Он блефует. Он не смеется. Он продумывает ходы. Вот поэтому медью солнце Заливает твои следы, Вот поэтому взгляд твой жаден И дыхание — как прибой. Ты же знаешь, Он беспощаден. Он расплавит меня тобой.
***
Герхард пропадал где-то целый день и не мучил Эрну своим присутствием, издёвками и наигранной вежливостью. Возможно, он пил с друзьями в ближайшем баре, а затем возвращался не совсем трезвый, а оттого злой, и пытал бывшего коллегу в подвале. Да, бедный мужчина всё ещё висел там, подвешенный за руки к потолку, избитый и голодный. Девушка и все обитатели дома слышали его крики, но делали вид, будто ничего не происходит. В любом случае, гостить в этом доме оберштурмфюреру оставалось всего день, а затем он уедет обратно на службу и заберёт с собой предателя, чему все, несомненно, будут рады. Журналистка сделала то, что хотела — продолжая пить ядовитые травы, она вызвала отторжение зарождающегося плода и спровоцировала выкидыш. Это стоило девушке здоровья. Угрызения совести и душевная боль мучили её гораздо реже, чем спазмы, тошнота, кровотечения и резкие скачки давления, что всегда происходили в самый неожиданный момент. Стоило одной такой перемене случиться как раз в то время, когда Эрна проходила мимо оберштурмфюрера. Миг — в глазах темнеет, и она летит на пол. В последнюю секунду сильные руки ловят её за плечи, перехватывают за талию, и Хильдегард встречается взглядом с Герхардом. Пару секунд, показавшихся для неё вечностью, они находились на непозволительном расстоянии, но потом оберштурмфюрер поставил журналистку на ноги, насмешливо прокомментировав её состояние: — Смотри-ка под ноги, дорогая. Я понимаю, что весьма сногсшибателен, однако не стоит сразу падать в обморок. Ах, знал бы он, как тяжело девушке. Как каждую ночь она вскакивает и тихо, чтобы только не разбудить никого, бежит в ванную, наклоняясь над раковиной, и пытается смыть холодной водой отголоски прошлых кошмаров. Ей не удаётся. Снова и снова возникает мысль о том, что мог родиться здоровый ребёнок — мальчик или девочка. А она даже не знала, кого убивает, причём сознательно. Казалось бы, всё было решено, была уверенность в действиях. Но снова и снова журналистка мысленно кричала: «Хватит! Хватит! Ты сама выбрала этот путь!», пытаясь докричаться до самой себя. То, что сделано — не вернуть. Даже если бы ребёнок родился, он бы не был свободен в этой стране. Только не сейчас, не здесь; повремени ещё лет пять, пока всё не наладится. Можешь появиться в стерильных условиях, а не на забрызганной чужой кровью койке. В свободной стране, где нет войны, где есть продукты, а не здесь, в такое время, когда Германия вот-вот падёт. Но Эрна понимала, что детей больше завести не сможет. Ядовитое растение сделало своё дело. А пока девушка восстанавливалась от шока, появлялись новые проблемы.***
У Эрики была кошка. Божье создание, которое, казалось, не умеет никого ненавидеть. Чёрный окрас не делал её злой и предвестницей беды, а даже наоборот. Недавно она пропала на целую неделю. Девочка очень переживала, (хоть это не было сразу заметно) почти ничего не ела, всё вздыхала, собираясь оплакивать пропавшую навсегда любимицу. Но однажды Эрика вбежала в кухню во время ужина… нет, не вбежала, а влетела, словно на крыльях. — Вы не поверите! — закричала она, размахивая руками, из-за чего чуть не опрокинула стопку тарелок у раковины. — Мориц вернулась! С котятами! Она лежит на чердаке. — Мориц — так звали кошку Эрики. Вильгельм так обрадовался, что даже пролил на скатерть немного брусничного киселя. Все тут же изъявили желание пойти и взглянуть на котят, даже побросали недоеденный ужин. И в самом деле — на чердаке за старым патефоном в углу свернулась кошка, а возле неё крутились и пищали новорождённые котята. Животное было умнее и понимало, что