И я пришёл. И, севши у стола, Проговорил заветное: «Я дома»; И вдруг дыра оконного проёма В меня, как наваждение, вошла. Беда вдовства, сиротства и тоски Бок о бок села, руку мне пожала, И копоть отпылавшего пожара С измятых стен плеснула мне в зрачки.
***
— Да Боже ж ты мой! Анна, не дергайся! — Я стараюсь. Девушки встали пораньше, чтобы помочь подруге подготовиться к отъезду. Марта собирала её сумку, складывала туда вещи. Бритта высыпала всё содержимое своей косметички на стол. Тюбики, флакончики, баночки — всё это тут же разлетелось по скатерти. Тени, помада и тушь были от фирмы, которые больше не существовало, а значит — являлись единственными экземплярами, которые в мирное время можно было бы выгодно продать любительницам макияжа. Заметив удивлённые взгляды на себе и своей косметике, девушка коротко пояснила: — Брат подарил, ещё до войны. Эрна стояла у окна, откуда свет хорошо падал на её бледную кожу. Ни один тональный крем журналистке не подходил, все были на три или на два тона темнее, чем нужно. Бритта нанесла два слоя пудры, тени, тушь и помаду, отстранилась, критично оглядела свою работу и заключила: — Нормально. Главное — не красота, а маскировка. Приедешь в Берлин — смоешь. Волосы ты покрасила, а так уже не похоже. Под слоем штукатурки тебя не узнает даже родная мать. — Готово. Я собрала тебе сумку. Здесь вещи, немного денег и билет в боковом кармане, — подала голос Марта, ставя багаж на стол. — Береги себя там… Будь осторожна, ладно? — Всё? — Бритта стояла на пороге в сапогах и куртке. — Тогда обувайся. Поезд в половину прибудет, опаздывать нельзя. Я провожу тебя. Прощайтесь. — Не нужно лишних слов. Если ты уйдёшь быстро, я буду думать, что ты вовсе не уезжаешь, а просто вышла в магазин. И тогда мне не будет так больно. — Марта отвернулась к окну. Зофья же передала ей сына и обняла журналистку. — Прощайте, — Хильдегард схватила вещи и выскочила за дверь, больше не в силах растягивать момент разлуки. Всю дорогу она молчала, лишь слушала наставления Бритты, как вести себя. Шёл снег. Спустя десять минут впереди показались яркие буквы на крыше здания вокзала, видные издалека даже ночью: «Krakauer Bahnhof». Всё на немецком, ведь Польша капитулировала ещё в начале войны и теперь подчинялась Германии. В здании царила абсолютная какофония голосов. Вокзал никогда не меняется. Кто-то встречает родственников, кто-то только приехал, а кто-то едет домой, в родной город. Слышны плач, смех, кашель; всё смешалось. Девушки остались снаружи, где было тихо, чтобы попрощаться. — Что ж, вот и всё. Ты уезжаешь. Пришло время сказать тебе самое главное. Здесь… — Бритта достала из кармана какую-то карточку и вручила подруге, — на этой фотографии… я и мои дети. Как приедешь в Берлин и найдёшь мою мать — отдай ей это, иначе она ни за что не поверит, что ты от меня. Да, эта фотография — единственное напоминание о детях. Это всё, что у меня есть, но другого выхода нет. Я тебе о них рассказывала. Сына зовут Вильгельм, а дочерей — Эрика и Констанция… Боже, я даже не знаю, какие они сейчас. Их образы вот здесь, на этом куске бумаги, но я знаю, что они выросли и больше не выглядят так. Если сможешь, позаботься о них за меня. — Хорошо. Позабочусь… — Да, и ещё вот, — девушка протянула Хильдегард три браслета, сплетённых из красных нитей. — Передашь им? Только матери моей не показывай, она ведь ненавидит все напоминания обо мне. Скажет, мол, ещё, зачем детям такая херня, если я могу купить им такие же браслеты из золота? Дело не в роскоши, а в памяти, и… ей этого никогда не понять. Скажи, пусть не забывают мать свою. И ещё… напиши мне письмо, пожалуйста. Если