The tale of the grim inviting Flame and eternal kingdom Guardian(Повесть о Пламени манящем мрачном и Страже Королевства вечном)

      Ещё одна комната оплетена светящимся узором, а вход в нее залеплен воском. Ещё один кокон, из которого больше никто не сможет выбраться. Да и некому, в общем-то. — У вас… — Не лучжжже ничуть.       Невысокий ткач обеспокоенно смотрит на правительницу Гнезда: принцесса крепко сжимает в лапке рукоять верной Иглы, и даже сквозь вуаль на лице, можно видеть, как сильно сжаты ее челюсти. Это уже третий, полностью закрытый плетеной магией ткачей, кокон, за прошедшую неделю. У стоящей рядом пчелиной королевы дела обстоят ничуть не лучше: треть Улья словно вымерла, оставив в прежде полных жизни комнатах лишь холодные каменные оболочки. — Что это такое? — Апис водит антеннками в воздухе, тихо жужжа, — как с этим бороться, если мы дажже не зззнаем, откуда это прижжжло? — Из Святилища ничего нового, — Хорнет выдыхает сквозь зубы, стараясь держать ровный тон, но это у нее плохо получается, — мой подданный, по-прежнему, в том непонятном состоянии. — Неужжжели совсем ничего нельззя сделать? — тихо жужжит пчелиная королева, бросая последний взгляд на запечатанный кокон.       Принцесса Гнезда молчит, разворачиваясь, и жестом зовя подругу следовать за собой. Всего искусства зачарованных нитей недостаточно, чтобы помочь ее подданным. Оградить других, кто еще не подвергся влиянию этой странной черной заразы. Но и это, после всего ею увиденного и услышанного, становится сомнительно делать. Еще одна комната. Еще одна семья, которая теперь видит очень долгий сон. Еще одна шпилька в подушечницу беспомощности наследницы Зверя. «Мама, — Хорнет останавливается у портрета матери, что висит на стене в ее рабочем кабинете, и смотрит на белую маску с шестью прорезями, что почти всегда скрывала лицо Херры, — что мне делать? Я не знаю, как им помочь. Им всем. Мои подданные… Правильно ли я поступаю? Я уже совсем ни в чём не уверена, мама…» ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Учеников на площадке было заметно меньше, чем раньше. Оставшиеся жуки всё также тренировались, слушали объяснения учителя, смеялись и шутили в перерывах. И всё-таки… — Значит, и в стенах дворца стало неспокойно, — высокий богомол с яркой сине-зеленой окраской крыльев смотрит на арену внизу трибун, — не только здесь и на Тропах. — Его Величество не желает появления каких-либо слухов или прочего ненужного шума. — его сородич чуть наклонил голову, прищурившись, и наблюдая за одним из жуков на площадке. — Разумеется, Атрэй, — Фаррис громко стучит клешнями друг о друга, привлекая к себе внимание учеников, после чего громко кричит, — перерыв, пятнадцать минут.       Когда жуки разбегаются и оставляют площадку и трибуны абсолютно пустыми, богомол садится на плоскую длинную деревянную скамью, глубоко вздыхая. Сородич принес неприятные, и даже, в определенной степени, пугающие вести. Фаррис не помнил, чтобы за столько лет, сколько минуло после избавления от Чумы, во дворце требовалось использовать стражников-магов. Нет, они, конечно же, были, но не настолько много. И, хотя подобное можно списать на желание разнообразия в царственной рутине, но богомол мог с абсолютной точностью сказать, что это не совсем так. Молодой король никогда и ничего не делал просто так. А уж если это поддержала и Ее Белое Величество, то ничего хорошего ожидать не приходится. — Тави сейчас совсем не может выбраться за пределы дворца, — Атрэй бросает косой взгляд на сидящего сородича, — но просила передать, что с ней все в порядке. — Она всегда так говорит, — Фаррис поднимается и, разворачиваясь, пристально смотрит в глаза брата Октавии, — приглядывай за ней, очень тебя прошу.       Богомол переводит взгляд на большие настенные часы, что висят над входом на площадку. В запасе остается чуть больше пяти минут. И его сегодняшний гость точно пришел не только для того, чтобы передать привет от его возлюбленной. — Сколько? — только и спрашивает Атрэй перед тем, как они с сородичем спускаются в самые глубины под тренировочной площадкой, о которых знает лишь сам Фаррис, да хозяйка Колизея.       