Он разъест меня черной сажей Злых волос твоих, злых ресниц. Он, наверно, заставит даже Умолять Его, падать ниц — И распнет ведь. Не на Голгофе. Ты — быстрее меня убьешь. Я зайду к тебе выпить кофе. И умру. У твоих подошв.
***
Было холодно и страшно, когда Эрна и Герхард выступали из дома. Свет из-за двери, открывшейся на пару секунд, оранжевым прямоугольником осветил мрачную дорогу, заметённую снегом, а потом и вовсе пропал. Дверь тихо закрылась, пропуская вперёд краткое: «Удачи». Эрна тащила сумку с котятами, которые пищали внутри и совсем не желали сидеть спокойно. Если бы данная вылазка происходила днём, прохожие заподозрили бы неладное, увидев пищащую и шевелящуюся сумку. Благо сейчас была кромешная тьма. Ни один нормальный человек из богатого посёлка не захотел бы шататься такой ужасно холодной и тёмной ночью по улицам. Луна вовсе скрылась за облаками, когда пришельцы не преодолели и половины пути. Шли долго и в полном молчании. Оберштурмфюрер тащил тяжёлый деревянный крест, наскоро сколоченный в гараже, и лопату, чтобы выкопать яму. — Послушайте, герр оберштурмфюрер, может, не будем их убивать? — в последний раз взмолилась журналистка. Она бы не нарушила молчание из-за ненависти к этому человеку, если бы так не волновалась за невинные жизни. — Ты понимаешь, моя матушка очень упряма, — тихо отвечал Герхард, взваливая крест на другое плечо, — если мы не сделаем того, что просят, она будет долго об этом вспоминать. Особенно мне потом худо будет. Вот как приеду снова домой, когда война закончится, она начнёт: «Ой, что ты здесь забыл, трусливый неудачник? Иди-ка к себе домой». Я лично не собираюсь нервы портить. Проще сделать и потом забыть. — Но фрау Краузе такая добрая… Она очень волнуется за детей и переживает, когда им что-нибудь угрожает. Почему же ей не жалко котят? Несмотря на то, что ноша Герхарда была тяжелее, он всё равно шёл быстрее. Его слова становились всё тише, медленно отдалялись. Хильдегард чуть ли не бежала за ним практически вслепую, следуя за голосом, стараясь не обращать внимание на котят и очень боясь потерять ориентиры в такой темноте. Дорога была скользкая, девушка несколько раз чуть не упала. Ветер дул в лицо, дыхание прерывалось от страха и холода. Журналистка замерла и огляделась по сторонам, так и не получив ответа на свой вопрос. Герхарда нигде не было. — Котята — не её внуки. Ей наплевать на других, — раздался голос молодого человека совсем рядом, отчего Эрна подпрыгнула. — После того как один ребёнок из нашей семьи пропал… Плюс, моя мать не такая добрая, как кажется. — Девочку так и не нашли? — понизив голос, спросила девушка, снова ускоряя шаг. — Нет. Скорее всего, её украли. Вот насколько охеревшими нужно быть, чтобы сделать такое? Я лично руководил поисками. Напасть на след похитителей так и не удалось… Впереди показались острые очертания леса. В этом районе было особенно темно, отчего желание снова оказаться дома в тепле и безопасности только усилилось. — Пришли, — Герхард остановился, вглядываясь в темноту. — Так, сейчас бы вспомнить, где… А, сюда. Он указывал направо, в просвет между деревьями, где виднелась еле заметная тропинка, по которой уже давно никто не ходил. Левее было гораздо светлее, да и лес не казался таким страшным. Оберштурмфюрер уверенно зашагал в самый тёмный коридор, который образовывали голые ветки деревьев, и журналистка волей-неволей посдедовала за ним, при каждой хрустящей ветке вздрагивая и с тоской оглядываясь назад, на отдаляющийся посёлок. Котята в сумке, наверное, тоже почуяли опасность, потому что перестали пищать. Герхард включил фонарик, освещая неизвестную дорогу. — Почему вы взяли фонарь только сейчас? — жалостливо протянула девушка. — А ты хотела, чтобы с этим светом нас на улице весь район увидел? Глупая. «Глупая». Это было сказано как бы невзначай, даже не сказано, а ласково брошено. Но Эрна мысленно возмутилась, что кто-то