Я больше никогда не пойду на твои похороны!

Драко Малфой собирался. В жизни ему не раз и не два приходилось тратить по несколько часов, чтобы достойно предстать на каком-либо мероприятии. К примеру, в пять лет состоялось его первое торжественное появление «на публике» — дед Абраксас по старинному обычаю знакомил внука с портретами семейной галереи. А всех почивших предков — с новым наследником, которому предстояло продолжить род и приумножить его славу. Драко на всю жизнь запомнил, как боялся и волновался, но старался спрятать эти чувства глубоко в себе — уже тогда начал понимать, что такое носить фамилию Малфой и к чему это обязывает. Были и другие случаи, требующие повышенного внимания к своему внешнему виду: первая поездка в Хогвартс — не зря же они с Гарри именно в салоне мадам Малкин впервые увидели друг друга, Рождественский бал в год Турнира Трех Волшебников в школе и мамины зимние балы дома. А еще получение свидетельства об окончании французской академии авроров и вручение первой аврорской мантии на церемонии в Министерстве магии… Много было поводов. Но никогда Драко Малфою даже в страшном сне не снилось, что придется собираться на похороны Гарри Поттера. Церемонии прощания с аврорами проводились по определенному сценарию на полигоне — произносились речи, складывались цветы, поднимались вверх волшебные палочки, а после все плавно перемещались специально подготовленным порталом на выбранное родственниками погибшего кладбище. И так же должно было быть и сегодня. Драко, застегивая мантию, завязал сзади отрастающие волосы черной лентой — похожая обвивала букет, такой же кроваво-красный, как и парадное одеяние британского аврора. Только выражение непроницаемой невозмутимости никак не желало закрыть его лицо — зеркало наглядно демонстрировало ужас и боль, которые буквально изливались из его глаз. Он справится. Он должен удержать себя в руках. Он Малфой! Словно нуждаясь в подтверждении последнего факта, Драко решил пройти к выходу из мэнора через портретную галерею — может, это придаст ему так необходимой сейчас уверенности? Он шел медленно, словно сквозь строй развешенных по обеим стенам картин, надеясь ощутить в себе магию рода, почувствовать, что он не один, что за ним многовековая сила, которая поддержит его. Но… нет. Внутри царила все та же засасывающая его пустота. Приближаясь к портрету Абраксаса Малфоя, Драко, не отдавая в том отчета, слегка замедлил шаг. Он не ошибся — дед окликнул его: — Драко, ты помнишь все, о чем мы с тобой говорили, когда ты был младше и еще не считал всех, кто намного старше тебя, замшелыми пнями, ничего не понимающими в жизни? Драко усмехнулся — Абраксас в своем репертуаре — но кивнул, ожидая, что еще скажет дед. — Я о том, что Малфои никогда не давали поводов обвинять себя в трусости и переносили все испытания с гордо поднятой головой. А еще говорили правду… иногда. Когда это было выгодно — и неважно, чего это касалось: личной жизни, бизнеса или политики. Потому что честность помогает быть счастливым… в некоторых случаях. Может быть, это как раз твой? И помни, что иногда все не так, как тебе кажется — даже если этому нет никаких доказательств. — Ты всегда говоришь загадками, — Драко постарался улыбнуться. — Вспомни мои слова через несколько часов. А сейчас выпрями спину и расправь плечи — то, что ты аврор, не отменяет того факта, что ты, между прочим, глава рода. И не самого худшего в Британии, заметь. Мимо портрета отца Драко прошел сознательно, даже голову в его сторону не повернул — Люциус Малфой и после смерти оказался верен себе и еще ни разу не поговорил с сыном. В Аврорат Драко прибыл вовремя, минут за пятнадцать до начала построения на полигоне. И, стараясь никому не попадаться на глаза, сразу прошел в свой кабинет — как-то странно называть было своим то, что всегда было их с Гарри общим. На его столе рядом с колдографией вперемешку валялись свитки и перья, чернильница стояла боком и грозила свалиться, забрызгав старательно отмываемый эльфами пол. Казалось, вот сейчас откроется дверь и опоздавший и запыхавшийся Гарри буквально влетит, бормоча: «Робардс меня еще не искал?». И начнет торопливо переодеваться из обычной мантии