Кошмар Менсиса

      Когда речь зашла об охотниках, голос Марии задрожал. Герман знал. Знал обо всем и, что хуже, потакал Бюргенверту. Но самое страшное откровение раскрылось под конец, когда женщина разом ответила на все мои вопросы, развеяла все подозрения. Нечто убило Кос, и рыболюды не спешили обвинять нас в этом. Они скорбели и выли. Когтистые пальцы срывали чешую с кожи, плачь проносился над илистыми островами. Скорбящие и подавленные, они потребовали ярнамитов уйти. Но у Виллема и Хора были другие планы. Он подал сигнал флоту, и в один ночь на спокойную гавань опустился ад.       Моя иллюзия развеялась, и мы оказались там, куда тащило сильнейшее воспоминание женщины. Я вновь оказался среди горящих домиков, такой же помятый, сонный и ничего непонимающий. Ученики стояли рядом, крича и озираясь. Воняло паленым мясом и кровью, свистели, рассекая черное небо, зажигательные ядра. Взрыв соседнего домика обдал жаром, я едва удержался на ногах, чувствуя, как веер дымящихся кишок, вперемешку с паразитами Кос заливает мантию. — Профессор! — вопит Андреас Тобби — ученик в порванной мантии, с безумным ужасом в глазах. — Что происходит?! — Я не знаю!       Громадная тварь со стонами вывалилась из-за угла и рухнула, пытаясь сбить охотников, рвущих ее на куски. Германа и Марии нигде не было.       «Нужно взять сон под контроль!»       Я резко выдохнул, восстанавливая концентрацию. Деталей становилось больше, кошмар прекратил рост, удерживаясь на границе разума Марии. Я решительно двинулся вперед, не слушая протесты несуществующих учеников. Свист зажигательных ядер бил по ушам, сменяясь рокотом взрывов. Алые всполохи и ударные волны сменяли друг друга. На черном морском горизонте — бесконечные вспышки, озаряющие борта фрегатов, несущих смерть тем, кто был так к нам гостеприимен.       Я остановился, увидев медленно бредущего ко мне волхва. Существо едва держалось на ногах, на теле багровели дюжины рваных и рубленных ран. Он покачивался, стонал, не прекращая печальный путь к воде. — Бюргенверт… Бюргенверт… Богохульные убийцы…изверги, одуревшие от крови… Искуплением грешников…милосердие для бедного, сморщенного дитя…       Фрегаты продолжали обстрел, отовсюду доносились вопли и лязг сидерита. На маяке что-то вспыхнуло, и каменная постройка разлетелась вдребезги, заспав камнями море. Осколок рухнул у моих ног, продолжая дымиться, источая едкий запах кровавого пороха. Волхв прошел мимо меня и медленно достал из—за пазухи нечто, похожее на отрубленную голову. Продырявленную в нескольких местах. Стянутую склизкими веревками, пронзенными спицей. Я сходу узнал в ней инструмент лоботомии.       «Они не просто выдергивали глаза, — подумал я, глядя на череп. — Они думали, что они растут в мозгах. Они сверлили черепа, пытаясь добраться до них. Слепые глаза, растущие из мозга, в черепной коробке…вот оно что. Глаза Рода, озарение. Это дает им такую силу. Вот что искал Виллем! Вот о чем говорил старый пес! Поместить глаза в мозг — это усилит контакт с астральными измерениями! Больше глаз — сильнее контакт! Оедон, я думал: это просто теория! Аллегории, афоризмы, фольклор птумеру! Вот что ты сделал с Ром! Ты вставил глаза Кос ей в голову! Гениальный сукин сын!»       Восторг осознания на миг затмил ужас происходящей резни. Меня долго терзали загадки вокруг внезапной трансформации Ром и экспериментов проректора. Я считал себя вхожим в тайны Хора, но, оказывается, от меня скрывали столько всего! Я в миг ощутил себя гением, попавшим на экзамен и вдруг осознавшим, что он круглый болван. — Милосердие для бледного, сморщенного дитя… Наложи проклятие крови на них, их детей и детей их детей во веки веков. Всякое греховное рождение ввергнет каждого ребенка в пучину страданий.       