Кошмар Менсиса

      Вонь мешка казалась мне незнакомой. Не знаю, что в нем хранили, но к оттенку земли примешивался целый букет противных запахов, режущих ноздри. Дилижанс с грохотом несся сквозь ночь, собирая колесами каждую дорожную кочку, каждый камень, превращая поездку в маленький филиал ада. Где гравитация и инерция — два влюбленных дьявола, отчаянно пытались поменять мой желудок и легкие местами. — Дьяволова дорога, — буркнул я, больно ударившись макушкой о потолок. Слева и справа противно засмеялись и к вони мешка добавился запах гнилых зубов и перегара. Помимо меня в карете сидело трое громадных мужчин с бугрящимися мускулами и рожами, умоляющими о кирпиче. Одного вида их хватило, чтобы добровольно натянуть мешок на голову. Уроды — но уроды блеклые, деревенские, неприметные. Такие изобьют, ограбят и ты никогда не сможешь их опознать, как не вглядывайся. К счастью, парочка не давала мне летать по салону дилижанса на поворотах.       В темноте, слушая бесконечный стук колес и стараясь не расшибиться и не улететь вперед, я мысленно возвращался к событиям минувшего дня. Долг заставил явиться в Великий Собор, на торжественное наречение Амелии «Первым Викарием». В громадном зале оказалось столько народу, что капле пота некуда упасть. Десятки высокопоставленных церковных иерархов в бело-красных одеждах, недобитки Палачей, Людвиг с двумя верными охотниками. «Ублюдвиг», а иначе я его и не называл, выглядел паршиво. Бледный как мел, с блестящими волосами и странными, ассиметричными морщинами на правой стороне лица. Даже в Церкви он носил свой клинок, как любил — на спине.       После красивого песнопения монашек «на сцену» вышли главные герои этого зловещего спектакля, и воздух наполнился ладаном и космической мощью. Те, кого тронуло озарение, увидели потрясающее зрелище: Потолок Собора исчез, став бесконечными космическими далями, извергающими лучи причудливого, танцующего света в самых разных спектрах и цветах. Я застыл, глядя как сквозь провал врываются десятки, сотни фантомов немыслимой наружности. Искаженные, покрытые сияющими отростками, крылатые и длинноногие, безрукие и похожие на космических птиц, они, сияя, облепляли статуи и колонны, завороженно глядя на массивный каменный алтарь. И взгляды их окрашивали пламя свечей в сияние индиго. В зал торжественно вошла процессия, во главе с облаченной в бело-золотые одеяния женщиной. Кудри цвета чистого золота сияли в пламени космоса, золотой амулет на груди бликовал, отбрасывая на наши лица сонмы световых зайчиков. Она выглядела потрясающе, поражая чистотой и потаенной, запретной сексуальностью. Белое как мел лицо светилось гордостью, когда она подходила к черепу Генри Лоуренса, иконой лежащему на алтаре. Сопровождением ей были члены Хора. Двенадцать тех, кто еще сохранил приемлемый человеческий облик. Мужчины и женщины в роскошных черно-белых одеяниях и серебряных масках, источающие такую мощь, что я и мне подобные поморщились от резкой боли в висках. Только слепой не видел, как топорщатся их рукава, и как сильно подняты воротники и замотаны шеи. Вся космическая мразь завороженно уставилась на них. Твари из бездны тянули к ним щупальца и клешни, пытаясь коснуться одежд, но не касались.       