насмешливо-небрежно назвал её так. Хорошо, что в кромешной тьме не было видно, как покраснели её щёки. Хотя, возможно, всему виной был мороз. — Стой! — командирским тоном прикрикнул оберштурмфюрер, так что Хильдегард вздрогнула в двадцатый раз. — Что там? — Пришли мы. Вот колодец, а возле него — сухое дерево. За деревом и похороним, чтобы сразу могилка в глаза не бросалась. Я буду копать, а ты держи фонарик. — А свет разве не видно из крайних домов? Листвы на деревьях нет, всё на просвете, — поинтересовалась журналистка, пока молодой человек пытался разбить намёрзший на земле лёд. — Даже если и видно, никто не пойдёт проверять, — хохотнул Герхард, — может, мы тут грибы собираем? — Надеюсь, они не заметят, что сейчас не грибной месяц — январь, — зубы стучали от холода, поэтому эта фраза вышла не очень разборчивой. Одновременно девушка удивлялась, как оберштурмфюрер может сохранять спокойствие и даже шутить при такой обстановке, где, казалось бы, нет места смеху. Бедные котята, двадцатиградусный мороз, ни зги не видно, ещё и страшно. — Давай сюда сумку. Можешь отвернуться, — великодушно предложил молодой человек. Эрна не спорила, а отвернулась, закрыла глаза и зажала уши, стараясь не запоминать эти три выстрела, следующие друг за другом почти одновременно. — Было бы человечнее отдать их ветеринару, — едва сдерживая слёзы, подала голос журналистка, зажимая нос шарфом, — а потом похоронить на кладбище для животных, а не здесь. — Вот это ты сказала! Сейчас идёт война; убитых и раненых миллионы! Даже самым почётным лицам иногда не хватает места на кладбище, а тут котята… Хильдегард почувствовала, что от едкого запаха железа её сейчас стошнит. Она наклонилась над колодцем, словно стараясь разглядеть, что находится на дне. На дне было темно и ничего не видно, хотя девушке казалось, что там поблёскивает вода. Конструкция была составлена из больших камней, верхние из которых находились в весьма незакреплённом положении, по своей старости отделившись от других. Один такой булыжник журналистка не заметила, использовав как опору, почти повиснув над пропастью. И тот, к несчастью, обвалился. Всё произошло в считанные секунды. Камень полетел вниз, а вслед за ним — Эрна. Она успела расставить руки, ноги и упереться в стены. Правый локоть был сильно ушиблен, поэтому любые действия рукой вызывали сильную боль. — Твою мать… О боже, как ты так умудрилась? — сверху показался Герхард с лопатой наперевес. — Я… я не могу больше держаться, — девушка обхватила себя руками, сгруппировавшись, и спрыгнула вниз, пролетев ещё пару метров. Она больно ударилась коленом о землю и тихо застонала, попытавшись перекатиться на бок. В глазах потемнело, а в ушах стоял шум. Руки при этом нащупали что-то острое и хрустящее. Когда зрение понемногу восстановилось и привыкло к темноте, журналистка поняла, что это были кости. Белые, обглоданные муравьями и жуками, маленькие кости. Возможно, это они так заманчиво поблёскивали в темноте. — Эрна! Эрна, ответь! Ты меня слышишь? Ты жива там? — оказалось, что молодой человек всё это время её звал. Его силуэт был виден вверху на фоне тёмного неба. — Да! Герр оберштурмфюрер, я не могу пошевелиться, сильно ударилась! — закричала ему в ответ Хильдегард, приходя понемногу в себя. — Главное — не волнуйся! — голос оберштурмфюрера был далеко, но эхо колодца повторяло его в своих стенах, — этот колодец неглубокий. Воды там давно нет, я вообще без понятия, для чего его вырыли и какого чёрта до сих пор не закрыли. Что там есть на дне? — Вижу арматуру в углу и много всякого разного мусора. А ещё здесь… кости. Они маленькие. Видимо, принадлежат какому-то животному… Или ребёнку. — Я сейчас спущусь и вытащу тебя. — Не надо, лучше позовите на помощь, — запротестовала девушка, но Герхард уже спускался. Колодец был старым и уже разваливался. Некоторые камни откололись, превратившись в довольно удобные ступеньки. Молодой