нельзя давать человеческим детям трогать котят сразу после рождения, а то они могут, пусть даже неумышленно, причинить малышам боль. Поэтому Мориц пряталась всю неделю, а потом перетаскала котят на чердак по одному, решив, что сухое и тёплое помещение отлично подойдёт для устройства убежища. Пока дети разглядывали котят и решали, как их назвать, Маргарет взяла девушку за локоть, отвела в сторону и зашептала, постоянно оглядываясь на Вильгельма и Эрику, лишь бы те не услышали: — Эрна, дорогая, как ни прискорбно, но мы не сможем держать стольких кошек в доме. Было бы прекрасно их раздать, но в этом посёлке никто и не захочет взять беспородное животное. Я даже не знаю, как сказать детям… — Спокойно, я знаю, как поступить, — спас положение Герхард, появившись рядом, откуда ни возьмись, — мы с Николь справимся с этим делом, а Вильгельму с Эрикой скажем, что Мориц спрятала котят. Ну, а затем они могли убежать… — Стоп, почему это «мы с Николь»? Я не желаю участвовать в подобном. Не хочу убивать котят! Они же ничего вам не сделали! — возмутилась Эрна, но Герхард и Маргарет зашикали на неё. — Один я всё не унесу. Ещё же крестик надо. Поможешь дотащить, а закопаю, так уж и быть, я. — Где вы хотите хоронить котят? — настороженно поинтересовалась фрау Краузе. — В лесу. Возле колодца. Там ещё рядом такое сухое дерево, помнишь, мама? — Ах, да. Помню. — Нет! Отдайте их мне тогда! Они же ничего вам не сделали, — со слезами в голосе зашептала девушка, пытаясь разжалобить хозяйку дома. Если получилось в первый раз надавить на жалость своей историей, то получится и сейчас. — Мы не можем держать в доме столько кошек. У нас ещё и собака. Мы просто не можем… Но тут фрау Краузе замолчала, потому что к ним подскочила Эрика, держащая в руках слепо щурящего глазки котёнка. — Я решила назвать своих как людей в Библейских сказаниях! Пускай вон тот, с белым пятнышком на лбу, будет Авель. А этот, совсем чёрный, будет Каин. — Что же, деточка, ты сказала «своих»? Вы уже даже котят поделили? — Да! Двое — мои, двое — Вильгельма. Мы будем за ними ухаживать, кормить, играть. Я даже решила, что совсем-совсем не буду пеленать их, как кукол, — восхищённо тараторила Эрика. В конце концов, у неё снова начался приступ астмы. Девочка достала из кармана платья ингалятор, с которым никогда не расставалась, и вдохнула лекарство. Фрау Краузе ласково похлопала её по спине: — Ты немного ошиблась, когда сказала, что они твои. Котята вообще принадлежат Мориц. Каково будет ей, когда её детей кто-то присвоит себе? «Или убьёт и закопает в лесу», — со злостью и тоской подумала Эрна. Маргарет снова повернулась к ней и зашептала: — Мы можем оставить одного, так уж и быть. Сердце моё не выдержит, если дети сильно расстроятся. Но с другими тремя всё равно нужно разобраться. Вы с Герхардом пойдёте ночью, когда Вильгельм и Эрика уже лягут спать. Утром скажем, что Мориц перетащила их на новое место. — Я прямо сейчас пойду в подвал и сколочу крест. Заодно и проведаю нашего «друга». Может, в этот раз он заговорит, — пробормотал оберштурмфюрер, уже направляясь к двери, как будто для него хоронить котят было обычным делом. Эрна тоже поспешила уйти, потому что больше не могла смотреть на счастливых детей и ничего не подозревающую кошку. Ужинать никто бы точно уже не захотел, поэтому у служанки появилась работа — убрать со стола, вымыть посуду, а остатки еды завернуть и выбросить.***
