The tale of the grim inviting Flame and eternal kingdom Guardian(Повесть о Пламени манящем мрачном и Страже Королевства вечном)

      Серебряная бабочка медленно раскрывает и закрывает крылышки, совсем не боясь оставаться на ладони. Такая же, как в том её сне. Она осторожно держит ее на своей раскрытой ладони, а её саму также осторожно держит в лапках молодой правитель Халлоунеста. Он молчит, только все равно чувствуется, что он до сих пор встревожен после своей вчерашней поездки в Святилище Душ. Она слышала о том, что творится почти во всех уголках королевства, и ее это тоже тревожит. Даже пугает, ведь то — её вина. Её ошибка, что теперь отдаётся эхом по невинным жукам этого, прежде спокойного, места. Она рассказала не всё. И как же она благодарна тем богам, которые прервали их с монархом разговор тем тихим стуком в дверь от того жука, который принес, положенный по времени, чай. Вессель отпустил ее до вечера, дав ещё немного времени, чтобы собраться с духом. Но, после возвращения из столицы, даже не спросил ни о чем, просто уведя вновь в то самое место на самом верхнем этаже, где они, когда-то, читали ту книгу. Вот только на этот раз они не читали, и даже почти не говорили ни о чём: монарх лишь только обнял её крепко-крепко, скрывая лицо в пушистом «воротничке» на её плече.       Она рассказала ему про идол, про божество, которому поклоняются на ее родной земле, о причинах нелюбви к Новому Свету и ненависти к Старому. Он почти не спрашивал ни про первого, ни про вторую, да и вообще Тинее показалось, что правитель мог сам рассказать про обоих богов гораздо больше, чем она. Когда речь зашла про идол, Вессель отпустил одну лапку, касаясь кончиками пальцев спрятанного под пухом на груди места, где билось ее сердце. Наверное, проверял, не лжёт ли она. Будто бы она смогла в таких условиях что-то подобное! Сердце билось очень быстро, как ни старалась Тинея его успокоить. Она рассказала про идол всё, что знала. Или почти всё: про то, что находится внутри, она не упомянула — сама не хотела вспоминать. Потому что эта капля, как то море, что душило ее, пытаясь столько лет утопить в своих водах. Потому что эта капля как то, что она взяла в договоре — подчиняющее, разящее. Она не хотела говорить об этом. Не с ним. Возможно, с Истинным, которого все зовут «Его Высочество Найт».       Бабочка рассыпалась на искорки, а мотылёк прижалась спиной к стальным пластинам на груди молодого правителя. Она знала наверняка — принц не такой, каким все представляли их божество на ее родной земле. И именно он есть воплощение той силы, за которой так охотится ее сиятельный отец. Но Его Высочество не настолько жесток, как та сила, с которой она его, поначалу, спутала. Но если это не он, тогда что же за существо она пробудила своими бездумными взываниями? Что за монстра освободила?       Широкая ладонь вновь ложится на пушистую грудку, поверх ее сердца. Правитель Халлоунеста, по-прежнему, молчит, будто бы ожидая от нее чего-то. Но она не может рассказать. Не потому что будет больно или неприятно морально лично ей — к подобному она привыкла очень и очень давно. А потому что она лучше сразу себя отравит адской смесью из сборов брата, чем причинит боль тому, кто стал для нее светочем.       Пух на грудке немного ерошат, и она тихо хихикает — щекотно. Возможно, подобное поведение не вписывается в рамки принятых приличий в высшем обществе. Но сейчас это было то, что нужно, чтобы отвлечь ее от тяжёлых мыслей и самобичевания. Удивительный. — Вы, хи-хих, удивительны, Ваше Величество. — она прикрывает рот ладонью одной лапки, другой останавливая «щекоточную пытку»: всё-таки, будет совсем нехорошо, если их кто-то застанет за чем- то подобным. — А вы боитесь щекотки, моя скрытная леди, — монарх тихо и по-доброму усмехается, перемещая лапку с груди вновь на тонкую талию в жёстком корсете, — вам лучше?       