***
Ресторан «Империал», как и всегда, полнился народом. Яркий свет фонарей золоченым огнем сверкал в брильянтах украшений, переливался на жемчуге, причудливыми бликами касаясь бледной кожи ярнамских богачек. Напомаженных, высоких и вечно молодых — похожих на фарфоровые куклы, оживленные проклятой энергией Рода. С ними смеялись, потирая пышные усы, расфуфыренные богатеи в дорогих фраках. Громко играла скрипка, звенели бокалы и столовые приборы, воздух полнился ароматами духов и деликатесов. Я откинулся на спинку стула, рассматривая надменную рыжую морду охотника, жадно поедавшего оплаченные мной омары. Глаза ублюдка блестели, когда тот ненароком бросал взгляды на стянутые корсетом груди женщин, украшенные ожерельями, каждое дороже его жизни. Порепаное лицо дворового бандита, иссеченное шрамами, с горбом сломанного носа делало его чужим среди изящества «Империала», и сила контраста еще сильнее распаляла природную алчность этого привыкшего к беспросветной нищете человека. Закончив жрать, он сладостно вздохнул и откинулся на спинку стула бросая на меня высокомерный взгляд необразованного быдла, мнящего себя выше «этих ваших умников». — Не дурно? — спросил я. — Пойдет, — усмехнулся он, вытирая с усов остатки соуса. — А я смотрю вы — человек слова. Не ожидал. — Как тебе заведение? — Лоска многовато. Мир катится в ад, а эти богатенькие бонзы и их шлюхи прожирают здесь целые состояния. Каждый. Гребаный. День. Я заказал жратвы на тысячу ярмитов, Новак. Эти деньги трудяга из рабочих кварталов зарабатывает всю жизнь. Горбатится, болеет, чахнет от заразы, чтобы такие как они могли взять и сожрать на херов ужин всю их конченую жизнь. Вот так, — Антал злобно усмехнулся и с силой вогнал вилку в тушку омара. — Ненавижу их. Помните Джейсона Крейга? Главу городской мануфактуры? — Той, что отливала пушки? — Да. Его казнили за связь с Кейнхерстом, прямо у ворот Соборного округа. Он визжал как свинья, обливался потом, а потом бац… и башка упала в ведро под ударом ножа гильотины. Зрелище, — охотник добродушно усмехнулся, делая большой глоток дорогого вина. — Я знал этого сученка еще мелким знал, когда отец у него работал. Батя приходил поздно, почти в полночь и падал у самого порога, сжимая в руке кулек с монетами. Он выжимал из работяг все соки, сгонял в могилу, а потом тащился со своей шлюхой женой в места, вроде этого и спускал все на эти гребаные омары. Когда батю придавило станком, я поклялся, что стану богатым и знаменитым. Что выберусь из дерьма. И где я? А? Я охотник. Все еще в дерьме. — Хм. — Я знаю, чего вы от меня хотите, — сказал он, ехидно ухмыляясь. — Вырос среди бандитов и знаю этот взгляд. Всегда приходит кто-то вроде вас, с кучей золота и огромной бадьей, доверху наполненной человеческой кровью и говорит: мой руки. И ты моешь, чтобы не сдохнуть. Я нырну в вашу бадью с головой, и парней подтяну знакомых. Но это будет очень, очень дорого стоить. — Сколько? — Денег много, да? — засмеялся он. — Вы их, наверное, даже не считаете. — Ошибаешься, — зло усмехнулся я. — Денег у меня мало. А вот возможностей оные добыть — много. И связей. Будешь работать на меня — вылезешь из дерьма. Получишь деньги и хорошие, а после успеха моих экспериментов — высокий титул в Церкви. Я не забываю друзей. Все это: рестораны, дорогие шлюхи, деньги — войдёт в твою жизнь навсегда, если будешь предан Школе. — Забавно слышать, — усмехнулся Антал. — Вы требуете верности Школе и предательства контракта? Обычно перебежчиков не жалуют, и верности среди их достоинств не видят. — Контракт… Господи, да кому он нужен сейчас? — искренне засмеялся я. — Людвиг фактически мертв, институт охотников больше не существует. Такие как ты больше не нужны Церкви. Вы, старые охотники, отработанный материал, мусор. Вопрос времени, когда вас «выкинут» в помойное ведро окончательно. Ты сам все понимаешь, да? К чему все идет? Охотник мрачно кивнул. — Профессор, вы часто бываете на улицах? — Частенько. — Тогда вы знаете. Этому городу жить осталось полгода, в лучшем случае. Еще проводят кровослужения, но народ уже