Не надо бояться ни горных потоков, Ни топей болотных, Ни грязных подонков! Не надо бояться тяжёлой задачи, А надо бояться дешёвой удачи. Умейте всем страхам в лицо рассмеяться, — Лишь собственной трусости надо бояться!
***
— Ты что творишь, идиотка? — Герхард подскочил к журналистке, вырывая острый предмет из её рук. — Не смей резаться; не смей! Слышишь?! Он сжал тонкую руку, невольно взглянув на кожу ниже локтя, ожидая увидеть номер узницы, но там красовался только начавший заживать кусок кожи. Хильдегард посмотрела на него неосознанным мутным взглядом, мотнула головой. Светлые пряди упали на лицо. От неожиданности оберштурмфюрер отпустил её запястье. Этот до боли знакомый взгляд обезоружил его. Девушка тихо, с немым укором сказала: — Вообще-то я хотела почистить ногти… И не думала, что кто-то ворвётся в мою комнату без приглашения. — Куда делась татуировка из Аушвица? — пребывая в лёгком шоке, спросил старший Краузе. — Вырезала. И ни намёка на гордость. Вырезала и вырезала. Сама. Обычное дело. Герхард даже слегка оторопел. — Что вам нужно? — Ничего особенного, — молодой человек снова напустил на себя безразличный вид, бросил лезвие на пол, небрежно ответив, — так, хотел проведать, не случилось ли что с тобой, Николь. — О, Господи, — Эрна села на кровать, находясь на грани истерики. Оберштурмфюрер наблюдал за ней, не скрывая этого. Как же она была мила в этот момент, пусть даже зла. — Не нужно любезничать и притворяться. Вам лучше уйти сейчас же. — Какая дерзкая… Нам с тобой жить в этом доме четыре дня. То, что ты попала именно сюда — не просто совпадение… Правосудие в конце-концов восторжествует. Сама судьба свела нас снова. — Я не виновата в том, что Бритта оказалась вашей сестрой. Не виновата! Я не знала! Она отправила меня сюда и не предупредила, что придётся снова терпеть ваши издёвки! — Не советую тебе ссориться со мной… — Герхард как бы невзначай коснулся её плеча, — если не хочешь проблем. — Я прошла через ад. Будьте уверены, эти «проблемы» покажутся мне смешными, — Хильдегард встала, нарочно резко сорвав одеяло с постели. — А теперь я ложусь спать. Прошу оставить меня в покое.***
Тёмно-свинцовое небо угрожающе нависло над головой. Ветер дул с такой силой, что дыхание прерывалось, если идти ему навстречу. Эрна закуталась в шарф, заботливо подаренный фрау Краузе, и ускорила шаг, воровато оглядываясь по сторонам. Было раннее утро, люди почти не выходили из своих домов в такое время. Знакомые кварталы всё ещё узнавались, хотя за эти полгода внешний вид домов и улиц поменялся. Бомбардировки подровняли нестройный ряд зданий, обломки убрали, и теперь в некоторых местах был лишь фундамент. От её дома ничего не осталось. Жильё, подаренное родителями на восемнадцатилетие, сравнялось с землёй, а все вещи наверняка находились на помойке или в домах малоимущих… или — ещё хуже — в Гестапо. Они забирали всё, что не уничтожили взрывы, вплоть до самой маленькой серебряной ложечки из чайного сервиза. Когда же журналистка в слезах добежала до района, где жили её родители, ее глазам предстала та же самая картина: жилая многоэтажка исчезла наполовину. Сейчас там не было людей — лишь пустые обугленные окна без рам и стекла зияли своей чернотой. «Может, они ещё живы и просто переехали в безопасное место? Родители же не могли предупредить меня. Все мои письма наверняка забрали гестаповцы, вдруг там было и письмо от них?» — судорожно размышляла Эрна, расхаживая среди больших обломков, которые ещё не успели убрать. Судя по всему, налёт был недавно. Журналистка решила не паниковать раньше времени, пообещав себе попросить Маргарет, чтобы та узнала о них. Сейчас у неё было другое дело, чтобы решиться на которое нужно было двести раз всё обдумать и под конец принять решение. Всю ночь девушка мучилась от мыслей, беспокойно роящихся в голове. Сегодня она покончит с этим и больше никогда не будет вспоминать. Небольшое здание с вывеской «Аптека» только казалось безобидным. Посвящённые в его тайну знали о подпольной деятельности, сохранявшейся в строгом секрете на протяжении десяти лет. Фрау Краузе, конечно же, знала об этом. Именно она направила девушку сюда. Прерывание беременности было запрещено в Германии в это время, так как в руководстве рейха (да и среди самих людей, попавших под влияние пропаганды) считалось, что женщина должна рожать детей, даже если слаба и имеет проблемы со здоровьем; и даже если знает, что ребёнок родится мёртвым. Именно дети представляли собой будущее Германии, а кто как не женщины сможет вырастить и