Волхв поднял череп, направляя на фрегаты. Резкая вспышка фиолетового огня ударила по глазам. Я закричал, едва не падая от чудовищной боли в животе и затылке. Звон в ушах пожрал звуки. А затем огни на кораблях просто погасли. Пушки замолкли, будто пожранные ночной тьмой. Миг, и сквозь звон прорвался оглушающий треск и вопли. Я не видел, что именно случилось, но в кратких всполохах пламени уловил очертания громадных полчищ тварей, терзающих корабли. — Будьте прокляты, — прошептал волхв и тихо рухнул в воды, уходя на дно. — Вот что случилось с кораблями, — буркнул я себе под нос. — Три фрегата затонули в рыбацкой бухте, отрезав остальному флоту подступы к берегу. — Но не для нас.       Мария встала рядом. Треуголки нет, на лбу кровоточит резаная рана, Серые волосы растрепаны и налипли на лицо. По щекам женщины текли слезы. Слизь вперемешку с кровью густо покрывали ее охотничий наряд. Пустые ножны болтались на бедре, но оружия не было. — Мы нашли тело Кос на берегу. Она была беременна.       Новость — точно удар молнии. Я отшатнулся, недоуменно глядя на охотницу, не веря услышанному. Все, что я знал о Великих, говорило о невозможности их живорождения. Мария бросила взгляд на умирающие корабли и рассказала, как ученые распотрошили ее тело. Как выдрали глаза и собрали паразитов, как вырезали дитя и пуповину. А затем они объявили, что все рыбо-люды — не более, чем выродки, без разума и сострадания. При первой возможности, атаковавшие нас. Они пленили тех, кого смогли. Заперли несчастных, оболганных, искалеченных в клетки. Пустили на опыты. На мои опыты!       И я сводил их с ума, пытаясь докричаться до богов. Одного за другим.       Стало дурно. Я покачнулся, и Мария ловко удержала от падения в холодные, черные воды. Звуки резни утихали, сменяясь гулом и треском всепожирающего огня, и шипением испаряющейся влаги. Охотники устроили бойню. Убили всех. Всех до единого. — Гратия, Ямамура, Валлар, Саймон и Генриетта раскрыли заговор. Разоблачили Виллема и Логариуса. Пытались всех остановить, образумить нас, предотвратить резню. Они помогали рыболюдам драться с королевскими фузилерами, убивали наших. Но их одолели Церковники… с нашей помощью. Я думала: они лишились рассудка. Доводы Генриетты и Саймона звучали неубедительно, Герман не поверил им. Они обнажили оружие, и я…я убила ее, профессор. Я убила Генриетту.       Голос Марии дрожал. Перед нами, будто стоя посреди черных волн, возник призрачный образ охотницы в традиционном кожаном доспехе, при сером плаще и цилиндре. Она печально улыбалась, глядя на свою убийцу, будто наблюдая сквозь саму смерть. На залитом кровью нагруднике темнел след удара, рассекшего сердце. У ног лежал, облокотившись рукоятью о бедро, громадный меч-молот. — Победила ее в бою. Она ведь всегда недолюбливала меня, — грустно продолжила Мария, глядя на призрак охотницы. Считала меня заносчивой аристократкой, любимицей Германа. И мы помирились за неделю до резни. Она говорила… — Зря я на тебя наезжала, — пьяно сказал призрак, улыбаясь. — Ты — золотая девка! Я за тебя хоть в ад, хоть в Лабиринт!       Мария утерла слезы, оставив на лице широкую полосу грязи и крови. — У меня был день рождения, и она… она подарила мне ростовую куклу. Идея Германа, но мастерила она. Мою точную копию, только в одежде леди. Традиционная шутка — дарить на день рождения что-то дурацкое. И я убила ее. Там. Возле большого колодца. Просто проткнула клинком. Она смотрела на меня с таким…удивлением, профессор. Будто думала, что я не убью ее. Что не смогу. Не стану. — Господи, — вырвалось у меня. К таким откровениям я был не готов. До меня доходили слухи о том, что Церковь и Бюргенверт натворили делов в деревне, пока я спал и видел сны. Но вивисекция радушно принявших нас рыболюдов? Схватка между охотниками?       «Безумие» — Я верила Герману… я была убеждена, что она сошла с ума. Но потом выяснилось иное. Они были правы. Мы — всего лишь безумные выродки, псы-людоеды на поводке у Церкви. — А что стало с другими охотниками диссидентами? — Самона убил Брадор, а остальных бросили в темницу. Мне сказали: они все сошли с ума и погибли. Я пыталась проверить. Отыскать, но разве это возможно? Хор надежно хранит тайны, профессор Новак. Вам ли не знать. А теперь я больше не могу быть частью… их, — болезненно сказала она, отворачиваясь. — Я больше не могу быть охотницей Мастерской, Миколаш. Я… я не могу на них смотреть, после этого. После того, что они… что мы сделали. Я не могу смотреть… на него. Я просто не могу.       Я сочувственно положил руку ей на плечо. Она не заслуживала обвинений. Кто я, чтобы осуждать? Мои руки в крови, как и всех значимых фигур в этом городе. Все мы ошибаемся. Мы — ученые, пылкие сердца, всегда идем к свету, не глядя под ноги. Оступаемся, падаем, разбивая в кровь колени и поднимаемся, продолжая путь. Во что бы то ни стало стремясь вытащить бегемота по имени человечество из трясины. — Все будет хорошо, моя дорогая, — нежно сказал я. — Все мы ошибаемся. Иногда цена ошибки ужасает, но такова жизнь. Ваша история далека от завершения. Вы молоды и талантливы, и вполне можете искупить содеянное благотворительностью и упорным трудом на благо человечества. Вы ведь этим и занимаетесь там, в Астральной Часовой Башне? — Я стараюсь, — решительно ответила она. — Но это непросто. Я покажу вам. Как переместиться в другое место? — Хотите создать воспоминание? — Да. Как мне показать вам лаборатории Астральной Башни? Я не умею. — Я помогу вам. Закройте глаза и представьте лабораторию. Сосредоточьтесь на каждой детали, на каждой мелочи. Вспомните запах, звуки, отблески света на стенах. Каждая мелочь важна.       Мир начал меняться на глазах. В мгновение ока рыбацкая деревня растаяла, сменяясь ассиметричной кашей красок и материалов, с каждым мигом все отчетливее походящих на постройки. Искривленные многогранники становились углами, спирали тьмы и сияния рождали свет фонарей, искаженные полосы крови — творили иллюзорную плоть. Находиться в центре этой бури, наблюдать само рождение сна — дивное ощущение. В этот миг чувствуешь себя сторонним наблюдателем процесса сотворения маленькой вселенной, со своими законами и физикой. Рождение жизни и смерти во сне способно свести с ума слабый разум, но не меня.       Я глубоко вдохнул, заставляя звон в ушах утихнуть. Мир вокруг устаканился, пришел к единой форме, принеся с собой целый сонм звуков и запахов. Меня окружила вонь химикатов, испражнений и гнили. Рев механизмов и рокот передвижных лестниц бил по ушам, пытаясь заглушить вопли и стоны пациентов. — Ясно, — хмыкнул я, глядя на ряды окровавленных коек.       