человек спрыгнул на земляной пол и огляделся. Эрна указала ему на кости. — О Боже… А вдруг это… — оберштурмфюрер осматривал улику, а луч фонаря метался туда-сюда, ослепляя. — Констанция? Думаете? — Нет-нет… Это невозможно. Мы проверяли этот колодец, — в замешательстве сказал Герхард, — когда кто-то пропадает, колодцы проверяют почти в первую очередь. И здесь ничего не нашли. — Кости могли скинуть сюда уже после этого. Или даже не кости, а… — Эрна осеклась, почувствовав в темноте злобный взгляд невидимого собеседника. Он грубо перебил её: — Заткнись! Пока что мы ничего не знаем и не должны делать ложные предположения. Видимо, завтра придётся их достать и нести на экспертизу. Сейчас мы должны только выбраться отсюда. Возьми арматуру и давай руку. Молодой человек взвалил лёгкую ношу на плечо, ехидно не сумев не отметить: — Что ж ты такая лёгкая? Тебя не кормили совсем, что ли? — В Аушвице сервис был так себе, — огрызнулась журналистка, хватаясь за воротник его шинели. — Будешь огрызаться — оставлю здесь, — пригрозил Герхард и полез наверх, закрепляя арматуру между камнями. Висящая на плече журналистка хоть и мешала слегка, но и предупреждала, где были опасные моменты. Ближе к выходу на стенах были железные скобы, за которые оберштурмфюрер ухватился, как утопающий за соломинку, и вытащил пострадавшую из колодца. Небо, тем временем, очистилось; из-за облаков выглядывала красная луна. Из-за этого стало почти светло для такого времени суток. Почва была хододной, а камни — ещё холоднее, впитавшие в себя лунный свет и земляную прохладу. Редкие звёзды поблёскивали и глядели сверху на двоих людей, бессильно сидящих около колодца и маленькой могилы. — Нам нужно было похоронить и Констанцию тоже, — тихо сказала девушка. — Ужасная идея, — неодобрительно фыркнул оберштурмфюрер, поднимаясь на ноги. Кое-где из трещин в замёрзшей почве пробивалась бледно-жёлтая травка, не успевшая окончательно умереть с наступлением холодов. Герхард с неожиданной злостью растоптал один такой пучок травинок каблуком сапога, раздражённый их глупой и упрямой тягой к жизни. — Ну, вставай, чего разлеглась? Идти-то можешь? — Попытаюсь. Они возвращались домой. Молодой человек наблюдал за тем, как Эрна идёт, а когда та чуть не падала, поддерживал её. Маргарет ожидала их, глядя в окно гостиной, а когда пара силуэтов возникла в ночи, выскочила на мороз в одном халате. — Что же вы так долго?! Я начала волноваться! — бормотала она, пытаясь шёпотом объяснить, что недовольна, так как разбудить детей было нельзя. — Сделали? — Не волнуйтесь, мамаша, возникли непредвиденные обстоятельства, но ваша просьба выполнена, — спокойно ответил Герхард, снимая шинель, а потом обратился к Хильдегард: — Ноги, руки как? Целы? — Всё нормально, герр оберштурмфюрер, — едко ответила журналистка, — я, пожалуй, пойду спать. Доброй ночи, фрау Краузе, — и, прихрамывая, направилась в сторону своей спальни. Но даже спустя два часа девушка всё ещё не могла уснуть. Ей чудилась ужасная тёмная холодная ночь, пищащие и толкающиеся котята в сумке, старый колодец и сухое дерево, а также маленький деревянный крестик под ним, на котором химическим карандашом накорябаны буквы: «Здесь покоятся трое безымянных котят, оплакиваемые Мориц и другими кошками».***
Утро выдалось туманным. В комнате клубились сумерки из-за того, что эта сторона дома была северной. Новый день, а значит — новые сюрпризы. И исходя из жизненного опыта девушки, чаще всего неприятные. Эрна проснулась поздно, всё ещё находясь в оцепенении от вчерашнего. Она думала, что опять пропустила работу, но завтрак еще не начался: Эрика устроила скандал и не давала никому есть. Её крики и разбудили журналистку. — Они пропали! Пропали! Я утром сразу побежала к ним, а там была только Мориц и один котёнок! — Тише, деточка. Наверняка Мориц унесла их в более безопасное место… — успокаивала внучку фрау Краузе. Хильдегард