мотала своими длинными волосами из стороны в сторону, повторяя, что они такие же красивые, как у Антуанетты. Ей их почти никогда не завязывали. Муза беззаботно радовалась тому, что увидела редкий, по ее мнению, цветок, или заметила какую-то птицу. Она очень отличалась от Арин, она даже не была на нее похожа. Муза возвращалась домой и с восторгом рассказывала гувернантке, горничной и повару, как прекрасно она провела день. Какой приходила Антуанетта после таких прогулок? Еще подавленнее, чем утром. Просто она знала больше, чем кто-либо. Она думала, что эта малышка просто обязана быть счастливой. Ее милая, солнечная малышка. И это солнышко Поль хочет отдать замуж за сына Дебюсси? И это солнышко, едва ощутив юность, должна будет ложиться в постель с совершенно чужим мужчиной? Всю жизнь жить с тираном, не предполагая, что в мире есть то, что сделает ее счастливой? Или кто. Кто. Вторая Антуанетта. Вторая задушенная, угнетенная и принимающая амфетамины женщина. Женщина из семьи, происходившей от французской буржуазии, с которой обращаются, как с блядью, которую подкинули в бордель еще ребенком. О Боже, как это мерзко. Поль хочет, чтобы Муза стала такой же. Муза и Дебюсси. Гребаный диктатор с замашками зверя. Хуже, чем Поль. В десять, двадцать раз хуже. Их семья вся такая. Ярые поклонники патриархата. Грубые, отвратительные мужчины, считающие, что их член - это единственное солнце для женщины. Господи. Нет. Эта светлая малышка не станет такой, как Антуанетта. У Музы все сложится по-другому, и никто не сломает ей жизнь так, как Антуанетте. Она сделает все, чтобы этого не случилось. Поль не станет управлять судьбой Музы. Только не Муза. Ее девочка заслуживает счастья.***
Не знаю, как бы все сложилось, если... Даже думать об этом не хочу. Антуанетта боялась выходить за рамки привычной жизни. Он был в бешенстве. Женщина будет диктовать ему, как вести бизнес. Какая-то сраная секретарша будет ему диктовать! Нет, Поль не терпит тех, кто сует свой нос не в свои дела. Нет, ни одна сраная секретарша не будет рассказывать ему, как расшириться и правильно составлять бизнес-план. Ни одна. Бизнес - это не их прерогатива. Поль управлял целой сетью высококлассных отелей от Реймса и до Парижа. На высоких должностях находились только проверенные годами люди, которые каждые полгода высылали ему отчет, где были подробно расписаны расходы, следование плану, оценка постояльцев, ремонты и выплата зарплат. Он всегда держал руку на пульсе. Поль знал, что происходило в коллективе его ближайшей гостиницы, знал по именам весь персонал, включая горничных, и лично корректировал план работы. Он знал, что со всеми крупными шишками необходимо держать нейтральную сторону. А кто они такие, по-вашему, эти крупные шишки? Да, верно. Те, кто еще вчера были просто предпринимателями звена чуть выше среднего. Те из них, кто интересовался вкладом своих денег в выгодное дело. Тем более, большинство из них не сидят на жопе ровно там, где живут. Они часто путешествуют. И они хотят останавливаться в хороших, высококлассных апартаментах. Поль знал эти тонкости. Пускай его выводила из себя лесть, а от гребаных жополизов дергался глаз - он брал на высокие должности именно таких. Жополизы, но в меру. В общей сложности, Поль искал золотую середину. Профессионалов, льстецов и безморальных, продажных сволочей. Как показывал опыт, именно такие люди, во-первых, держаться на своем месте очень долго, во-вторых, умеют подлизаться к предполагаемым спонсорам, а в-третьих, не против пойти на многие вещи ради удовлетворения уважаемых гостей. Такие люди - выгодны. И, к тому же, такие люди никогда не насрут там, где едят. В его отелях, расположенных преимущественно рядом с центром, независимо от сезона всегда останавливались толпы туристов и просто тех, кто приехал в город по делам. Номера бронировали за месяц. Но, как Поль уже замечал, для выгодных людей всегда были свободные места. Без этого в бизнесе ты далеко не уедешь. Сам Поль, в силу своего характера, ни к кому не напрашивался. За него это делали другие, те, которым он регулярно отстегивал хорошие гонорары. Он занимался