Воспоминания долой И в будущее лезть не буду. Есть — настоящее! Покой — Его покой разлит повсюду. Есть, пусть секунда, но она, Она слышна, она объёмна, Она — уже величина: Крепка, надежна и несъёмна!
***
Близился вечер, а офицер и девушка ещё не вернулись. Пока что никому в лагере это не показалось подозрительным. Солдаты вздыхали: «Развлекаются…» Ни одна душа не подозревала, что она оказалась хитрей и теперь в бегах где-то в Польше, а он лежит мёртвый с отвёрткой в шее в своей машине в тёмном безлюдном переулке…***
Эрна всё ещё не могла прийти в себя. Нельзя было показываться на глаза прохожим… и вообще никому, ведь девушка в наручниках в таком виде может вызвать подозрения. Журналистка не нашла ничего лучше, чем спрятаться в первой попавшейся подворотне и дождаться наступления темноты, а потом попытаться освободиться от наручников, которые продолжали натирать запястья. Голова болела, а потому плохо соображала, но Хильдегард всё же приняла верное решение и спряталась за мусорными баками в тёмном переулке между двумя домами. Она знала, что в лагере их хватятся, поэтому нужно было как можно скорее найти временное убежище, где никто её не станет искать. Было холодно и страшно, но в то же время на душе чувствовалось облегчение от тяжкого бремени в виде несправедливого отношения. На город незаметно опустилась ночь, погрузив всё во мрак. На неосвещённых улицах стало совсем темно, и только тогда девушка решилась выйти. Эрна встала под козырьком подъезда, скрывающим в тени её силуэт, вдыхая морозный воздух, и тут поняла, что не знает, куда идти. Кто-то теряется, когда имеет в запасе несколько вариантов: можно найти прибежище у друзей, родителей или же снять номер в гостинице на чужое имя. Хильдегард же было совсем некуда идти. У неё нет ни денег, ни друзей, ни связей; родители остались в Берлине. Она сейчас — всего-навсего сбежавшая узница Аушвица и скоро будет объявлена в розыск. Первой в голову пришла мысль попроситься переночевать у кого-то. Девушка взглянула на тёмные окна домов. Вряд ли ей будут рады. И скорее всего возникнут вопросы, почему она в таком виде — в наручниках — стучится в дверь чужой квартиры поздним вечером? Сразу позвонят куда следует, а там — пиши пропало. Страх всё ещё таился где-то в районе живота, но журналистка постаралась оправиться и вышла из своего укрытия, крадучись добралась до угла и огляделась. Совсем недалеко находилась машина с убитым надзирателем внутри. Судя по всему, его ещё никто не обнаружил. Поборов очередной приступ страха, Эрна открыла дверь и села на переднее сидение, возле мёртвого водителя. Из его шеи всё ещё торчала отвёртка, но кровь уже запеклась и немного почернела. Подавив рвотный рефлекс, осторожно, чтобы не оставить следов, девушка пошарила по карманам. Во внутреннем обнаружился бумажник с весомой суммой. Журналистка забрала всё, решив, что трупу не нужны сбережения, но перед этим мысленно извинилась. В багажнике нашлось масло в небольшой канистре. Ничего другого беглянка не взяла. По крайней мере, снова выходя на мороз, Эрна не чувствовала себя такой уж незащищённой. Деньги многое меняют. Чтобы снять наручники, можно было чем-то распилить цепь, а потом освободиться от колец на руках, но наиболее выгодный вариант — намазать руки маслом, и оковы просто соскользнут. Заледеневшими руками Хильдегард открутила крышку и налила на руки немного резко пахнущей жидкости. Действительно то, что нужно, потому что через минуту руки уже были свободны, а Эрна, смыв масло снегом, растирала освободившиеся запястья. Куда теперь? А город был всё так же прекрасен, как и до войны. Здесь будто бы не было ни обстрелов, ни налётов… Фонари работали исправно, стоя в строгом порядке вдоль тротуара. Было тихо, как в могиле. Глубокой ночью все люди спали, но некоторые заведения всё ещё продолжали работать для редких ночных гостей. Ресторанчики, гостиницы некогда туристического города излучали печаль, ведь в такое время людей, готовых путешествовать, почти не было. Эрна зашла в кафе, ощущая необходимость в еде. Но заказала лишь воду, взглянув на витрину, за которой было пусто, хотя обычно там красовались эклеры на тарелочках, слойки со всевозможными начинками, ватрушки. Сил совсем нет, а действовать нужно. Пока человек за прилавком мыл стакан, журналистка заметила туристическую брошюрку, приколотую кнопкой к кассе. «Добро пожаловать в Краков». Значит, она в Польше. Устало присев на диванчик возле входа, девушка закрыла глаза в попытке сосредоточиться, но из раздумий её вывел голос продавца: — Мадам, мы закрываемся; прошу вас покинуть заведение. Приходите завтра. И снова