Они выстроились полукругом у алтаря и вознесли молитвы бренным останкам Генри. Амелия же, нежно сжимая амулет, прильнула к черепу губами, не скрывая от присутствующих боль потерянной любви. А затем она произнесла речь, по уровню лицемерия и цинизма превосходящую все, что я когда-либо слышал. Ее наивные слова о благе для всего мира, о продолжении дела Лоуренса, о благой гибели монархии и распространении веры в Церковь Исцеления вызывали жгучее желание зло усмехнуться, но я сдерживал порывы.       «О Генри, как мы докатились до этого? — думал я, глядя на обезображенный череп старого друга. — Как пришли к этому? Не наука, а вера, порождающая мутантов. Реки крови и мечты о вознесении. Презрение к человеческому и нестерпимая, непреодолимая жажда власти, неумело скрытая от жаждущих порванными, как штаны нищего, оправданиями»       Дилижанс свернул и, проехав еще немного, остановился. — Блэээк! — заорал извозчик. — Блээээк, сучий потрох! — Я здесь, мистер Фли! — Открывай ворота, ублюдок! Я же тебя предупреждал, что мы приедем! Получишь ты у меня плетей! — Да, сэр! Простите сер!       Я глубоко вдохнул, ворота громко заскрипели и вскоре раздался яростный лай собак, будто целая стая выбежала из неоткуда и принялась бегать вокруг кареты. — Прочь, шавки драные! Ану!       Свистнул хлыст, сменившись визгом. Дилижанс проехал еще немного и, заверну куда-то в темноту, остановился окончательно. Заржали кони и мои попутчики зашевелились, спешно выпрыгивая из кареты. Сильная рука легла мне на предплечье. — Иди за мной. И без глупостей.       Я молча вылез из дилижанса в некое темное, провонявшее ни то бараком, ни то погребом помещение. Громил повел меня вперед, то и дело предупреждая о бочках и ящиках, но забывая упомянуть о кучах собачьего дерьма. Сукин сын явно получал удовольствие, глядя как я пачкаю о них дорогие туфли. Мы шли, и я все более различимыми становились голоса. Несколько молодых женщин обсуждали трудности и советы в кормлении грудью, пара детей упражнялись в обзывательствах, что-то едва слышно говорил сиплый мужик.       Здоровяк довел меня до места и грубо снял мешок, резко толкнув в дурно-пахнущий зал. Двери за спиной захлопнулись, оставив в мрачном смятении. Помещение нагнало жути, и я сглотнул едкий ком, глядя на медленно покачивающиеся на цепях трупы, на ржавеющий металл полумостиков слева и справа, на массивную статую Белладонны «Женщина и жертва». Цепи, смрад гниющего мяса и гробовая тишина, изредка нарушаемая едва уловимым лязгом металла. Сердце забилось сильнее, в лицо ударил жар.       Но отступать было некуда. Ни смотря ни на что, я был полон решимости довести дело до конца. Взяв себя в руки медленным дыханием, я шагнул вперед, оглядываясь по сторонам. Тишина действовала на нервы куда сильнее мертвых тел. Оставалось лишь гадать, кому они принадлежат. — Что это за место? — прошептал я. — Могильником воняет. — Профессор Миколаш, — раздался скрипучий, старческий голос.       