***
Я отпустил дилижанс на границе леса и устало поднял взгляд на готические очертания шпилей. Знакомые башни, увенчанные пиками из черной бронзы возвышались над искривленным, умирающим лесом, напоминая дурацкие сказки про вампиров — порождение современного романтизма. Над головой сияла громадная полная луна, озаряя окрестности нежным серебром, рождая пугающие тени среди скрюченных, точно пальцы старика, ветвей. Дорога активно зарастала, от запаха трухлявой древесины и сырой чешуи немного подташнивало. Я устало вздохнул и двинулся вперед, крепче сжимая ручку чемодана, впиваясь пальцами в стальной набалдашник трости-хлыста. Надеялся, что слухи о проклятии окажутся сказкой и оружие охотников мне не понадобится, но все равно не решился покинуть Школу без него. Лес вокруг гнил и увядал, источая едкий смрад, оглушая бесконечным, бьющим по ушам шипением сотен ядовитых змей. Они выползают из-под ног и клубятся, откладывают яйца и пожирают все живое в округе, все ближе и ближе подбираясь к черте города. Никто точно не знал, с чем это связанно. Церковь тратила все деньги на изучение крови, и финансов геологам и мирным химикам не доставалось. Впрочем, ходили самые разные слухи, от ужасного проклятия до злой воли ректора заброшенного университета. И ни одну из них я не считал достойной внимания. До этого дня. Я остановился напротив массивных решетчатых ворот, поросших черно-зеленым плющом. Некогда сияющая яркой медью надпись истерлась, будто прошло не два года, а как минимум пара столетий. Я хмыкнул, перекинул чемодан через ворота и, резкими движениями перелез через них и сам, едва не рухнув в грязь. — Прямо как в детстве, — усмехнулся я, похрустывая поясницей. — Все еще полон сил, и даже ничего не порвал! Я вспомнил, как юношей так же перелазил через забор, возвращаясь от ночной вылазки к Эмили Блейк. Рискуя быть отчисленным, я сбегал из кампуса и всю ночь напролет гулял с возлюбленной под высокой серебристой луной глубоко вдыхая аромат сочной листвы, слушая нежный шелест изумрудных крон. Наслаждаясь теплотой губ, теплом тела и дурманящим запахом волос. Я читал ей стихи, и она смущенно улыбалась, краснея, похлопывая большими ресницами. И ранним утром, одуревший, пьяный от любви, я лез по пикам из черной бронзы, точно искусный верхолаз и, умело дурача старост, возвращался в кровать. Золотое время. При взгляде на шпили университета настроение тут же вернулось на дно. Юные, мы так отчаянно стремимся вырасти. Обрести вес в обществе, стать полноценными учеными и навсегда забыть про проклятущие занятия и бессонные ночи в архивах и библиотеках. Но, едва эта стадия жизни наступает — приходит печальное осознание и мы, седеющие, уставшие, измученные долгом и обязательствами, грезим. Потакаем пороку болезненной ностальгии, мечтая хотя бы на денек вернуться в то золотое, беззаботное время. Когда солнце светило ярче и все казалось таким простым. Предстоял нелегкий разговор с наставником, бесконечные годы назад выковавшим из меня ученого. Я крепче сжал рукоять трости и решительно двинулся вперед, внимательно вслушиваясь в шорохи и скрипы, в каждый едва уловимый треск кустарника. Как оказалось — не зря. Едва я вышел в знаменитый прогулочный парк, как взору открылась, во всей красе, ужасное в своей неестественности запустение. Стены уродовали небольшие, но заметные трещины, лианы наползали на купола, извиваясь, точно щупальца Рода. Среди ветвистых, лишенных листвы деревьев медленно расхаживало ужасное существо — люминесцентный цветок. Явно сбежавшее из клетки Виллема. Неподалеку от чудища бродили, дрожа и попискивая, неописуемые твари, похожие на причудливую смесь человека и насекомого, с