конечными вещами. Встретиться, обсудить, подписать. Утвердить расширения. Переговорить с поставщиками предоставляемых клиентам услуг, чтобы они хотели приехать еще раз, чтобы рекомендовали другим и ни в коем случае не разочаровывались. Сауна, массажи, вызов лучших проституток, бассейн, туристические поездки по окрестностям, занятия спортом с инструкторами - все это уже было утверждено и запущено. Ежегодно уходили космические суммы на реставрацию, и каждый год требования к персоналу становились жестче. Поль следил за инновациями и читал прессу. Он всегда был на шаг впереди своих конкурентов, хотя и не то чтобы с ними соревновался. Эти идиотские игры, устраиваемые между бизнесменами, имели место в школе, но никак не на коммерческом рынке. Самостоятельно он успешно открыл три гостиницы - две в Париже и одну в Ницце. Дела шли хорошо, договоры выполнялись, персонал работал годами (а это один из залогов успешного дела), а прибыль, соответственно, была стабильно высокой. Он выполнял свои обязательства перед семьей. Хорошо выполнял. И ни одна шавка не будет открывать свою пасть с текущими оттуда советами, которых никто не спрашивал, как дерьмо по канализационным трубам. Нет. Никто. - Что будет, если я откажу тебе? Ты меня убьешь? - монотонным голосом спросила Антуанетта. Она вышла из спальни как раз в тот момент, когда Поль изучал отчет Морро. Он изогнул бровь. - Конкретнее изъясняйся. - Я не буду готовить Музу к замужеству с Дебюсси. - Тебе не нравится Дебюсси, любимая? - конечно, он знал, что на самом деле ей не нравится. Антуанетте вообще много чего не нравится, но его это мало интересовало. Поль уже пять лет видел в ней не свою жену. Он видел в ней тускло выраженную блядскую натуру. Не умеющую ценить то, что ценить следовало бы. Антуанетта считала, что доказательство любви - это сраные поцелуйчики, цветочки и разговорчики. Она, как девочка, повелась на романтичного дрыща в галстуке, потому что он наверняка пел ей серенады. Антуанетта даже не оправдывала себя. Она тупо молчала. Каждый день, каждую ночь, и его это бесило до такой степени, что, будь на ее месте другая, Поль ударил бы ее. Но это Антуанетта, и какая-то мистическая сила не позволяла ему... Впрочем, обычно он сдерживал себя и с другими женщинами, но иногда в нем до такой степени клокотал гнев, что приходилось прибегать и к таким мерам. Женщины редко умели вовремя закрывать рот. Как и открывать. До недавних пор Антуанетта обладала этим волшебным умением. Она говорила тогда, когда нужно, и молчала тоже в тему. А теперь, последнее время, она молчала постоянно. Если это ее реакция на изменения в их отношениях, то Поля это не удивляло. Антуанетта всегда была неженкой. Он пытался относиться к этому даже с пониманием, считался с этим, потому что сам выбирал себе женщину. Он засунул свое пренебрежительное отношение к женщинам, к которому он привык до брака, в задницу, потому что знал, что Антуанетта - не все. Она была особенной, только его, его женой - с достоинством, красотой, сияющим за милю шармом; она восхищала окружение, вела себя, как положено, как женщина из высших кругов, какой, собственно, и являлась. Голубая кровь. Утонченная, эффектная, стильная, вежливая, прекрасная... Поль мог называть ее достоинства до бесконечности, потому что их нельзя было не заметить - они были так же очевидны, как контрактные пункты, заверенные НПД. С тех пор, как она начала показывать свой характер... Нет, Поль ценил это. Ценил, наверное, больше всего, потому что бревно, готовое принять любую участь, - это не достойная партия. Это - проигрышный вариант, которому место в борделях и кабаре. Но показывать характер надо еще уметь, вот в чем вопрос. Перегибать палку не стоило. Поль искал золотую середину. Такую, как Антуанетта. Такую, какой она была. Да, с тех пор, как она стала брыкаться, Поль стал настороженнее. Он не то чтобы боялся, однако... Он не хотел ее потерять. Больше всего не хотел. Тогда Поль подумал, что, может, подарить цветы - не такая уж и плохая идея. Он старался, серьезно, но после первого букета, ее шока и самого идиотского чувства за всю жизнь, он понял, что это