усталость, отчаяние, безысходность… Хильдегард зашагала по улице вниз, сторонясь переулков, в одном из которых находилась эта злополучная машина. Шёл снег, опускаясь на волосы, ресницы, одежду. Да, это в самом деле зима. До Нового года одна неделя. До праздника, который Эрна так любила, одна неделя! Должны ощущаться радость, счастье и предчувствие новых хороших перемен, а она застряла в этом городе без знакомых с таким количеством денег, которых хватит лишь на одну ночь в гостинице. Хильдегард просто шла, не зная куда, задумавшись о своём, и потому испугалась сигнала воздушной тревоги, оказавшись на незнакомой площади, где звук казался ещё страшнее. Ужасное предчувствие сковало сердце, а сирены всё выли где-то вдалеке. Люди в ужасе выбегали на улицу и вглядывались в тёмное небо; кто-то нёс на руках кота, прижимая к себе, кто-то выводил за руку ребёнка. Большинство жителей ближних домов выносили основные вещи — те, которые успели в спешке забрать. Некоторые даже были в домашней одежде — просто не успели переодеться, и теперь выбегали в халатах, в лёгких кофтах, а на улице конец декабря. Всё произошло очень быстро. На город налетели вражеские самолёты. Дома рушились под бомбардировкой, а перепуганные до смерти люди бежали куда-то. Эрна бежала вместе со всеми, надеясь добраться до укрытия. Звук громкоговорителей оглушал; неразборчивая речь, скорее всего, призывала сохранять спокойствие и идти в бомбоубежище? Но в неразберихе и страхе никто этого не слышал… Прямо над головой шумно пролетел самолёт, сбросив очередную бомбу на жилой дом. Взрывная волна чуть не сбила с ног, но Эрна продолжала бежать, позабыв об усталости. Лётчик, тем временем, пошёл на второй заход, сделав крюк и разворачиваясь для повторной бомбардировки. В голове крутилось только одно слово: «беги!» Сердце билось очень часто и, казалось, вот-вот выскочит из груди. Девушка задыхалась; кровь стучала в висках, как бешеная. Ноги уже подкашивались от изнеможения; безумный страх достиг апогея и застилал глаза. Позади тяжело ухнуло, земля затряслась. Спину сильно обожгло, а журналистка обернулась лишь на мгновение… и тут же её снесло ударной волной. Удар был такой силы, что Эрна отлетела на два метра, ударилась головой об асфальт и потеряла сознание. Последнее, что она видела, — тёмное небо далеко наверху в искажении огненного марева. Оно стремительно растворялось в криках.***
— Бинт. — Да, герр доктор. — Теперь ножницы. — Вот, герр доктор. Хильдегард хотела очнуться, но не могла: совсем не было сил. Она ничего не ощущала, лишь могла сквозь сон слышать слова врачей, лёжа на операционном столе, пока из её тела доставали осколки. Операция прошла успешно, и Эрна окончательно провалилась в сон. А когда очнулась, вокруг была абсолютная тишина. Светлое помещение, где несколько застеленных кроватей, однако все пустые. Руки были до невозможности обожжены в районе запястья и сильно болели. Ткань лёгкой больничной ночнушки доставляла телу невыносимое неудобство, соприкасаясь со свежими шрамами. Дышать было трудно из-за туго перебинтованного торса. Девушка дотронулась до бока и тут же отдёрнула руку, зашипев. На свежих бинтах проступила кровь. Всё ломило. Ощупав своё лицо, журналистка поняла, что что-то не так. При попытке встать с кровати тело отозвалось острой болью, поэтому Эрна передумала и на ощупь определила: после взрыва она получила два шрама… судя по всему, неглубоких. Один как бы разрезает краешек рта, не задевая губу, и тянется до самого века, а второй проходит по диагонали через нос до уха, захватив левую щёку. Зеркала не было, но Хильдегард волновалась не столько за свой внешний вид, сколько за поиски. Наверняка персонал лагеря поднял тревогу, когда один из надзирателей не вернулся. Словно в подтверждение её мыслей дверь в палату распахнулась — в комнате оказался молодой человек в форме оберштурмфюрера СС. Его, похоже, нисколько не смутило, что он вошёл без стука и потревожил покой пострадавшей. Наоборот, оберштурмфюреру понравились растерянность и смущение Хильдегард, тут же натянувшей одеяло до груди, да так, что он усмехнулся, совсем не скрывая этого. Про себя девушка отметила, что нежданный гость очень высокомерен. Чем-то похож на Менгеле из концлагеря, но вместе с тем и имеет какие-то свои характерные черты. Наверняка молодой человек гордился тем, что подходил под все параметры арийской расы. — Здравствуйте, фройляйн Губер, — наконец произнёс оберштурмфюрер, оглядев палату, а его улыбка стала шире, когда он заметил испуг на лице Хильдегард. — Не волнуйтесь, вам ведь нужен покой. Я вас сильно не потревожу, просто мне нужно задать вам пару вопросов…