Фаррису достаточно щелкнуть одним из трех переключателей на стене, чтобы его спутник замер, даже не перейдя порог большой полукруглой комнаты, хотя сам страж королевы далеко не робкого десятка. — Пятнадцать. Пока что. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Камни, с грохотом, рассыпались по земле, а большой жук выдохнул, откатывая самый большой в сторону. Еще один большой прыгун с утра пораньше решил стать «ваятельным шедевром», и окаменеть аккурат перед узким проходом, что вел от его хижины в сторону пустоши и дороги на старый заброшенный вокзал рогачей в столице. Нет, он вовсе не жаловался, скорее, не понимал, с чего вдруг звери в этой части Халлоунеста стали себя вести подобным образом. Это был уже не первый случай, когда Оро находил окаменелых прыгунов или аспидов, но вот чтобы и большие прыгуны — такое случилось второй раз за все время с тех пор, как он это заметил       Растолкав валуны и камни поменьше по краям дороги, где они не мешали больше передвижению, Мастер Гвоздя, не торопясь, вернулся к своей хижине и присел на лавочку. Недавно он видел их учителя. Тот, по-прежнему, живет в Грязьмуте, и торгует разными мелочами в своей лавке. Нет, Оро вовсе не осуждает учителя за то, что тот отложил свой Гвоздь и выбрал более приземленную работу. Каждому свое, в конце концов. От него же жук узнал, что у его брата Мато схожие проблемы с каменеющими, ни с того ни с сего, обитателями Утесов. Даже туда эта странность добралась. Про Шео Слай сказать ничего не мог, но что-то подсказывало Оро, что вокруг зеленого убежища и этого брата не всё гладко. Оро очень редко бывал где-либо дальше столицы. Но даже так знал некоторые, особо важные, новости, когда к нему заглядывал Корнифер, который так и не изжил в себе привычку ходить по всем возможным и невозможным тропам королевства, даже когда зарисовывать в карты уже совершенно точно стало нечего. От этого длиннохоботкового жука Оро узнал о странной «черной хвори», которой подверглось королевство. Никто ничего конкретного сказать не мог, только слухи. Но таковыми, как говорится, земля полнится. Путешественники с Троп приносили разные вести, и было неясно, каким из них верить, а каким нет. Но что было ясно наверняка, так это то, что и Тропы не избежали участи попасть под заражение. Эх, надо бы, наконец, взять себя в лапы, да навестить, Шео, пока еще чего там, на Тропах, похуже, не случилось. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Снова его старший сиятельный братец что-то недоговаривает. Знает, но предпочитает делать вид, что это не так. Серьезно, за столько времени он все никак не выучит, что его младший божественный брат легко эту его «актерскую игру в молчанку» всегда раскусывает. Однако на этот раз выяснения можно и нужно отложить на потом, есть дело гораздо важнее. — Сколько времени? — монарх когтем трогает плотно свитый, из мерцающей паутины, кокон слева от себя. — Третий день как закрылся, — Рун листает карту, что держал в лапках, — вроде бы он просто спит, хотя столько времени без еды… — Что остальные? — Вессель прислушивается к чему-то внутри кокона и отходит, направляясь к выходу их комнаты. — У моих учеников «хворь» прогрессирует, — хозяин Святилища очень опечален, это сквозит в его голосе и поведении, — пятна разошлись по всему хитину, ребята почти не двигаются. Пока еще могут есть сами, но с очень большим трудом. Ничего не помогает. — Что с девочкой из Мшистых? — Найт жестом просит выдать ему карту крохи, но Рун, отчего-то, совсем не торопится этого делать. — Думаю, — жук отводит взгляд, крепче сжимая папки с картами, — вам лучше увидеть всё самому, Ваше Высочество.       Когда дверь открывается, первое, что встречает посетителей — очень сильный травяной запах. Ощущение, будто бы вся Тропа вдруг оказалась в одной маленькой комнатке со всем своим буйнотравьем. Найт и Вессель переглядываются, переступая порог, и раздвигая в стороны лианы, свисающие с потолка, что усеяны некрупными мясистыми листьями и мелкими розоватыми цветочками. Что здесь такое творится? Это не Святилище, а прямо какие-то Сады!       