Я резко обернулся, посмотрел в разные стороны, чувствуя мерзкие прикосновения паники. В зале никого не было. Но я хребтом ощутил чье-то незримое, зловещее присутствие. Озарение не помогало. Тот, кто наблюдал за мной, играючи укрывался от внутреннего взора. — Я пришел на встречу, — резко ответил я. — Бросьте эти игры. — Игры? Это не «игры», Миколаш Новак. Вы нас очень заинтересовали. Не ожидала на старости лет увидеть дома Церковную шишку. Хе-хе-хе-хе. — Я бы не причислял себя к «церковным шишкам». Я ученый, веду независимые исследования. Хм, относительно независимые, но все же… — Да-да-да, мне это известно. — И потом, разве Виллем не стоял на моем месте? — спросил я, продолжая оглядываться. Тщетно. В зале никого не было. Голос, казалось, звучит отовсюду сразу. — Мне нужно то же, что вы дали ему. Я хочу знать, как использовать глаза для усиления озарения. Как удалить глаза так… — Да знаю я, чего ты хочешь! Патриция сказала. — Сделка возможна? — Сделка возможна, хе-хе-хе. Но, готов ли ты ради нас немножечко поработать? М? — Назовите свою цену. — У всего есть цена, так ведь? Хе-хе.       Я застыл. Голос звучал из-за спины. Медленно, стараясь не дышать, я обернулся и с трудом сдержал гримасу отвращения. Один вид создание, притаившегося сзади, мог лишить рассудка слабого духом. Уродливое, похожее на сгорбленную, непропорциональную старуху, чьи рваные черные одежды покрывали сотни живых, блестящих слизью глаз. Они вращали зрачками кто-куда, угрожая лишить рассудка. В руке тварь сжимала шар, полностью покрытый глазами и источающий волны режущей мозжечок энергии. Полускрытое за черным капюшоном лицо улыбалось, демонстрируя беззубый, серый рот.       Я медленно попятился, глядя как шар глаз начинает светится алым. Ведьма шире улыбнулась, и спина моя уперлась во что-то жилистое и холодное. Резко развернувшись, я заметил перед собой рослое, почти в три метра существо, отдаленно похожее на женщину с очень длинными, растрепанными волосами. Сверкнула сталь уродливого серпа, и ведьма за спиной засмеялась. Бессловесный, напуганный до чертиков, я смотрел как из алого тумана выходят еще твари. Длинные демоны-женщины медленно обступали меня, глядя светящимися белыми глазами. — Как видите, профессор Миколаш, наша сила — не вымыслы, хе-хе-хе-хе. — Я заметил. — Вам знаком старый человек по имени Кэрил? — Да. — У него есть вещь. Драгоценная вещь. Мы очень хотим заполучить ее себе. Устройство, позволяющее переводить голос Богов в символы и получать с их помощью силу. Мы хотим это.       Меня передернуло. — Кэрил никогда не отдаст устройство по своей воле. Это дело всей его жизни. Его наследие. — Я назвала цену, — усмехнулась ведьма. — Вот и посмотрим, насколько сильно вы в нас нуждаетесь. — Если я сделаю это… — Мы не отдадим вам тайну. Но я пошлю двух сестер к вам в Школу Менсиса, профессор. Они будут делать то, что скажете. Они добудут вам столько глаз, сколько потребуется для вашей, хе-хе, работы. — Мне… мне нужно это обдумать.       Глупые слова — последняя попытка утопающей морали сопротивляться жестокой реальности. В тот момент, когда ведьмы расступились, открывая дорогу к выходу, я прекрасно понял: я сделаю это. Я приду к старому, умирающему другу и заберу дело всей его жизни. Его симфонию, его рунный резонатор. Что будет с устройством, когда старик умрет — мне хорошо известно. Хор не выпустит резонатор из лап и, уж тем более, не позволит мне заполучить его для обмена с ненавистными ведьмами Хемвика. Встретившись с ними, я пересек черту и стал преступником и все, что теперь оставалось: идти до конца. — Надеюсь увидимся, профессор Новак.       