И робкая как вор, О — ни души не задевая! — За непоставленный прибор Сажусь незваная, седьмая. И — гроба нет! Разлуки — нет! Стол расколдован, дом разбужен. Как смерть — на свадебный обед, Я — жизнь, пришедшая на ужин.
***
— Мне это надоело… Эрна стояла около ванны с ножницами в руках. Решение изменить всё, что возможно, было принято ещё давно. Проведя несколько раз расчёской по волосам, собрав их спереди, журналистка несколько раз безжалостно щёлкнула лезвием, после чего в ванную попадали светлые пряди. С прошлым покончено раз и навсегда. На полочке над раковиной стояла миска с тёмным разведённым порошком, которым девушка покрасила волосы. Сейчас ей предстояло самое трудное. Остро заточенный нож окунулся в спирт и приблизился к руке. Эрна закатала рукав, зажмурилась, быстро полоснула лезвием по коже. Кровавые полоски образовали прямоугольник вокруг татуировки из лагеря. Цифры быстро исчезли вместе с куском кожи. Журналистка скрючилась от боли, стараясь не закричать — иначе проснулись бы все, быстро смывая кровь кипячёной водой и обматывая руку бинтом. Оставшееся материальное воспоминание из лагеря исчезло в одно мгновение, и ничто не напомнит о тех временах. Теперь Хильдегард изменилась… Она не будет прежней уже никогда.***
В январе люди немного осмелели и уже не боялись выходить на улицу. Бомбардировок больше не было. Город ожил. Площади постепенно заполнялись гуляющим народом. Под окнами общежития дети из соседней комнаты играли в снежки; и весь день были слышны их весёлые крики. Бритта и Эрна пили пустой чай без всего и тихо разговаривали, чтобы не разбудить Милоша. Младенец спал на столе, закутанный в одеяло. Только спустя неделю проживания с этими людьми журналистка решилась рассказать свою историю той, кому больше всего доверяла. Не в подробностях, утаив самое главное и не раскрыв своего настоящего имени. Деревянные рамы в оконных проёмах совсем не защищали помещение от холодного воздуха. Хильдегард поёжилась от низкой температуры в комнате и в очередной раз посмотрела на дверь. Скоро должны были вернуться Марта и Зофья с продуктами — девушки ходили в магазин по очереди по персональным талонам. Пришлось поделиться с ними оставшимися деньгами, потому что после новогодних праздников продуктов почти не осталось; в Краков их завозили, но мало; всё уходило на фронт. Ребёнок требовал молока, а Зофья не могла сама его кормить, поэтому приходилось где-то доставать этот бесценный продукт. Сами девушки ели мало, особенно Эрна, потому что её тошнило. Остальные сочувствовали, но расспросами не доставали, молчали. — Ты здесь? — насмешливо спросила Бритта, наблюдая за подругой. — Что с тобой такое? — Ничего, просто задумалась. Как же вы достаёте продукты? Вокруг голод, а вам всегда удаётся что-то получить… — Это моя привилегия. Моя мать богата. Она живёт в Берлине; местные продавцы её знают, а также знают Марту. Поэтому, имея связи, можно достать что угодно. — Почему ты тогда живёшь в общежитии, когда могла жить с ней или в отдельной квартире? — задала очевидный вопрос Эрна. — А вот… — засмеялась девушка, хотя по идее нужно было задуматься, — это долгая история. — Расскажешь? — Я была молода и наивна… Ещё до войны по чистой случайности я родила мальчика в восемнадцать лет, а потом и девочек в двадцать четыре и двадцать пять. Не спрашивай, от кого… это был мерзкий человек. Он воспользовался мной несколько раз, и я не могла от него уйти. Хотела выучиться на архитектора, проектировать здания, но всё, что мне светило — это сидеть с двумя детьми на шее. И она решила, что я ужасная родительница. Моя мать… забрала у меня детей и осталась жить с ними в Берлине. Я же поехала сюда