не его кондиция. Тогда ему было двадцать восемь. И по прошествии стольких лет Поль не изменил свои взгляды. Он считал, что слова не несут в себе ничего, кроме затраченного времени, если это не деловая встреча. Людей определяют поступки, и Поль делал для Антуанетты все. Он никогда не ограничивал ее в деньгах, не запирал дома, она могла полететь в любую точку мира, общаться с кем угодно. Она ни разу нигде не прибиралась, ничего не готовила и не утруждала себя заботами о детях. Салоны, ее излюбленная йога, медитации, которые она забросила... У Антуанетты легкая жизнь. Всегда была легкой. Поль обеспечивал это. Да, он не пел ей серенады/дифирамбы, не рассыпался в комплиментах, не дарил эти сраные цветочки - но делал, по его скромному мнению, гораздо больше. Но Антуанетте, видишь ли, не по вкусу. Антуанетта хочет сраного дрыща с потертым портфелем. Антуанетта хочет, чтобы на нее сыпали лепестками роз и целовали в пяточки. Хотя, если ничего другого предложить не можешь, то это вполне подходящий вариант. Поль был более чем уверен, что она и двух дней не протянула бы в ушатанном, обветшалом домишке. Она - изнеженная аристократка, которой жизненно необходим высокий уровень жизни. Если она считает по-другому, то это просто смешно. Хотя да... Поль же изверг. Куда ему понять ее тонкую душевную организацию. Антуанетта не понимает, что в жизни все строится на расчете, а ничего - не чувствах. Чувства не обеспечивают семью и не приносят удачу. Под эмоциями весь бизнес летит коту под хвост. Антуанетта не понимает, что такие женщины, как она, не могут управлять бизнесом, сколько бы они не учились. Люди, ставящие чувства на первое место, всегда проигрывают. Таким не место в семейном бизнесе. А Муза, она же как две капли воды с Антуанеттой. Она станет прекрасной женщиной за сильным плечом, но не более того. Поль обеспечивает ей будущее, а Антуанетта считает, что он ненавидит ее. Антуанетта не понимает многих вещей. И, что самое печальное в этой милой истории про изнеженную аристократку, она находила эти чувства в каком-то вшивом дерьме, которое тут же обоссалось, доперев, что Поль не пустит это на самотек. Надо же. Какой смелый Ромео. Хорошего себе мужика она выбрала: вот уж действительно как за каменной стеной. - Ты хочешь испортить ей жизнь? - Да ладно, Антуанетта, найдет себе любовника, будет трахаться с ним, нюхать цветочки и радоваться жизни, а про урода-мужа вспоминать раз в три дня. Полез, ноги раздвинула, потерпела, и все. Делов-то. Правда? Тебе это знакомо? - без выражения ответил Поль, листая стопку документов. Он, возможно, держал листы слишком сильно. Возможно, он даже порвал бы их, не будь эти бумажки такими важными. - Не соотноси это с Музой. - Не диктуй мне, что соотносить, а что нет, - тут же гаркнул он. - Она твоя внучка. - И что теперь? Что я должен делать? Хочешь рассказать мне? Я слушаю, расскажи мне, что в этом случае делают такие бесстрашные и волевые мужики, как это твое романтичное дерьмо и трусливое ссыкло? Как бы он поступил? Поджал яйца и слушал твои любовные бредни? Да ни одна женщина не видит дальше своего носа, когда влюбляется. Считаешь, для Музы будет лучше выйти замуж за такую же падаль гребаную, типа той, которую ты предпочла мне? Антуанетта безэмоционально смотрела на вспыхнувшего Поля. Он плевался такими отвратительными словами, что она бы с радостью ударила его за такое. Фред не имел ничего общего с этим экспресс-описанием. - Зачем ты постоянно вспоминаешь о нем? Хочешь спросить, почему он, а не ты? - А ты хочешь договориться? - он в злости искривил губы. Антуанетта, стоя на расстоянии трех шагов, видела, как его почти трясло. Ну как же еще. Ущемили самолюбие несчастного, святого мужчины. - Мне уже все равно, что ты сделаешь. Я просто хочу внести ясность. Я не выходила за тебя по собственному желанию. Я ничем тебе не обязана. Поль с выдохом положил бумаги на спинку дивана и подошел к ровно стоящей Антуанетте. Она не шелохнулась, когда он подошел почти вплотную и пристально посмотрел в глаза, сжав в своих руках тонкие запястья. Она смотрела на него снизу вверх. Антуанетте не было страшно. Впервые