Я не ответил, покидая место в ужасном настроении. На меня вновь надели мешок и усадили в дилижанс, везя по дорогам обратно в город. Ночь вступила в полную силу, и звуки охоты становились громче, пробиваясь даже сквозь грохот колес. Я ехал, вновь и вновь вспоминая лицо друга. Его тихую, умиротворенную речь. Его вечно дымящуюся трубку. Его слова о порочности крови. О том, что смерть — не страшна.       «Кэрил… он уже достиг всего, что желал. Он одной ногой в гробу, — говорил я мысленно, стараясь подменить вину злобой. Получалось. — Его руны, конечно, отличная вещь, но толку от них? Руны не спасут Ярнам, не исцелят от Чумы Зверя. Моя работа может спасти весь этот гребаный мир, и даже больше! Я просто приду к нему, объясню ситуацию и дело с концом. Он не дурак — войдет в мое положение»       «А если не войдет?»       «Да пошел он! Старый дурак, боящийся крови! Сейчас не время для сантиментов!»       Спустя без малого час, дилижанс довез меня до Школы. Уставший, злой как дьявол, я выскочил из кареты и двинулся к воротам, не отвечая на насмешливое прощание кучера. О сне нельзя даже мечтать — не получится. Утешало одно: в кабинете меня ждет бутылка виски. И клянусь Богом, я жаждал свидания с ней как никогда. Но не успел пройти и дюжины метров, как тихо выругался, заметив у решетчатых ворот женщину в белых одеждах Церкви. В руках та сжимала массивный двуручный клинок, покрытый красивыми завитушками. Растрепанные волосы липли на лоб. Она заметила меня и округлила глаза, демонстрируя волнение. — Профессор! Благослови Оедон мое терпение я знала что вы скоро вернетесь! — Дьявол, что теперь?! — раздраженно спросил я. — Я устал, мне нужен отдых. — Профессор, я здесь по поручению охотников Церкви. Я хотела застать вас в Школе, но меня не пустили. Сказали, вы вернетесь, и я решила ждать. Нам нужна ваша помощь.       Ее голос дрожал — это смутило. Я остановился, хмуро глядя на охотницу. Одежда местами порвана и покрыта свежей кровью, на лезвие кусочки плоти и меха чудовищ, но в глазах боль и страх. — Что случилось? — Людвиг он… я не знаю, как сказать, — охотница опустила взгляд. — Он… кажется, он сошел с ума. — Что за бред ты несешь, дамочка? — буркнул я, подходя к воротам. — Сошел с ума. Смешно. — Я серьезно! — крикнула она в злобе. — Мы охотились отрядом, он убил трех чудовищ, а потом напал на горожан! Начал убивать всех, кто попадался под руку. Убил юношу и девушку, возвращавшихся из кабака! Мы пытались его утихомирить, но он и слышать ничего не хочет! Говорит: нужно убить всех. Нужно охотится!       Я медленно поднял на нее взгляд, не веря ушам. Уставший разум соображал плохо. — А я-то вам зачем? Раз так то… хм, то навалитесь на него толпой и оглушите.       Охотница посмотрела на меня как на имбицила. — Мы не можем. Его меч убьёт нас на месте, профессор. Вы то должны понимать, с чем мы имеем дело! Члены Хора проводят какой-то важный обряд, и кроме вас нет умелых знатоков тайных техник! Помогите нам… не знаю, может образумить его как-нибудь, пока он еще кого-нибудь не убил.       Раздался яростный крик, и ярко-зеленая дуга устремилась в небеса, озаряя сиянием лунного пламени готические шпили. Грохот охоты нарастал, я сжал кулаки до хруста костяшек. Устал, измотан, но не могу бросить Людвига и охотников. По крайней мере: не могу отказать в лоб. Делать нечего, придется выручать мерзавца. Я устало вздохнул и сказал: — Веди.