Мария создала не главный холл, а сами комнаты содержания. Беглый взгляд отметил капельницы со странной кровью и жуткий вид прикованных к койкам существ, похожих на людей с огромными, замотанными головами. Некоторые тихо сопели, иные верещали, до мяса сдирая кожу на запястьях о фиксаторы. Я заметил в поведении одного из пациентов странность. Он будто приподнялся на узких локтях и смотрел на меня, пока нечто на в мешке, на месте его головы, пульсировало и сочилось кровью. Закончив оживлять воспоминания, она раскрыла глаза и обернулась, глядя на меня тяжелым, измотанным взглядом. — Эти несчастные — добровольцы. Церковь испытывала на них лекарства от пепельной крови и Чумы зверя. Как видите, безрезультатно. — Я не понимаю, — буркнул я, подходя к любопытному пациенту. Один вид его уродливой, пульсирующей головы заставлял кровь стынуть в жилах. Тонкие, бледные пальцы несчастного дрожали, грязное покрывало пропитывал кровавый пот, вперемешку с мочой. — В чем заключались эти испытания? — Вы же знаете о Чуме зверя, верно? Вам лучше меня известно, что рано или поздно весь Ярнам станет… — Не факт, — резко перебил ее я, не сводя глаз с пациента. — Это всего лишь пессимистичный прогноз, леди Мария. Нам пока что не известны точные причины превращений. — Вам неизвестны, — мрачно ответила охотница. — Но Церковь тратит огромные деньги на борьбу с заразой. Они ищут кровь. Новую, чистую, лишенную всех недостатков. У них не получается. — Почему? Я не эксперт в биологии Рода, но все же?       Мария тяжело вздохнула, нежно касаясь раздувшейся головы пациента. Тот вздрогнул, мешок на уродливой голове дернулся и закровоточил, оставив на белых пальцах женщины багровые разводы. — Леди Мария, — послышался тихий голос. — Леди Мария, вы не видели мои глаза? Они были где-то здесь. Прямо здесь. Рядом с кроватью. — Оно разговаривает? — шепотом удивился я. — Как? У него что, есть рот?       Она пропустила вопрос мимо ушей. — Все будет хорошо, мистер Биксби. Я найду ваши глаза. Вы только отдыхайте, берегите силы, иначе еще долго будете болеть. — Клянусь, я их видел. Они были тут. Вот прямо тут, вы верите? Прямо здесь лежали, у тумбочки.       Рядом с кроватью пациента не было тумбочки. Только высокая капельница, с каждой секундой наполнявшая вены несчастного одному Хору известной дрянью. Меня вдруг затрясло, перед глазами замелькали черные мошки. Я оперся на кровать, едва удерживая равновесие. — Профессор? — встревожилась женщина. — Все в порядке, — отмахнулся я, подавляя рвотный рефлекс. — Я просто очень сильно устал. Почему у Церковников не получается создать лекарство? Они говорили вам?       Мария покачала головой. — Некоторые пациенты отличаются от других, — женщина отошла от кровати и жестом поманила меня за собой. Темные готические коридоры, озаренные тусклым сиянием ламп, вели нас через многочисленные палаты, наполненные страдающими. Кого-то приковали к кровати, кто-то просто сидел, глядя на дрожащий огонек лампы. Вонь сводила с ума, стоны агонии и тихий плачь терзали сердце в клочья. Мария провела меня мимо большой медицинской библиотеки, где молчаливые белые монахи штудировали фолианты, пытаясь создать новую, в этот раз действенную формулу лекарства. Навстречу нам несколько раз выходили громадные бледные гомункулы, вооруженные тяжёлыми косами и розмаринами. — Некоторые не сходят с ума. Вернее, не сразу.       Вслед за Марией я вошел в самую дальнюю лабораторию и замер, изумленно раскрыв рот. То, что открылось предо-мной, невозможно передать словами. Идеально чистый зал, заставленный с педантичной аккуратностью инструментами вивисекции, стал декорацией для главного экспоната. — Что это? — спросил я, указывая на пять массивных колб, не меньше четырех метров в высоту. В каждой плавало антропоморфное существо, отдаленно похожее на человека без головы. От каждого создания исходил такой мощный заряд психокинетической энергии, что становилось дурно даже во сне. Я резко зажмурился от рези в глазах, порожденной вспышками космического сияния, прорывающегося сквозь сон. Даже образы этих существ искажали реальность, будто они существуют и во сне, и наяву одновременно и в единичном экземпляре. — Я назвала их «Живыми неудачами». Они и правда живые, только из колб их не выпускают. Но я не их хотела вам показать, а вот это.       