в форменную, одновременно пытаясь перекладывать свитки и что-то искать в ящике стола. Драко иногда ворчал, что Гарри вносит в их работу хаос, а теперь понял, что тот вдыхал в нее жизнь. Как и в его собственное существование — потому что сейчас, вспоминая события последнего года, Драко вдруг понял, что все важные события, все, что вносило в повседневность смысл и движение, было так или иначе связано только с Гарри. Иначе бы это была просто работа и тишина одинокого мэнора, где после отъезда Нарциссы стало мрачно и тоскливо, несмотря на всю созданную ею красоту. Перед глазами Драко, сменяя друг друга, словно колдографии, мелькали воспоминания: вот Гарри в «Дырявом котле» пытается подпевать приглашенным музыкантам — у него нет ни голоса, ни слуха, и он безмерлиново фальшивит, но для Драко нет в мире звуков приятней; Гарри на метле летит ему навстречу, и кажется, что они вот-вот столкнутся — Драко сворачивает первым, а Гарри заливисто смеется, так, что хочется его поцеловать… Прямо с разлету… Но вместо этого Драко ругается, и Гарри в знак примирения предлагает пойти попить сливочного пива. Драко фыркает и настаивает на вине из погребов мэнора… Они снова ругаются — на этот раз из-за того, что пить и где… Драко приходится буквально подтащить себя к выходу из кабинета, чтобы, смешавшись с другими сотрудниками Аврората и Министерства, отправиться на полигон. И снова в коридоре, невольно наблюдая за коллегами, Драко обратил внимание на разницу в поведении таковых — кто-то прятал влажнеющие глаза, являя собой пример благородной истинной скорби, а кто-то выглядел так, будто ему сию минуту выступать в опаснейший рейд. Только догнавшая его Гермиона Грейнджер, то есть Уизли, выбивалась из контекста. Хотя бы и тем, что была без своего рыжего супруга… И настроена составить компанию ему, Драко, в чем он сейчас ну совершенно не нуждался. Ладно хоть молчала. Пока… — Драко, нам сюда, — на полигоне она бесцеремонно оттащила его в сторону, к одной из запасных неиспользуемых дверей, где собрались сотрудники иных Отделов, не имеющих отношения к Аврорату, а также незнакомые Драко волшебники и ведьмы, которых оказалось на удивление много. — Все будет видно, не волнуйся. — Я должен быть со своими, — у Драко не хватало сил на протесты, ему казалось, что он и букет сейчас не удержит. — Нет, Кингсли особо подчеркнул, что нам нужно стоять здесь… Мы последними подойдем… прощаться, — словно бы оправдываясь, пробормотала она, избегая смотреть Драко в глаза. В другое время он бы задумался, почему, но сейчас ему было не до особенностей ее поведения. …Драко находился в каком-то полуоцепенении, словно бы здесь стояло только его тело, периодически возвращающееся к процессу функционирования благодаря впивающимся в руку ногтям Гермионы. А душа зависла где-то над немногочисленной толпой. И это похороны национального героя? Когда вынесли гроб, Драко показалось, что даже небо потемнело. Но никто не произносил речей, не видно было подготовку к открытию портала — как они вообще собираются переправить всю эту толпу в Годрикову впадину? Все просто подходили к гробу, останавливались на несколько секунд и шли дальше. Ровно до того момента, который потом не раз вспоминался Драко в замедленном режиме. Когда у гроба оказалась ничем не примечательная пожилая ведьма, покойник вдруг резко сел и схватил ее за шею. Тут же на помощь бросились несколько авроров, схватив женщину и наложив на нее связывающее заклинание. А Гарри Поттер выскочил из гроба, отряхивая мантию… — Стерлингс взят. Все свободны, — раздался усиленный Сонорусом голос Кингсли. Драко, не в силах осознать, что произошло, переводил безумный взгляд с Гарри на Кингсли, который улыбался ему открыто и словно бы понимающе, на Робардса, который явно не желал на него смотреть, на Снейпа, который откровенно усмехался… Что вообще здесь происходило?! Как такое может быть?! — Гарри жив, Драко, — раздался почти у самого уха тихий голос Гермионы. — И тебе давно пора ему сказать… Драко не дослушал ее. Толкнув дверь, он на негнущихся ногах вышел в полутемный коридор и сполз по стенке на пол. Казалось, что его кровь кипит и гудит, на все лады повторяя: «Гарри жив… он не умер…»