массивными миндалевидными головами, покрытыми россыпью светящихся желтым огнем глаз. «Значит это правда, — подумал я, глядя, как одна из тварей клонится к земле, ковыряя тонкими, осклизлыми пальцами мягкий грунт. — Все, что о нем говорили» Аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков, я прошмыгнул мимо чудовищ и цветка, обогнул знакомые тропинки, где вечность назад беззаботно гулял, обдумывая тему новых лекций. Свет воспоминаний слишком сильно контрастировал с убожеством реальности, с каждым новым видом все сильнее погружая в пучину мрачного уныния и хандры. Высокие стены великого университета возвышались надо мной, впиваясь шпилями в небеса, наблюдая за крадущимся ученым холодным, чопорным взглядом окон. Их готическая мозаика все еще могла внушить восторженный трепет ученикам. Если бы они все еще учились в этом проклятом месте. Университет погряз в безумии и вырождении. Если через парковую зону удалось прокрасться, то помещения и лекционные залы встретили меня сонмом уродливых тварей. Я надеялся ошибиться, но ожидания оправдались: все последователи и ученики ректора Виллема стали чудовищами самого омерзительного свойства. Ни до, ни после, я не испытывал большего отвращения, уничтожая набрасывающихся на меня водянистых созданий, с мертвенно белой слизью вместо кожи и черными, лишенными зрачков глазами. Один из деградантов едва не попал в меня колбой с кислотой, и я рассек его напополам одним ударом хлыста. Зловоние сбивало дыхание. Обезображенные ученики источали омерзительную смесь запаха серы, гниющей рыбы и дерьма, а в их слизистых телах копошились белесые личинки. Я едва сдерживал рвотные позывы, даря несчастным выродкам милосердие смерти. Их стоны, их яростный, полный боли и ненависти вой, выжигал новый образ в моем воспаленном разуме. — Теперь кошмаров у меня прибавится, — буркнул я, зажимая нос изгибом локтя. Путь через лекционные корпуса не из легких, но я справился. Многие годы употребления чистой крови и кропотливое изучение тайных знаний сделало меня много сильнее обычного человека. И хоть я серьезно уступаю охотнику по физической силе и ловкости, вполне могу одолеть чудовище. Миновав полуразрушенные библиотеки, я, наконец, добрался до заветного кабинета. Раскрыв дверь, я решительно шагнул на встречу старым воспоминаниям, запаху химикатов и чего-то знакомого и едкого. — Мастер Виллем, — сказал я, глядя на сидящего в полутьме старика. Древний, ему должно было исполниться сто-тридцать два в этом году. Он все так же медленно покачивался в кресле-каталке, глядя в никуда скрытыми за серебряной маской Хора глазами. На меня — ноль реакции. — Мастер Виллем, у меня к вам вопросы. Тишина. Я подошел ближе, чувствуя подкатывающий к горлу страх. По спине пробежали мурашки, на лбу выступил липкий пот. Ректор смотрел куда-то сквозь меня, сжимая в руке любимый сидеритовый посох. Кожа на ладони казалась светло синей и осклизлой. Он медленно покачивался, и скрип ножек каталки едва не оглушал в кромешном безмолвии кабинета, покрытого густым слоем пыли и паутины. — Мастер Виллем? Мастер Виллем, вы слышите меня? — спросил я, сдерживая дрожь в голосе и аккуратно коснулся руки. Кожа казалась твердой как воск и под ней, едва ощутимо, копошилось нечто. Губы ректора приоткрылись, и я резко отшатнулся, увидев вместо языка сияющий космический гриб, прорастающий сквозь выломанные изнутри зубы. — Господи. — Он не разговаривает, профессор Новак. Я резко обернулся, вскидывая Авгур. Космический слизень вспыхнул, гибкие щупальца вырвались из вспышки космического огня, устремляясь на испугавший меня голос, но не достигли цели. Она легко ушла от атаки и замерла, улыбаясь, стряхивая