спустилась по лестнице, незаметно заглядывая в столовую. За столом сидит Маргарет, рядом Эрика на грани истерики. В противоположном углу комнаты у окна стоял Вильгельм мрачнее тучи. — Почему тогда троих унесла, а один остался?! — и девочка раздражается плачем, — у-у-у, лучше бы я умерла! Девушка мгновенно почувствовала укол совести и неприятное ощущение, разливающееся по всему телу, которое бывало, когда что-то происходило из-за неё. Захотелось вбежать в комнату, упасть на колени перед ребёнком и просить о пощаде. Хотелось уже признаться, что это они — помощница хозяйки дома и старший брат — убили несчастных животных. — Не говори так, пожалуйста! Всё будет хорошо. Может быть, котята ещё вернутся… — повторяла Маргарет, наверняка жалея, что попросила это сделать. — Нет! Они не вернутся, я знаю! — с новой силой закричала Эрика и закашлялась, уже потянувшись к ингалятору. Но вот беда, лекарство в нём закончилось! Девочка пыталась вдохнуть пар, но он просто не шёл. — О боже! Вильгельм! Беги скорее за новым ингалятором, он должен быть в моём кабинете в коробке! Все засуетились. Мальчик выскочил из столовой, бросив мимолётный взгляд на журналистку. Он был бы рад сказать ей что-то колкое, но всё же пролетел мимо. «А где же герр оберштурмфюрер?» — пронеслось в голове у Эрны, — «Должно быть, он уже уехал! Уже позднее утро, почти день, а он собирался рано. Тогда мне стоит пойти осмотреть подвал!» Воспользовавшись замешательством, созданным Эрикой, она выскочила за дверь, не набрасывая куртки. Вход в подвал был за домом. Туда тянулись следы чьих-то ботинок, а потом пропадали. На удивление дверь не была заперта, и девушка без труда попала на лестницу, ведущую вниз. Петли скрипнули, и тяжеленная конструкция захлопнулась сама по себе прямо за ней. Стало темно, хоть глаз выколи. Эрна спустилась по лестнице. Помещение освещалось слабо, но человек, висевший на потолке, привязанный за руки, при появлении невидимого мучителя задёргался и замычал — значит, всё же увидел её. Он не мог говорить, ведь его рот затыкала какая-то тряпка. В глазах мужчины застыл животный страх и мольба. «Не убивай меня! Не убивай!» — словно просил он, хотя из звуков издавал только мычание. — О, — хрипло выдохнула Хильдегард и больше не смогла оставаться в тени, подбегая к измученному человеку. — Я не враг, я не причиню вреда! Что же этот подонок с вами сделал?! Одна единственная лампочка освещала обезображенное тело человека. На свету стало лучше видно всю серьёзность травм. Глубокие рубцы на боках и животе покрылись отвратительной чёрной кровавой коркой. Фиолетовые синяки находились на более тридцати процентов поверхности кожи. Капилляры в глазах полопались, и белки наполнились кровью, свернувшейся, черноватого цвета. Нос был свёрнут набок из-за неоднократных побоев, и челюсть вывихнута по той же причине. Неизвестно было, как мужчина ещё держался в сознании при том, что никто его не кормил все эти четыре дня. Воды, может, оберштурмфюрер давал немного, чтобы его бывший коллега не умер раньше времени от обезвоживания. Мужчина реально находился на грани смерти. В раны наверняка попала инфекция, их ведь никто не дезинфицировал. Эрна, пересилив себя, несколько секунд наблюдала следы чудовищной жестокости на человеческом теле, а потом с отвращением отвернулась, чтобы не прочистить желудок прямо здесь. «Что же за чудовище этот Герхард?! Как такое можно было вообще сотворить со своим же коллегой? Со мной дружелюбен, а с этим человеком вон что сделал…» — думала она, — «Если он уже уехал, то я могу освободить пленника, так ведь? А потом сдать властям, если пленный правда совершил преступление», — вертелось в голове. — «Пусть он даже самый последний предатель, но никто не заслужил так страдать!» Журналистка огляделась в поисках ножа. Подвал был довольно просторный. Здесь было несколько стеллажей с инструментами, которые, помимо бытовых целей, также