Близился вечер. Дети бегали туда-сюда, таская разные вещи на чердак. Котята не желали пить молоко, зато Эрика сбегала на кухню два раза, чтобы принести бутылку и блюдца. Взрослые решили не запрещать им этого делать, потому что завтра эта радость уже исчезнет. Но в десять часов фрау Краузе сказала брату с сестрой оставить животных в покое и готовиться ко сну. Это значило, что пора было готовиться отправляться в лес. Журналистка всё ходила по дому сама не своя, в третий смахивая пыль с идеально чистой вазы. Сон как рукой сняло. Ой, что сейчас будет!.. Как она после такого сможет спокойно спать? — Николь, тебя бабушка зовёт в свой кабинет, — неожиданно раздался тихий голос Эрики за спиной. Эрна подскочила на месте. А эта девчонка умеет подкрадываться и пугать, — она просила подождать её там. — Хорошо. Я сейчас подойду. «Наверное, что-то по поводу котят или уборки, ничего серьёзного», — думала журналистка, направляясь к кабинету фрау Краузе. Эта часть дома была особенно богато уставлена, потому что именно в кабинете Маргарет разговаривала с гостями или коллегами. Хильдегард позволила себе, пока ожидает, ещё раз рассмотреть обстановку в этой просторной комнате. Стены были увешаны картинами в старинных расписных рамках. Эрна была уверена, что сама хозяйка давно забыла их содержание, и если бы некоторые из портретов были унесены, то женщина бы всё равно ничего не заметила. Вокруг окон и над дверями находилось множество небольших картин, которые как-то привыкаешь считать за пятна на стенах и поэтому и вовсе не рассматриваешь. Посередине стоял массивный дубовый стол и два стула — для хозяйки и для гостя. В свой первый день в этом доме девушка проходила своеобразный допрос, сидя на месте гостя. На столе тоже было много фотографий в рамках — в основном старые изображения Эрики, Вильгельма и Констанции, о которой говорила Бритта, но которой журналистка так и не увидела. Спрашивать, что стало с третьим ребёнком, она не решилась; делала вид, что не знает об этом. Сейчас у Эрны возникло непреодолимое желание посмотреть, что хранит в выдвижных ящиках стола фрау Краузе, но не успела даже взяться за ручку первого, как в коридоре раздались шаги. Девушка отдёрнула руку, отскочила и быстро сделала вид, что увлечена рассматриванием фотографий на стене. — Мам, ну и что тут нужно почи… — спросил Герхард, так и не договорив. Как только оберштурмфюрер вошёл в комнату, дверь за ним захлопнулась и щёлкнул замок. А Маргарет всё предусмотрела: её кабинет замыкался как изнутри, так и снаружи. Первое — для того, чтобы закрыться от кого-то, а второе — чтобы закрыть кого-то: вора, например; или партнёра по бизнесу, который опять бессовестно взвинтил цены, чтобы тот посидел там пару часов и осознал всю глупость своих действий. И ведь никаким другим путём не выйти: окно высоко над землёй, только псих решится прыгать отсюда; дверь прочная — не сломается под давлением чьего-то плеча, да и замок надёжный, как швейцарские часы. — Пока не поговорите — не открою! — донёсся снаружи голос Эрики. — Я вижу, как ты смотришь на неё, братец! — Эрика, ах ты… — молодой человек кинулся к двери, сильно стукнув по ней кулаком. Однако для такой серьёзной преграды удар был чем-то вроде щекотки. — Ты с чего это взяла?! — Я жду! — повторяла девочка, как пластинка, — жду-у! — Она сошла с ума, — обратился Герхард уже к журналистке. Та стояла напуганная, не зная, что делать. Видя такое замешательство, оберштурмфюрер успокаивающе сказал: — Ты только не волнуйся. Она же не может запереть нас здесь до утра… Он упал на пол, заглянул в щель под дверью. Ничьих ног в коридоре не было. — Открой дверь! Эрика! — закричал молодой человек, да так громко, что Хильдегард зажала уши. Портрет Гитлера на стене неодобрительно покачивал головой, хотя, может быть, его всё-таки случайно задели. — Вот дерьмо, я же завтра уезжаю! Помимо того, что нам нужно разобраться с котятами, найти дорогу в чёртов лес по темноте, так я ещё и должен отдохнуть, выбить информацию из этого унтерменша в подвале, так ещё и потом куда-то деть его! — Замолчите, — перебила оберштурмфюрера Эрна, — Эрика всё ещё может быть здесь. — Что она сказала тебе? Вот же