Впрочем, от удивленного возгласа их удерживает то, что они оба видят дальше. Вессель суживает глаза под маской, Найт же хмурится, неслышно что-то шипя. Рун стоит за их спинами, и даже не пытается обойти и как-то прокомментировать то, что впереди. А что тут, собственно, скажешь?       На табуретке у кровати, что стоит в дальнем правом углу комнаты, сидит Мшистый, и держит в своих лапках худенькую черную сухонькую лапку дочери. Кроха выглядит просто крепко спящей — видно, как, едва заметно, поднимается и опускается ворох пожухлой черной листвы на ее грудке. Мшистый поднимает голову, оборачиваясь в сторону вошедших, но даже не встает с места, да пришедшим и не нужны никакие почести — не та ситуация сейчас для подобного. — Они с ткачом уснули в один день, только в разное время, — Рун проходит к кровати, осторожно осматривая кроху, — на следующие сутки она вырастила и оплела травами и лианами треть комнаты в этом «забытьи». — Унн Великая, — Мшистый отворачивается, прислоняясь лбом к плечу дочери, и продолжая сжимать ее крохотную ладошку в своих лапках, — защити дитя твоё на тропах дальних. Укажи путь обратный, ибо мала еще она для чертогов твоих, Великая.       Монарх с братом покидают Святилище не проронив ни слова вплоть до того момента, пока не оказываются на ближайшей станции рогачей. Увиденное пугает и давит даже на них, а что уж говорить про самого Руна и его Совет. Они практически не спят, пытаясь понять, как остановить напасть и защитить от нее тех, кто еще не заражен. Жуки в королевстве уже разносят разнообразные слухи о «хвори», еще больше давя им обоим на нервы. Найт помнит про сон Актиаса, в котором побывал Алый, и подозревает, что всё далеко не так, как кажется на первый взгляд. И его старший брат точно знает, что именно. — Весс, — Бледный принц несильно хлопает брата по плечу, привлекая к себе внимание, — нам надо поговорить насчёт… — Прости, Найт, но не сейчас. — молодой король поднимается на спину рогача, устраиваясь на месте и пристегиваясь ремешками, бросая после короткое «во дворец». — ВЕСС!!!       Когда рогача и след простыл, Найт, со злости, пнул камешек под ногами. Вот так так, некогда, видите ли его братцу поговорить о важном! Ведь точно же что-то знает о «хвори» и ее первопричине и молчит, светлейший правящий гад. Конечно, Найт мог бы и сам заявиться во дворец, да только, зная Весселя, долго он его искать будет по всем залам и оранжереям. Даже слуги теперь далеко не всегда в курсе, где именно во дворце можно найти Его Величество, хотя раньше спроси — в миг покажут нужную дверь. А всё из-за их зеленокрылой гостьи, что вскружила королю его рогатую, некогда холодную, а теперь с вообще непонятными мыслями, головушку. Нет, Найт, конечно, рад, что у брата, наконец-то появился хоть кто-то, но чтобы вот так пропадать из поля зрения, когда он может быть очень нужен! Такого даже сам принц себе практически не позволяет, а ведь его возлюбленный весьма и весьма хорош в подобных провокационных исчезновениях куда бы то ни было, с ним на пару. Кстати о Кошмаре. — В Грязьмут, дружище. — Найт несильно хлопает по жесткому подкрылку рогача, который кивает, затем постепенно разгоняясь на путях перед собой и исчезая в глубине тоннеля. «С тем, что извне, ты, связь ища, рискуешь потерять себя »       Снова он чувствует этот сильный запах молодой травы вокруг, как когда был в Святилище. «В себе причину коль искать ты дальше будешь, рискуешь потерять тех дорогих, остался кто снаружи»       Голосов будто бы не один, а несколько. Но среди них выделяется один очень смутно знакомый ему. Такой же яркий, как блеск росы на молодом листочке, живой, как ручеек, бегущий среди камней, чьи воды стремятся к большому озеру.       