Лишь в пределах сна

Nobody can go back and start a new beginning, but anyone can start today and make a new ending.       Из соседней комнаты послышался надрывный кашель, дверь со скрипом приоткрылась, но ровно настолько, чтобы Томас смог просунуть маленький круглый поднос с двумя чашками чая и аппетитной миской различных сладостей и пряностей. Худое тело грациозно проскользнуло через узкий проем, сумев не уронить содержимое подноса, что обязательно произошло бы у столь неуклюжего Дилана. Парень выставил дымящийся душистый чай и десерт перед О’Брайеном, отнес поднос обратно и неловко устроился на противоположном углу кожаного дивана.       Томас улыбнулся мечтательной детской улыбкой и вдохнул приятный аромат травянистого напитка, удачно купленного недавно в прилавке возле дома. Дилан криво ухмыльнулся половинкой рта и расплылся в ответной улыбочке во все тридцать два зуба, подмигнув блондину осторожно, будто боясь спугнуть Сангстера. Актер схватил рукой горячую чашку, аристократично оттопырив мизинец, и попробовал напиток на язык.       — Очень вкусно. Спасибо, Томас, – еле слышно прошептал Дилан, но фотографу не составило никакого труда прочитать слова по влажным губам мужчины, — Можешь дать свой номер телефона для дальнейшего сотрудничества?       — Не за что, – смущенно, сохраняя спокойствие и не давая себе краснеть, ответил Сангстер, — Да, конечно, записывай.       Томас четко продиктовал номер мобильного телефона, а Дилан добавил того в контакты.       О’Брайен расслабленно выдохнул, впервые за долгое время почувствовал некое странное умиротворение, которое не мог ощутить даже в своем собственном доме, и свободно опрокинулся на спинку дивана, тем самым не отрывая глаз от сидящего напротив собеседника. Дилан подмечал несущественные вещи — тот неловко отводил взгляд, прикусывал и частенько облизывал губы, а чуть румяные щеки выдавали смущение блондина. Такое Дилану было отнюдь не понять — несколько минут назад он ставил самого О’Брайена на колени, жестко имел его в различных позах, а теперь сидит вот так – скованно и непринужденно.       Это было очередной интересной загадкой для брюнета, ключик от которой он так желанно захотел заполучить. Сангстер определённо смог пробудить в актере давно спящее увлечение в ком-либо, за что тот был ему безумно благодарен, ведь всякие тайны Дилан просто обожал, потому что, разгадав их, можно было самодовольно ухмыляться и гордиться самим собой.       Брюнет поежился на месте и решил первым разрушить ту звенящую тишину, отдававшуюся в ушах, между ними.       — Томас, расскажи, как ты добрался до поста фотографа в одном из самых популярных журналов за несколько лет? — Дилану безусловно хотелось знать – помог ли он тогда блондину или все же его поступок остался таким же бесполезным, как и многие другие в списке его добрых дел.       Сангстер ожидал таких вопросов, но делать было нечего, поэтому, отпив бесшумно несколько глотков чая, как истинный британец, он начал свой короткий рассказ.       — Дилан… Ты тогда действительно помог мне подняться с колен и взглянуть на людей с высоты, и я буду вечно благодарить тебя за это, потому что то, что случилось тогда со мной и заклятому врагу не пожелаешь, – Сангстер перевел дыхание и продолжил, бегая глазами по всей студии, стараясь избегать зрительного контакта с брюнетом, — Того, что было в кошельке мне хватило на временное жилье и на профессиональные курсы фотографии, на которые я мечтал попасть еще в далеком детстве. С того момента я больше ни разу не появлялся в таком виде перед людьми. Я прошел полугодовой курс и выиграл конкурс лучшего студента. Мне предложили место в этой студии и — вот. Я здесь, — Слегка растерявшись, Томас протароторил это скороговоркой меньше чем за минуту на одном дыхании и устало облокотился на спинку дивана.       Блондин опрокинул голову наверх и прикрыл опухшие ярко-красные от слез глаза. Неожиданно для себя он почувствовал, как рядом мягкий диван прогнулся под весом тяжелого тела, а на его хрупкое плечо легла сильная рука. По подоконнику забарабанили крупные капли летнего дождя, а в нос Томаса ударил успокаивающий приятный запах одеколона брюнета, смешавшийся в воздухе с ароматом травянистого чая. Он начал нашептывать ему всякие бессмысленные глупости на ушко, но это, как ни странно, успокаивало вырывающееся из груди сердце Сангстера. Горячие ладони Дилана накрыли дрожащие руки Томаса и прижали к груди.       Фотограф почувствовал невидимое тепло, исходящее из брюнета, слышал его размеренное, спокойное дыхание и учащенное биение сердца. Сангстер был готов отдать все, что у него имеется, лишь бы всю жизнь вот так просидеть с Диланом, в тишине и понимающем молчании.       