могли использоваться для пыток. Рядом с одним из шкафов валялось окровавленное лезвие. Стоило всё же попытаться распилить таким жалким инструментом верёвки, пленяющие человека. — Ещё одно движение — и ты отправишься вслед за ним, — послышался откуда-то из темноты до боли знакомый голос. Девушка, испугавшись, отпрянула, оглянувшись на звук, и тут неожиданно сквозь место, где она стояла, со свистом пролетела пуля. Хильдегард нырнула за стеллаж, ободрав колени в кровь, но совершенно не заметив этого. Выстрелы не прекращались. Пули попадали в инструменты, в стены, в шкафы. Что-то хрупкое в ящиках разбилось. Одна пролетела через мешок с цементом, подняв тучу строительной пыли. Тем временем, патроны закончились, и Герхард стал перезаряжать пистолет. Эрна, воспользовавшись моментом, поднялась в полный рост и побежала, стараясь прорваться к двери. Мимо неё опять просвистела пуля. — Твою мать, — ругнулась девушка. Стрельба всё продолжалась. Кровь стучала в висках, а адреналин зашкаливал. Неужели оберштурмфюрер действительно хочет убить её? Или просто играет, специально целясь мимо? В голове из всех мыслей всплыл лишь один приказ: бежать! Под потолком висел уже убитый человек. Видимо, одна из пуль всё же нашла свою цель. Кровь стекала вниз по телу убитого, и образовывала внизу лужу, наполняя воздух резким, до боли знакомым запахом железа, от которого становилось дурно. Молодой человек опять разрядил весь магазин, поэтому теперь искал патроны. Он стоял в темноте, а глаза Хильдегард ещё недостаточно привыкли к ней. Наступила полная тишина, да такая, что даже в ушах звенело. Герхард где-то там, прячется, ждёт подходящего момента… Сейчас — или никогда! Журналистка выждала секунду, выдохнула, сделала прыжок наугад, мгновенно очутившись рядом с лестницей, и хотела бежать наверх, к выходу, но тут же почувствовала, как чья-то рука сзади схватила её за шею и приставила к подбородку нож. — Ну что, птичка, попалась? А выход так близко и одновременно так далеко… — неспешно прошептал оберштурмфюрер в своей манере. — Я знал, что ты рано или поздно решишь сюда заглянуть… Но не думал, что ты настолько пала, чтобы освобождать этого ублюдка. Впрочем, он мёртв. Я выбил из всю информацию, что хотел, и он мне больше не нужен. — Так убивайте и меня. Вы же хотели. Так что медлите? — с вызовом спросила журналистка, стараясь хоть немного отдалиться от ножа, приставленного к горлу. Острый запах железа и крови заставлял ноги подкашиваться, но Хильдегард заставляла себя стоять ровно, сохраняя осанку и горделиво выпрямившись. — С чего ты взяла, что я хотел тебя убить? — Вы стреляли в меня. Явно специально, старались попасть. И вы победили. Убивайте. Герхард думает всего секунду, потом говорит: — Хм… Запретный плод сладок. Прошу меня простить. С этими словами Эрна почувствовала на шее прикосновение губ, а потом её кожи коснулся острый язык. Тело забило крупной дрожью в переизбыточном напряжении, а из глаз потекли слёзы. Таких чувств она не испытывала никогда в жизни. Остриё ножа всё ещё оставалось у горла, грозясь проткнуть его. Этот поцелуй в шею был недолгим, но показался журналистке вечностью. Руки автоматически сжались в кулаки. — Прощай, Эрна. Вынужден отчалить. — Напоследок Герхард взмахнул ножом, отрезая прядь волос Хильдегард на память себе, и исчез в темноте. Девушка стояла несколько минут на одном месте, всё ещё сжимая кулаки до побеления костяшек, а когда развернулась, оберштурмфюрера уже не было. Как и тела на потолке; как и машины молодого человека у гаража. — Где герр оберштурмфюрер? — врываясь в дом с холода, закричала Эрна. — Где Герхард?! — Уехал, — улыбаясь ответила Маргарет, — а вы с ним так не попрощались… — Не успели, да. Очень жаль, — девушка потёрла шею, — но я готова приступать к своим обязанностям. — Молодец, — хозяйка дома одобрительно похлопала помощницу по плечу. — Ну, тогда пойдём, завтрак почти закончился…