***

      Этой ночью еще один кошмар добавился в копилку. Охотница бежала как сумасшедшая, я едва поспевал за ней, впитывая испуганные взгляды неспящих горожан. Тех, кто не закрыл окна ночью охоты. Мы пробежали по длинному мосту с гротескными статуями, спустились по каменной лестнице, оббежали нагромождение гробов и добрались до рокового переулка. У самого входа нас встретили двое испуганных, измученных охотника с мечами-молотами. — Абигейл, слава Оедону! Ты привела профессора?       Охотница кивнула.  — А Герман? — Не знаю, — нервно ответил охотник, глядя на меня. — Фрэнк пока не вернулся.       Тяжело дыша, я подошел к ним и раздраженно уставился на их бледные морды, в ожидании объяснений. Их темноты переулка то и дело доносились неразборчивые крики мужчин и женщин, сменяемые звоном и вспышками изумрудного сияния. Охотники криво улыбнулись, обрадованные моим прибытием. — Дерьмовая ночь, профессор. Он там, внизу. Убил еще шестерых работяг. Мы пытаемся его там удержать, но он не слушает. Вален и Анастасия пытались его скрутить и… он их напополам разрубил своим мечом. Двоих своих убил. Помогите нам. — Ладно, пойдем, — нервно скомандовал я. — Прикрывайте меня, тайные техники — требуют времени.       Я думал, что это какой-то фарс, бред. Что Людвиг всего лишь перебрал со спиртным и слетел с катушек на почве переживаний. Что достанет пары метких фраз опытного психиатра и тот, разрыдавшись, успокоится. В моей практике были подобные случаи, когда охотники не выдерживали связанных с работой тягот и приходилось вправлять им мозги. Но то, что я увидел в переулке, вышибло все мысли из головы. Я стоял как истукан, раскрыв рот и просто пялился на того, кто когда-то был лучшим в Церкви. Там, у основания лестницы, точно спустившись на самое дно ада, стоял «Проклятый Людвиг», сжимая в руке сияющий изумрудным огнем клинок. Левый глаз побелел, рот скривился в уродливой, кровавой полуулыбке, уходящей до уха. Залитая кровью мантия топорщилась и бугрилась, демонстрируя гипертрофию чудовищности. Левая рука, поросшая шерстью, почти касалась земли. На расстоянии от него нервно стояли охотники Церкви, упрашивая того прекратить. — Мастер Людвиг, опустите оружие, прошу вас! — кричала женщина охотник. — Прочь с дороги, — хрипло прорычал тот. — Или уберу. — Господь Милостивый, — прошептал я. — Господь? — хрюкнул Людвиг, поднимая взгляд. — Господь? Конечно, кто в нашем проклятом городе его поминает, кроме Новака? Они и тебя сюда притащили. В чем дело, канцелярская крыса? Хочешь обагрить клинок в ночь охоты? Устал бродить по снам, Миколаш? — Людвиг, — насколько возможно спокойно произнес я. — Ты превращаешься в чудовище. Посмотри на свою руку. — Да ты что? Гы-гы-га ах…рх… я заметил. О, моя любовь, — прошептал он, поднимая клинок. Изумрудные блики осветили обезображенное лицо. В этот момент я попятился, едва не поскользнувшись на крови. То, что я счел полуулыбкой, было деформированном ртом, полным больших лошадиных зубов. — Моя путеводная звезда. Мой истинный наставник. От старой веры ничего не осталось. Весь этот город… — Мы поможем тебе, — решительно сказал я. — Убери оружие. — Каак? — болезненно протянул он. — Посмотри на меня! Как ты мне поможешь, крыса лабораторная?! Хочешь выпустить мне кишки на столе прозектора, как вы всегда поступаете?! — Незачем. Господи, Людвиг… посмотри, что ты натворил! — я указал на лежащие рядом с ним разрубленные тела. — Это же люди! Охотники! Ты своих убил! — Люди, — прошептал он, глядя на тела. — Люди. Своих. — Людвиг, прошу, убери оружие. Скоро сюда придет Герман и… — К черту Германа! — взревел он, наступая. Вид сияющего лезвия едва не остановил сердце. Чувствуя онемение ужаса, я прилагал титанические усилия, чтобы не побежать прочь. Куда угодно, только подальше от этого ожившего кошмара. Таком ужасу место во снах, а не в реальности. — К черту его! Он предал меня, бросил меня! Размяк из-за своей бабы! Первый охотник, да? Я! Я все взял на себя! Все убийства, всю кровь, Миколаш!       