Лишь в пределах сна

            The way to love anything is to realize that it may be lost.       С усилием переборов невыносимую сухость во рту, он невнятно и с удивлением прохрипел: — Одри?       — Нет, блин, Эмма Уотсон, — блондинка на противоположном конце провода выстояла недолгую паузу и вновь начала выливать на только что раскрывшего глаза Дилана огромные ведра своего нестерпимого недовольства, — Это просто нечеловечески и чертовски жестоко по отношению ко мне, О’Брайен, — Брюнет неосознанно подметил тот факт, что девушка окликнула его по фамилии, что безошибочно означало то, что в данный момент Одри просто в бешенстве, — Что ты молчишь?— Уже надрываясь в трубку, прокричала она,— Что с тобой происходит?! Ты просто эгоист, О’Брайен!       — Да что ты говоришь, — наконец-то ответил Дилан с непривычным для себя саркастичным тоном, в котором отсутствовала какая-либо жалость к Одри и ее чувствам. Наверное, все дело в том, что человек привыкает ко всему. Даже к самому плохому. Психика брюнета приспосабливается к таким частым явлениям, как истерики на пустом месте, и как бы перестает их замечать - адаптируется. Но сможет ли он стать счастливым, если всю жизнь его будут преследовать, шагая рядом за ручку, негатив, токсичность, крики, конфликты и ссоры? Не живет же он в постоянном страхе, в бесконечной обречённости, и вроде все в порядке, но может ли считать себя счастливым?       Девушка проигнорировала вторую сказанную Диланом за весь разговор фразу и продолжила отчитывать поступок парня, — Где тебя, черт возьми, носило? Ты обещал приехать не позже часа ночи! Где ты ночевал? С кем ты спал? С какой-то проституткой небось? — Одри завалила мужчину вопросами, на которые обычно трудновато бывает ответить с похмелья, — Да пошел ты! Можешь забирать свои вещи! Прощай.       Контрольный выстрел. Послышались прерывистые гудки. ***       До Томаса доносились лишь короткие обрывки разговора, но и по ним было нетрудно понять, что произошел нехилый конфликт между Диланом и… его девушкой? Подругой? Мамой? Сестрой?       Следующие несколько секунд произошли как в замедленной съемке — дорогущий мобильный телефон с глухим треском полетел в бетонную стену, множество осколков от стекла разлетелись по полу, части корпуса оказались в разных углах комнаты, а сам парень произнес что-то невнятное и закричал. Адски. Наполнено болью. Надрывно.       Сангстеру безумно захотелось сейчас крепко прижать к себе брюнета, нежно прошептать ему на ушко успокаивающие слова, разобраться в этой непонятной ситуации и вместе найти решение, но делать он это, конечно же, не будет.       Дело принципа сейчас показать свое безразличие к чувствам О’Брайена, упрямо последовать за своими внутренними убеждениями о гнили души мужчины и отстоять их, игнорируя любые неоспоримые факторы, как, например, крики и слезы. Да, Томас до сих пор был безумно обижен на такой гадкий и предательский поступок брюнета, но его обычное присутствие с пареньком в одной комнате уже неслабо согревало разорванную в клочья душу блондина.       Гордость не позволила Сангстеру завалиться рядом с ним на кровать и успокоить, поэтому тот поспешил поскорее покинуть комнату, оставив Дилана со своими мыслями и проблемами тет-а-тет, и направился на кухню. Стоит ли покормить нежданного гостя или даже здесь строить из себя обиженную принцессу? Тяжело выдохнув, Томас раскрыл холодильник и достал пару яиц для приготовления простейшего омлета для себя… ну и для О’Брайена. ***       Накипело. Будет совсем неудивительно, если сказать, что кричал Дилан совсем не от душевной боли, а от неизвестности и безысходности. Он понятия не имел, как поступить и что ожидает его дальше. Вся его жизнь в один момент разделилась на две части: до и после.       Обида прожигает грудь до боли за то, что Одри смогла вот так просто выкинуть в урну столько лет совместной жизни. Парень соврет, если скажет, что любит ее, но привязанность, образовавшуюся в течение всего общения с девушкой, отрицать никто не будет. Как-никак, точка кипения должна была настать рано или поздно. Нужно проститься и отпустить. И пускай, сотни раз обещал с ней быть до конца… Соврал. Желания восстанавливать отношения, идти извиняться и объясняться за свои действия, совершенно не было. Если уж она решила поставить окончательную точку, то Дилану остается лишь смириться и признать, что это конец.       