The tale of the grim inviting Flame and eternal kingdom Guardian(Повесть о Пламени манящем мрачном и Страже Королевства вечном)

      Маяк. Он всегда ненавидел его слишком яркий свет, который прорезал идеально черную гладь озера на самом дне Бездны, заставляя бешено хлестать лезвия пустоты из провалов между надстроенными платформами, в которых также была часть первородной тьмы. Он ненавидел то место за теневыми вратами, за которыми этот напыщенный бледный бог пытался изучать само его естество и использовать для своих, непонятных тогда еще, целей. Так много ошибок устлали после грунт на дне, заставляя тот проседать под весом множества белых масочек. Сотни. Тысячи. Сотни тысяч. Он наверняка сбился бы со счета, если бы тогда задумался о том, чтобы считать. Тьма, Пустота, что была прародительницей его, уже давно уснула сном беспробудным, оставляя ему покровы свои в защиту. Он стал Тьмой после. Древние не знали, как его зовут, но явно понимали, с чем имеют дело. Причем гораздо больше, чем понимал этот глупец, возомнивший себя великим творцом и вершителем судеб. Чужих, разумеется. С каждым хрустом от падения еще одной его «неудачи», с каждой крохотной черной тенью с белыми – такими живыми - глазами, что являлась ему после, он все больше начинал чувствовать это, раздирающее изнутри его текучую плоть, желание подняться, по стенам перетечь вплотную, когда в очередной раз он явится брать то, что не его. И лезвиями ли разодрать, или же затянуть в самые глубины плоти своей, в которой нет и не было того, чем может дышать живое, чтобы упиваться агонией бледного существа, который был обязан ответить за то, что совершил. Совершал до сих пор.       Он, змейкой, выбросил часть себя в другой проем, затем еще в один – пока не подобрался достаточно близко. Бледный пришел снова. Пришел отбирать, ничего не давая взамен. Древние учили бескорыстию, но, видимо, этот имел свои понятия на этот счет. Искаженные в его желании достичь вечности. Бледный умел предвидеть. Но, как оказалось много позже, не всё. Тот, что жил в Бездне, тоже знал одну истину. Сила ничто без того, кто мог бы ее объединить. Даже у Древних были свои слабости, как ни парадоксально.       Он просачивается сквозь мелкие камешки и куски гигантских раковин, что срослись в единое, став частью стен в этом месте. Замирает так близко к поверхности под железной опорой. Бледный что-то шепчет, склонившись над столом с острыми зубцами по краю. Сколько же эгоизма в желании себя возвеличить буквально везде! Бледный всматривается в отпечаток на стене. Ах да, Пустота помнит, как это появилось. Его собственная неосторожность. Но теперь он умнее. Он вновь слышит неясное бормотание бледного, в котором часто повторяется одно и то же слово. И вот тут Темный словно бы прозревает, наконец, поймав «тень за хвост». У всех Древних есть слабые стороны. …Яйцо, расколотое изнутри будто бы какой-то ужасающей силой. Черные лозы, что ведут к нему, словно бы застыли за миг до раскола. Он снова видит уже виденное когда-то. Но теперь лишь выдыхает, спокойно растекаясь под тонким серым слоем другого, более легкого, который держит губительный свет маяка подальше от него. Условия сделки, конечно же, никто из них не оговаривал, да бледный и не знает, что она вообще имеет место быть. Он просто снова взял то, что хотел взять. Но Тёмный считает иначе…       Его тряхнуло, вырывая из объятий текучих грез-воспоминаний. Он подскакивает, ударяясь макушкой о низкий потолок, и тихо рычит, протягивая когтистую лапу, чтобы потереть место удара. И замирает с всё также вытянутой перед собой лапой. Сквозь которую, будто бы обычная вода, сейчас проходят потоки теневых врат, что отрезали ему тогда путь обратно. Он ни во что не верит, кроме себя, потому проверяет еще раз. Будто и нет их совсем. И тогда он уже не просто рычит - ревёт, диким густым клубом прокатываясь и по столу с остатками острых зубцов, и по отпечатку на стене, выбивая задеревенелые прутья-решётки в проеме, служившем, когда-то, окном. Взвивается ввысь, устремляясь к той тусклой точке, за которой - он знает точно - всё намного ярче. Он не знает, каким образом случилось то, что помогло ему вырваться из его плена. Не думает – грохоча и срывая, в скачках по стенам, хрустящие маленькие маски, проносится, почти добравшись до вершины… …Его тут же дергают, словно цепного ползуна, что слишком уж далеко уполз от своей конуры. Нет-нет-нет, он ведь был настолько близок! Он царапается, пытаясь уцепиться за проносящиеся мимо и наверх неровные стены, сбрасывает, во всё том же порыве, черепки с мелких платформ, которым не повезло оказаться на его пути падения.       