вдруг война закончится или время будет, или что-то случится… Я-то никуда не денусь, буду ждать. Адрес ты знаешь… — Хорошо; я сделаю всё, что ты попросила, — Эрна огляделась в поисках часов. Большое табло, прикреплённое на столбе, показывало время: «10:00». — Твой поезд скоро уходит. Поспеши, — Бритта обняла Хильдегард, задержавшись в объятиях немного дольше, чем следовало бы. — Прощай. Журналистка вошла в здание, не оглядываясь. Бритта ещё долго стояла на улице, глядя сквозь стеклянную дверь на то, как подруга уходит, отдаляется от неё. А снег всё шёл и шёл…***
Камуфляж сработал. Сотрудники станции даже ничего не заподозрили. Билет был уже куплен, в сумке ничего противозаконного не нашлось. Эрна спокойно прошла проверку, зашла в вагон, нашла своё место — последнее, у окна. Поезд тронулся, и по мере его отдаления от города отдалялась, улетала прошлая жизнь журналистки. В этом городе ей больше делать нечего, она едет домой, где родители, где её бывший дом и работа, где её приютят и где она будет чувствовать себя лучше, чем здесь. А может, наплевать на всё: на розыск, на войну — подстричься налысо, сменить имидж и уехать в Мюнхен под чужим именем, начав новую жизнь? Но Эрна вздыхает. Это невозможно. Под равномерный стук колёс глаза девушки медленно закрылись, и она сама не заметила, как уснула. А проснулась от того, что кто-то тряс её за плечо. Хильдегард еле открыла глаза и обнаружила, что сидит одна в пустом вагоне, а проводница трясёт её за плечо. — А, ну вот вы наконец и проснулись! Добро пожаловать в Берлин! — прощебетала женщина и шутливо добавила: — поезд скоро отправляется назад, поспешите высадиться, иначе уедете вместе с ним. Девушка подхватила вещи и, не слушая больше её болтовню, вышла на платформу. О да, она была дома. Здесь, в Берлине, даже воздух другой. И небо мирное, голубое, как в довоенные годы. Будто ничего не изменилось с тех пор. Встречающих было немного поэтому, Эрна сразу же заметила человека, который держал табличку с надписью: «Анна». — Добрый день, — поздоровалась девушка, подходя к нему. — Я от Бритты. Она просила передать эту фотографию. Этот мужчина был одет как дворецкий, поэтому журналистка предположила, что это так и есть. — Хорошо. Следуйте за мной. Давайте ваши вещи, я уберу их в багажник. Возле входа в здание вокзала был припаркован замечательный автомобиль, который обычная пожилая женщина никак не могла себе позволить. Разве что такой могли выдать военному, да и то для работы, а не чтобы разъезжать по городу когда вздумается. Мужчина сел за руль, а Эрна устроилась на переднем сидении. — Меня зовут Альберт, — представился он. — Я личный водитель и дворецкий в доме фрау… «Вот это у меня интуиция», — подумала Хильдегард, но ничего не сказала. — Вы будете в качестве няньки для детей? — Нет, что вы. Я не умею обращаться с детьми. Мне сказали, что фрау нужна помощница по домашним делам. — А, ну тогда вам нужно обязательно знать негласные правила этого дома. С ними, поверьте, будет легче устроиться там… Пока Альберт говорил, девушка увидела здание редакции — своего бывшего места работы. Ещё цело! Бомбардировки не тронули. А может, всё-таки… — Итак, если вы хотите заслужить расположение фрау, то будьте добры выполнять три простых правила, которые я усвоил, пребывая в этом доме год. Первое правило: если у хозяйки дома плохое настроение, не спрашивайте о том, что случилось. Если она не посчитала нужным вам рассказать об этом, то потом и вовсе не расскажет. Второе: не спорьте с детьми, особенно — с молодым человеком. Он очень не любит, когда кто-то осуждает его интересы. Поэтому лучше на эту тему