выходит на улицы по ночам, с вилами и факелами. Месяц, может три, и тут все запылает так, что у Господа Бога сандалии задымятся. Мы все сгорим. Верно Джура говорил, — Антал будто ушел в себя, безразлично глядя куда-то сквозь меня. — Прав был одноглазый «бочонок». — Да или нет? — Да. Пятьсот ярмитов в неделю мне, тысячу Блэкмору и по сотне каждому из нашей группы. Верность и молчание дешевле не стоит. Тем более в этом гребаном городе. «Блэкмор!» — Блэкмор? Мартин Блэкмор еще жив? Антал кивнул. — Это он настоял на этой встрече. Я-то хотел вас послать куда подальше, профессор. — Передай Мартину, что он получит деньги. Я всегда рад талантливым студентам Бюргенверта. Пусть только привезет с собой аппаратуру Арчибальда. — Это было его условием, — засмеялся Антал, разведя руками. — С вас примерно четыре тысячи. Будет больше охотников — будет больше денег. Если вы их примите, конечно. «Чертова куча денег» Радовало одно: дольше месяца платить им не придется. Если… нет, «когда» эксперимент увенчается успехом, я стану героем и ведущим гением в мире. Найдя лекарство, я спасу человечество от Чумы, Ярнам от гибели, а Церковь Исцеления — от распада. И у меня будет столько денег, что не потратить и за тысячу лет. «Придется обратиться к ростовщикам, если работа затянется» — Вы получите деньги. — Ну, тогда по рукам, профессор, — Антал весело хмыкнул, стирая с бороды остатки соуса. — Когда начнем? — Приходи послезавтра ночью в нижние кварталы, — сказал я. — И приводи с собой ребят. Получишь первое задание и мешок монет. И держи язык за зубами — это в твоих интересах. Я оставил монеты у бокала, встал из-за стола и, накинув на плечи плащ, двинулся к выходу. — Профессор. — Что? — спросил я через плечо. — Там, в замке, вы ведь меня видели, да? Каким-то образом вы видели меня. То, что я делал? Вы ведь именно поэтому со мной связались, верно? Нужен тот, кто может повторить то, что вы видели? Но уже по вашему слову. — Приходи к месту встречи, — резко ответил я. — Мой человек будет ждать. «Я буду тебя ждать. Недели две будем работать на уже известных целях, а потом добудем список»Глава 4. Кровавая Школа
2 августа 2020 г. в 04:13
Никогда еще такая тишина не стояла в лекционном зале Школы. Скрестив руки я наблюдал за хмурыми, испуганными учениками. Два десятка переутомленных последователей моего дела, в серых строгих костюмах с бурыми жилетками не решались поднять глаз. Я знал причину такого поведения. Меньше, чем за месяц три ученика заплатили жизнью за успех моего начинания, ведьмы лишали мужества, а пропажа Софии — самой умелой и ценной из учениц болью отзывалось даже в моем сердце.
Софи была единственной отдушиной в этом проклятом мире. Все схватывала на лету, почти никогда не задавала глупых вопросов и работала лучше, чем половина Школы. У нее был бесспорный талант и высокий уровень озарения. Она подавала такие надежды! И теперь эта солнечная девочка, в известной степени ставшая мне приемной дочерью, навеки сгинет в подземельях Приюта. И я ничего не мог с этим поделать. Даже с армией вооруженных до зубов охотников и полком солдат нет никаких шансов справиться с оккультистами Хора. Эти мутанты разорвут нас в клочья прежде, чем успеем выхватить оружие. Я был самоуверенным болваном и доверял ученикам. И заплатил за эту ошибку ужасную цену. Понимая это, я чувствовал ядовитую злобу и черное ликование от мысли о муках, на которые обрек ублюдка Эдгара.
— Вы, должно быть, задаетесь вопросом: зачем я собрал вас всех? — начал я. Ученики встрепенулись, по рядам прокатились взволнованные взгляды, нервные шепоты. Им было что сказать, но те не решались. Будто боялись меня. Но почему? Я не мог этого понять. Я не сделал ничего экстраординарного в плане злодеяний, не заступил черту дальше ученых Церкви и Виллема. Мои руки в крови, которую невозможно отмыть, но вся эта кровь и все жертвы — положены на алтарь спасения человечества. Я старался и сейчас стараюсь, осознавая бремя Чумы Зверя, вытащить из ада этот несчастный мир. Сердце заклокотало от ярости и злобы и пришлось приложить усилие, скрывая их.