Мария провела меня через зал и остановилась напротив широкого «аквариума» с мутно-жёлтыми стеклами. За ними пульсировала, копошилась и трепетала жутковатая масса, лишенная формы. Сплошное месиво плоти будто заметило нас и тут же прильнуло к стеклу, выпуская гибкие щупальца-отростки, с «цветками» костяных шипов на концах. Я любопытны наклонился, внимательно разглядывая причудливую массу. — Это пациент №356. Джонатан Хёрд. Вернее, то, чем он стал. Нам казалось: он перенес эксперименты лучше других. Хор распорядился перевести его сюда, под надзор. Голова почти стала нормальной, он шел на поправку, шутил и питался. Хотел как можно скорее вернуться к жене и детям. — Что пошло не так? — Я не знаю. Никто не знает, — пожала плечами Мария. — Через два дня голова снова начала расти, причем очень быстро. Хёрд стал агрессивен, начал нападать на других пациентов. Одного убил и вскрыв череп съел головной мозг. Голова Джонатана росла, даже после того, как мы привязали его к кровати. Она поглотила торс, затем ноги и руки и теперь он — один большой головной мозг. Он мыслит, осознает себя, вот только… личность распадается. Мы изолировали его, чтобы уберечь окружающих от щупалец. Даже сейчас он хочет добраться до наших мозгов. Он ест их и становится больше. Здесь он бодрствует, но в реальности я держу его на транквилизаторах. Не даю проснуться. Не хочу, чтобы он страдал. Профессор? — Не было бы счастья…       «Один большой мозг. Осознает себя, имеет такую психологическую силу, что, наверное, может выдержать десятки…нет, сотни кошмаров! — подумал я, понимая, что улыбаюсь. Ограниченный мозг человека не мог контролировать кошмар, не мог выдержать его разрушительную силу, но это… это создание должно выдержать любое воздействие. И оно уже, считай, мертво. Что гуманнее? Дать его на опыты в Школу Менсиса, где он просто будет «спать» и сходить с ума, а потом умрет, или оставить сидеть на транквилизаторах в аквариуме? Чем черт не шутит, надо попробовать затащить эту тварь в зал-сомнарий и как следует с ним поработать!» — Что вы…кх… что вы собираетесь делать с этим созданием? — спросил я. — Не знаю. Нам остается только подарить ему милосердие смерти. А что? — Мария нахмурилась, похоже, заметив блеск в моих глазах. Могу поклясться, они сияли точно звезды на полотне Космоса. — Я бы хотел изучить его. Узнать какие сны он видит. Не беспокойтесь, Школа Менсиса чужда вивисекции. Этот… мозг будет спать и видеть сны, не испытывая ни боли, ни ужаса, — беззастенчиво солгал я, изо всех сил сдерживая дрожь в коленях. Мне нужен этот мозг. Любой ценой, кровь из носа нужен! — Вы хотите связаться с Великими через него? — сурово спросила охотница. Сон дернулся, теряя симметрию. — Да, если это возможно. Хуже ему не будет. Если вы собираетесь убить это несчастное создание, то не лучше ли дать ему возможность подарить человечеству шанс. Представьте, какие удивительные знания могут передать нам Великие!       Я принялся расхаживать по залу, активно жестикулируя. — Настоящие, а не дигроданты вроде Ибраитас и Кос! Вознесшиеся до нематериального бытия вне измерений! Боги, всезнающие и всемогущие! Им наверняка ведомы пути исцеления от Чумы зверя, они дадут ответы на все вопросы, спасут Ярнам! До этого все мои подопытные ломались при первом же погружении в кошмар, но этот мозг… прошу вас, леди Мария! — с жаром крикнул я, подходя к ней. — Дело всей моей жизни в ваших руках. Прошу вас, дайте мне этот живой мозг. Дайте мне попробовать погрузить его в сон. Бедному