пылинку с идеально чистого бело-серебристого одеяния Хора. Маска скрывала глаза, но я легко узнал лучшую ученицу моего старого наставника. — Юрри, — строго сказал я, косясь на ее руки. В левой — трость-хлыст, в правой — розмарин. Юри Камори — вот кого я не ожидал застать в заброшенном университете, так это ее. Женщина не младше шестидесяти лет прекрасно сохранилась, хоть следы типичных для членов Хора мутаций и тронули некогда миниатюрное тело азиатки. Плотные белые перчатки, просторное бело-черное одеяние и серебряная маска не могли укрыть от тронутых озарением глаз дефекты, рождённые меченой Родом Кровью. Среди профессорского состава ходили мрачные слуги о новой подопечной Виллема, помогавшей ему с экспериментами, мягко говоря, заступающими черту морали. Но мне казалось: она покинула его по приказу Хора. «Любопытно» — Хм, вы могли серьезно ранить меня, Миколаш, — хмыкнула она, поправляя складки одеяния. На миг левая ладонь утратила симметрию, будто часть пальцев лишились костей, став подобием щупалец, неумело скрытых за тканью. — В следующий раз не будете подкрадываться сзади. Тем более в таком месте. Что вы с ним сделали? — Мы — ничего. Хор непричастен к произошедшему со стариком несчастью. Юри прислонила трость-хлыст к стене и, встав рядом со мной, уставилась на страдальчески бледное лицо ректора. Не думаю, что у нее были глаза, но поджатые губы выдали чувства. Она аккуратно коснулась руки старика и, легким движением пальцев, закрыла его рот, скрыв сияющую шляпку гриба. Я заставил себя отвести взгляд, чувствуя саднящую боль в сердце. Человек, положивший начало исследованиям крови, открывший Лабиринт Птумеру, посвятивший науке без малого столетие жизни. Тот, кем я вдохновлялся, чьего одобрения мечтал заслужить, кого чтил больше родного отца, на излете жизни стал чем-то омерзительно жалким. Недостойным имени великого ученого. Я присмотрелся и заметил крохотные грибные шляпки, едва заметно торчащие из спины. Ректор Виллем — мертв. — Давайте оставим старика в покое. Я отвечу на все ваши вопросы. Не здесь. — И я должен доверять вам? Юри тихо засмеялась, будто боясь разбудить несчастного ученого. — Прошу вас. Если бы я хотела вас убить — убила бы пять минут назад.***
Я был рад покинуть кабинет наставника и выбраться на свежий воздух. Тихий, наполненный болью и голодом стрекот мутантов следовал за нами, не замолкая даже на высоте прогулочной террасы. Холодный ветер трепал волосы, забирался под складки пиджака — но я наслаждался этой прохладой, замораживающей тревожные мысли. Двое — ученый и агент Хора, мы приближались к черным водам озера, озаренного серебряным огнем ночи. — Я ухаживаю за ним по приказу Хора, Миколаш. Оберегаю дремлющие в этих стенах тайны, — сказала она, тихо постукивая тростью по камням. — Зачем? Разве не проще Хору забрать все в Соборный округ? — Они боятся проклятия. Не хотят навлечь на себя гнев разъяренных фантомов, витающих в воздухе. Скажите, профессор, неужели вы не чувствуете их? Я не ответил, останавливаясь на широком пирсе. Впереди сияла серебристая тропа на дрожащих водах. Она — точно мост между мирами, уходила ввысь, пытаясь указать путь к огромной луне, нависшей над нашими головами. Я устало вздохнул и сел на одну из пыльных деревянных лавок, все еще не сгнившую, но неприятно трещащую под весом. Юри села рядом, положив трость между колен и молча уставилась на озеро. Так мы и сидели, наверное, с час, точно старики, доживающие последние лета жизни, перебирая в памяти смутные воспоминания — картины ушедшей юности. — Зачем вы прибыли в Бюргенверт, Миколаш? — спросила, наконец, она. — Разве вам не следует готовить речь? Разве вы не приглашены