за много лет она бы, может, рискнула бы уйти от этого медведя, ничего не боясь, но уже очень поздно. Ее песенка давно спета. - Что еще скажешь? Я думаю, ты точно мечтаешь переехать в крестьянскую избу, где нет твоих косметологов и маникюрщиц, - прошипел он. - Хочешь сказать, что была бы счастлива ходить в залатанных платьях? Трахаться по три минуты раз в неделю и таскать на себе тяжести? Подумай хорошо. Ты, нахер, будешь что-то молоть о высоких чувствах, когда у тебя нет твоего гардероба в десять квадратов? Когда ты бедна, как церковная мышь? Антуанетта заскрипела зубами. Нет, это неправда. Так не было бы. Все было бы хорошо. - Я отвечу, ладно, я отвечу за тебя? Нет, Антуанетта, не говорила бы. И хрен бы ты страдала такой херней от своего ничегонеделанья, потому что тебе было бы чем заниматься. Вот тогда бы ты поняла. Ты бы бежала оттуда, сломя голову, потому что такая жизнь существует разве что в твоих кошмарах. Поль сдерживал себя. Шлюхи - самая дерьмовая тема. Шлюхи. Господи! - Я... - Ты. Признайся себе, что этот сноб в поношенном костюмчике не сделал бы тебя счастливой, - терпеливо разжевывал он. - Сейчас ты ноешь о любви, а если бы вышла замуж за это дерьмо, то ныла бы, что нет денег, что ты плохо выглядишь, что тебе все надоело. Хочешь сказать, не так? Так. И ты это знаешь. Она не хотела об этом думать. Нет. Все было бы по-другому. Поль просто слишком помешан на деньгах. "А ты нет?". Нет. Антуанетта бы вытерпела. Она бы научилась жить так, как Фред, только ради... Ради свободы. Ради того, чтобы не видеть Поля больше никогда в своей жизни. Она бы дышала полной грудью. Но ценила бы она это, если бы не знала этого медведя? Это уже другой вопрос. - Поэтому подумай хорошенько, пока уснешь, добровольно ты выходила за меня или нет, - он язвительно усмехнулся. Едва-едва, так, как мог только он. По-змеиному. Поль взял свои документы и... Вышел бы. Если бы Антуанетта не открыла тогда рот. - Он любил меня, - совсем тихо, с горечью выдавила этот ком Антуанетта, надеясь, что Поль не услышал. Но Фортуна едва ли любила ее: он услышал. - А я - нет? - в темных глазах мелькнула тень, гораздо чернее цвета его глаз. Она молча смотрела в его лицо, но Поль видел только мертвый, мертвый взгляд свежего трупа. Антуанетта смотрела мимо, сквозь, будто видя то, чего нет. Она вжалась в стену, пряча за спиной холодные руки; она до крови царапала ладони. - Я задал вопрос. - Я не знаю. И без того квадратное лицо Поля перекосило от злости. Он подошел к ней, не успела Антуанетта моргнуть, и в гневе сжал ее горло. Она задержала дыхание и поднялась на цыпочках. Но, что самое интересное, выражение ее лица не изменилось. Самое настоящее бревно, которого Поль опасался, выбирая себе женщину. - Ты не знаешь? Ты, нахрен, не знаешь? - Поль, не трогай меня, пожалуйста. Ты уже сделал все, что хотел, а теперь не трогай меня, - спокойно сказала она, бесстрастно глядя снизу вверх. Она намеком коснулась его руки, опуская ее вниз от своей шеи, и Поль, как ни странно, опустил. - Тебе нравится, когда мне больно. Ты сам причиняешь мне боль. О какой любви ты говоришь? - Ты уверена, что хочешь разубедить меня в этом? - усмехнулся он. - Ты точно уверена? Антуанетта сглотнула. Она подумала о том, что у Поля еще несметное количество извращенных фантазий. Фред снимал ее для личного архива, а Поль может снять и не для личного. Боже, он говорил, что потекшая тушь - это сексуально. Он говорил, что в этом есть что-то... Что-то блядское. Просто потекшая тушь. - Нет, - ответила она. - Хороший ответ. И вот тогда он вышел. Уже окончательно, на несколько часов, до завтра. Их разговоры не приводили к логичному завершению. Они всегда заканчивались тупиком. Антуанетта сползла по стене вниз. Тонкие бретели ее платья опустились на белые предплечья. Платья, которое стоило больше комнаты, которую Фред снимал у какой-то очень пожилой женщины. Два разных мира, да. Но она бы выдержала. Все у них было бы хорошо, если бы она рискнула. Он столько раз предлагал уехать. И сколько шансов вот так спокойно прошли мимо? Десятки. Если бы Антуанетта умела рисковать... Но такому аристократов не учат.***