«Пусть эти сосунки осуждают меня сколько хотят. Пусть шепчутся за спиной того, у кого хватает мужества взять на себя кровавое бремя — это в порядке вещей. Тех, кто что-то делает и чем-то жертвует всегда принято обвинять. Они все — всего лишь безвольные марионетки, гоняющиеся за покоем совести. Убожество»
— Наша работа, — продолжил я, сдерживая раздражение. — Наша работа продвигается хорошо. «Лед тронулся». Вы наверняка заметили, что пара глаз успешно прижилась и, хоть глазные яблоки в известной степени деформировались, эффект был нами достигнут. Кошмар Джонатана стал глубже, насыщеннее и, что куда важнее: стабильнее. Его уровень озарения сейчас на уровне десяти пси-астралов. Это хорошо, но недостаточно. Мартин?
Рыжий ученик вздрогнул, глядя на меня испуганным взглядом темно-синих глаз.
— Какой уровень озарения был у подопытных из рыбацкой деревни?
— Тридцать пси-астралов, мастер.
— Тридцать пси-астралов, — повторил я, окидывая взглядом учеников. — А у нас десять. Все понимают, что это значит? М-м?
Ученики нервно переглянулись и промолчали. Я злобно усмехнулся, постукивая пальцами по дереву кафедры. Раньше они легко отвечали на риторические вопросы, но этот застал врасплох. И, похоже, своей неуместностью. Они пришли, видимо, ожидая долгой речи с подбадриванием и соболезнованиями о смерти Эдгара и объяснение пропажи Софии. Надеялись, что я пущу скупую мужскую слезу и развею все их страхи. Но нет. Этого я делать не собирался. Игры кончились и время сантиментов давно прошло.
— Нет идей, да? Ответ на поверхности, дорогие ученики. Нам. Нужно. Больше. Глаз. Как они будут добыты — вы все прекрасно понимаете. В ближайшие дни в подсобных этажах будут оборудованные решетчатые клетки тюремного типа. Я нанял рабочих и оплатил все материалы. Так же на месте старого склада будет оборудована операционная и дом отдыха для… гостий и охотников-похитителей. Если у кого-то есть возражения, сомнения и другие мысли по этому поводу — я вас внимательно слушаю.
— У меня есть мысли, — нерешительно сказала Джулия, вставая с лавки. Ее немного трясло от волнения, пальцы теребили край жилетки. Резко вздохнув, она подняла на меня решительный взгляд и сказала: — Профессор, это неправильно.
— Что неправильно?
— Все. Все, чем мы занимаемся в последнее время. Вы сами учили нас держаться границ морали, соблюдать этику ученых, держаться буквы закона. Вы рассказывали нам о ценности человеческой жизни, о гуманизме, но теперь… профессор вы убили ту девушку и ее деда — известного ученого. Вы привели к нам в кампус безумных ведьм! Вы требуете от нас стать соучастниками ужасных преступлений против жителей Ярнама! Мы не преступники, профессор!
— Да! — поддержали ее другие ученики.
Первый смельчак всегда ведет за собой остальных. И как это часто бывает, смельчаком оказалась женщина. Кэрри и вполовину не так талантлива, как София, но тоже достаточно грамотная ученица. Дождавшись, когда одобрительный гул стихнет, я заглянул в глаза набравшейся смелости Кэрри и ответил:
— Вот как? Что-ж, я прекрасно понимаю ваши чувства. Что я требую от вас? Стать соучастниками преступления? Да. Помогать ведьмам Хемвика выдирать глаза у несчастных жителей Ярнама? Да. Насыщать страдающий разум Джонатана кошмарами. Снова да. Кровь и страдание наполнит Школу Менсиса и мы все с вами совершим не одно преступление и никто из вас не остановится перед этим. Хотите знать, почему? — спросил я, разведя руками. — Потому что у нас нет выбора. Скажи мне, Кэрри, может ли что-нибудь быть ценнее человеческой жизни?
— Нет! — решительно ответила она. — Нет ничего ценнее человеческой жизни, профессор! И вы сами это понимали, еще месяц назад! Вы были образцом для всех нас! Ученым гуманистом! Мы верили в вас и шли за вами, но теперь — вы превращаетесь в… в…
Ученики замерли, с легким испугом глядя на Кэрри. Она поняла, что хватанула лишнего и теперь ей придется закончить неуместную фразу и рискнуть стать жертвой моей ярости. С кем она могла сравнить меня? Кем я был в ее глазах? Монстром? Безумцем? Садистом без тени морали и жалости? Я ощутил злобную интригу.