на учёбу, а потом началась война, и мы с детьми разлучились. Однако, чтобы я не умерла тут, она иногда помогает. Всё же не забыла ещё. — Бритта горько усмехнулась. — Подожди, ты сказала, что первый раз родила в двадцать. Тогда сколько тебе сейчас? — Мне тридцать два. Но, спешу заметить, я всё ещё разбита внутри и необразованна. — Тридцать два! Бритта, но ты выглядишь так молодо! — Природа наградила такой внешностью. Ну, или гены хорошие. Помолчали. В тишине вновь раздался голос Эрны. — А я так и не знаю, что с обоими моими родителями. Наши дома в Берлине. С тех пор, как меня отправили в лагерь, я не догадываюсь, что с ними… Мне их так не хватает. Я очень хочу домой. — Я очень тебе сочувствую и в то же время горжусь тобой. Столько пережить… это надо быть очень стойкой. Когда ты мне рассказывала свою историю, я думала, это вымысел. Из Аушвица ещё никто не убегал вот так… — Мне просто повезло, Бритта. Если бы не тот надзиратель, я бы не получила право оказаться за стенами лагеря. — Эрна вздохнула, ещё не успокоившись после пережитого, а потом подскочила на месте из-за стука распахнувшейся двери. В комнатушку ворвались Зофья и Марта. — Ой, срочно разбирайте продукты и прячьте ребёнка! Проверка идёт! Мы возвращались и видели! Зофья, не раздеваясь, прямо в сапогах выскочила на середину комнаты и схватила со стола Милоша в одеяле. Она только и успела положить его за занавеску, а Эрна — упасть на диван, закрыв спиной свёрток, как в дверях показалось трое человек в плащах. Они были не из Гестапо, но тревогу Хильдегард ощутила, будто бы они пришли выбрать людей на расстрел. — Здравствуйте, — хором сказали Бритта и Марта, которые успели сесть за стол и притвориться, будто пьют чай из пустых кружек. Зофья прислонилась спиной к стене и взяла в руки первую попавшуюся книгу, незаметно бросив взгляд на покачивающуюся занавеску. — Доброго дня, — кивнул один из проверяющих и шагнул в комнату, заглядывая за угол, где находились шкафчики с посудой. Эрна услышала, как Милош проснулся и готов был вот-вот заплакать, а проверка не должна была ни в коем случае узнать о нём. Младенец издал кряхтящий звук, готовясь закричать в полный голос, а девушка закашлялась, чтобы отвлечь внимание на себя. — С вами всё в порядке? — спросила женщина, стоящая в коридоре. Хильдегард кивнула, но продолжала кашлять. У неё на глазах выступили слёзы, и только тогда проверка соизволила покинуть комнату. — Что ж, пожалуй, тут всё чисто, никаких нарушений. Пойдём дальше. — До свидания! — опять же хором попрощались Бритта и Марта, улыбаясь во весь рот, а когда дверь захлопнулась, их лица приняли те же серьёзные выражения. Зофья подбежала к окну, взяла на руки Милоша, сказав лишь одно слово: — Спасибо. — Да уж, Анна, ты спасла, по крайней мере, две жизни. Молодец! — Марта одобрительно похлопала подругу по плечу. — В прошлом месяце нас не застали врасплох вот так. Тогда мы успели подготовиться к проверке, хоть нас и было всего трое. — Давайте тогда чай пить. Мы как раз достали кое-то вкусное, — предложила Зофья, со звоном расставляя чашки. Этим «вкусным» оказались обычные сухари с изюмом. Эрна отказалась от еды, ложась на раскладушку. — Не хочется, — ответила она на немой вопрос, повисший в воздухе. Остальные посмотрели на неё с сочувствием, но опять ничего не сказали, продолжив своеобразную трапезу. — Марта, а мы с тобой прогуляемся. Погода на улице чудесная, верно? А я сегодня ещё не выходила, — обратилась Бритта к старшей. Эрна не глядела в их сторону, но Марта точно заметила, как подруга ей подмигнула. — Хорошо, почему бы и нет? Тогда собирайся прямо сейчас. А то, зная тебя, могу сказать точно: пока ты оденешься, ночь настанет.***
