♪
На удивление, мне даже удалось поспать прежде, чем автобус остановился в нужном мне квартале. Сотни высоток шпилями уходили в небо и разрезали пушистые облака. Сразу видно — район не из бедных. В потрёпанных брюках-бананах и изношенной джинсовке я на мгновение ощутил себя изгоем на этом пафосном празднике жизни. Вероятно, жилье здесь стоило баснословных денег. Перед глазами, в небе, расплывались силуэты небоскрёбов, и на мгновение мне даже показалось, что они давят на меня, мерят свалиться и раздавить. Но это была всего лишь усталость после почти что бессонной ночи — я потер виски и, чтобы отойти от головокружения, неспешно зашагал по тротуару. Пока медленно и неуклюже двигался в сторону нужного корпуса, я дал себе указание — работать до кровавых слез, только не располагаться здесь за счет своего отца. Пускай даже придется выплачивать аренду именно ему на кредитную карточку, пускай получится не сразу! Даже копейка, высланная на отцовский счет, даст мне уверенность в устойчивости своего положения в самостоятельной жизни. Ведь отец не стал бы требовать денег с меня. В конце концов, я его единственный ребенок, пустившийся в свободное плаванье. Новомодный стеклянный лифт шустро доставил меня до нужного этажа, а ноги — до двери. Сразу было понятно, что помещения на этом этаже не самые дорогие. Скорее, среднего класса, но то, что передо мной за закрытой дверью предстала просторная квартирка в стиле конструктивизма, заставило меня неволей приоткрыть рот. Не часто встречаешь такую аккуратную отделку интерьера, особенно, когда ты — кроме дома и балетной школы — ничего, практически, не видел.♪
Выходные пролетели настолько быстро, что я не успел осознать начало рабочей недели. По привычке подорвался около семи утра, но, переварив случившееся, обессилено рухнул обратно на подушку. Куда было спешить, если там, в театре, уже не ждал никто? В ту ночь на меня напала премерзкая бессоница, но в те короткие минуты, когда удавалось провалиться в забытье, мне снился мой преподаватель. Будто бы и не было ничего, мы ставили хореографию, я блистал на тренировках под внимательными глазами, что, в противовес, смотрели с обожанием. Но студия встретила меня непривычным, однако вполне себе ожидаемым холодом и напряженной тишиной... Я тяжело выдохнул через стиснутые губы и, шаркая, направился в раздевалку, чтобы сменить кроссовки на чешки. Сумка полетела в угол комнаты, а ноги неуверенно ступили на ледяной ламинат, посеменив в самый центр комнаты. Никого не было внутри, только по топоту сверху я мог понять, что заведующие театром уже на своих местах, правда одиночество всё равно сожрало меня с головой. Хотелось бы поговорить с мастером, обсудить будущий концепт, ведь, в конце концов, невозможно вести целый проект одному - нужна была команда. Ведь итоговый результат зависит не только от хореографии, но и от других факторов. Уперев руки в бока, я прокрутился на месте, включив в колонке какую-то незамысловатую мелодию давно забытой классики. После разминки я прогнал все самые приевшиеся элементы, начиная от элегантного арабеска и заканчивая ловким пируэтом. Музыка сама несла меня, но всё та же апатия не давала выдать что-то помимо заученных комбинаций. Нужно было найти ту самую изюминку, благодаря которой номер можно было по праву считать уникальным. Ведь под моим именем и впредь поклонники будут вспоминать и пересматривать грядущее шоу «Чувствуй». «Возможно, меня даже признают премьером всего театра!» - пронеслось в моём сознании. Я закончил бездумный танец, неторопливо исполнив сюр ле куде-пье на дрожавших икрах, и резко опустился. Точно оборвал. Отражение в зеркале осуждающее сверлило меня взглядом исподлобья. Но вдруг, позади, у отражения появились союзники. За спиной я заметил чей-то тощий силуэт, изучающее рассматривавший меня с головы до ног. Заместо крика из зажатых губ со свистом вышел испуганно-раздраженный вздох, а брови машинально поползли вверх. Незнакомцу хватило наглости с усмешкой скрестить руки на груди и выставить ногу - к слову, завернутую в бежевый пуант - чуть перед собой. - Где же Вы