Когда его несильно тряхнуло при остановке рогача, Найт вздрогнул, открывая глаза. Задремал в дороге, так странно. Он почти никогда не засыпал подобным образом. Возможно, просто нервное напряжение. Ну да ладно, до дома всего ничего пройти, а там его наверняка уже ждет графин с холодным каркаде, столь заботливо приготовленный его «горячим» возлюбленным. Что горячий чай делает, что его холодный аналог — всегда непередаваемый вкус. Пожалуй, даже во дворце у Белой Леди никто и никогда не смог приготовить этот сорт чая так, как это умеет Алый. — Ты был прав. — только и говорит Найт прежде, чем увидит выходящего ему на встречу из кухни Кошмара. — Найт, — в ответ Алый протягивает Бледному принцу полученное несколькими часами ранее письмо с вензелем Гнезда, — Хорнет перекрыла все пути сообщений с Гнездом, кроме тех, что идут через Богомолов. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Как же ему повезло, что его «обед» жил почти на отшибе столицы в личном домике. Никакого шума и пыли. Зато, какая красивая теперь статуя украшает это место, прямо загляденье! Конечно, если бы было, кому оценивать. Темный усмехается, слизывая с клыков молочно-белое нечто, похожее на тягучий кисель: вкусно. Смертные души удивительно вкусны спустя столько лет голодания там, на самом дне этого мира. Вчерашних пяти жучков ему едва хватило, чтобы притупить голод, но вот один сегодняшний с лихвой окупил все время его ожидания. Даже интересно, откуда он такой довольный и сытый шел: столько сильных эмоций в душе этого жучка было, что Темный даже сразу все их проглотить не смог. Зато теперь, кажется, минимум часа три точно есть не захочет. Он резко распахивает все свои глаза и вырывается из тени балдахина над большой постелью, когда слышит чей-то испуганный крик. Кажется, к его «обеду» зашла знакомая. Как некстати… для неё. Жучиха больше ничего не успевает даже пискнуть перед тем, как ее накрывает густой темный полог. Ему щекотно — она хочет выбраться. — Ах, мне, право, так жаль, — Темный перетекает к большому напольному зеркалу, бросая взгляд на еще одну статую, что появляется из-под его эфемерного шлейфа, — в мои планы не входил десерт.       Он хрипло смеется, пока отражение в зеркале вторит ему, являя со своей стороны иной лик. Чернее самой темной ночи хитин, что покрывает тело, поблескивают текучей смолой глаза, чей прищур не сулит ничего хорошего. Хищник любуется острыми клыками, пару раз смыкая и размыкая челюсти до характерного клаца, после чего лицо его расплывается в довольной ухмылке. Хорош. Но этого все еще недостаточно. Эта глупая крылатая кроха должна знать свое место, ни один смертный не смеет даже подумать о том, чтобы пытаться его обмануть. …Его встречают острые турмалиновые пики, за которыми яркими серебряными узорами искрит щит, что не позволит и близко подобраться теперь к тому, кого скрывает. Эта кукла посмела заиметь защиту Бледного Света. Неслыханная дерзость! Ох, он бы с радостью ей показал, где ее место, не будь хозяин этого нестерпимого сияния настолько близко к ней сейчас. Темный не желает ввязываться в неприятности такого рода, потому отступает, мысленно обещая вернуться чуточку позже. Однако, когда он уже почти вернулся из своей дремы, он вдруг останавливается, замечая кое-что весьма интересное.       На подобное он никогда не обращал внимания, считая чем-то недостойным такового. Однако, это же… Ооо, вот такое он точно наблюдал впервые с момента своего повторного пробуждения. Сильный, но беззащитный. Такой вкусный, как бы даже не вкуснее той дерзкой, что надеется на свою новую защиту. Кто бы мог подумать, что такое может быть. Жизнь здесь, наверху, пожалуй, еще может его удивить. Знал ли тот, кто учил его, чем обернется учение для этого создания? О, он очень многое знает, что может стать для Темного полезным. С этим, пожалуй, стоит посчитаться. А что до договора…       Темный, на мгновение, перестает дышать, вслушиваясь. Определенно, даже лучше, чем было до этого. Превосходно. Остается лишь такая малость. Но на этот раз он использует нечто отличное от привычного договора. Ведь, если что-то не устраивает в одной стороне «медали», можно и перевернуть ее на другую, верно? ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       По покоям разливался уже привычный спокойный аромат, что мягко окутывал в себя, словно в покрывало. На прикроватной тумбе стояла чашка горячего чая медового цвета. Актиас раскинул крылья на постели, вытягиваясь во весь рост. Как же он сегодня устал. Не из-за того, что пришлось много где бегать, а потому что пришлось бегать и стараться не сорваться, чтобы не натворить лишнего в компании столь обожаемого им огнеокого «жреца». Вроде бы чего проще — просто наведаться в Архивы за какой-то там книжонкой. Но ведь так близко этот сводящий с ума аромат, и этот взгляд, в который хочется с разбега влететь и сгореть к Сиянию и иже с ней!       Кто-то сказал, что запретный плод сладок. Мотылек бы добавил, что он еще и весьма ядовит. Что, впрочем, не отменяет его сладости. Близко-близко, а не ухватишь и не укусишь. После возвращения Бледного принца так и вообще Алого редко можно застать одного — всегда вместе. Актиаса это начинает порядком злить, ведь его терпение далеко не безгранично. Он честно-честно старается быть хорошим и понимающим. Старается делать так, чтобы его общество для огнеокого «любимого кошмара» было приятным. Иногда наблюдает за простыми парочками, которых встречает на улицах столицы, что ближе всего ко дворцу. Что еще ему сделать, чтобы на него, наконец, соизволили обратить то внимание, которого он так старается добиться? Мотылек закрыл ладонями одной пары лапок глаза, шумно выдыхая: снова вопрос без ответа. Который уже по счету? Да еще приступы Тинеи… Во что ввязалась его дражайшая сестрица? Он чувствует тяжелый темный шлейф за ней, и ему это очень не нравится. Хотя, после того, как у нее появился тот комплект из браслета с ожерельем, это ощущение стало гораздо меньше. Показалось? Мотылек не был в этом уверен.       Чай в чашке уже давно остыл, да и за окном стояла непроглядная темень. Мотылек мирно посапывал, свернувшись подобием калачика, и зарывшись в одеяло, оставляя снаружи только голову с длинными усиками-пёрышками. Почти перед самым погружением в сладостные грёзы, он слышал, как открылись и, затем, закрылись двери покоев его сестры, вслед за чем, в коридоре послышались уже знакомые неспешные шаги, в паре с почти неслышными и более легкими. Традиция, да? Хоть бы раз Его Величество и дражайшая сестрица не будили его своими вечерними встречами, уже прочно переросшими в ночную романтику. Неужели нельзя встречаться чуточку раньше, а не тогда, когда он собирается лечь спать? Спасибо хоть, на этот раз они не говорили ничего, а сразу же ушли.       Сны Актиаса всегда были не слишком-то обычными. Когда имеешь дело с духами и прочими похожими существами, будь готовым, что им может стать очень любопытно, что же тебе снится такого интересного. Хотя старый Вереск и научил его одному трюку, чтобы никого из таких вот любопытных не пускать на порог личных сновидений, но случается всякое. Недавний его сон с Алым Кошмаром тому подтверждение. Он даже не думал ни о чем таком тогда. Мотылек улыбнулся во сне своим же мыслям. Да кого он обманывает! Думал, конечно же, тут даже на гуще гадать не надо, чтобы правду узнать. Сложно не думать о том, кто никаким чарам твоим не поддается. Даже на тот самый, «счастливый» аромат, у Алого теперь реакция как на просто что-то приятное, но не более. Хотя, возможно, нужно просто попробовать зайти с другой стороны? А почему бы, собственно, и нет? ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Грёзы. Они всегда были так притягательны. Древние грезили, создавая мир, и уходили в грезы вечности, когда становились больше никому не нужны в созданном мире. Но сны живых всегда были гораздо интереснее.       Он, осторожно, проскользнул под тень от больших цветков, на полянке среди которых, в своих грёзах, отдыхал тот, кто его заинтересовал. Удивительное создание. И как он мог раньше ускользать от его взора? Интересный экземпляр. Просто чудо как хорош.       Буквы вторят шелесту трав и ветру в венчиках цветов, сливаясь в одно только слово, которое, без сомнения, этот смертный запомнит. Потому как оно ближе ему, чем все прочие. Такое простое. Такое обжигающее. Словно часть его, от которой он даже и не думает отказываться.       Травы шелестят, мягко щекоча лицо, и напевая ему новую мелодию, среди нот которой медом растекается единственное: «ЖЕЛАЙ»