Я думаю, она не боялась видимых врагов. - ...На этой стадии возможно оперативное вмешательство. Женщины живут после этого ещё очень долго. - Это нужно сделать как можно скорее, так? Не лучше ли ей лечь в больницу прямо сейчас? Я привезу все вещи, ей нужна отдельная палата, - озабоченно говорил Поль, изредка поглядывая на бело-серую, застывшую Антуанетту. Он впервые, наверное, почувствовал, что слова - это не самое последнее. - Нет-нет, в этом нет никакой необходимости. Антуанетта может лечь за день до операции, чтобы мы еще раз провели необходимые исследования. Без проблем, месье. - Ладно, - с толикой недоверия ответил Поль, - когда операция и что нам нужно делать? - День назначим несколько позже, я должен проверить расписание. А насчет делать... - смиренно выдохнул он. - Принимать лекарства и молиться, месье. - Спасибо, я атеист, - зыркнул на него Поль, прохаживаясь взглядом по рецепту. - Зря. Они вышли из кабинета минутой позже. Антуанетта, ледяная и безразличная, села на переднее сиденье, а Поль, терзаемый тысячу и одной мыслью, втиснулся за руль. Его больше не раздражало ее молчание, потому что теперь он мог понять причину. Полю самому была неприятна тема смерти, а диагноз, поставленный онкологом, слишком близко перекликался с ней. Антуанетта, ни живая ни мертвая, реагировала логично. Его угнетало. - Послушай... - с большим трудом дались ему эти слова. - Все будет хорошо. Антуанетта не шелохнулась. Не удивилась. Слова поддержки, даже такие банально-доисторические, она услышала от Поля впервые. Обычно он не обращал своего драгоценного внимания на ее состояние и не интересовался, может, случилось что. Ему было наплевать. А сейчас он осознал, что все действительно серьезно и что может потерять ту, которая всегда оправдывала его грубость перед людьми. Рак шейки матки в первой степени, сказал ее гинеколог, но, верите или нет, Антуанетту это не напугало. Онкологический диагноз - самое меньшее из всех зол, которые ей доводилось пережить. Видимые проблемы гораздо проще внутренних конфликтов. Из-за этого не стоит переживать. - Да, - безэмоционально подтвердила она, - все будет хорошо. Поль нажал на газ, и они доехали до дома в абсолютном молчании. Он, временами поглядывая на апатичную супругу, думал, что следовало бы сказать что-то еще, возможно, сделать, но... Он так и не понял, что именно. И это стоило ему слишком многого. Большего, чем сеть его гостиниц или ежегодные проценты. Антуанетта, наверное, боялась операции. Но это не настолько страшно. Поль уже нашел лучших врачей, профессионалов, и все они как один подтверждали, что Антуанетта обязательно справится с болезнью. Операция должна пройти на днях. - Сообщить об этом Арин? Синие глаза в мгновение стали льдистыми. В них вспыхнули злость, холод и раздражение. - Кто такая Арин? - почти с ненавистью прошипела она. И Поль больше не спрашивал. Он отвез ее домой и уехал по своим делам, обещая скоро вернуться.***
Может, она все-таки сломалась. Может, это случилось гораздо раньше... Но, милая, этого уже никто не узнает. Антуанетта присела возле намеривающейся вот-вот расплакаться Музе. Она смотрела на нее с укором, непониманием: Муза насупила брови, стараясь держаться ровно, но она всего лишь ребенок. И она уже горестно скривилась, а слезы неумолимо потекли по детским щекам. - Ох, милая, - Антуанетта пыталась вытереть слезы большими пальцами, но они все текли и текли, не переставая. - Не плачь, пожалуйста, не плачь. Так нужно, Муза, поверь мне. Я очень сильно тебя люблю, малышка, я не могу оставить все как есть, - она прижала всхлипывающую девочку к себе. Антуанетте еще никогда не было так тяжело прощаться. - Почему? Все же хорошо. Я тебе больше не нужна? Ты обманываешь? - дрожащим голосом спрашивала Муза, шмыгая носиком и постоянно заправляя за уши свои длинные волосы. - Нет, не обманываю. Ты мне очень нужна, родная, но у меня нет другого выхода. Ты должна меня послушать. Пожалуйста, послушай, - Антуанетта пыталась донести до нее эти слова максимально доходчиво и быстро. Поль уехал ненадолго, и у нее осталось мало времени. Антуанетта взяла малышку за ручки