Тинея отнимает ладонь ото рта, взяв широкую ладонь молодого правителя в ладони нижней пары лапок, затем поднося к своему лицу, и касаясь внутренней стороны губами. Она не заслуживает прощения за свои проступки здесь, но… «Надеяться не смею, но, всё же… мой король…»       Когда Вессель уже собирается что-то сказать, она прижимает тыльную сторону его ладони к пушистой грудке, выдыхая. За ошибки надо платить. — Могу я поговорить… с вашим светлейшим братом, Ваше Величество?       Сказать, что монарх удивлён — не сказать ничего. Он разворачивает ее к себе лицом, и смотрит в изумрудные глаза, которые мотылёк, наверное впервые за эти дни, не прячет от его прямого взгляда. Сомневается, не понимает. Но, чуть позже, соглашается назначить встречу с младшим братом. Тинея склоняет голову, заводя перистые усики назад: возможно, ещё можно сделать хоть что-то. Лишь бы братец ничего и нигде не натворил. Снова. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Сегодня он проснулся с большим трудом: совсем не было никакого желания оставлять чудный мир снов, и окунаться в суровую действительность. Однако, надо. Снова завтрак на ходу, уже привычное подмигивание той милой жучихе, что оставляет ему вкусности с кухни. Кажется, с того момента, как она застала его над тарелками в ночном полумраке у буфета, и по сей день, эта добрая «дама с половником» решила, во чтобы то ни стало, закормить «очень худенького и вечно занятого» гостя до состояния тех кругляшей, которых он видел на Тропах и в Колизее.       В последний, к слову, ему совсем не хочется наведываться ещё хоть раз: косые взгляды со стороны воинской ямы на экскурсии, и чье-то откровенное сверление, все тем же взглядом, его спины и того, что чуть пониже, даже сейчас заставляет его кривить лицо, и стараться что-нибудь срочно съесть. О, боги! И как его сестрица это терпит? Он вот, кажется, вообще больше не может. Ух, ну и мерзкое же ж ощущение!       В одной из арок он сталкивается со стражем в белых доспехах, который куда-то очень торопится. Вроде бы выглядит жук знакомо, но мотылёк совершенно не помнит, где же мог его видеть. Впрочем, сейчас это и не важно. Мало ли стражи он повидал вообще, пока по дворцу бегал - ходы изучал по ночам? Хорошо хоть его никто из них не замечал: то ли ароматы нюх отводили, то ли привычка прятаться в темных и укромных углах. Что бы это ни было, но всё, что надо, Актиас, за все время их с Тинеей пребывания во дворце, узнал. Делать ему стало абсолютно нечего, так что появилась масса времени снова заниматься прогулками по зеленеющим краям королевства, и играть на любимой лютне. Мотылёк улыбнулся, похлопав по сумке на плечах — новая мелодия наверняка должна понравиться огнеокому. Ведь тот обожает яркие и обжигающие ноты.       Алый есть Пламя. И мотылёк сделает что угодно, лишь бы видеть этот взгляд, что пробирает его до иголочек под хитином, и слышать голос, который так прекрасен, что его хочется слушать вечно. Но больше всего зеленокрылый желает стать как можно ближе к «алому кошмару», хочет чувствовать его аромат на себе, ощущать постоянно то тепло, которое Алый оставил ему в тот раз, когда поцарапал его щёку своими острыми коготками. След прошёл, и это опечалило влюбленного мотылька — ему нравилось чувствовать его каждый раз, когда он касался щеки. Возможно, это можно назвать жадностью, но Актиас очень хочет больше отметин от пламенного «жреца» носить на себе. Да и не только этого он желает. Знал бы прежний он, что подобное случится, когда отбывал в Халлоунест, то наверняка приготовил бы что-нибудь, чтобы избежать этой «лихорадки». Нынешний же Сатурний, напротив, наслаждается тем, что чувствует. Это так много по сравнению с тем, что он чувствовал раньше, но и так поразительно мало от того, сколько он желает получить сейчас. Желает?       