Дело было на...

Илья Владимирович помимо физики преподавал ещё астрономию. Видимо преподавать ему поручали исключительно самые мерзопакостные дисциплины в мире, ибо, если Илье Владимировичу было фиолетово на то, почему вода превращается в пар на Земле, то что с ней происходит за пределами нашей планеты вообще не имело значения. И тем не менее, каждую неделю Прусикин тратил несколько часов своей несчастной жизни на втолковывание детишкам разных космических законов, как то "Венера - вторая планета от Солнца" и "Луна - это голограмма и вообще мы все живём в симуляции". Поэтому, когда прозвенел звонок на третий урок, Илья Владимирович флегматично проследил за 7Г, деликатно сбивающим с ног своего классного руководителя и уныло проследовал в свой кабинет. Открыв учебник В. И. Левантовского "Небесная Ебанистика" на параграфе о чёрных дырах и Бермудских треугольниках, Прусикин смерил класс не читаемым взглядом и спросил: - Что означает тот факт...- он выдержал драматическую паузу, - что небо красное? - Это означает, что мы на Марсе, - мгновенно отрапортовал будущий великий астроном Лёша. - Нет, - раздраженно выплюнул Илья Владимирович, - это означает, что нужно звонить психиатру, ибо вы ёбну... Закончить Прусикину не дал топор, с душераздирающим треском проделавший дыру в двери кабинета физики. В щели показалось лицо заговорщически прищурившегося трудовика. - Илюх, на пару слов, в кабинет биологии, - сообщил он и мгновенно исчез. Илья Владимирович облегчённо вздохнул, торжественно захлопнул "Небесную Ебанистику", велел детям конспектировать параграф про черные дыры и рисовать модель космического корабля CST-100 в натуральную величину максимально детализировано, и выпорхнул из класса. Класс проводил взглядом фигуру физика, виднеющуюся в дыре от топора и дружно принялся выцарапывать на партах агитационные нацистские лозунги. В кабинете биологии, как уже догадался Прусикин, проходило несанкционированное собрание клуба одиноких долбоящеров с целью обсосать очередную проблему на личном фронте одного из участников. Состав клуба постоянно корректировался, в зависимости от проблемы, которую следовало обсосать. Если приспичило строить козни против Чесноковой, присутствовал весь педагогический состав, включая дворника, если обсуждались проблемы Ильи Владимировича, клуб одиноких долбоящеров предусмотрительно не звал на собрание Музыченко, а если инициатором встречи был Женя Баженов — приглашались абсолютно все желающие жители города, лишь бы наскрести каких-никаких сюжетов в вечерние новости. В последнем случае на совет пару раз приглашался даже Усачев, обычно игнорируемый членами клуба, в основном, конечно, из-за того, что на доброй половине собраний Мишаня Кшиштовский болтал о нем не затыкаясь, на что физрук Данила Алексеевич грозно ходил желваками и недовольно хмурил брови. Кто был инициатором собрания сегодня, Илья не знал. Знал только то, что это был не он, потому что в последнее время у них с Юрой все было хорошо, в основном, потому что за неделю они пересекались всего два раза. В кабинете пахло чаем и отчаянием. Жени Баженова не было, поэтому народу было относительно мало. Но что примечательно, позвали Руслана Эдуардовича, который сейчас сидел за первой партой и полушепотом обсуждал что-то очень серьезное, судя по выражению лица, с учительницей информатики. К слову, Сонечка, тоже не была частой гостьей собраний и приглашалась только в случаях, если требовалась серьезная моральная поддержка. Тогда Соня приходила с яблочным пирогом или другим каким успокоительным, заботливо подливала коньяк в кофе, выслушивала душещипательные истории различного характера и выражала сострадание всеми доступными ее мимике способами. После чего делала расклад картами таро на ближайшее будущее, обязательно видела что-то хорошее в остатках кофе на стенках кружки каждого страдальца и, при необходимости, делала приворот или наводила порчу. Юра стоял у окна. Как всегда незаконно прекрасный и на удивление жизнерадостный. Дело в том, что неделю назад Ирина Игоревна, увидела его поистине грандиозную новогоднюю постановку и на