и посмотрела в большущие, наивные, синие глаза. - Ты должна всегда верить в себя и быть сильной, понимаешь? Муза молча покачала головой, внимательно вслушиваясь в то, что говорит бабушка. - Когда-то ты это поймешь. Просто помни, что я люблю тебя, хорошо? Я хочу, чтобы ты была счастливой, и это зависит только от тебя. Держи, - Антуанетта положила в маленькую ладонь серебряное кольцо с выгравираванной на нем надписью. - Наденешь его, когда подрастешь, и не снимай. Ты будешь читать то, что на нем написано, и вспоминать мои слова. Запомни. Ну-ка, что я сказала? - Ты любишь меня и хочешь, чтобы я была счастлива, - как на автомате повторила Муза. - А еще? - Верить в себя, м-м... - И быть сильной. - Точно, - сосредоточенно кивнула она. - Ты хочешь, чтобы у меня были бицепсы? - на полном серьезе спросила Муза. Антуанетта улыбнулась. - Нет, родная. Я хочу, чтобы ты никогда не сдавалась. Даже если ты увидишь волка из "Красной Шапочки", который идет к тебе, ты должна ударить его и бежать оттуда, хорошо? Ты поняла, что значит быть сильной? - Бить и бегать? - Ох, нет. Ничего не бояться. - Поняла, - кивнула Муза. - Умница. Ты со всем справишься. Ты выучишь английский, на котором разговаривают твои родители, и будешь лучшей американкой в мире, - Антуанетта старалась не говорить о плохом. Муза справится. Она поправила белый бантик на ее летнем черном платье. - Помни, что я сказала. Я очень сильно люблю тебя, мое солнышко, но... - она печально выдохнула, стиснув зубы. - Не всегда получается то, чего мы хотим. - Я тоже люблю тебя, - Муза крепко-крепко обняла Антуанетту за шею, вряд ли отчетливо осознавая, что видятся они последний раз. - Я обещаю, что ничего не буду бояться. - Хорошо. Никому не отдавай свое кольцо, запомнила? - Да. Антуанетта поцеловала растерянную малышку и поднялась с корточек. Она с надеждой посмотрела на гувернантку, ту самую бойкую мулатку Лейсан, которая была с Музой с самого рождения. Ей было не больше двадцати пяти, но Антуанетта знала, что этой девушке можно доверять. Лейсан достаточно ответственная и преданная, чтобы что-то пошло не так. - Лейсан, - серьезно начала она. - Сделай то, о чем я тебя прошу. Езжай с Музой в аэропорт прямо сейчас, ни с кем там не разговаривай и доставь ее по этому адресу как можно быстрее. Потом ты сменишь имя и уедешь как можно дальше. Тебя устроила сумма? - Да, мадам, вполне устроила, но дело не в этом. Пожалуйста, скажите мне, что Вы не собрались делать ничего ужасного. Она будет в порядке? - с сомнением посмотрела на Антуанетту Лейсан, напряженно дыша. Ей не нравилось все это, ужасно не нравилось, но если это необходимо, то она сделает. Ей не привыкать. - Это уже не твои заботы, - холодно ответила Антуанетта. - С ней все будет хорошо, равным счетом, как и с тобой, если ты сделаешь все так, как я сказала. Езжайте прямо сейчас. Такси ждет. Лейсан еще раз напряженно посмотрела на нее, а после подхватила Музу на руки и повесила на тощее плечо увесистую сумку. Там были вещи, подделанные документы и письмо. - Прощайте, мадам. Я даю слово. Антуанетта кивнула, не отрывая стеклянного взгляда от маленького белого личика. Муза, озадаченная и совершенно не понимающая, что происходит, помахала бабушке ручкой. Лейсан быстро спустилась по ступенькам, обнимая слишком миниатюрную для шести лет малышку, и поспешно села с ней в желтую машину. Антуанетта видела, как автомобиль выезжал со двора, видела, как он набирал скорость, выехав на шоссе. Она прикрыла глаза, прижавшись лбом к оконному стеклу. Любая женщина на ее месте уже билась бы в истерике, а она просто почувствовала, как внутри нее в очередной раз что-то сломалось. Антуанетта знала, что ее девочка будет в безопасности. Да, это не гарант счастья, но зато все ошибки, которые Муза когда-то сделает, будут принадлежать только ей. Она не будет винить никого другого. Никто не будет решать за нее. Люди падают - и будут падать до тех пор, пока могут ходить. Но люди и поднимаются - все в силах подняться, если есть ради чего. И Муза поднимется, даже если упадет. Ни один мужик со своими навязанными патриархальными взглядами не запретит ей