Когда он видит до дрожи знакомую фигуру, укутанную в длинную черную мантию с алой подкладкой, и слышит голос, который отчитывает его за медлительность, Актиас сам же себе отвечает: да. Очень сильно, до безумия.       Сегодня они, зачем-то, едут в старые Сады Ее Белого Величества. Ему, в общем-то, и не важно, зачем. Гораздо важнее то, что вечного спутника Алого, который начал действовать мотыльку на нервы, с ними в этой поездке нет. На очевидный вопрос о местонахождении Бледного принца, огнеокий отмахивается, ссылаясь на какие-то дела. Тем лучше, не помешает. Сегодня Актиас решил попробовать новый вариант уже использовавшегося ранее аромата от той веточки, что ему подарило Дитя Унн. В прошлый раз он действовал мягко и почти незаметно. На этот же раз у мотылька совсем другие планы.       Находиться настолько близко к огнеокому и чувствовать аромат, что стал ещё ярче, почти что сводит сейчас мотылька с ума. «Желаешь ведь, не так ли?»       Кажется, он, и правда, сходит с ума, раз уже голоса мерещатся. Алый недовольно щелкает зазевавшегося мотылька по лбу, указывая на платформу перед ними. Ах, вот оно что! Актиас чуть было не свернул не в ту сторону. Мотылёк улыбается, как ни в чем не бывало, и переступает вслед за Алым на нужную платформу, рядом с которой летают забавные Мшекрылы. Эти крылатые мшистики тоже весьма странные, но очень милые создания, которых Актиас, с удовольствием бы, потискал, если бы смог поймать. Здесь очень много самых разнообразных цветов и прочей растительности: мотылёк часто останавливается, чтобы зарисовать что-то, чем провоцирует своего спутника на очередное выписывание ему шелбана. Сначала главное дело, потом уже всё остальное. Актиас виновато разводит одну пару лапок в стороны, пока другой убирает в сумку свой альбом с зарисовками. Куда им сейчас торопиться? Такое чудное место.       Встреченные ими по пути богомолы, кланяются гостям, и очень вежливо интересуются тем, что происходит вне Садов. К Алому проявляют особую вежливость — не иначе, как в прошлом, «хозяин огней» тут навёл определенные порядки по своему вкусу. И всё-таки, так жаль, что Алый почти ничего о себе ему не рассказывает, мотылёк бы, с превеликим удовольствием, послушал!       Вот перед ними раскинулась небольшая поляна, на которой расположен очень большой сферический то ли кокон, то ли просто плотное сплетение веток, с очень низким проходом. Огнеокий проходит внутрь, сгибаясь едва ли не пополам, и оборачивая вокруг себя свой хвост как можно туже — явно беспокоится, что на него может наступить его очень невнимательный зеленокрылый спутник. — Здесь покоится одна из Великой Пятёрки — Дрийа, которую называли также Свирепой, — поясняет Кошмар, смахивая на землю листву с каменного постамента, на котором видна легкая, «летящая»гравировка, и кладет на его край букет пышных сиреневых цветов, — защитница Ее Белого Величества в смутные для Халлоунеста времена. — И ради неё мы проделали весь этот путь сегодня? — мотылек оглядывается по сторонам, надеясь, что, все же, ошибается. — По большей части да, королева просила отнести на могилу защитницы ее любимые цветы, — Алый узнает очертания инструмента в сумке за спиной мотылька, — а ты, как я посмотрю, начал таскать с собой свою лютню с того случая? — Чему так удивляться? — Актиас снова пропускает алоглазого вперед, когда они выбираются из древесного «кокона» наружу, — тут никто кривить нос и читать нотации ведь не будет, как в родовом поместье. Тут можно. А хочешь, я снова что-нибудь для тебя сыграю?       