И падает, с гулким бульканьем ударяясь об остатки того, что некогда было целым морем здесь, но ныне – лишь блеклая тень в сравнении с прошлым. Бьет лапами по жидкости под собой, вскидывая голову вверх, и сотрясая пространство вокруг ревом бессильной ярости. Он был так близок. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Пара шагов вперёд – и плавный разворот, за которым следует шаг назад и легкий взмах лапки. А затем резкий рывок вперед с поклоном, после также резко отпрянуть, распрямляясь и не опуская взгляда, закружившись подобно лепесткам в вихре с тех Утесов. Лишь миг обманчивого спокойствия – и вновь огни завели свой пестрящий горячий хоровод, повинуясь только лишь взмаху изящных черных пальцев. А тот, что словно бы и сам соткан из этой стихии, прогибается в спине, на карминовые кончики коготков ловя сбежавший непослушный огонек над своей головой.       Завораживающе. Грациозно. Обжигающе-горячо и близко. И столь мучительно ощущать каждой чешуйкой на крыльях и пушинкой на теле этот яркий и страстный танец, в котором ты - лишь зритель, и не более того. Столько раз уже пожалел он, что спросил. Но, сам же понимает, что если бы не спросил, то пожалел бы еще больше. - Вот так это должно быть, - Алый поклонился, после поднимая голову и смотря на мотылька, - у тебя же выглядит так, будто лишь пощекотать хотел. Но нет, тут не щекотать должно – сжигать до тла в неистовстве. Понятно? - А… Дааа, - Актиас провел по левой лапке, будто бы там все еще были те крошечные огоньки, - понял. Вроде как. - Но я удивлен, что этот танец знает кто-то кроме… меня, - последнее Кошмар произнес с некоторой паузой, пытаясь подобрать более-менее нейтральные слова, - откуда ты его знаешь? - Когда помладше был, уже после того, как меня Вереск в ученики взял, - мотылек подвинулся, освобождая место, на которое, чуть позже, присел алоглазый «учитель», - прибыли в наше графство приезжие артисты. Немного: пара акробатов, музыкант с каким-то инструментом, который я не знаю, еще один большой жук с аккордеоном, какой-то худой ещё, что стрелами вертушку из огня делал, и Ууух! Достаточно высокая жучиха, что вроде как охраной у них работала. В общем, взял нас со всей семьей тогда светлейший отец на представление этих ребят. Эх, такого я никогда в жизни не видел нигде! Такие номера! Такая музыка! - Похоже, тебя это, и правда, впечатлило, - Алый, незаметно, сжал под мантией запястье правой лапки, - так редко к вам приезжали бродячие артисты? - Скорее, нас с сестрой редко куда брали, - мотылек сделал неопределенный жест ребром ладони в воздухе, - ну так вот, когда все вернулись в поместье, я ночью сбежал. Интереса ради: уж больно свет от шатров этих ребят был ярок. Пробрался за самый большой, а там, сбоку, лаз такой неприметный. - И ты, конечно же, туда забрался, - Кошмар фыркнул, прикрыв лицо краем мантии, - ничему тебя с тех времен, видимо, жизнь не научила. - Не перебивай! - мотылек недовольно хлопнул крыльями, продолжив, - так вот, забрался я внутрь, а там тихо, пусто и темно. - А ты, что, темноты боишься? - Алый хитро прищурился. - Пфф, не смеши мои крылья, чего там бояться, - Актиас рассмеялся, - и вдруг слышу, будто шаги чьи-то по дереву, совсем рядом. На слух добрался до источника. Жаль, в полутьме танцора не разглядел. Помню только, что высокий он был. У него, собственно, танец и подсмотрел. Потом, конечно, еще пару раз сбегал от Вереска, пока шатры еще стояли. Но больше его я не видел. А жаль. - Действительно, жаль, - Алый на мгновение замолчал, после чуть повышая голос, - не думаю, что подобные побеги с учебы твоему наставнику нравились. - Ой, не говори, - Актиас, на рефлексах, потер чуть ниже поясницы, - досталось мне от учителя, в итоге, знатно, когда он меня-таки поймал. Я потом почти пять дней сидеть не мог. - Пффффхах! А нечего сбегать было. - Алый оперся на каменную площадку за спиной, которая служила сейчас вместо скамейки. - А то ты б не сбежал, если бы такое случилось! - мотылек обиженно запыхтел, отворачиваясь. «Да кто бы знал ответ после стольких-то прожитых лет?»       