видели, чтобы балет исполняли так, как будто кости самому себе вправляют? - беспринципно протянул незваный гость, вышагивая возле колонки и держа спину неестественно прямо. - А «Вы» кто вообще такой? - немного грубо выплюнул я, поражённый такой наглостью названного критика. Его слова ударили по самооценке, и я попросту не мог позволить кому-то критиковать отточенную технику. Юноша усмехнулся, но в то же время заметно помрачнел. — Вы что, не в курсе, как это всё делается? — вопросил недоумённо обладатель низкого голоса, а после цыкнул, вновь скрещивая руки на груди. Казалось, он машинально старался огородиться от меня и моей обоснованной глупости. Но и я отставать не был намерен, брезгливо сморщился, мотнул головой из стороны в сторону, но всё же слушать незваного гостя продолжил. Мало ли, зачем его сюда прислали, — я буду заменять Вам наставника. Понятия не имею, почему Вас так расхваливают, но я должен отдать честь Ким Балле, он внёс огромный вклад в искусство балета, — это достаточно резко шибануло прямо в солнечное сплетение, и я чудом удержался, чтобы не выплеснуть все свое разочарование и непринятие наружу. — Он умер, — пресно выдал я, тем самым перебивая уж больно разговорчивого, как он сам выразился, «наставника». — Я все прекрасно знаю, — разделяя слова по слогам, ответил незнакомец. Его манера разговора стала раздражать меня еще сильнее, ведь интонация больше походила на общение с ребенком, к тому же страдающим умственной отсталостью. Уделять внимание выскочке особо не хотелось, поэтому я сделал вид, что слишком увлечен перебиранием вещей в своей сумке в противоположном от юноши углу, — надеюсь, Вы понимаете, что нам придётся сотрудничать друг с другом, несмотря на ваше недовольство. — Да Вы мне в братья годитесь, — фыркнул я, вполоборота рассматривая изящную фигуру треклятого наставника. И то, что мне в учителя поставили кого-то такого же возраста, что и я, попало в самолюбие, не оставило надежду на то, что я восприму самозванца всерьёз каким-либо фибром своей души. На это юноша в бежевых пуантах неопределенно хмыкнул, делая пару плавных шагов в мою сторону. Вот кого точно не тревожил инстинкт самосохранения. Ведь, вероятно, под моим тяжёлым взглядом можно было лечь, как под пулями, что целились напрямую между глаз. Вещи в сумке я мгновенно прекратил перебирать, поднимаясь на ноги, чтобы быть с незнакомцем на одном уровне. Ещё не хватало смотреть на него снизу-вверх. — И как Вы вообще собрались ставить спектакль со своей предвзятостью? — внаглую усмехнулся незнакомец. Я тут же вскинул брови на подобного рода заявление, но возмутиться мне не дали, — о возрасте не по годам судят, слышали о таком? — однако ответа наставник не ждал, фыркнул себе под нос, задирая его в горделивом, но в то же время чрезмерно грациозном жесте, — мне искренне жалко Вас, Ким Балле был действительно искусным мастером своего дела, вся страна была наслышана о нём, в своё время его выступления возродили любовь к балету у народа, стремившегося к бесчувственной индустриализации. И то, что он доверил Вам поставить собственный спектакль, должно вызвать у Вас чувство гордости и бесконечной благодарности. — я как-то глупо поморгал после его слов, стараясь переварить услышанное, — что, не ожидали, насколько я осведомлен? Или, может, снова скажете, что я слишком молод? Слегка обдумав всё то, что вылилось на меня за короткую минуту, я парировал: — Скажу, что высокопарности Вам не занимать. — самодовольно улыбнулся, как только спокойное лицо напротив на долю секунды тронула гримаса раздражения, — странно, что начальство без моего ведома назначило мне в тренеры моего ровесника. Я понятия не имею, кто Вы, так что, наверняка, ждите весточку от директора, — я всплеснул руками, левой обводя нерадивого собеседника, — я обязательно переговорю с ним, чтобы впредь не вплетали никого в моё, — я сделал акцент на последнем слове, — детище. Ким Балле доверил мне организовать свой ‘балет’, и я ни за что не упущу эту возможность! Вы что, смеетесь? — Конечно, смеюсь, — действительно с насмешкой ответил незнакомец, свысока — несмотря на разницу в росте — разглядывая меня надменными глазками, — «поставить свой балет» не значит быть единственным хореографом, режиссером и актером. Спуститесь с небес на землю, это реальность, а не чёртово Мэри Сью, и я здесь не чтобы препираться с каким-то сосунком, — я слегка подался вперед, но меня заткнули небрежным взмахом кисти, — мое имя Ли Феликс, премьер Сиднейского оперного театра. Это Вам о чем-то говорит? — он улыбнулся еще шире, заметив то, насколько я замешкался, — про Вас, Хёнджин, мне уже все известно. Надежда Юниверсал-балета и «звездочка» здешней академии. Но ладно уж, давайте без формальностей. — И что же премьер «Сиднейского театра» забыл у нас? — я недоверчиво сощурился, но даже на такой вопрос нашёлся ответ у юноши, направившегося в сторону колонки. — Я родился здесь, — бросил он через плечо, — но у нас не свидание, чтобы я тут распинался, так? — производя определённые махинации, он подключил смартфон к проигрывателю, сосредоточенно выискивая что-то в своем плейлисте, — покажите мне, Хёнджин, на что Вы способны, — хитрый взгляд лисьих глаз устремился на меня из-под корпуса телефона.♪
В восемь лет у меня уже были экзамены, и это было началом череды испытаний, ломавших меня физически, но поднимавших с колен в моральном плане. Сначала нас было около сотни, но отобрали не больше десяти учеников. Что касается выступлений, роли солиста было добиться очень сложно, но те, кто прошел отбор благодаря упорству, харизме — уже доказали свою исключительность. И мне, привыкшему к этой простой догме человеку, было немного обидно принимать вызов какого-то напыщенного премьера «Сиднейского театра». Но гордость не позволила отказаться. Сжав зубы чуть ли не до скрежета, я сделал шаг вперед, ловко перепрыгивая на носок и совершая плавный большой пируэт. Хотелось слегка потянуть время, пока песня текуче превращалась в ритмичный мотив, поэтому, не спеша, я перемещался по середине зала, не сводя взгляда с собственного отражения. Главное в танце — полный контроль над своим телом и своими движениями. Не переборщить с амплитудой, совершая поворот; мягко приземлиться после бризе. Я повторял про себя все эти негласные правила, чтобы не ударить в грязь лицом и оправдать труды своего учителя, который, вероятно, отчитал бы меня за грубость некоторых телодвижений, хоть и выходило это непроизвольно: когда ты слишком сосредотачиваешься на одной позиции, переместиться в другую с должной аккуратностью очень тяжело. Прогнувшись в спине, я исполнил аттитюд, перепрыгнул на другую опорную ногу, завершая танец наряду с затихавшей мелодией. И только в конце я перевел взгляд на премьера позади меня, воззрился через зеркало. В тот момент наши взгляды пересеклись, мой — выжидавший, его — скучавший. Это пренебрежение в глазах наставника заставило меня замереть на месте, сверля взглядом субтильное тельце. Прозвучал последний аккорд, и балерун двинулся в мою сторону, буквально проплывая мимо и бросая: — Теоретик, значит, — он облизнул пересохшие губы и грубовато толкнул меня в плечо своим, костлявым, прогоняя с центра. На миг мне даже показалось, что мы находились на настоящей репетиции, если б меня одними лишь глазами не принижал какой-то хвастун с детским и невинным личиком. «Ходящий оксюморон» — подумал я, смещаясь ближе к стене, пока премьер 'кривлялся' перед зеркалом, стараясь вытянуть шею как можно выше, улыбнуться как можно шире. Подобные цирковые притворства я никогда всерьез не воспринимал. В конце концов, балет — серьёзное искусство, требующее максимальной сосредоточенности. Однако натянутая улыбка быстро сползла с чужого лица, когда из колонки резко донесся глубокий дрожащий бас, от которого, казалось, затряслись даже зеркала. Опустившись на пол и вытянув ноги перед собой, я с любопытством склонил голову набок, прижимая колено к груди. В это время исполнил идеальный а ля згонд, чуть ли не закинув ногу себе за голову. Я усмехнулся со своего же замечания, однако в мыслях всплыли воспоминания о том, как мне буквально рвали мышцы, — по крайней мере, ощущалось это именно так — стараясь увеличить угол моего шпагата. И то, как просто и легко «самозванцу» давалось встать в непростую позицию, вызывало у меня не то чтобы зависть, а скорее невольное восхищение. Улыбка всё не сходила с его лица, даже когда в ход шли замысловатые прыжки. Премьер наслаждался то ли моим недовольным выражением лица в отражении зеркала, то ли самим процессом. Хотя, скорее, это было вкупе, ибо несколько раз Феликс оборачивался в мою сторону, кокетливо вскидывал подбородок, ведомый не менее игривой мелодией. Кажется, это было что-то современное, что-то вроде электронной музыки со взрывным припевом. И то, как оно не сочеталось с самим понятием классического танца, вызывало у меня диссонанс. Неволей я вспоминал, как увлекали меня в далеком детстве уличные танцы, батлы… все то, что показывали в кинофильмах. Позиции премьера плавно перетекали одна в другую, создавалось ощущение, что танец этот он заучил наизусть, но удивленно-самодовольное выражение лица Феликса выдавало в нем импровизатора. Несомненно, талантливого, но разве я мог признать это, сидя в углу зала и борясь с противоречивыми эмоциями? В конце концов, я правда хотел сделать что-то стоящее из проекта «Чувствуй», лицом которого меня назначило агенство академии искусств. Но Феликс был прав, спектакль — это не дело рук одного человека с завышенной самооценкой, а целой команды. Да и какой разумный организатор станет доверять всю хореографию одному, пускай и подающему надежды, человеку, тому, кого советовала гордость академии, Ким Балле, но, в то же время, неопытному в этой сфере танцору. Нутром, однако, я чувствовал, что между нами возникла завеса взаимного пренебрежения. Оттого я поставил себе задачу после репетиции зайти к директору и выяснить, кто такой Ли Феликс, и почему им так просто заменили Ким Балле, моего учителя, который до самого конца верил в вечно несчастного, но трудолюбивого ученика, жаждавшего доказать своим родителям, себе, что он достоин одобрения и желанного внимания. — Это современный балет, — отвлёк меня от размышлений наставник, опускаясь и неспешно приседая передо мной, загадочно ухмыльнулся. — А это не оскверняет само понятие «балета»? — Что именно? — Феликс посмеялся. — Ну, не каждый день увидишь классику вперемешку с попсовыми песенками, — я пожал плечами. Под скептическим взглядом наставника хотелось провалиться сквозь землю: я чувствовал себя глупо. Но навряд ли это было заметно в уверенном взгляде. Возможно, наигранно уверенном. — Это то, чего не хватает современному пресыщенному зрителю, — разъяснил Феликс, — Вы же не думали, что сможете вывезти на классике? — я на секунду потупил взгляд, но отрицательно мотнул головой, — важные шишки надеются, что Вы в состоянии придумать что-то инновационное. Не даром Вы приемник Балле. Но поймите, что я здесь не просто так. В балетных терминах Вы разбираетесь, устойчиво держитесь, но на одной теории не создать стоящее представление. Просто эпоха сугубо классики ушла вместе с Вашим учителем. — голос его звучал немного осуждающе. Я неволей напрягся всем телом, стиснул губы в тонкую полоску — дурацкая привычка — и обратил на премьера все свое внимание, исподлобья разглядывая уж больно симметричное и точеное лицо, — Вы мне не особо нравитесь, но я честно выполню свою работу. И не только потому, что от этого зависит моя репутация. В первую очередь я здесь ради вклада; постеры с Вашим лицом развешивают по всему городу, так что думаю, на это шоу возлагают большие надежды, ведь это — идея самого Ким Балле, а ты — небезызвестный в вашем городе балерун. Надеюсь, ты понял, что я хочу до тебя донести, — снисходительная ухмылка тронула его губы. Конечно, моя озадаченность могла позабавить такого «опытного мастера», который, вероятно, был переоценён. Это — первое впечатление о нём, которое я оставил где-то в недрах своего разума. Закатил глаза и медленно поднялся на ноги. Неприязнь — не повод прохлаждаться. Премьер всё так же довольно щерился, задумчиво следуя глазами вслед моим перемещениям по залу. На языке вертелся один назойливый вопрос: «Да кто же ты такой, Ли Феликс?»