на встречу с королевой Аннализой? — Мне нечего сказать королеве, — раздраженно фыркнул я. — Мои исследования куда важнее пустословия с царствующими особами. — Пустословия? О, если бы. Хор встревожен, Миколаш. Наши агенты в Кейнхерсте сообщают, что на этой встрече королева намеренна сделать важное заявление главам Церкви. — Что за заявление? — Я не знаю, но вчера, ровно в одиннадцать часов вечера, два полка королевских фузелеров встали лагерем в тридцати минутах от города. При них пушки, ружья, штыки и, конечно же, холодное оружие всех видов. «Приехали, — сокрушенно подумал я» Королева давно точит кинжал на Церковь, но репутация и регулярные исцеления сдерживали ее. А теперь, после сожжения Старого Ярнама, поддержка народа заметно ослабла. Людей обманули, им скормили дезинформацию, но это не погасило пожар ярости и негодования. Многие высокопоставленные члены Белой Церкви все чаще выступают в роли оппозиции Логариусу и Амелии. Церковь Исцеления раздирают интриги и усобицы, народ боится, аристократия держит камень за пазухой и только ждет шанса, как бы пометче швырнуть его в иерархов. Трудно представить лучший момент для радикальных реформ. Я предвидел это, но фузелеры — они заставили сжать кулаки от злобы. Двух полков линейной пехоты вполне хватит, чтобы полностью покорить Церковь, подмять ее под корону меньше, чем за сутки. И никакая бюрократия не поможет мне уберечь исследования от загребущих лап рыцарства. — Дьявол! — крикнул я, сжимая кулаки. — Это все усложняет. Что Хор планирует предпринять? — Хор? Ничего. Это не наша забота. Профессор, — Юри заговорчески улыбнулась, снимая маску. Некогда красивое лицо вызвало неприятное, сосущее чувство под ложечкой. Я ощутил противный холодок, глядя в пустые, измазанные синеватой слизью глазницы. Кожа над бровями почти просвечивала, обнажая паутину голубых вен, едва заметно сияющих в ночи. — Миколаш, может Хор рассчитывать на вас, когда придет час? Кто вам миле, Логариус или Аннализа? — Глупый вопрос, — резко ответил я. — А почему вы спрашиваете? — Уже не важно, — улыбаясь ответила агент, надевая маску. — Наши глаза открыты, но мы на многое можем их закрыть… ясное дело, намеренно. Ваши исследования, а также опыты Астральной Башни — приоритет, основные направления финансирования. — Что-то я не вижу этих денег, — усмехнулся я. — Вы не ответили на первый вопрос, профессор. Зачем вы здесь? Нежели сантименты толкнули вас посреди ночи красться в забытые кампусы? Решили проведать старого наставника? — Я пришел за ответами. Хочу знать, что на самом деле произошло с Ром. Хочу знать, что научная группа Виллема делала в Рыбацкой деревне. — Глаза в мозгах? Я удивленно посмотрел на нее. Юри ехидно улыбалась, потирая большим пальцем набалдашник трости. — Что? Вы удивлены? Это все, что интересовало Виллема в последние годы. Наслышан. Виллем — консерватор, один из оккультных мистиков старой школы, мечтающих обрести безграничное знание путем «возвышения». Он никогда не делал тайны из своих мечтаний, никогда не скрывал горького разочарования, сетуя на примитивные, ограниченные возможности человеческого мозга. Его не интересовали низменные пути к «силе», такие как переливания древней крови. Он желал уподобиться богам, в их бессмертном бытии меж измерений, вне времени. И он так и не добился успеха, растеряв всех верных когда-то учеников. Генри Лоуренс ушел первым, решив подарить целебную силу крови миру. Он увел с собой весь свет, всех любимцев Виллема, оставив того наедине со своими мечтами и кучкой преподавателей, мало интересующихся его философскими и магическими идеалами. Но немногие преданные все же, остались. Ром — одна из них. — Он