этого. Вот что важно. Антуанетта распустила по домам всю прислугу. Сегодня такой яркий солнечный день, почему бы им не провести время с семьей. Семья - это, должно быть, прекрасно. Люди должны быть счастливы, почему нет. Кто-то ищет это в работе, кто-то - в детях, в друзьях, родных. Кто-то - в каждом дне. Но так или иначе, все ищут то невидимое чувство удовлетворения, которое способствует желанию жить. Жить. Она улыбнулась, сдерживая рвущийся наружу смех. Антуанетта знала, что в кладовой есть несколько канистр бензина. Она проглотила три оранжевых капсулы и, отчаянно хохоча, разбрызгала дурно пахнущую жидкость по дому. Она смеялась и смеялась до тех пор, пока не заставила себя посерьезнеть. Никто не смеется, когда идет на эшафот, вот и она не имеет права. Кухня, гостиная, его ужасный диван. Спальня, детская. Комнаты для прислуги. Оно будет гореть долго и медленно. Особенно этот диван. Она поняла, что учит людей рисковать, когда в ее руках вспыхнула спичка. Она поняла. Те, кого мы любим больше себя. Опасность. Тот, кому жить незачем, тот, кто вот-вот сломается, всегда не прочь умереть, если в его смерти будет смысл. Риск для Антуанетты - это выключить чувство самосохранения. Это выйти из зоны своего комфорта, не испытывая при этом боли, потому что, в конце концов, цель всегда оправдывает средства. Когда Антуанетта входила в конюшню, она испытывала страх. Но когда рискуешь - страха не существует. Есть цель и действия, которые с неумолимой силой ведут к ней. Это, оказывается, просто, если чужая жизнь для тебя в тысячу раз важнее собственной. Муза. Музочка, солнышко, ее любимая малышка. Антуанетта не допустит, чтобы Поль сломал ей жизнь. Муза будет счастлива, она выйдет замуж за любимого мужчину, она родит ребенка, которого будет любить. Она не сломается, как Антуанетта, потому что заслуживает лучшего. Муза никогда не станет такой, как... Как несостоявшаяся Антуанетта. Муза будет счастливой. Будет улыбаться и плакать тогда, когда захочет, и ее ничего не будет сдерживать. Все будет хорошо. Там, внизу, все летают, как любил повторять Пеннивайз. А летать - это приятно. Огонь с завидным проворством заливал бензиновую дорожку, извиваясь золотыми лентами.***
Увы, она никогда не делилась своими мечтами. Антуанетта считала, что бессмысленно говорить о том, что все равно никогда не сбудется. Свобода. Высокое, недосягаемое. Абстрактное для нее понятие. И, вместе с тем, самое, самое желанное. Это ее последнее желание для себя, поэтому оно не имеет права не осуществиться. Вдохнуть полной грудью, почувствовать, что тебя никто не держит. Побыть счастливой всего три секунды, стоя среди ярких пламенных искр, а потом и четвертую - пока будешь неотвратимо лететь вниз. В голове - ничего. Делая шаг в пропасть, ты не думаешь о своей укладке. Ты не думаешь, что этой ночью Поль снова изнасилует тебя, потому что ночь больше никогда не наступит. Как не наступит и день. Она знала, что Поль вернется за ней. Она была уверена, что Поль никому не доверит ее спасение и, тем более, не будет ждать. Он же такой великий король-завоеватель, он сам справится. И неважно, что огонь ни с кем не сражается. Поль сам, ему все под силу. Антуанетта выучила совершенно чужого мужчину, отвергая эти знания всем своим нутром... Но потом поняла, как эти знания можно использовать. Все получат то, что заслужили. Ох, да. Его самолюбие наконец-то сыграет с ним в русскую рулетку - и Поль проиграет. Фортуна его любила, но не сегодня. Сегодня его любит Антуанетта. - Антуанетта! Антуанетта, иди сюда, выходи, Антуанетта! Ты слышишь меня, где ты?! Твою мать, черт бы это все побрал! - Да, я слышу тебя, - тихо сказала она. В изящных пальцах заблестела широкая серебристая бутылочка. Поль, кашляя, едва различая силуэты в дыму, пробирался к ней ближе. Антуанетта видела, где он, и в ней все также не было никаких чувств. Сегодня она попрощалась с Музой. Сегодня она проглотила три таблетки морфия. Мы рискуем не ради себя. Мы не учимся риску от учителей. Это просто приходит, в один прекрасный момент, когда ты понимаешь, что оказаться в ловушке можешь не только ты. Это приходит, когда