непродолжительное время впала в экзистенциальный кризис. После чего решила отменить постановку в частности и новый год в целом. Ну, и тут Юра обезумел от горя, разумеется. Потому что он спал и видел как блестяще выступают его детки в свете софитов. Как Сарик Андреасян, Никита Михалков или на худой конец Гай Ричи, который обязательно сидит в зале, среди школьников и их родителей, сначала пятнадцать минут восторженно аплодирует его - юриной - гениальности, а потом, непременно, зовет его в Голливуд писать сценарии для мировых бестселлеров и уже тыкает ему в нос контрактами и пачками денег. Потом, конечно же, дерётся с вышеупомянутыми Сариком Андреасяном, Никитой Михалковым и ещё с кучкой режиссеров за Юру и его гениальность, после чего счастливый забирает Музыченко в Голливуд. И вот Юра сидит в Америке, смотрит на пальмы и пишет сценарий девятого фильма о Гарри Поттере, в котором Бэтмен спасает Шерлока Холмса от Смешариков, после чего везёт его в штаб квартиру Мстителей и они вместе с Лунтиком, Родионом Раскольниковым и Прекрасной Няней изготавливают зомби вирус для спасения человечества от вторжения армии гигантских межгалактических кальмаров. Но Ирина Игоревна бесцеремонно прервала поток сокровенных фантазий Юрия Юрьевича, жестоко вернув его с небес на землю, поэтому последнюю неделю Музыченко пребывал в состоянии, в котором Илья Владимирович пребывал всю последнюю жизнь. То есть материл все что видел, трагически заламывал руки и на редкие вопросы "что случилось?" истерически фыркал и судорожно покидал помещение неровной походкой. Прусикин поддерживал его как мог: хором вместе с Юрой материл все на чем свет стоит, так же трагично заламывал руки и то и дело повторял "ну и хуй с ними, Юрик, зато у тебя глаза красивые!". Надо сказать, это был грандиозный прорыв со стороны Ильи Владимировича, потому что это первый комплимент, адресованный кому-либо, в его жизни. Но, к сожалению, из-за своего плачевного состояния Юра комплимент не заметил и старания Прусикина по достоинству не оценил. Но сегодня Юра пребывал в прекрасном расположении духа. Он активно жестикулировал, улыбался, травил анекдоты и благодушно хлопал по плечу какого-то парня, личность которого Прусикину установить не удалось. - Ребята! - радостно воскликнул Музыченко, привлекая внимание всех присутствующих, - Ребята! У нас сегодня, можно сказать, санкционированное собрание, потому что повод есть. В общем знакомьтесь, товарищи, это Пашка, он будет преподавать ОБЖ в нашей прекрасной школе! От такого количества восклицательных знаков в речи Юрия Юрьевича у Руслана Эдуардовича задёргался глаз. Средняя общеобразовательная школа номер 34 до сегодняшнего дня и не подозревала, что ей позарез нужен учитель основ безопасности жизнедеятельности. Ирина Игоревна считала данный предмет, ненужным, бесполезным, и, если честно, не очень понимала, чем он отличается от обществознания. Но это ровно до того момента, пока не прочитала статью о том как правильно выживать в арктической пустыне на протяжении трёх лет при помощи веревки, консервной банки и абордажного крюка. В тот момент она крайне впечатлилась и моментально нашла высококвалифицированного специалиста, выдернув его прямиком с выступления армейского оркестра, где тот играл на баяне. Пашка, надо сказать, был прирожденным учителем ОБЖ, хотя бы потому что дожил до своих лет без каких-либо серьёзных физических повреждений и не умер. Это, в целом, и был первый и единственный критерий, по которому Чеснокова избирала себе очередного подчинённого. Пашка неловко помялся под заинтересованными взглядами новоиспечённых коллег, робко поздоровался, доложил, что зовут его Личадеевым Павлом Игоревичем, не пьет, не курит, не женат. Павел Игоревич не выглядел несчастным или напуганным и жалости не вызывал, в отличие от Усачева, особенно в первое время его работы предводителем 7Г. Но это все потому, что Пашка, очевидно был местным. Это было видно по слегка-бирюзовому оттенку его кожи, характерному всем коренным жителям западной части города, который автор, по неизвестным причинам, не хочет называть, в связи с проживанием