смог, как ему казалось, вырастить глаза, — продолжила Юри. — Проклятие заявило на него свои права и пришлось… форсировать опыты. У него была всего одна пара черных глаз. Агент Хора замолчала, ожидая вопроса. — Чьих черных глаз? — хмуро спросил я. — Кос, разумеется. Бюргенверт первым нашел тело Великой. Он и собрал главные трофеи. — И хор допустил это?! — Хору глаза не нужны. Мы забрали дитя. Как видишь, мы ошибались, — Юри легонько качнула трость в сторону озера. — Виллем вскрыл череп Ром и поместил глаза Кос в ее мозг. И все шло нормально, но затем в небесах воссияла Кровавая луна. Помните эту ночь? Я кивнул. Воспоминания о том ужасе до сих пор преследуют меня в кошмарах. Кровь в небесах, безумие на улицах и бесконечный рокот орудий смешанных с гулом ружейных залпов. Пламя выше домов, штормом смерти проносящееся по кварталам Старого Ярнама, очищая город от полчищ одномоментно мутировавших горожан. Помню так, будто это произошло вчера, как с учениками отбивался от чудовищ, загоняя в стены Школы Менсиса перепуганных горожан. Как разили наши заклятия и мушкеты, едва сдерживая исступлённую ярость зверя. Ад, рассекший жизнь Ярнама на «до» и «после», изменивший каждого горожанина до сих пор болью отзывался в сердце. В ту ночь я потерял половину учеников. Талантливых юношей и девушек. Они подавали такие надежды! — Кровавая луна исказила, изменила ее. Ром начала меняться, разбухать, преисполняясь… космической мудростью. — И что с ней стало? — спросил я, чувствуя противный ком в горле. — Я не знаю, — пожала плечами Юри, вставая со скамьи. Стальное древко трости указало на озеро. — Вернее: не понимаю. Я медленно подошел к краю пирса и опустил взгляд на черные воды, едва тронутые рябью. В сиянии полной луны озеро казалось вратами в иной, потусторонний мир. По спине пробежал холодок. — Она была добровольцем, — добавила Юри, встав рядом. — И, похоже, некто услышал ее. После того как Ром рухнула в воду и исчезла — Кровавая луна тут же сошла с небес. Она все еще там, наша девочка. Дремлет, искаженная кровью Рода, оберегая нас от пришествия безумия. Может быть. Может быть, устроить встречу? — Встре… Я вскрикнул от внезапного толчка в грудь. Юри обхватила меня вокруг талии и с чудовищной, просто неестественной силой швырнула с пирса, падая следом. Крик застыл в горле, краткий миг полета сменился оглушительным ударом о холодные воды озера. Агент Хора крепче впилась в меня, не давая ни шанса сбить хватку и выхватить авгур. Вес одежды, обуви и амулетов моментально потянула дно, пресная вода забилась в ноздри, легкие обожгло, а затем все исчезло, точно наваждение. Я вскрикнул, резко поднимаясь на ноги. Кашель сгибал пополам, попавшая в легкие вода выходила с болью, хрипом и оглушительным биением сердца. Судорожно и хрипло вздохнув, я плюнул и застыл, глядя на мерные круги под ногами. Место, куда Юри затащила меня не походило вообще ни на что. Серые, сияющие небеса без тени облаков низко нависали над головой, под ногами бесконечно глубокая, прозрачная гладь. И я стоял на ней, испуганный и взъерошенный, точно древний пророк, угодивший в лоно богов. Резко обернувшись, я увидел у самой кромки горизонта странное создание, похожее на смесь личинки и паука, с каменной головой усыпанной горстью черных глаз. Сияющий перистый хвост медленно покачивался, испуская болезненные сверхъестественные волны. Повинуясь неведомому порыву, сократил расстояние, и довольно скоро добрался до существа. Нечто не смотрело на меня, продолжая созерцать мир за границей бесконечного горизонта. Юри встала возле меня и, тепло улыбнувшись, положила руку на каменистую, миндальную голову существа, аккуратно поглаживая между