воспитать это будущее. Эта подпольная клиника была, пожалуй, единственной в этом районе, так как риск её обнаружения был слишком высок. Денег за операцию и консультацию брали много, чтобы покрыть этот самый риск. Хотя бы с деньгами сейчас проблем не было… Хильдегард потянула тяжёлую дверь на себя, оказавшись в помещении, в котором, несмотря на дефицит, всё же пахло лекарствами. Старуха, стоящая за прилавком в белом халате, сразу же отрезала: — Бинтов нет, дезинфецирующих тоже, их почти не завозят. Йод, зелёнка есть. Из таблеток только уголь, от спазмов и от головы. Чего хотели? — Мне, пожалуйста, пластырь, аспирин и упаковку Первитина, — не обращая внимание на недружелюбного аптекаря, Эрна бросила на стойку связку купюр. Это было своеобразным паролем среди женщин, нуждающихся в посещении подпольной клиники, поэтому старуха тут же огляделась (кроме них в аптеке никого не было), забрала деньги и спросила у девушки: — За вами никто не шёл? Кто-то видел, что вы зашли сюда? — Нет. — Следуйте за мной. Они прошли в подсобку, где всё было завалено пустыми коробками и целлофаном. Аптекарь навалилась всем весом на шкаф, где должны были храниться лекарства, которых не было, и тот отъехал в сторону, открывая проход. Это казалось слишком нереальным: секретная подпольная организация, проводящая аборты, за шкафом в забытой Богом аптеке, куда почти не завозят лекарств, которые так нужны людям, особенно в это время. Спустившись по лестнице, Эрна и её сопровождающая попали в довольно светлый коридор, где было всего две двери — кабинет и кладовая. В операционной находилось специальное кресло для обследований и кушетка, а также столик с различными инструментами, больше похожими на орудия пыток. Многие из них внушали страх, а ещё большую панику наводила мысль, что они окажутся в тебе. — Раздевайтесь до пояса. Садитесь в кресло, — бесцеремонно сказала старуха, надевая перчатки. — Вы будете меня осматривать? А здесь разве нет других врачей? — спросила журналистка, разуваясь. — Я врач. Другие здесь без надобности. Не нравится — уходите. Деньги не возвращаю. Девушка заметила, что кушетка была в крови предыдущих посетительниц, но врачиха тут же покрыла её белой пелёнкой и стала готовить инструменты. Плохо скрывая отвращение, Эрна кое-как устроилась в кресле, положив ноги на специальные подставки. — Во-первых, точно ли ты хочешь сделать аборт? Подумай. Это важно. Возьмёшь ли на себя ответственность? Осмелишься ли? — Осмелюсь, — тихо сказала Хильдегард, опустив глаза. Всё давно было решено. — Я уже решила. — Ладно, смотри. Когда это случилось? — спросила старуха, надевая маску. — В начале декабря, — не уточняя ответила журналистка, потому что и так было ясно, о чём речь. — Так, дорогуша, ты рано пришла. Сейчас середина января, за шесть недель никакого плода не образовалось. Не о чем даже говорить. — Она шевелила инструментами внутри, а девушка пыталась сообразить, выгонят сейчас её, или нет. — И что мне делать? — У тебя есть проблемы со здоровьем? Больные почки, например, или сердце. — Нет. Таких нет. — Тогда ты можешь ещё сама повлиять на развитие беременности. Хорошо, что ты пришла, потому что часто женщинам жалко денег на обследование, они пытаются сами избавиться от плода, — более миролюбиво ответила врач, — многие умерли, многие потом болели всю жизнь. Лекарств для раннего аборта у меня, к сожалению, нет: сама понимаешь, какое время. Есть лишь травы… они тоже помогают. Козлятник, например. Из побочных эффектов — резко повышает кровяное давление, но так как ты сказала, что у тебя нет никаких врождённых заболеваний, то, думаю, последствия не будут серьёзными. Голова заболит, учащённое сердцебиение или ещё рассеянность и ухудшение памяти могут быть. Растения нужные у меня есть, к счастью, причём в готовом виде. Беда в том, моя дорогая, что ошибиться нельзя, а то так и помереть можно из-за интоксикации… — И как мне быть? Что с этой травой делать? — Я всё подробно напишу. Одевайся.***