недалеко от городского химзавода. К тому же Павла Игоревича совершенно не смущал Мишаня, с удобством расположившийся на подоконнике и свесивший ноги в окно: «ну а хули, мой кабинет», потому что Руслан Эдуардович, даже спустя время, продолжал тревожно поглядывать на учителя биологии, когда тот периодически нарушал законы физики: левитировал там, например, или доставал языком до носа. Конечно же Илья Владимирович знал, что законы физики это чушь собачья, поэтом здесь резонно будет предположить, что Усачев заинтересован не потому, что «о боже, этого не может быть», а потому что переживает за физическое благополучие Кшиштовского. Ибо то, что у Мишани к Руслану Эдуардовичу, мягко скажем, чувства, было видно невооруженным взглядом за триста километров даже слепому маразматику в коме. И забыть об этом было невозможно, потому что Кшиштовский ежечасно оказывал Руслану всяческие знаки внимания, как то: звал пить чай с сырниками собственного приготовления, героически прогонял с рабочего места Усачева саблезубых чешуйчатых пауков, регулярно сбегающих из живого уголка, провожал до дома, если приходилось уходить поздно и гарантировал стопроцентную защиту от оборотней, упырей и путан с ближайшей трассы, которые непременно захотят напасть на экзотического столичного гостя. И Руслан был не слепой и тем более не дурак и все мишины поползновения прекрасно видел, но что чувствовал по этому поводу пока не определился. Миша хороший, добрый и мягкий. Спокойным его, конечно, не назовешь, для этого он слишком часто барабанит пальцами по столу, отбивает ногой бессвязный ритм по полу, теребит любые попавшие под руку предметы и мелко дрожит руками. Руслан не знал, нужен ли ему невротик, да и нужен ли кто-то вообще, но мишино безвозмездное отношение к нему подкупало, если говорить честно, никто раньше к Усачеву так не относился, да и вряд ли отнесётся. Но сейчас это не самое главное, этот вопрос подождёт и, возможно, как-нибудь сам решиться. Главное сейчас то, о чём он уже битый час пытался поговорить с Соней, как с квалифицированной ведьмой, но был бесцеремонно прерван торжественной речью Юрия Юрьевича. Сухо поприветствовав новоиспечённого обжшника вежливым кивком, Усачев судорожно попытался ухватиться за ускользающую нить разговора: - Вот если тебе снится мёртвая женщина...- с задумчивым лицом изрек Руслан Эдуардович, - это же вряд ли к деньгам, да? - Не знаю, - Соня призадумалась. Толкование снов не было её сильной стороной, в отличие от толкования разводов кофе на дне кружки, - может к новому знакомству? Как выглядела эта женщина? Она изначально была мёртвая или умерла, так сказать, на твоих глазах? - Ну, я иду — она лежит. Я постоял, посмотрел, дальше пошёл. У неё было синее платье, рыжие волосы, безвкусные туфли на огромной платформе со стразами и топор в голове. - Топор...- протянула Соня и перевела взгляд на трудовика, который мило беседовал со своим отражением в стеклянной двери книжного шкафа. - А к ней не было ничего примотано синей изолентой? - Вроде нет. - Значит это не Андрей Владимирович, - заключила Соня. - Тебя ничего не беспокоит? Руслан задумался. Его много что беспокоит: апатия, например, тревожность, экзистенциальный кризис, тот факт, что ему тридцать один год, жутковатые коллеги на работе, гастрит, заработанный из-за питания исключительно бутербродами, потому что плита все еще не работает и вряд ли когда-нибудь заработает. Беспокоит, что киты глотают пластик и выбрасываются на берега Испании, а популяция амурских тигров резко сокращается. Что из этого всего имела в виду Соня было непонятно, поэтому Руслан отрицательно помотал головой. - Шухер! Чеснокова! - завопил кто-то из учителей и все как по команде растворились в воздухе. Все, кроме Руслана, который так и не познал искусство исчезания при приближении опасности, Сони, которая пыталась по памяти восстановить, прочитанный лет десять назад, сонник и Павла Игоревича, у которого была ужасная память на фамилии и он не успел осознать, что опасность приближается. Опасность в лице завуча средней общеобразовательной школы номер 34 вплыла в опустевший кабинет