глазами. — Это… Ром? — прошептал я, не веря глазам. Невысокая красавица-ярнамитка, немного пухленькая, с бездонными голубыми глазами и черными как смоль кудрями возникла перед глазами. Такой я запомнил ее, такой видел в последний раз. Вечно смущенная, сосредоточенная на работе и оттого жутко неуклюжая и забавно кроткая. Теперь она превратилась в нечто безобразное, ставшее могильной плитой на мечтах старика Виллема о возвышении. Кровь потерпела крах, вознесение потерпело крах, и только Школа Менсиса неуклонно движется к научным прорывам. «Похоже, Мико, ты никогда не ошибаешься» — Да. И нет. Невозможно стать одним из Великих путем хирургических операций, Миколаш. То, чем стала Ром определенно можно отнести к Роду. Она получила силу и космические знания, но… ее рассудок не совладал с этим. Она оказалась не готова и такой поток озарения выжег ее человеческое естество. Все, что делало ее женщиной, ученицей, ученой — больше не существует. Она знает множество тайн, почти все загадки вселенной — решены для нее теперь. Вот только поделиться знанием она не хочет и не захочет. — Почему? — спросил я, изумленно разглядывая грибовидные, сияющие наросты на теле Ром. — Мы — чужды для нее. Нам нечего дать ее искалеченному, лоботамированому рассудку. Когда Виллем понял, что сотворил, то впал в отчаянье. Он назвал ее «Праздным Пауком». Это был последний раз, когда я видела его в рассудке и относительно здоровым. Видимо, одиночество и постоянные неудачи сломили старика. Столько лет пытаться вознести человечество над плотью, перевести, как младенца за ручку, через черту доступного нашему разуму, принести жертвы, одна чудовищнее другой. И все это лишь для того, чтобы на излете жизни создать дегенеративное создание, породнившееся с Родом, и ни на шаг не приблизиться к успеху. Видимо, проклятие Волхвов ждало этого момента. Его слабости, его отчаянья, его нежелания жить и отсутствия сил идти к просветлению запутанной тропой. Но, кое чего он добился. Юри убрала руку и посмотрела на меня с легкой улыбкой. — Он научился вживлять глаза в мозг, усиливая озарение. Вы ведь это ищете, Миколаш? Эти знания привели вас сюда? — Мне нужны научные труды Виллема, — сказал я, заставив себя отвести взгляд от Ром. — Все, что связанно с этим экспериментом. Все, до последней записки. Я близок, скоро контакт с Великими будет налажен. Не сомневайтесь. — Вы их получите, профессор. Правда, толку вам от них не будет, пока архаичные запреты и королевские законы продолжают сковывать руки ученых Ярнама. — Поясни? — Глаза, профессор, на деревьях не растут, — Юри зловеще улыбнулась. — Идите за мной. Оставим нашу девочку ее уединению.***
— Что же мне делать? Вопрос потонул в шелесте крон, в свисте приближающегося урагана. Ветер срывал листья с ветвей и швырял в надгробия, засыпая бережно высеченные эпитафии. Я устало вздохнул и прижался лбом к широкому мраморному памятнику, радуясь приятным холодом. Ноги дрожали от усталости, хотелось рухнуть и просто уснуть, поддавшись истощению. Два дня без сна, черт знает сколько без нормальной еды. После той тарелки порченной овсянки я не съел ни крошки, не выпил ни глотка — настолько был занят. И теперь, когда безжалостная реальность приперла к стенке, а через день случится неминуемая катастрофа, я не знал, что делать. Мысли сменяли друг друга, путались, точно сонмы разъярённых фантомов. Мозг Джонатана спал крепко, и легко поддавался на манипуляции. Вот только кошмары ему не снились, что бы я не делал. Будто безумный голод до мозговой жидкости и потеря всех частей тела сделало беднягу деградантом в этом плане. Хуже того, личные способности к постижению тайного у Джонатана оказались