Джонатану от этого будет только лучше! Он не будет чувствовать боль и голод, и принесет пользу человечеству! Это милосердие! — А если у вас не получится? — Тогда я лично подарю этому бедному существу безболезненную смерть. Неужели вы не доверяете мне? — риск, но я добавил нотки обиды в тон. — Разве я дал повод? — Нет…нет вы… вы единственный не дали повода, Миколаш, — охотница тяжело вздохнула, касаясь стекла ладонью. Тонкое шупальце прижалось с иной стороны, выпуская острые как бритва костяные клыки. — Хорошо, он ваш. Но прошу вас, не мучайте его. — Спасибо, — я не сдержался и заключил охотницу в крепкие объятия. В этот миг осознал: от нее пахнет не так, как от других женщин. И дело не в физиологии. Запах охотника — глубоко въевшийся в поры кожи пороховой газ. Я виновато отстранился, извиняясь за порыв.       Пришлось приложить немало усилий, дабы откинуть мысли о мозге и будущих исследованиях и вновь приступить к лечению Марии. Время во сне — искривленная спираль, и мы много часов бродили по лабиринтам измученного разума, анализируя пережитые невзгоды, сражаясь с воплощениями страданий. Самые большие проблемы возникли с образами-кошмарами — воплощениями страхов и травм. Измученный, страдающий разум охотницы породил тварей, один вид коих превращал кровь в лед и мог легко свести с ума непосвященный разум. Смесь кошмаров — высокие женщины в платье куклы с мозгом Джонатана на голове. Едва увидев их, я понял: с этого дня они — часть и моих кошмаров.       Золотое правило сновидца гласит: ужас теряет силу, если дать ему имя. И этих чудовищных женщин я нарек «зимними фонарями». Сам не знаю, почему. Название родилось в воспаленном уме и намертво вгрызлось в их образ.

***

      Пробуждение далось легко. Следуя правилу, я вынырнул из сна первый. От клетки ныли плечи, ноги затекли, поясница ныла, но я был готов плясать от радости. Мария мирно спала, закинув голову на спинку стула. Клетка поскрипывала в такт спокойному дыханию. Лицо казалось спокойным и умиротворенным — верный знак успеха терапии. Кризис не миновал, ее уровень стресса все еще чудовищно высок, но мне удалось отодвинуть черту срыва за линию горизонта. Если новые потрясения не продолжат обрушиваться на нее — все будет хорошо. Со временем.       Я аккуратно растормошил женщину. Она вздрогнула и раскрыла глаза, глядя на меня взглядом слипающихся глаз. — Все…мы в реальности? — Мы в реальности, — бодро ответил я, снимая клетку. — Как ощущения? — Шея болит.       Мария встала с кресла, совершив самую популярную ошибку начинающего сновидца — забыла про онемение. Ноги подкосились, я едва успел удержать ее от падения на холодный пол сомнария. Охотница благодарно кивнула, разминая затекшие ступни, морщась от хорошо известного мне покалывания в голенях и икрах. — Спасибо вам, профессор Миколаш, — благодарно сказала она, глядя в глаза. Охотница отпустила мою руку и, хрустнув шеей, бросила взгляд на блестящую в полумраке клетку Менсиса. — Мне стало легче. Намного. — Я знаю! Я же говорил. Насчет мозга… — Вы можете забрать его… который час? — Хм.       Я спешно извлек из нагрудного кармашка часы на цепочке и, раскрыв, продемонстрировал ожидаемое. Циферблат отсчитывал половину шестого — конец обычного сна, начало тяжелого рабочего дня. Мария подняла бровь и спросила: — Я чувствую усталость. Сильную. Будто всю ночь слушала лекции Кэрила. — Это да, — засмеялся я, жестом предлагая покинуть зал-сомнарий. — Осознанный сон тем и отличается от обычного. Мозг бодрствует, разум устает, мышцы непроизвольно сокращаются — отдыха нет. Как вернётесь домой, обязательно поспите не меньше трех часов. А в идеале — семь-восемь, для полного восстановления нервной системы. — Мне нужно работать, — хмыкнула она. — К восьми я должна быть в Башне, следить за анализами и процедурами. — Я знаю. Но это не оправдание. Разум для учёного — главный рабочий инструмент, леди Мария. Как оружие для охотника. Если за инструментом не ухаживать — он даст осечку и сломается в критический момент. Вы ведь не пренебрегали чисткой мушкета и заточкой клинка под предлогом скорой охоты?       