Носом брюнет смог уловить знакомый запах любимого омлета, который всегда готовила ему мама в США перед новым учебным днем. Перед глазами появились теплые воспоминания о доме и родителях, по которым О’Брайен безумно скучал, ведь не виделся с ними с тех пор, как улетел в Прагу для съемок в фильме и как решил остаться жить здесь, в прекрасной Чехии, где абсолютно каждый день играет своей яркой палитрой красок.       Животные инстинкты и биологическая составляющая человека дали о себе знать, тогда Дилан поднялся с кровати и направился туда, куда вело его обоняние. Когда перед глазами возник Сангстер, выглядевший совершенно по-домашнему, придавая немного уюта и тепла холодному сердцу, то мужчина безвольно улыбнулся. Такая картина забавляла его.       — Ты что лыбишься? — грубо отрезал Томас, сам поражаясь своей дерзости.       Лучезарная улыбка сразу же покинула лицо брюнета, которое вновь приобрело привычное холодное каменное выражение. Воспоминания мимолетно начали выстраиваться в один единый пазл в голове, складываясь в цепочку событий до отбывания сознания Дилана в царство Морфея. Внезапно для себя он ощутил непередаваемое смущение, непривычное для него самого. Щеки залились алой краской, еще четче выделяя россыпь родинок на них, и жутко загорелись.       — Извини за это, — единственное, что смог выдавить из себя брюнет, пребывающий в состоянии смятения, тут же пройдя через Сангстера, стараясь не смотреть в его бездонные глаза, дабы опять не утонуть с них. Он осознал, что еще вчера оправдывал свое актерское образование, пуская пыль в глаза Томаса, что скорее всего задело его, если судить по опухшим и заплаканным глазам, в которые он только что взглянул, ощутив электрический разгоряченный разряд, прошедшийся по всему телу.       В данный момент ему ничего не мешало объясниться перед блондином, ведь главная проблема, раньше стоявшая на пути к их взаимоотношениям, внезапно испарилась сама собой этим утром. А если ему все равно? Плевать. Терять Дилану все равно уже нечего.       — Томас, давай поговорим о вчерашнем,— голос предательски вздрогнул, на что он пару раз специально сухо кашлянул.       Парень ухмыльнулся. Неужели он думает, что его поступок можно как-то оправдать? Блондину стало даже интересно послушать глупые объяснения.       — Валяй, — безэмоционально ответил Сангстер, попутно накладывая омлет в две небольшие тарелочки. Отодвинув стул движением правой ноги, он неуклюже присел и аккуратно поставил на стол две порции завтрака. Поднимать голову и сталкиваться с карими глазами О’Брайена ему не хотелось, поэтому он неловко и с противным скрипом водил вилкой по посуде, параллельно захватывая кусочки омлета и кладя их в рот.       Дилан грустно улыбнулся и начал свой неотрепетированный монолог, — Я так сказал, потому что боялся…— голос брюнета неистово и непривычно дрожал, что пугало даже его самого — Боялся, что это неправильно, ведь на тот момент у меня была девушка. Но я ее не люблю, и мы уже расстались, —он изредка поднимал взгляд на Томаса, который все время молчал и отказывался как-либо комментировать слова мужчины, внимательно слушая, — И я не использовал тебя...— актер будто прочел мысли фотографа, — Ты мне на самом деле правда нравишься, иначе бы я не вытворял вчера такое. Я просто трус, я испугался…       Голос Дилана сменила тяжесть тишины.       Определённо, блондин понятия не имел, можно ли вновь довериться брюнету и его словам, но безумно хотелось верить, что все это правда, и боль, которую испытал Сангстер, была напрасна. Он с трудом сейчас борется с желанием подойти к О’Брайену и крепко-накрепко прижать к своему худому тельцу, шептая всякие успокаивающие глупости ему на ушко, а потом зажать его дрожащие руки в своих теплых ладонях. Но нет. Нельзя ему вновь показывать свою наивность и легкодоступность. Томас дал себе клятву быть непреклонной каменной стеной, которую не сломают ни обещания, ни жалость, ни прощение.       — Прости меня дурака, Томас, я не хотел обижать тебя, — умоляюще еле слышно произнес Дилан.       И тут Сангстер совершил роковую ошибку — он вновь позволил себе утонуть в бездонных молочных глазах брюнета. Черт возьми, и как теперь обижаться на него? Не зря издавна бытует выражение «Глаза — зеркало души». И сейчас парень увидел во взгляде Дилана сильное переживание, а самое главное — искренность, которая являлась тем недостающим ингредиентом для приготовления чего-то гастрономически вкусного и потрясающего; которую невозможно было бы скрыть за пеленой непроглядных соленых слез; в которой так нуждался в последнее время блондин. На порыве этой проницательности Томас был готов простить мужчине любые грехи, черта оправдать, да и порвать этот мир до костей. «Что же ты со мной делаешь, О’Брайен?» — задал немой вопрос Сангстер, растворяясь в Дилане, как сахар в крепком горячем чае.       — Все в порядке, Дил, — неожиданно для себя самого выпалил блондин, но отказываться от своих слов он не хотел, поэтому продолжил, — Я не обижаюсь на тебя и… Ты мне тоже нравишься.       Оба неистово покраснели, как спелые помидоры на грядках у бабушек. Несмотря на зрелость мужчин и их возраст, ведут они себя как прыщавые подростки со спермотоксикозом и излишними гормонами. Никто из них вчера и подумать не мог, что они вновь испытают те неловкие чувства как от первой любви, начнут краснеть от обычных слов и переживать, будто отвечаешь невыученный параграф у доски. Такие ощущения были ими давно уже позабыты, и возвращаться к ним никто уже и не думал.       Дилан внезапно поднялся с нагретого места, умело обогнул стол и встал за худенькой спиной блондина. Сангстер почувствовал приятные теплые ладони на своем животе и руки, которые заключали его в долгожданные объятия. Казалось, все налаживается. Неравномерное дыхание О’Брайена обожгло кожу на шее блондина, а по телу прошелся табун раздражающих мурашек.       Оба почувствовали внутри себя уют, непередаваемый словами.       — Томас, мне не очень удобно просить, но… — почти шептал Дилан, — Могу ли я у тебя временно пожить?       Глаза фотографа округлились от заявленной наглым мужчиной просьбы, но не самое лучшее решение отказать в помощи после недавнего примирения, сколько бы неудобства не принес бы ему актер.       — Без проблем. А что случилось? — искренне поинтересовался Томас, ощущая волнение за этого кареглазого, но ответ его разочаровал:       — Ничего особенного, не бери себе в голову, — Дилан краем уха услышал, как Сангстер недовольно фыркнул, поэтому быстро постарался исправить ситуацию, — Я тебе обязательно расскажу, только чуть позднее.       Блондин положительно кивнул, хоть и ощущал какую-то недосказанность. Самый раздражающий фактор для него на данный момент — это непроясненность отношений, тянущая за собой шлейф недоразумений. Он наблюдал, как они с О’Брайеном, словно части произведения пересекаются между собой, сплетаются, проявляясь как нечто динамично становящееся и меняющееся, но понятия не имел, пара они или же нет, а смелости спросить не хватает.       Иногда Томасу казалось, что Дилан умеет считывать эмоции, будь это ликование или же печаль, смелость или же страх, облегчение или же переживание — он мог прочитать все, почувствовать это огоньком, обжигающим внутренние органы до пепла. Как и сейчас.       Актер резко приподнял блондина, плюхнулся на стул и усадил на свои колени, крепко прижав к себе. Нежные поцелуи оставляли мокрые дорожки от лба до ключиц, переплетаясь в целые цепи, образуя множество «дорожек». Сангстер втянул носом приятный одеколон брюнета, прикрывая глаза и наслаждаясь этим моментом. Дилан настолько крепко обнимал Томаса, будто боялся потерять его навсегда. Хотя так и было. Внутри О’Брайена зародился непонятный ему самому страх, что его блондин уйдет, оставит его, бросит. Боялся, что после всех проявлений любви на этой кухне, на этом злосчастном завтраке , Томас прощально помашет ему ручкой и захлопнет за собой дверь, а он так и останется сидеть на этом стуле, не зная как удержать Сангстера.       Говорят, со страхами нужно бороться.        — Томас, ты будешь моим парнем?       Нападение, предпринятое внезапно, на некоторое время парализует волю противника к сопротивлению, поэтому блондин смог только неуверенно кивнуть, и в следующую же секунду ощутил на своих губах влажные губы Дилана. В едином порыве они слились в горячем поцелуе, а языки завели свой страстный танец, похожий на танго. Зарывшись руками в темных волосах, Томас подался вперед, еще крепче прижимаясь к возлюбленному. И в финале, уже освоившись и потеряв стыд, мужчина перекинул одну ногу блондина через себя и мертвой хваткой взялся за его упругие ягодицы. Тот на секунду опешил и отдалился от брюнета, напоследок чмокнув его в щеку.       — Прости, — помялся Сангстер и неохотно слез с коленок брюнета, — Надо прибраться, — констатировав факт, парень оглядел кухню.       — Хозяюшка моя, — пролепетал актер, за что сразу же огреб несильный подзатыльник, — Ауч, за что? — потер голову и шею Дилан.       — За то, что ты дурак, Дил-Дил,— блондин высунул язык, передразнив своего парня.       — Кто бы говорил, Томми. ***       Дилан в спешке накинул красную клетчатую рубашку Сангстера поверх черной футболки и потянулся к дверной ручке, подмигнув Томасу на прощанье.       — Почему я не могу поехать с тобой? — в сотый раз переспросил блондин, — Я бы помог тебе перетащить вещи, — не унимался фотограф.       — У меня жуткий беспорядок, что просто не позволено иметь звездам, — оправдался О’Брайен, а перед глазами встал образ разъяренной Одри, которая на порывах гнева выбрасывает вещи Дилана за дверь.       — Ладно, возвращайся скорее уже с вещами, — Томас чмокнул брюнета в лоб и закрыл дверь. ***       Мужчина нервно отстукивал ритм ногой, стоя перед дверью в семейный уголок, кладбище его нервов и отношений, длиною в шесть чертовых лет, не решаясь нажать на злосчастную потертую кнопку дверного замка. В голове одним единым фильмом промелькивали тёплые воспоминания о счастливых моментах, происходящих за этой самой дверью. Совместные просмотры фильмов от Марвел, поедание нескольких банок мороженого за раз, жестокие бои подушками, милое посапывание девушки на плече О’Брайена, запах только что заваренного зернового кофе, заумные настольные игры, чтение книг вслух, пение колыбельных на ночь. Яркие моменты прошлого захватили разум брюнета, зашевелились в голове, словно шестеренки, все больше затуманивая трезвое мышление актера.       Палец непроизвольно опустился на кнопку звонка.       Быстрые негромкие шаги.       Дверь распахнулась.       — Ты все-таки соизволил явиться в дом, — Одри, будто издеваясь, несколько раз звонко похлопала в ладоши, — Браво.       — Я ненадолго. Где мои вещи? — Дилан переступил через порог и, обогнув девушку, будто ее здесь и вовсе нет, прошел внутрь родного дома. Возможно, в этих стенах он оказался в последний раз, и отныне его домом будет гнездышко того самого растрепанного воробушка, а возможно и не последний…       — Ты настолько серьезно воспринял мои слова, Ди? Я погорячилась, я не собирала твои вещи, — внезапно мужчина почувствовал на своем торсе две хрупкие ладошки, а на плече показался любопытный подбородок блондинки, — Оставайся.       — Я не могу, Одри. Ты все уже решила, как и я, — брюнет хотел было убрать грязные ручонки бывшей девушки от себя, как неожиданно почувствовал горячие поцелуи на собственной шее. Безумно трудно уходить, оставлять четверть своей жизни за спиной, но так нужно. Стоять на месте равносильно нескольким шагам назад. Сложно отпустить сильную эмоциональную связь, которая остаётся от распавшегося любовного союза.       Девушка тем временем, пока возлюбленный был в размышлениях, развернула его к себе лицом и впилась в его губы поцелуем. Надо признать, после Томми, ее поцелуи довольно противны — от Одри пахло жареным луком, у нее был слюнявый мягкий рот, руки ее возбуждённо дрожали. Но самым главным отталкивающим признаком была недавно проснувшаяся совесть Дилана.       Блондинка положила одну ладонь мужчины к себе на грудь.       — Не уходи, — дрожащий от перевозбуждения голос Одри отдавался звоном в ушах актера.       — Ладно.             Ведьма.