Алый вздохнул. Он не был уверен ни в одном из ответов, что появились, и тут же исчезли из его головы. Возможно бы и сбежал. Вместе с Найтом. Или же, скрепя сердце, отказался, если бы его возлюбленный не пожелал покидать королевство. Гримм был для Алого очень далекой и сокрытой в дымном шлейфе фигурой из прошлого, которую он почти не помнил. Но, тем не менее, по-особенному любил, хотя и времени им было отведено так мало. Вопрос мотылька завел Кошмара в такой уголок его души, который было бы лучше не трогать. Слишком много разных воспоминаний тянулось вслед за этой тоненькой алой нитью.       Актиас подобрался, чуть сгибая локти и, уперевшись ладонями о плоскость под собой, чуть прогнулся в сторону «хозяина огней», что сидел сейчас с закрытыми глазами и даже не шевелился. Немного хмурится «пламенный жрец», чуть постукивает кончиком хвоста по земле. Неужели мотылек что потаённое всколыхнул этим своим рассказом? Как же, все-таки, мало он о нем знает, до обидного! И ведь никто ничего большего не рассказывает: у слуг во дворце ничего дельного не узнать, король тоже как под клятвой какой - об Алом Художнике и светлейшем брате ни слова.       Королева так и вообще, как спросила однажды, зачем ему это, так мотылек больше и не спрашивал – едва в тот раз правдоподобную ложь умудрился с ходу придумать. Конечно, он еще слышал, что у Бледных правителей хорошие отношения с принцессой того небольшого королевства, что все зовут Глубинное Гнездо. Но бррр! Вот туда он точно ни ногой - уже наслушался про тех, кто там живет. Спасибо, лучше уж в местах побезопаснее поищет.       Яркая алая подводка в уголках глаз, и такой же штрих по самому краю угольно-черных длинных ресниц. Будто бы пламени росчерком идеал дополнили. Дыхание тихое такое, будто бы дремлет, даже почти не заметно, как грудь вздымается при вдохе. И даже когда сидит, он все равно выше мотылька, почти на целую голову. Не слишком-то удобно, обычно, смотреть на это прекрасное создание снизу вверх. Но сейчас подобная позиция кажется Актиасу самой удачной. Поднырнул бы еще ближе, да колючие иголочки под пушистой щекой, которую на днях столь сильно ударил, в порыве неожиданности и недовольства, его желанный алоглазый "жрец", так и заставляют лишние пару-тройку раз подумать, прежде чем совершать подобную глупость. Мотылек тихо выдыхает, нижней свободной правой лапкой касаясь щеки. Там, под пухом, остался след от коготков Алого, что словно личная метка, не торопится исчезать. Приятно, конечно, но вот прочие обитатели дворца не поймут, так что приходится использовать еще пыльцу, чтобы данный след скрыть. - Не советую делать еще хотя бы движение, - огненные глаза, кажется, могли бы выжечь душу до тла, когда Кошмар, медленно, открывает их, встречая пристальный взгляд изумрудных, - у меня нет желания потом отчитываться перед монархом за пожженного гостя. - Я…. Из-вини, - мотылек, с очень большим трудом, отодвигается, хватаясь за свою накидку, и комкая ее где-то чуть ниже верхнего левого плеча, - просто… ты замолчал так резко. Я подумал, случилось что. - Как видишь, ничего, - Алый сел прямо, - и, раз уж ты настолько горишь желанием натворить дел, то поле перед тобой в твоем полном распоряжении. - Алый? - А я посмотрю, действительно ли ты понял то, о чём я тут распинался с полчаса назад.       Мотылек, со вздохом, поднялся с места, выходя в центр площадки, что была где-то среди переходов Перепутья. Алый говорил, что здесь никого не бывает – слишком уж само место хорошо запрятано в скальной породе. Актиас бросил взгляд на огнеокого, который, положил ногу на ногу, поудобнее устраиваясь на каменной плоскости под собой. И даже в этом простом жесте он умудрялся выглядеть на удивление изящно. Мотылек, несильно, стукнул себя раскрытой ладонью по лбу, вызвав этим тихую усмешку со стороны Алого, который, в свою очередь, щелкнул пальцами, расставляя вокруг зеленокрылого мерцающие и совсем не кусачие огоньки. Что ж, мотылек сам попросил его помочь с танцем, теперь пусть не жалуется. Кошмар мог простить многие недочеты в любой другой сфере деятельности, но вот в искусстве танца! О нет-нет-нет, вот тут он был готов хоть до поздней ночи и последующего раннего утра доказывать, в чем собеседник не прав.       