Сами того не осознавая, они стали двумя кирпичиками, которые навсегда приклеили друг к другу не поддающимся обстоятельствам цементом. Кирпичам по силам выстраиваться в огромные стены, создавать дома и творить, что на ум придет. Но… Но сохранять связь и непоколебимость они могут лишь тогда, когда стоят на ровной горизонтальной поверхности, именуемой по-другому фундаментом. На наклонной плоскости ни одна конструкция долго не продержится, не простоит, начнет разрушаться.       Собрав все оставшиеся силы в кулак, Томас поднял глаза и столкнулся с заботливым взглядом волнующегося Дилана, ощутив прилив необходимого человеческого тепла, большим чаном разливавшегося в его груди. Молочно-шоколадные глаза смотрели на блондина с детским доверием.       — Черная полоса жизни – это темная тень, исходящая от нашего счастья, — Дилан рассмеялся и провел языком по нижней губе, — Только к своим годам я понял, что существует еще как минимум сотня черных оттенков, и черная полоса никогда не закончится, если вдруг к тебе не придет надежда в обличие настоящего или вымышленного тобой человека с баллончиком белой краски в руках. Ну или же ты просто можешь сбегать в магазин в свое сознание за розовыми очками, – О’Брайен расплылся в доброй улыбке и притянул Томаса к себе, заключая в искренние объятия. Блондин растаял, как мороженое на весеннем солнышке, и прижался к актеру как можно крепче, будто это в последний раз видит его. Складывалось ощущение, что со стороны худой Томас сейчас раздавит Дилана в лепешку, переламывая все косточки.       Дилан не подавал виду, что ситуация вышла из-под его контроля, поэтому лишь жадно хватал воздух губами, не отпуская от себя Сангстера. Томас потерся носиком о шею брюнета и на выдохе прошептал что-то, а Дилан лишь поморщился от щекотных действий блондина. Ему было хорошо с ним, и блондин был уверен, что актер разделяет его позицию и ценит их внезапно сложившиеся взаимоотношения.       — Ты стал той самой надеждой с баллончиком белой краски, – Томас слегка помялся, прежде чем произнести эти очередные слова благодарности.       — Я рад, – коротко отрезал Дилан и аккуратно, боясь спугнуть, приблизился к заплаканному лицу блондина. Получив зеленый сигнал в виде положительного кивка, О’Брайен нежно и немного «целомудренно» прикоснулся своими губами к губам Сангстера, заволакивая в длительный страстный поцелуй. Томас кусал губы партнера, изучал его рот горячим языком и наслаждался моментом.       Наслаждаться моментом — целое искусство. Каждому человеку в наше время знакомо чувство постоянной спешки куда-либо. Торопимся вырасти, стать взрослыми, торопимся жениться или выйти замуж, торопимся жить… «Странные мы — живем мгновениями только тогда, когда вот-вот все закончится и время безжалостно сожрет нас». Слишком поздно людям приходит осознание цены времени. Человек начинает замечать пышные распустившиеся бутоны цветов, вставать с пением птиц, наслаждаться роскошью рассвета, жадно ловить плотный воздух и чувствовать, как быстро от него уходит то самое дорогое время.             Нет завтра, есть только здесь и сейчас…       Губы Дилана, обкусанные Томасом в кровь с небольшими болячками, немного подернутые маслом, проводят дорожку из поцелуев ото рта блондина до румяной от стеснения щеке, полностью обволакивая ее горячим дыханием.        Даже такую идиллию кто-то да умудряется нарушить — карман Дилана громко завибрировал, оповещая о новом сообщении. Парень раздраженно цокнул и достал телефон, уставившись на яркий дисплей экрана: «Любимый, ты где?».        В голове брюнета произошел взрывной щелчок. Он прекрасно осознавал, что такому актеру, как он — предмету обожания миллионов девушек по всей планете, просто невозможно иметь любовные связи с мужчиной. К тому же, публичные отношения с Одри у него на протяжении 6 лет, и их расставание вызовет уйму вопросов, на пару обрушится шквал критики, непонимания и журналистов желтой прессы. Весь интернет взорвется от такой новости за считанные дни, и почти каждый сайт будет писать на эту тему, дабы набрать популярности.       — Дилан... – из раздумий брюнета вывел озадаченный голос Томаса, — А… Что дальше? – Сангстер заметно переживал, произнося свой отчаянный вопрос вслух.       — Ты о чем? – переспросил О’Брайен, всем видом пытаясь увильнуть от предстоящего разговора, который явно не предвещал положительного исхода.       — Я о наших отношениях, – неуверенно лепетал Томас, будто стоя у доски на уроке истории и пересказывая заданный на дом конспект.       Черт. Особого выбора у Дилана не было. Либо сейчас, либо это затянется надолго, и он утонет в блондине, как в болоте. Да. Сейчас. Иначе будет поздно. Сейчас…       — Сангстер, о каких отношениях ты говоришь? – Дилан издал язвительный смешок, — Между нами никогда ничего не будет. Неужели ты думал, что у нас что-то выйдет? Это был просто секс и не более того, – жестко закончил свой вердикт мужчина и постарался поспешно удалиться из студии, прихватив пиджак, но все же успел взглянуть в моментально меняющиеся глаза Томаса — они заблестели, пелена слез не давала фотографу четко видеть отдаляющегося от него О’Брайена, во взгляде отчетливо читалась непереносимая боль.       