вообще не говорить. И последнее — не ленитесь и выполняйте прилежно свою работу. Фрау хорошо платит, если видит, что вы вы всё честно делаете. Просто дружеский совет. А, и еще — не подходите к Фрид, она не выносит чужаков… Пожалуй, всё. Хильдегард не знала, кто такая Фрид и почему её стоит опасаться, но не захотела об этом спрашивать, лишь поблагодарила дворецкого. Машина сошла с трассы на проселочную дорогу, а потом выехала на асфальт. В этом районе дома отличались особым устройством и богатством. Эрна с интересом разглядывала их, проезжая мимо, не веря, что здесь живут люди. Альберт, заметив её заинтересованность небрежно сказал, будто бы проводя экскурсию: — В этом посёлке в основном живут богатые и известные люди. Здесь неподалёку дом знаменитого режиссёра Лени Рифеншталь, а немного дальше живёт доктор Геббельс. Девушка так и не поняла, откуда у матери Бритты столько денег и чем она знаменита, однако спрашивать не решилась. Автомобиль, тем временем, подъехал к самому большому дому в этом посёлке и остановился возле него. — Это дом фрау Краузе? Здесь она живёт? — на всякий случай спросила Хильдегард, не веря своим глазам. — Здесь, фройляйн, здесь! Пойдёмте, — ответил Альберт, вытаскивая её вещи из багажника. Они прошли по дороге, вымощенной мраморной крошкой и оказались во дворе перед домом. Шторы на окнах были открыты, показывая, что обитатели у себя. У фрау был прекрасный сад, который даже зимой под слоем снега был красив. Посередине даже стоял фонтан, но в январе он не работал, ведь вода могла замёрзнуть внутри. Под окнами веранды дремала большая овчарка в синем ошейнике. Эрна прошла мимо неё с опаской: хоть животное было на цепи, мало ли что могло случиться. Они с Альбертом оказались возле двери, по бокам которой стояли статуи в виде маленьких ангелов, держащих арфы. Дворецкий постучал четыре раза с одинаковыми промежутками, и дверь открылась. За ней оказался парнишка лет четырнадцати в форме Гитлерюгенда. При виде гостьи он вытянулся, отчего Эрне сразу же стало неприятно, и, как подобает солдату, вытянул правую руку в нацистском приветствии, бодро выкрикнув: — Хайль Гитлер! Девушка не любила это словосочетание, но всё же поздоровалась в ответ: — Хайль… И не обращая внимания на плохо скрываемое отвращение на лице мальчика стала рассматривать богато убранный холл. Здесь всё блестело и сияло, без преувеличения. Винтовая лестница уходила вверх на два этажа, а на потолке посередине висела огромная люстра со множеством нитей, на которых крепились стекляшки, отражающие свет. Казалось, можно достать до неё рукой, проходя по лестнице. На стенных выступах стояли вазы с бессмертными цветами, а полы были начищены и блестели так, что глаза слепило. Здесь всё было устроено, чтобы гость почувствовал себя жалким в сравнении с высотой потолков, или же той люстрой. С последней ступеньки лестницы уже спускалась хозяйка дома — женщина пожилых лет. В халате. Словно её никак не смущало присутствие чужого человека. Дворецкий передал ей фотографию, и женщина жадно стала изучать её, словно это был бриллиант, а не простой кусок картона. Убедившись, что это не подделка, она сказала: — Хайль Гитлер! Добро пожаловать в мой дом. Моя дочь дала вам эту фотографию? — Да. Бритта была моей соседкой в общежитии. Она вам звонила вчера. — Ах, да. Вспомнила. Как ваше имя? — Я… Анна Шмидт. Да! Анна Шмидт. — Очень приятно, Анна, — хозяйка дома смерила журналистку внимательным взглядом. — Ну, а что же мы стоим возле двери? Не будет ли лучше нам поговорить в моём кабинете? Альберт, подготовьте, пожалуйста, нашей гостье комнату. Проходите, Анна, не стесняйтесь.