Мария покачала головой. — Вот именно. Сонная и уставшая, вы не сможете трезво мыслить. И, что еще хуже — станете откровенно опасна для пациентов. Я заеду за мозгом к шести часам. Не беспокойтесь, все хлопоты по перевозке беру на себя. Вы — золотая женщина, леди Мария. Школа Менсиса у вас в неоплатном долгу. — Я полагаюсь на вас, профессор. Делайте что угодно, только не заставляете бедного Джонатана страдать. Это бесчеловечно. — Не волнуйтесь, — нежно солгал я. -Школа Менсиса чужда страданию. Даю слово.       Я проводил ее взглядом и сел в кресло, нервно дожидаясь доклада ученика. Спустя десять вечных минут в дверях зала-сомнария появилось бледное личико Софии. — Она ушла? — спросил я. — Да, мастер Новак. — Да! — воскликнул я, вскакивая с кресла. — Во Имя Идона Бесформенного и всех Великих Космоса да!       Не дав ошарашенной ученице опомниться, я резко схватил ее за талию и закружил в безумном танце. Руны и блестящие решетки клеток наблюдали за мной, как врачи за сумасшедшим, внезапно впавшим в исступленный экстаз. — Мастер Новак, что вы… — Исследования продолжаются, моя милая мышка, — засмеялся я, раскручивая ее в элегантном па. — И в этот раз никаких вопящих рыб! — Приказать остальным готовиться? — Пока нет. Не всем. Грегит, Ледлоу и Бредли мне сегодня понадобятся, остальным приказываю отдыхать. Сегодня вечером я привезу опытный образец и начну плановую подготовку к работе. Ты мне поможешь. — Я? Конечно… конечно, мастер. — Не только ты, — я ловко закружил партнершу и отпустил, широко раскрыв руки. — Те трое тоже будут учувствовать. Свободна. — Эм… можно кое-что спросить. Вернее, рассказать, — щеки девушки налились краской. Я нахмурился, поправляя черно-красную мантию. — Слушаю. Если это касается похорон, то мое мнение ты знаешь. Нет. — Нет-нет, я про другое. Красная Луна… мне кажется, она что-то изменила. Ну, во мне. Как будто меня кто-то коснулся и… я не беременна, но у меня задержка. Эдгар советует обратится к Йозефке и… — Красная луна многих изменила, — сказал я, успокаивая смущенную девушку. — Ты проверяла состав крови? Беременность точно исключена? — Абсолютно. Я…я девственница, профессор, — София коснулась живота. — Но, мне кажется… — Гормональный сбой, — бросил я. — Красная луна многих изменила, и не в лучшую сторону. Меня в том числе. Ты ведь заметила мою раздражительность в последние месяцы? Надеюсь, не держишь зла. Мы все столкнулись с трудностями в этот злосчастный год. Успокойся, все будет хорошо. — Да, — решительно согласилась София, поднимая на меня благодарный взгляд. — Спасибо вам, профессор. И простите мою вчерашнюю глупость. — Свободна. Мне нужен сон. Обычный сон. Вечер обещает быть очень насыщенным!       Ученица спешно покинула сомнарий, оставив меня наедине с радостными мыслями и предвкушением открытий. Вдруг, как гром среди ясного неба, как червь в спелом яблоке, прокралась мысль:       «Я солгал Марии. Слишком легко, непринужденно. Без всяких зазрений совести. Мозг не ждет ничего, кроме ужаса, страданий и кошмаров. И эту черту я играючи перешагнул, ради нашей цели» — На что еще ты способен, ради успеха, Мико? — буркнул я себе под нос.       Ответ очевиден.