Эрна лежала на раскладушке, обхватив колени руками. Уснуть всё никак не получалось то ли от холода, то ли от посторонних звуков. Зофья напевала песню младенцу, покачивая его, а за окном свистел ветер. Где-то очень далеко за домами слышался протяжный тоскливый вой голодных собак. Если бы правила этики позволяли, Эрна завыла бы вместе с ними от тоски, разрывающей сердце. Но пока она старалась заснуть: лежала на боку, закрыв глаза, уже два часа, пока Бритта и Марта гуляли, а Зофья укачивала ребёнка, еле слышно напевая ему колыбельную. Но вот в коридоре послышались торопливые шаги, а потом приглушённые неразборчивые женские голоса. — Я не знаю, как она отреагирует… — Мы должны ей помочь! Она заслуживает счастья. Не мы, так хоть пусть кто-то будет… Распахнулась дверь — и в комнатушку ввалились Бритта с Мартой, принеся с собой холод с улицы. Сон окончательно пропал, и Эрна вздохнула, разворачиваясь к ним лицом. Она не сразу поняла, что Бритта держит в руках. Понадобилось полминуты гробового молчания, которое нарушили слова Эрны. Девушки в это время лишь следили за реакцией подруги. — Что это? — наконец спросила Хильдегард, приподнимаясь на локте. — Вот. — Бритта положила на стол билет на поезд и небольшую связку денег. — Это твоё. — Это билет? — На завтрашний поезд до Берлина. И немного денег. Всё, что смогли собрать. — Я… — журналистка вскочила с раскладушки и схватила клочок бумаги с заветным номером и временем: «10:45». — Подождите… это вы купили мне? — Да, тебе, а кому же ещё? Бритта мне всё рассказала, — Марта толкнула локтём виновато улыбающуюся подругу. — Меня не благодари, это она во всём виновата. — Но как же… документы и мой розыск? — Не беспокойся, мы всё продумали. Документы у тебя никто не потребует, главное предъявить билет на входе в поезд. В Берлине тебя встретит человек моей матери, — Бритта как-то погрустнела, но в то же время продолжала бодро вещать план, — я звонила ей накануне. Она ненавидит меня, но твоя история её тронула. Моей матери как раз нужна служанка, и я подумала, что это можешь быть ты. Это пока что лучшее, что может быть в случае войны. Ты поселишься в безопасности и ни в чём не будешь нуждаться. К тому же… тебя ищут в Польше, а не в Берлине, там меньше шансов попасться. Главная задача — не потерпеть неудачу по пути. Ты подстриглась и покрасила волосы, поэтому уже сложнее узнать. Утром мы тебя накрасим, и вообще — считай, другой человек. — Но у меня совсем нет вещей… Только это платье, куртка да ночнушка. Если буду без чемодана или сумки — заподозрят. — Я отдам тебе свою кофту, — вмешалась Зофья. — А я клетчатое платье! — поддержала её Марта. — У меня есть брюки. Мне будут маловаты, а вот тебе в самый раз, — подмигнула Бритта растерявшейся Эрне. — А сумка у нас найдётся. Лежит на антресоли уже три месяца. Специально на случай, если кто-нибудь захочет уехать. — Ох… — журналистка села на табурет, обдумывая всё, что только что случилось. В голове не укладывалось то добро, что сделали для неё соседки. Даже не верилось, что после всей той злости и жестокости, что она видела, осталось ещё добро в мире. Девушка думала всего минуту, а потом бросилась обнимать подруг. — Спасибо! Спасибо вам за всё! Правда, не стоило… Вы ведь так много потеряете из-за меня. Я так хотела домой, а вы… вы просто ангелы! — Переживём как-нибудь, — заулыбались девушки. — Нас очень впечатлила твоя история, и мы решили, что ты заслуживаешь быть счастливой. Ты сказала, что хочешь увидеть дом и родителей? Езжай в Берлин завтра, устройся и найди их! Ведь ты так молода, а мы жили дольше, много повидали. Может, в этом мире появится хоть какая-то справедливость…