Кошмар поначалу отмахивается, когда они проходят немного левее «кокона», где выдолблен проход в каменной стене, что вся заросла травой и мхом. Когда-то давно его тут не было, но, после нескольких посещений своего старого пристанища, Белая Леди пожелала, чтобы скальную породу «продырявили», сделав короткий путь от станции, дабы не приходилось каждый раз подниматься по такому большому количеству платформ к нужному месту.       Станция у Садов почти никем не использовалась, так что шансы на то, что тут сегодня кто-то будет в это время, были очень малы. Актиас плюхнулся на скамейку, задрав голову вверх, и начав разглядывать своды над собой. Он слышал, что в Садах водятся алюбы — существа, что селятся там, где чувствуют источник большой магической силы. Что ж, видимо, где-то здесь, и впрямь, таковой был, до которого он, пока еще, не добрался. — Вот скажи, почему ты все время так стараешься за мной увязаться? — Алый царапал коготком металл скамьи, — тебе во дворце себя занять нечем? — И нечем, и не кем, — выпалил в ответ мотылек, потянувшись, — там скучно. — Да неужели? — Кошмар прищурился, глядя на слишком уж счастливо выглядящего Актиаса.       Мотылек пожал плечами, порывшись в сумке, что лежала рядом на скамье, и доставая оттуда лютню. Не хочет — пусть не верит, его дело. Но во дворце, и правда, жуткая скукота. Да мотылек там все углы и секреты вдоль и поперек излазил! Там совершенно нечем заняться. Приготовлением новых ароматов? Так Тинее они, по факту, практически не нужны теперь. У него самого личных запасов надолго хватит. Вот только к Алому Кошмару, что-то, только одна из «ароматных отмычек» подошла. И то не без помощи божественного детеныша с Троп. Мотылек поежился, вспоминая недавний кошмар — надо будет, все-таки, слетать к храму, да проверить его «маленького» друга.       Первые три перебора струн на лютне он повторил на одной скорости, просто потому что посчитал, что так будет лучше.       Саму же мелодию он, вроде как, услышал в одном из своих снов. По-крайней мере, объяснить, почему вдруг именно этим утром она неожиданно появилась в его голове, он не мог. Впрочем, ему частенько снились те или иные ноты, которые он, по пробуждении, записывал и играл. Хотя далеко не всегда мотылек мог запомнить то, что ему снилось. Как, например, сегодня. Он совершенно ничего не помнил, кроме мелодии.       Затем чуть выше со второй ноты — и снова волна. И раз, и два, и три. И раз и два, и снова, как в начале. Он даже стал прихлопывать негромко в ладоши второй пары лапок. И снова звук повыше, на одном дыхании, и уводится в низкую частоту. Ритм-ритм, он не сбивается с постукиваний даже тогда, когда Алый всем корпусом разворачивается и удивленно смотрит на него. А сам Актиас, кажется, и вовсе перестал что-либо замечать: легко соскакивает со скамьи и, чуть покачиваясь, продолжает играть. А Алый смотрит и чувствует, что помимо страсти к приготовлению разных «отвлекающих» ароматных составов, в мотыльке очень сильна еще и подобная страсть к музыке. Для зеленокрылого это как глоток свежего воздуха в душной повседневности. Как некий ветреный порыв свободы, о которой он так любит говорить, когда затрагиваешь эту тему в разговорах. Кошмар знает, что последней мотыльку, не смотря на воспитание вне родового «гнезда», ой как не хватало.       Звон струн отдается эхом в стенах тоннеля и отражается от уголков станции, словно солнечный луч от стекла. Мелодия тянет, тянет за собой куда-то, очень далеко и высоко. Менестрель же словно окутан в ноты — до того кажется един со своей лютней и простыми движениями-шагами, которыми он будто бы тоже отмеряет этот самый ритм. Еще быстрее — мотылек начинает кружиться, не прекращая хлопать, только дышать стал чаще. Видно, как вздымается пушистая грудка и чуть приоткрыт рот: дышать по-другому у музыканта уже явно не получается.       