крайне низки, при громадном потенциале. Это означало только одно: мне придется искусственно усиливать способности живого мозга Менсиса, с помощью опытов Виллема. И в этом месте коса нашла на камень, а обломки лезвия рассекли мою душу в клочья. — Что мне делать? Но ответа нет. Глупо задавать столь сложные вопросы мертвому камню, уподобляясь дремучим язычникам, но я позволил себе эту постыдную слабость. Позволил назойливым вопросам пробить броню холодного скептицизма и обратиться к мыслям о душе. Поверить, что мой старый друг Лоуренс все еще существует в этом мире, хотя бы в виде бестелесного духа. Порхающей души, готовой поддержать, наставить на истинный путь стоящего у края пропасти коллегу. — Что случилось, Мико? — представил я голос Лоуренса. — Проблемы случились. Исследования Виллема требует от меня перейти черту дозволенного. — Расскажи. И я рассказал воображаемому призраку все, что вычитал бессонной ночью из десятков увесистых томов и ветхих тетрадей. Имплантация глаз в мозг — всего лишь верхушка айсберга. Заключительная стадия сложного ритуала, искажающего анатомию. Нельзя просто пришить нервные окончания к клеткам головного мозга и надеяться, что они каким-то непостижимым образом срастутся — не будет этого. Глаза нужно сперва соответствующим образом подготовить, перед этим правильным образом удалить. Вырвать из глазниц тех, кого тронуло озарение. Кто обрел, против воли, способность видеть тайное, незримое, и преисполнился ужасом от него. Я знал, у кого есть подходящие глаза, и знал, кто может их достать. Те, кто обучил этой технике Виллема. Те, кто был предан церковной анафеме. Те, с кем строго запрещено вступать в контакт. — Ведьмы Хемвика, — устало закончил я, потирая переносицу. — Ведьмы Хемвика могут добыть глаза. Вот только… — Тебя пугает месть Церкви? Или моральная сторона вопроса? Он бы спросил об этом, и я не дал бы ответа на вопрос. Ситуация в Ярнаме безусловно тяжелая, но не настолько. Моя работа важна, я стою на грани первого контакта с истинными Великими и, казалось бы, недолжно быть силы на земле, способной замедлить мой путь. Но я колебался, чувство вины прожигало дыры на сердце, оставляя маслянистую, едкую копоть. Внезапно хлюпнула вода, и туфля резко погрузилось в ледяную, илистую жижу. Холод прорвался сквозь кожу, мгновенно превратив обувь в аквариум. Я громко выругался, отходя назад. Там, где я почти каждый день проходил, погружаясь в мысли, теперь блестела вонючая лужа. Отравление леса росло не по дням, а по часам и даже кладбище не ушло от гнилостного разложения. А я так мечтал об обратном. Опустив взгляд, я вдруг замер, увидев в потревоженной воде плохо различимое отражение. Исхудавший мужчина средних лет, с густыми, немного растрепанными волосами, двухдневной щетиной и темными кругами под глазами смотрел на меня. Бедная, землистого цвета кожа нездорово блестела, уголок рубашки торчал из-под жилетки, верхняя пуговица расстёгнута. — Все мы превращаемся в чудовищ, — представил голос Лоуренса. — Ты вот, Мико, становишься демоном из кошмарного сна. Это неизбежно. Я обошел лужу и ускорился, не обращая внимания на противно-хлюпающее чувство в правой туфле. Мой выбор небогат: прекратить опыты над мозгом и вернуться на сто шагов назад. Вновь бродить по сладким снам городских сумасшедших и вопить, вздымая руки к небесам, довольствуясь крохами космических энергий. Периодически полечивая бедолаг вроде Марии от психозов. Или сделать то, что должно сделать. Перейти черту, заключить сделку с ведьмами. Похитить несколько измученных видениями ярнамитов, выдрать глаза и поместить в мозг. Стать убийцей, преступником, безумным ученым как мастер Виллем, готовым