А, в случае с Найтом, еще и показывать. Бледный принц был очень внимательным «учеником», хотя, по первости, и был жутко неловок в движениях. Вспомнить хотя бы тот день, когда Алый учил его такому простому, на собственный взгляд, танцу, как вальс. - Начинай. - Алый хлопнул в ладоши, чуть наклоняясь вперед, и сцепляя ладони на коленях в замок.        Актиас вывел первые неспешные движения. Алый же снова окунулся в раздумья, параллельно наблюдая. Найт не сказал ему, куда пойдет и где его, в случае чего искать. Казалось, что он даже не рассматривает возможные проблемы, что могли бы возникнуть, и в которых он, Алый, мог бы ему помочь. «Опасно», «не хочу рисковать тобой». А собой ему, разумеется, можно. Бог Богов, чтоб его упрямство!       Актиас остановился, вопросительно посмотрев на Алого, чей хвост сейчас отплясывал по земле, поднимая невысокое облачко пыли. Кошмар отмахнулся, подбирая хвост на оставшееся место рядом, и вновь говоря мотыльку продолжать – еще не хватало потерять самообладание из-за воспоминаний перед этим «любителем нашаманить ароматов». Хотя, как сам же себе сказал в мыслях Алый Бог, от чего-нибудь успокаивающего сейчас он бы точно не отказался. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Чёрные камни, оправленные в серебро, поблескивали гранями, будто бы перебрасывая некую искорку в эстафете друг дружке, вплоть до самого последнего камешка в ожерелье. Лепестки, выточенные лапкой искусного мастера, выглядели совсем как живые – Тинея даже несколько раз провела по ним пальчиком, с небольшим нажимом. Прекрасны. Наверное, трудно было представить что-то более роскошное, хотя само ожерелье и не выглядело таковым, на взгляд любителей роскоши. Серебряный узор, в чьих крепких «объятиях» спят прекрасные цветы и еще не распустившееся бутоны, с чуть скругленными краями. Вкрапления серебряных же крошечных бусинок кажутся капельками росы на чёрных лепестках, от чего те становятся еще прекраснее. Она перебирает в лапках браслет, что выглядит уменьшенной копией ожерелья, чуть подергивая крыльями. Ей никогда не дарили подобных подарков. Вообще, впрочем, никаких – светлейший отец считал, что это будет лишним при ее воспитании. Тинея мотает головой, сжав браслет в лапках - не думать об этом ни сейчас, ни потом. Она не хочет омрачать чудесный день подобными воспоминаниями.       Вессель смотрит на нее немного выжидающе и, едва заметно, нервничает, гадая, понравился ли ей этот неожиданный подарок. Мотылек улыбается, тут же надевая браслет на запястье, и прижимая лапку к груди. Нравится. Несомненно. Монарх, наконец-то, выдыхает, подцепляя ожерелье с мягкой подложки коробки, заходя Тинее за спину и, затем аккуратно опуская его на пушистую грудку, застегивая маленький щелкунчик сзади на шее. Он рад, что его леди подарок пришелся по душе. От её брата молодой король узнал, что Тинея питает слабость к этому драгоценному камню. Столь удачно он вспомнил про Алого, который помог найти и забрать лучшие добытые образцы из шахт, да еще и отнёс их ювелиру, который, будучи мастером своего дела, за несколько дней, создал поистине удивительный шедевр.       Тинея улыбается, касаясь пальчиками нижней пары лапок чёрных лепестков ожерелья, пальчики верхней сплетая с пальцами молодого короля. У неё плохо получается выражать искреннюю благодарность словами – слишком долго ее учили лгать. Жесты говорят куда больше, это она запомнила уже будучи здесь - Актиас сказал.       Её наблюдательный младший братец, который снова где-то пропадает. Впрочем, своей радостью она может поделиться с ним и в любое другое время, даже самой поздней ночью. Она знает - он её поймет. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Бумаги на столе сложены аккуратной стопочкой, и отсортированы согласно списку. Те, что не особо важны - слева, вопросы, что нужно решить первее прочих - в центре, вопросы, что могут подождать - справа.       Тонкая белая веточка поддевает листы, скрепленные большой скрепкой, и исписанные немного размашистым, но вполне читаемым почерком, и подносит ближе к сапфировым глазам. Белая Леди хмурится, после откладывая листы отдельно от прочих, возвращаясь к разбору первостепенных.        На титульном листе отложенной пачки выведена печатка в виде двурогой остроконечной белой маски, с шестью узкими прорезями. На маленьком листке, что прикреплён к печатке, скачущим неровным почерком, правительница Глубинного Гнезда спешно просит личной аудиенции.