И снова взлёт по волне нот, и снова камнем вниз, и где-то у самой земли раскрыть крылья мелодии, стрелой взвиваясь ввысь. И снова повторить от середины, последний раз затронув нужную струну, и замирая, стараясь плавно опустить дрожащие лапки. Но он едва не падает сам, чего явно не ожидал. — Музыка — твоя страсть, которой ты готов отдаваться без остатка, — Кошмар ловит мотылька, помогая тому сесть на скамью, чтобы отдышаться, — это похвально, конечно. Но всё же, не стоит настолько забываться. «Не только она, — думает Актиас, пока Алый убирает лютню в его сумку и отходит, повторно звоня в колокольчик у перил, — и я бы с удовольствием забылся в другой, которую лицезрею перед собой.»       Когда рогач спрашивает, куда везти гостей, Кошмар, почему-то, называет Перепутье под Грязьмутом вместо дворца. Актиас удивлен, хотя под внешней усталостью этого, наверное, не заметно. Всю дорогу до нужной станции они молчат, лишь изредка Алый придерживает его, когда поворот слишком резкий.       На самом же Перепутье они снова куда-то идут, и, хотя огнеокий и не отвечает на вопросы «куда», Актиасу дорога кажется смутно знакомой. И только когда они останавливаются перед пещерой со значком головы большого жука с паром над макушкой, мотылек, мысленно, хлопает себя по лбу. Источник, конечно же! Он совсем забыл, что в этом месте есть один, в котором частенько любят отдыхать жители городка над столицей. — Вот, отдохни тут, — Алый поворачивает значок на оборотную сторону, где морда перечеркнута, что означает «занято», — а то Его Величество устроит мне выговор, что «уважаемого гостя» загонял. — Сомневаюсь, что ему будет до этого дело. — слышится в ответ из-за легкой занавески, что установлена между вбитыми в землю перекладинами. — А твоя сестра?       Актиас не отвечает, почти по самые глаза погружаясь в целебные воды. Тепло. Только сейчас он чувствует, как же часто хлопал в ладоши, и насколько сильно сжимал гриф у лютни: ладони болят. — Кстати, интересная мелодия, — Алый ждет снаружи, ведь ему не нужны источники, — тоже слышал где-то в родных краях? — Не думаю, — всплывая, отвечает Актиас, внутренне радуясь, что и на этот раз угодил «хозяину далеких огней», — не хочешь присоединиться? — Даже не подумаю. — с шипением отзывается на предложение Алый, демонстративно запинывая в пещеру какой-то камешек снаружи.       Актиас тихо усмехается, прекрасно слыша нотки недовольства в этом шипении, и видя прикатившийся камешек. Что ж, а ведь он вполне себе вежливо предложил и даже ни капельки не заставлял. Жаль, конечно, что отказались. Где-то на самых дальних задворках сознания, словно пар от горячего ключа, поднимается воспоминание, от которого мотылек охает, на сей раз погружаясь в источник с головой. Наверное, лучше было бы не в горячий, а в холодный забраться — остудить буйную голову и разогнать шальные мысли. «Что мешает?»       Мотылек, с громким всплеском, всплывает на поверхность, разбрызгивая вокруг себя воду, после перехватывая мокрый перистый усик и немного скручивая его. А ведь, и правда, что? Можно было бы, наверное…       Актиас хлопает себя по пушистым щекам, выбираясь из бассейна, и набрасывая на плечи накидку. Нет, не годится. Не здесь и не так. А вот когда он кое-что из своих экспериментальных образцов проверит… ------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Тёмный довольно облизывается, удобно располагаясь на чужой постели, в чужом доме. Порой, смертным достаточно подкинуть только лишь один крохотный импульс, чтобы сподвигнуть их сделать то, что ему угодно. Пожалуй, эту игрушку сразу есть не стоит — уж больно интересно посмотреть, что он теперь сможет ему дать.