наглючка! Мне наврала, что здесь что-то сломалось. А на самом деле хотела нас закрыть! Хотя постой… — оберштурмфюрер замер, обдумывая сказанное, — Эрика же кричала, что отпустит нас, когда поговорим, верно? Так что же ты молчишь? — Герхард начал угрожающе приближаться, но девушка не растерялась и отскочила за стол. Они оказались как бы с противоположных сторон и достать друг друга не могли. — Мне некогда играть в эти глупости! Нам не о чем с вами… разговаривать. Мы — незнакомые люди, вот и всё, — при каждом её слове молодой человек пытался догнать журналистку. Та уже задыхалась от волнения и внезапно накатившего приступа боли в животе. — Лично я тоже хочу поскорее со всем разобраться и лечь, наконец, отдохнуть. Так почему бы нам не объединить силы и… не позвать на помощь вместе? — разумно предложила девушка, сделав неосторожный ход. Секунда — и она оказывается в объятиях оберштурмфюрера. Тот довольно ухмыляется, подмечая, что птичка поймана, и горячо шепчет: — Незнакомые люди? Разве? Я знаю о тебе всё, Эрна Хильдегард Губер. Ты журналистка, но мечтала стать актрисой. Родилась в двадцать первом году пятнадцатого февраля. Тебе двадцать четыре года, одинока. Детей нет. И родителей — увы, больше тоже. Была в связях со славянами, правда тебя чудом отпустили под честное слово! Ха! Кто-то ещё остался в этом мире честным?! Нет. И даже ты, хоть и мила и безобидна на вид. Глядите, сотрудничество с врагом, предательство, лагерь. Сколько тебе всего пришлось пережить, птичка? Ты запуталась? Ты боишься? Что ты чувствуешь? Не помню, сколько раз я прочитал твоё досье и всю информацию, что собрали для меня гестаповцы… Наверное, достаточно, чтобы запомнить всё это наизусть. А ты говоришь: незнакомые люди. Ты меня не знаешь. Для тебя я совсем не знаком, но не ты для меня. Эрна вывернулась из его цепкой хватки, воспользовавшись секундным замешательством. Через пару секунд она уже была у другой стороны стола. Чувствуя, что обстановка накалилась до предела, девушка кратко сказала, чтобы добить самоуверенного оберштурмфюрера своей правотой: — Может, вы и знаете обо мне достаточно, чтобы опознать, засудить и расстрелять за все преступления, но вы никогда не поймёте, через что я прошла и что мне пришлось пережить. Никогда! Пока Герхард что-то соображал и пытался снова её поймать, Хильдегард отскочила к двери. Молодой человек слегка удивился, но не был смущён. Нисколько. Ему это, пожалуй, даже нравилось. — А ты не промах! Далеко пойдёшь, если, конечно, я не выйду из себя и не сдам тебя местным властям. Один-один, — заключил Краузе, тоже подходя к двери. Остатки разговора куда-то улетучились, и бывшая обстановка совсем испарилась. — Ну что, на счёт три? Раз… два… И они закричали. Тонкий женский голос, сменявшийся мужским дискантом, перебивали друг друга, в итоге сливаясь воедино, повторяя одно слово: «Помогите!» Даже Маргарет, женщина уже в летах, услышала из гостиной их крики, что уж говорить о хихикающей Эрике в комнате неподалёку. — Кто же вас тут запер, ребята? — хитро прищурившись спросила фрау Краузе у смущённой Эрны и невозмутимого Герхарда, отомкнув и открыв, наконец, злосчастную дверь. — Мама, представляешь, дверь сама захлопнулась, а замок чудом повернулся против часовой стрелки, — пародируя кого-то, произнёс оберштурмфюрер, как бы оправдываясь перед матерью. — Эрика нас заперла, — ответила вместо него Эрна, — сказала мне, что вы ждёте меня в кабинете для разговора, а герру оберштурмфюреру сказала, что там что-то сломалось. — Эрика! Ах, она сводница, — добродушно засмеялась хозяйка дома, заставляя девушку ещё больше смутиться, а потом заговорщицки понизила голос. — Итак, я проверяла, котята на чердаке, кошка там же. Можно их выносить. Вильгельм и Эрика ни о чём не подозревают, спят. Вы готовы? — Готовы.