— Вы превращаетесь в дьявола.
— Какое неожиданное сравнение! — засмеялся я. — Вот уж не думал, что молодое поколение еще помнит образы старой религии. Хвалю, девочка, хвалю.
Реакция ее изумила.
— А теперь позволь мне возразить тебе, дурочка. Что может быть ценнее человеческой жизни? Ответ, мои дорогие ученики, до смешного прост: это «две человеческие жизни». Или десять, или сотня, или тысяча — суть одно. Разве вы не согласны, что жизни десяти человек ценнее жизни одного? Этично ли, аморально ли пустить под нож одну несчастную жизнь, ради спасения сотни других? Реальность далека от идеалистических фантазий. Реальность у нас следующая: Людвиг «Священный клинок» превратился в чудовище два дня назад, Церковь не ищет лекарство от Чумы Зверя. Ярнам в огне и каждую ночь число чудовищ растет и будет расти, пока не поглотит весь город и весь мир.
По рядам пронеслись взволнованные шепоты. Ученики, месяцами сидевшие в Школе, оказались не готовы к таким откровениям. Не винил их. Легко придерживаться идеалистических взглядов и оставаться гуманистом, если сидишь в изоляции и не видишь ужасов реального мира. Без обиняков и утаиваний я рассказал ученикам обо всем, что увидел и пережил за последний месяц. О резне в Кейнхерсте и том, что ей предшествовало, об ужасах, что плотным саваном опутали Бюргенверт, об ужасной участи Логариуса и Людвига. В красках, насколько позволяла эрудированность, описал ситуацию в городе, бесконечную охоту и кровь, бурлящую в тени готических шпилей. Отчаянье, растущее в сердцах жителей Ярнама, неизбежный, бесславный конец института охотников и страшную судьбу мира, брошенного на произвол судьбы алчными до озарения учеными. И они слушали, бледнея с каждой минутой и, когда последнее слово было сказано, лекционный зал погрузился в гробовое безмолвие. Кэрри медленно села на место и опустила взгляд на свои дрожащие руки.
— … и именно поэтому мы с вами сделаем все, что от нас зависит. У кого есть возражения — вы сказывайте сейчас.
Я окинул аудиторию, готовый увидеть одного-двух строптивых учеников. Но ошибся. Речь возымела абсолютный успех, погрузив их в мрачное, подавленное состояние. Немногие решались поднять на меня глаз. Чувство едкой обиды резануло сердце, и гнев, до поры до времени дремлющий в душе, вновь заявил о себе. Я сжал кулаки, борясь с желанием разразиться потоком ругательств. Все в учениках говорило: Эдгар был прав. Они действительно считали меня сумасшедшим и, вполне возможно, считают до сих пор. Но теперь шпион навечно заперт в кошмарном сне, власть над сердцами и умами Школы вновь сосредоточилась в моих и только моих руках. Я не был уверен в абсолютной верности, но знал: работу свою они продолжат. Как знал и то, что нельзя посылать их на «грязное» дело. Их воля недостаточно сильна. Внучка Кэрила досталась нам легко, но этот случай исключительный. Я могу добыть еще несколько пар глаз лично, с помощью гомункулов, но этого недостаточно. Чтобы поставить это дело на поток нужно две вещи: список страдающих озарением и отряд охотников похитителей. К счастью для меня обе проблемы легко решить.
Закончив речь, отправил учеников по комнатам, поручив гомункулам никого не выпускать за пределы Школы. Накинув потертый плащ и старую шляпу, я спешно покинул Яаар’гул и, взяв приготовленный дилижанс, отправился делать «грязное дело». На душе скреблись кошки, обида и злоба выворачивали наизнанку. Я не мог понять, когда Эдгар успел так обработать моих учеников? Неужели в последние месяцы я так увлекся работой, что перестал замечать все вокруг уподобившись Виллему. Я помню, как наставник неделями и месяцами не покидал лабораторий, где, не видя света и питаясь лишь водой и сухарями, изучал артефакты птумеру. Бледный как призрак, с черными кругами под глазами, он походил на мертвеца и лишь безумный, маниакальный огонь во взгляде выдавал искру жизни. Неужели и я стал таким? Возможно, но это не порок для ученого. Я тружусь на благо всего мира, и энтузиазм, пусть и болезненный — доблесть в моем деле.