Дилану было противно от самого себя, но разум вновь побеждал над чувствами в этой окровавленной войне, где жертвой становятся совсем невинные люди. Такие, как Томас. Как Одри. Брюнет думал, что так будет правильнее и лучше. Гордость не давала ему развернуться и убедить блондина, что это была такая несмешная шутка, чтобы проверить его реакцию, невидимая стена недоверия образовалась между ними, разрушить которую будет действительно трудно и сложно, но пытаться все вернуть Дилан в трезвом уме не захочет. Давно так актера не тошнило от собственного поступка. Отвращение к самому себе постепенно зарождалось в нем.                   Но…       Разум — это способность, могущая заключать верные последовательные решения и мысли. Наш ум приносит нам гораздо меньше горя и боли, чем наши страсти. Тогда почему, приняв на первый взгляд верное решение и поступив со всеми доводами головного мозга, Дилан ощущает себя таким несчастным?       Когда отдаляющийся цокот каблуков ботинок стих, Томас так и остался стоять в немом изумлении, не сводя глаз с захлопнутой двери. Разряд сжигающей изнутри, рвущей сердце боли остро прошелся по всему телу да с такой силой, что захотелось выть, кричать, реветь навзрыд. Дилан был кратковременным миражом, который нарисовало тонущее от влюбленности сознание. Страсть постепенно уходила на второй план — пьедестал заняло разочарование, но потребность почувствовать друг друга с Диланом вновь у Сангстера осталась.       Разочарование в людях приносит опустошённость и различный спектр всех отрицательных эмоций, начиная с апатии и заканчивая непередаваемой агрессией. Крах надежд и потеря веры гуляли за ручку с этим чувством. У них тройничок.       Ну, и правильно. Чем выше ожидание, тем сильнее разочарование. Это вынуждает принять хоть и горькую, как пилюля, иногда несправедливую, но настоящую истину.       Резкий надрывный крик в пустоту — его никто не услышит, не обнимет и не будет лепетать на ушко всякие глупости для успокоения. Томас ощущал себя ничем иным, как использованной куклой, которую купили в местном магазинчике, а потом сдали обратно на полку пылиться. Хуже всего было осознавать, что все, что было с ним — очередная фальшь.       «Ой, дурак, вновь доверился едва знакомому человеку, теперь получай по заслугам за свою глупость».        Больше оставаться здесь он не мог. Комок обиды вновь подступил к горлу, грудь противно сдавливало чувство одиночества и собственной никчемности, дыхание затруднялось с каждой минутой. Томаса тошнило, когда он смотрел на подоконник, где парочка занималась любовью, на диван, где они пили чай, и Дилан его успокаивал, на аппаратуру, с помощью которой фотограф делал снимки с участием брюнета.        Дождь закончился. Как блондин добрался до дома, он не помнил. В памяти лишь всплывали моменты, как он несколько раз останавливался, вытирал сопли и слезы подолом рукава, как прохожие о чем-то скрытно шептались, тыча пальцем в Сангстера. Повернув щеколду замка изнутри, Томас расплылся по двери, скользнув на холодный пол. Блондин прислонил ладони к лицу, инстинктивно сжал его, выдавливая новую нахлынувшую волну слез до последней капли. Сердце разрывалось, пропускало удары. Томас задыхался. Дополз до кровати и сразу же вырубился. ***       Никто не знает, сколько бы проспал Томас, если бы под рассвет его не разбудили настойчивые телефонные звонки. Сангстер устало потер глаза кулачками и привстал на локте, потянувшись за рядом лежащим телефоном. 3:57. Отлично. Кому он мог понадобиться? Незнакомый номер.       — Алло, – хрипло произнес Томас в трубку сорванным вчерашними криками голосом.       — О, привет. Забери меня отсюда, пожалуйста, — пьяно и жалостливо попросил собеседник.       — Дилан? — Сангстер был очень удивлен таким поздним звонком брюнета, так еще и в таком состоянии. Внутри непонятный объект ёкнул. От волнение за О’Брайена голос начал неистово дрожать, как и искусанные, сухие губы.       — Нет, Колумб, — в трубке раздался заразительный смех, — Да, это я. Не ожидал, Сангстер? — издевательским тоном спросил актер, сделав акцент на британской фамилии блондина.       — Нет, просто… Откуда забрать тебя? — обеспокоенно прошептал фотограф, закусив нижнюю губу.       — Брус стрит, — послышался всхлип.       — Скоро буду. Жди. Никуда не уходи, — приказал Сангстер и сбросил вызов.       Томас решил сэкономить время на переодевании, поэтому наплевал на помятую рубашку и брюки и выдвинулся в путь, успев лишь умыться холодной водой и дать себе пару бодрящих пощечин.