биологии и уставилась на невезучих учителей. - Три девицы под окном, - заявила она, переводя взгляд с одного несчастного педагога на другого. При появлении на горизонте Ирины Игоревны все её подчинённые рефлекторно приобретали покорно-угнетенный вид, демонстрируя всю усталую обречённость, которую только могли откопать в закромах своего организма. Ибо на преподавателя, который, по своей неосторожности, выглядит счастливым и вполне довольным жизнью, Чеснокова реагировала как бык на красную тряпку. Счастливый учитель в её коллективе — показатель недостаточно усердной работы, потому что все, абсолютно все учителя должны быть угнетены и подавлены, иначе что она за завуч такой, раз не держит в страхе своих подчинённых. В этот раз пронесло, лица у всех троих были соответствующие. Руслан Эдуардович был, действительно, угнетён и подавлен Ириной Игоревной, седьмым Г-классом и жизнью в целом, Соня напряженно думала о толковании снов, старательно хмурясь, а у Павла Игоревича просто лицо с рождения было подходящее. Да и вообще, к этим троим у Чесноковой претензий не было. Руслан Эдуардович ей нравился, потому что был ответственным, Сонечка — потому что была ведьмой на порядок хуже её самой, а Павла Игоревича просто не хотелось запугивать в первый рабочий день. Поэтому она разочарованно вздохнула и пошла искать кого-то, кому не жалко навалять. Оставленные в одиночестве Усачев, Сонечка и Павел Игоревич еще какое-то время задумчиво попялились в пространство, а потом разбрелись по своим рабочим местам. Единственное, что Павел Игоревич знал о своей предстоящей работе — это номер кабинета, но всё было не так просто. Нумерацией кабинетов в средней общеобразовательной школе номер 34 занимался всё тот же несчастный никому неизвестный гуманитарий, который присваивал номера домам на улице, где проживал Руслан Эдуардович. Поэтому, в поисках кабинета 28, Пашке пришлось два раза пройтись по первому этажу и три раза по второму, пока он не обнаружился между кабинетом номер 16 и кабинетом без номера, но с табличкой «Психолог Сатир И. В.». Павел Игоревич робко заглянул в приоткрытую дверь кабинета школьного психолога и увидел мужчину в белом халате. Мужчина сидел на деревянном стуле, закинув ноги на стол, и читал книгу «Как правильно вести себя в обществе, чтобы никто не догадался, что вы ебанутый». Не самое популярное творение Зигмунда Фрейда, подумал Пашка. Мужчина поднял на него глаза. - Здрасьте, - коротко выдавил Павел Игоревич, захлопнул дверь и поспешил спрятаться у себя в кабинете во избежание продолжения беседы. В классе уже сидели дети. Сегодня у Павла Игоревича было всего два урока и оба — у седьмого Г-класса. Как учить детей основам безопасности жизнедеятельности Павел Игоревич прекрасно понимал, поэтому все сорок пять минут честно рассказывал, как смог дожить до своего, по меркам семиклассников, преклонного возраста и не умереть. Простые истины новоиспеченного обжшника заключались в том, что мир — крайне опасное, жестокое, бесчеловечное место, не в коем случае не предназначенное для жизни людей и если ты хочешь быть целым, невредимым и не попадать в неприятности — нужно сидеть дома и выходить на улицу только в крайних случаях. Потом Пашка перешёл на разговоры об опасности, огня, грозы, террористов, глутамата натрия, содержащегося в чипсах и вызывающего язву желудка, диких обезьян на улицах Индии, солнечного удара и обморожения конечностей, в общем, оседлал своего любимого коня. Два урока прошли удручающе быстро для Павла Игоревича, который мог бы до вечера объяснять почему человеческий желудок не предназначен для переваривания мяса, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как собрать тетрадки, чтобы проверить классную работу и отпустить детей разносить в щепки кабинет литературы, в котором у седьмого Г-класса был следующий урок. Пашка взял первую попавшуюся тетрадку, рассмотрел обложку. На обложке был изображен какой-то темнокожий футболист, сверкающий зубами в немилосердно широкой улыбке, было подписано: «тетрадь по ОБОЖЭ(Основам Безопасности Жизнедеятельности) Володи Пенкина, ученика 7 Г класса».