Он подошел ко мне вплотную, и я увидел невыносимую муку на искаженном лице. Он плакал, сжимая клинок. — Я помню, как вошел в тот дом. Сгоревший дом, где прятались дети. От меня. Огонь так сжег и, что они стали крохотными как младенцы. Двадцать три, неразличимые, черные. Спасались от меня. Я вижу их каждую ночь, каждый день. «Берегитесь». «Бегите». «Спасайтесь! Людвиг Проклятый идет!» Игогааааааах! Я сделал то, что должен был, — рыдая говорил он. — Почему они не дают мне покоя? Почему они мучают меня?       «Какие избирательные муки совести. Знать Кейнхерста тебе не жаль, да? Обожаю причуды человеческого разума» — Людвиг! — раздался знакомый голос. «Проклятый» поднял взгляд и замер. — Герман? Пришел поохотиться, а?       Я заставил себя стоять неподвижно, сдерживая порыв обернуться. Герман, Первый Охотник Церкви, решительно спустился по ступеням и встал рядом со мной, глядя на искаженного друга сочувственным взглядом. На спине его сверкал погребальный клинок, на поясе — охотничий мушкет. — Я не хочу на тебя охотиться, Людвиг. Прости, что так долго.        Я ощутил удар вины. Я ведь мог помочь ему, сомна-терапией. Но Людвиг был слишком горд, чтобы показать слабость. Настоящий мужчина не гнется, но ломается. — Людвиг, мы все понимали: ты сделал то, что должно. По-другому никак. Прошу, просто успокойся и убери оружие, — уверенно сказала Герман. — Мы с тобой оба знаем, какого это: принимать тяжелые решения и расплачиваться за них. — Убрать. По-другому никак. Оружие. — Помнишь, что случилось с Генри? — Генри! — глаз посветлел. — Сколько добрых парней и девчонок он убил? Мы с тобой тогда стояли у их могил в Мастерской. Помнишь их? Мартин, Джозеф, Карина? Помнишь, как рыдали их родные? Помнишь, какое слово мы друг-другу дали в тот день. — Помню. — Я не хочу ему следовать. Не хочу, чтобы ты опустился до такого. Старый друг, — Герман аккуратно положил руку на правое плечо чудовища. — Убери оружие. Мы отведём тебя в лабораторию и попробуем помочь. Я слышал: Мария преуспела в исследованиях. Тебе дадут лекарство, все будет хорошо, дружище.       «Нет никакого лекарства, — подумал я. — Ты знаешь об этом или нет — вот в чем вопрос»       «Проклятый» засмеялся и в голосе слышалось лошадиное ржание. Бугор на левом плече резко замокрел, сочась белесой жидкостью. — Ты прав… ты прав. Я пойду. Но вы не заберете его у меня, — сказал Людвиг, глядя на лезвия меча. — Он останется со мной или я растерзаю всех. — Как скажешь. — Продолжайте охоту, мои рыцари без страха и упрека, — приказал Людвиг. — Гарет и Анна проводят меня до моей клетки.       Людвиг в последний раз взглянул на клинок и медленно вложил его в ножны. Он позволил нескольким охотникам и Герману довести себя до кареты-труповозки и, тяжело хромая и постанывая, забрался внутрь. Решетки захлопнулись и лошади спешно повезли «Проклятого» к Астральной часовой Башне.        Охотники болезненно переглянулись, на щеках некоторых блестели слезы. Они любили этого человека. Многие — как родного отца. И он, этот герой, выкованный охотой. Этот спаситель, мужественно взваливший на плечи страшное бремя резни в Старом Ярнаме, несгибаемый и стойкий, теперь становился чудовищем. Их не волновала политика, но я увидел в побелевшем левом глазу Людвига смерть репутации Церкви. Ополчению конец. Этой ночью чудовище стоит у каменной лестницы, а завтра толпа вывалит на городские площади, требуя ответов. Организованная охота окончена. Граждане, до поры доверяющие Людвигу и ополчению, сами начнут охоту. — Не знаю как вы, ребята, но я хочу выпить, — сказал я, приглаживая волосы. — Срочно. Прямо сейчас. — Рядом есть кабак, — болезненно ответил один из охотников. — На часах половина пятого. Я больше не буду сегодня охотится.  — Но, — вмешалась женщина с рыжими волосами. — Но Людвиг приказал… — Насрать мне, что оно приказало, — с искренней болью сказал охотник. — Людвиг мертв, Вивьен. Охота окончена.       Никто не возразил ему.