Эрна вернулась ещё до того, как начался завтрак. Во внутреннем кармане её куртки был пакет с листьями лекарственного растения, которое помогло бы избавиться от нежелательной беременности. Фрау Краузе и все остальные сидели за завтраком в столовой. На белоснежной скатерти ютились серебряные ложечки и ножики. Эрика, видимо, увлеклась и бросала уже третий кусок сахара в кофе. Вильгельм был занят вареньем. Маргарет ничего не ела, задумавшись. Только Герхард заметил, что журналистка вернулась с улицы, и крикнул ей: — Фройляйн, а куда это вы уходили? Неужели решили бросить нас? — Решила проведать родителей, — снова солгала девушка, отвернувшись к плите. Пришла пора приступить к своим обязанностям. Пока вода в чайнике ещё была горячей, Хильдегард заварила травы, которые ей дала аптекарь, и вспомнила рецепт: «Принимать четыре раза в сутки по чайной ложке». У неё уже было готово оправдание на случай, если кто-то спросит, зачем этот отвар: «Мама передала. Это от бессонницы, я плохо сплю». Эрика попросила долить ей кофе, что Эрна выполнила быстро, так как этот ребёнок нравился ей больше всего. Обязанности не были такими уж сложными — обычная домашняя рутина. Помыть посуду, убрать со стола, прибавить сахару в кофе… Спустя полчаса завтрак закончился. Вильгельм и фрау Краузе сразу вышли из-за стола, остались лишь Эрика и Герхард. Эрна ходила туда-сюда, убирая чашки и оставшиеся продукты. Когда Хильдегард забирала чашку девочки, та поблагодарила её коротким кивком. Когда журналистка забирала чашку оберштурмфюрера, тот как бы невзначай коснулся её руки, отчего девушка мгновенно смутилась и покраснела, но сделала вид, что не заметила.***
Поскольку в Третьем рейхе была зима, на улицу дети выходили редко. Обычно в такую погоду Вильгельм и Эрика читали книги, которых в доме фрау Краузе было неограниченное количество. Сама Маргарет обожала читать, поэтому к шестидесяти годам скопила большую библиотеку, из которой детям разрешалось брать любые произведения. Лишь сейчас, когда приехал брат, редко бывающий дома, они решили сыграть в крокет прямо в гостиной. Эрика расставила флажки по углам, определив некую игральную зону. Вильгельм принёс всё нужное для игры. Герхард взял молоточек, огляделся по сторонам и тут же заметил Эрну, выходящую из кухни и вытирающую руки полотенцем. На его лице промелькнула ухмылка, как бывало, когда оберштурмфюрер что-то задумал, и он тут же предложил: — А давайте вы сыграете с нами, Николь. Тогда можно будет играть по два человека в команде. — Я не умею, — неуверенно отозвалась девушка, но была перебита: — Что? Нет! — запротестовал Вильгельм, возненавидевший «эту Эрну» из-за приветствия. — Это же первый раз, когда мы проводим время вместе, за год! Мы должны играть с тобой, а не с ней! Она — совершенно посторонний человек, а мы — семья! Когда мальчик волновался, он начинал кричать, даже сам того не осознавая. Журналистка поморщилась от его громкого ломающегося юношеского противного голоса — и назло решила согласиться, чтобы поставить наглеца на место. В конце-концов, это всего-лишь ничего не значащая игра; даже если она и проиграет, ничего страшного не случится… Герхард, тем временем, отвечал Вильгельму: — Не спорь, братец. Так даже интереснее. Успеем ещё пообщаться. А вы, фройляйн, что скажете? — Я согласна, — бодро ответила Хильдегард, наслаждаясь разочарованием противного Вильгельма, — давайте сыграем! Но сначала объясните правила новичку. Паренёк фыркнул, зато Эрика и Герхард, не обращая внимания на него, наперебой принялись рассказывать основные принципы игры: — Смотрите, обе стороны делают ходы по очереди. Во время первых четырёх ходов все шары необходимо ввести в игру с любой из стартовых линий в любом порядке… Через десять минут журналистка, разобравшись во всём, стояла, сжимая в руках молоток, которым нужно было ударить последний шар так, чтобы тот попал в ворота. Герхард стоял рядом, что было немного страшно, неудобно и очень смущало девушку. Эрна его ненавидела: всё ещё не могла забыть всех издевательств, но желание утереть нос мерзкому мальчишке взяло верх. Она всё же ударила и — попала. Вильгельм с ненавистью бросил молоток на пол. — Да как?! Она только что узнала правила и победила! А я играл два года и проиграл ей! Ей, какой-то проклятой журналистке! — кричал он, топая ногами. — Так, братец, ты бы помолчал, — строго обратился к нему оберштурмфюрер, — умей достойно проигрывать. Победишь в другой раз. — Ты это командиру своему скажи! Я ухожу, играйте дальше без меня… — Я тоже, наверное, пойду. У меня много работы по дому. Нужно протереть везде пыль, подмести и полить цветы, — Эрна была довольна и безумно рада увидеть поражение зазнавшегося паренька, но больше находиться рядом с Герхардом не могла. Её ненависть никуда не пропала — лишь стала намного больше, подпитанная его фальшивым весельем и добротой, но просто так убить молодого человека она не могла. Закрывшись наверху у себя в комнате, Хильдегард процедила через марлю отвар ядовитой травы. Доза была небольшая, поэтому критических последствий произойти не должно. В полной тишине она выпила отвар.