хоть весь мир пропустить через вивисекцию, ради человечества. Я резко остановился, сжимая кулаки. — Нет, — резко сказал я, глядя на возвышающиеся вдали шпили векового Ярнама, на сияющую позолотой цепь труб и куполов, на громадные трубы мануфактур и циферблат Астральной Часовой Башни. — Нет, я не преступник. Я сводил рыбо-людов с ума, но по незнанию! Я считал их дикими выродками — нет в этом моей вины! «Без успеха Школы Менсиса Ярнам погибнет? Вряд ли» Моя работа не гарантирует результата. Великие могут не поделиться нужными знаниями. Человеческий разум может оказаться не в силах осознать раскрытый ими путь к спасению, мудрость Рода может просто прикончить меня в кошмаре. Меж тем Мария и Хор, по слухам, близки к созданию лекарства, Логариус и Людвиг умело командуют охотниками и контролируют появление чудовищ. Все под контролем. Если я прейду черту, стану на кровавую тропу, нога в ногу с ректором Виллемом, кем я стану? Чем станет Школа? «Да и потом, Хор и Палачи легко прознают о сделке с Хемвиком. Плевать, что там обещал Хор, Логариус давно подумывает взять мои исследования под контроль. Возможно, все эти фразочки про «закрытие глаз» — обычная провокация. Я нарушу закон, пересеку черту и Церковь возьмет меня за глотку, присвоив плоды трудов. У Школы Менсиса есть влиятельные союзники в Парламенте. Пока я не пересекаю черту морали — они будут рвать в клочья всех, кто посмеет покуситься на мою работу. Но, если всем станет известно о сделках с ведьмами, о похищении глаз… нет, на это я не пойду! Я — профессор Миколаш Новак. Я ученый, историк и джентльмен. Не садист, не вивисектор!» — Есть черта, которую нельзя переходить, какой бы не была награда, — буркнул я, продолжая путь. — Пока что все не настолько плохо. Мария и Хор еще могут найти лекарство. Посмотрим, сумеют ли они добиться успеха. А если нет, если жизнь и смерть города ляжет бременем на плечи Школы Менсиса — тогда я пересеку черту. Я пожертвую своим честным именем и, возможно, самой жизнью. Но не ради себя, а ради всего Королевства. И дав слово, я ощутил омерзение к себе. В этот момент большая часть моей души желала этой жертвы. «Ты боишься стать монстром, Мико? Или того, что об этом узнают?» — Если, конечно, королева не прикроет наши исследования, — усмехнулся я.***
Момент истины неуклонно приближался. Ближе к вечеру вернулся нанятый мной бандит с полным набором тревожащих сведений. Все, о чем предупреждала Юри, подтвердилось. Солдаты действительно готовились ворваться в город. Офицеры фузилёров маскировали подготовку под марш-бросок, но один наркоман из числа младших офицеров раскрыл карты. У Школы Менсиса оставался последний день независимости, и мы решили извлечь из него максимум пользы. София и Эдгар прятали записи, да так надежно, что даже призраки их не отыщут. Разбиралась бесценная аппаратура, созданная вручную, сбивались руны и заклинания с купола зала-сомнария. В течении суток ученики должны были сделать все, чтобы лишить Кейнхерст возможности присвоить результат работы, выбросив нас за борт. Я удивился расторопности учеников, уже к одиннадцати часам вечера доложивших о завершении работ. От одной мысли о сбитых рунах и поврежденных аппаратах сердце обливалось кровью, но иных вариантов у нас не было. Я угрюмо уставился на широкое зеркало, проверяя исправность костюма. Прием начнется в три часа дня, а значит выезжать нужно пораньше, чтобы успеть занять гостевую комнату и привести себя в порядок. На столе блеснуло стекло инъектора, наполненного желтоватой кровью. Игла касалась конверта с алой королевской печатью. «Повестка в Кейнхерст, — хмуро подумал я, проверяя выбритость подбородка. — Ваш ход, Аннализа»