мы ломаемся, потому что риск - это отчаянный шаг. И, как сказал кто-то, мы понятия не имеем, на что способен человек, когда у него нет другого выхода. Или когда он сам упустил этот выход из рук, как в детстве все мы упускаем в небо воздушного змея. Все будет хорошо. Антуанетта узнает о свободе, а Поль... Она бросила открытую бутылочку в его силуэт, когда он подошел достаточно близко. Силуэт тут же охватило пламя, и через пару секунд обугленные стены навсегда запомнили полный ужаса мужской вопль. Силуэт метался из стороны в сторону, пока не затих. Не затих раз и навсегда. Антуанетта без колебаний ступила на низкий подоконник. Жизнь - это не театр, не река и уж тем более не поле. Это просто время, утекающее, как сквозь пальцы. За это время ты проходишь то, что тебе предначертано свыше, и, по сути, у тебя нет никакого выбора. Тебя с детства воспитывают родители или улица, учителя или опекуны, дедушки или бабушки - они рисуют твое будущее. Они формируют твои взгляды. И когда ты становишься достаточно взрослым, у тебя нет выбора, как поступить. Ты делаешь то, что в тебе воспитали. Бывает так, что в процессе утекающего времени ты учишься еще чему-то. Это может определить твою жизнь или не определить - по мере того, как сильно на тебя давят очередные "воспитатели". Здесь у тебя тоже нет выбора. Это обыкновенная иллюзия, и нет в ней никакого чуда. Ты всегда делаешь то, чему тебя научили. Неважно, чего ты хочешь, ты всегда сделаешь так, как в тебе уже заложено. Хотя люди до сих пор думают, что это не так. Люди называют это свободой выбора. Смешно и грустно. Они как будто бегут навстречу воздушным замкам. Антуанетта сделала свой шаг. Он был решительным, можете поверить. Этому ее научили родители. Этот шаг был короткой дорогой среди роз, настолько короткой, что ее никто не запомнил, но разве это кому-то важно? Эта дорога была самой правильной и счастливой. Антуанетта ступила вперед, по воздуху, и за то мгновение, пока летела вниз, пока ветер портил ей безукоризненную укладку, она успела почувствовать себя свободной. Антуанетта погибла с улыбкой, потому что впервые ее желание совпало с тем, чему ее научили. Сделали ее несчастной, но в конечном итоге - самой счастливой. Единственное счастье, которое она могла себе позволить - это секунда. Секунда без боли, крепко затянутых ремней и монотонного ожидания очередной весны. И уже неважно, кто и как воспримет ее действия. Кто-то посчитает это слабостью, кто-то - глупостью. Арин просто не поверит, а Муза всегда будет думать, что ее бабушка умерла во время операции. Фред женится на нелюбимой женщине, Поль - сгорит в аду. Ее родители будут плакать и причитать, а сестра, жесткая и воинственная, обвинит в случившемся каждого, кто ее знал - дочь, которую Антуанетта никогда не любила, мать и отца, которые свято верили в правильность своих действий, прислугу, которая не имела к этому отношения, и знакомых семьи, думающих, что все было хорошо. Кто-то посчитает это психическим расстройством, кто-то - убийством. А кому-то выпадет роль замять эту запутанную историю, чтобы одна маленькая девочка ничего об этом не узнала. Антуанетте уже все равно. Может, она не допустила последней капли, а может, эта капля уже давно превратилась в лужу... Знаете, как бывает, когда несколько дней подряд идет дождь. А ты стоишь под ним, потому что тебе некуда идти. Хах. Секунда - и тебе уже неважна ни одна вещь на свете. Ты просто ударяешься головой, зарабатывая открытую черепно-мозговую, и не чувствуешь ничего. Она застыла с широко открытыми глазами - может, немного безумными. Оцепенела, превратившись в соляной столп. Навсегда - на века, века и века, как статуя. Застыла с улыбкой на красно-матовых губах, и кровь, растекающаяся около ее головы, была такого же цвета. Смерть - это не страшно. Гойя точно написал бы с этого великолепную картину. И вообще, в жизни нет ничего относительного. Ни у кого нет выбора - и это все объясняет. Все люди, так или иначе, невольники своей реальности. Антуанетта погибла красиво, потому что всегда была красивой. Антуанетта погибла с улыбкой, потому что ее желание, наконец, сбылось.