Мне рассказывали, будто в Индонезии существует обычай время от времени менять имя. Когда человек чувствует, что он устал от своего прежнего «я», он берет себе другое имя и начинает новое существование. Хорошая идея! Эрих Мария Ремарк Ночь в Лиссабоне
***
Человеческие крики наполнили Монетный двор и эхом отозвались в черепной коробке Изабеллы. Девушка тут же подорвалась и рванула прочь из уборной, наплевав на свой любимый рюкзак. Как там говорится? Услышав крик загнанного кролика, лиса бежит к нему, но не на помощь?.. Кажется, так. Изабелла не помнит, кто это сказал, да и сейчас это не особо важно. Все эти люди ей сейчас до боли напоминают кроликов, к которым заползли голодные удавы и начали медленно затягивать свои кольца вокруг добычи. Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, девушка видела, как убивали кролика, чтобы подать свежее мясо к столу. Она помнила эти душераздирающие визги невинного существа, которому отрубали голову тупым топором, из-за чего сделать это быстро и относительно безболезненно для зверя было невозможно. Вот только она вовсе не пушистый кролик в этом спектакле, не одна из пришедших поживиться удавов и даже не хитрая лиса, которая в силу своего природного очарования заполучила шанс разбогатеть, не применяя особых усилий. Она сама не знает, что она такое. Чёртова химера, не имеющая единого тела и постоянно меняющая свои лики. Её никогда не устраивали полумеры, порой она входила в заданную ей жизнью роль чересчур хорошо, сливалась с образом настолько сильно, что потом сама не могла отличить себя настоящую, вспомнить, кем она была до этого. Берлин бы только пренебрежительно усмехнулся, если бы заглянул сейчас в её мысли. В силу своей профессии он всегда мог отличить оригинал от подделки, все, что ему было нужно, это лишь время. И Изабелла понимала, что сейчас у него времени предостаточно. Изабелле кажется, что она вновь слышит глухие удары металлической секиры о шейные позвонки, хотя, возможно, это просто кровь стучит набатом у неё в висках из-за подступающей паники и бега. Страх сковал сердце липкими щупальцами и оно заколотилось ещё сильнее, словно пытаясь вырваться из этого чудовищного удушающего захвата. Изабелла боялась. Именно в таком состоянии её схватил человек в маске Дали и приставил пистолет к голове. Кажется, это был Денвер или Рио, точно было не разобрать — они никогда не встречались лично. По сути, они даже понятия не имеют, что она одна из них. На это пришлось пойти в целях безопасности, потому что заполучи полиция одного из грабителей и обмолвись он случайно о её причастности к нападению — и с планом Ватикан можно попрощаться. — Пошла! — девушка испуганно вскрикивает, когда парень свободной рукой сжимает её плечо и толкает по направлению к холлу, все ещё держа на прицеле. Она идёт таким быстрым шагом по знакомым коридорам, что могло бы показаться, будто это она ведёт грабителя за собой, а вовсе не он её. Изабелла чувствует его тяжелое дыхание рядом со своей головой, может видеть, как нервно дёргается его кадык, когда он сглатывает, а сглатывает он неприлично часто. Грабитель нервничает из-за начавшего воплощаться в реальность самоубийственного плана, её саму душит страх перед Берлином, и Изабелла думает, что скоро всех из накроет волной всеобщего помешательства. Длительная изоляция никогда не приводила ни к чему хорошему. Они спускаются по лестнице и, добравшись до главного холла, Изабелле надевают маску с белыми крестами на глазницах. Последнее, за что удаётся зацепиться её взгляду — это дрожащая рядом от страха Ариадна. Девушка слышит, как она едва различимо всхлипывает, боясь издавать слишком много шума, поэтому прежде чем Изабелла успевает осознать свои действия, она берет её за руку и сцепляет их пальцы в замок. — Всё будет хорошо, — произносит она на грани слышимости и чувствует, как Ариадна сильнее сжимает её ладонь. Изабелла физическим чувствует страх дрожащей рядом девушки — чёртова эмпатия просто не позволяет ей оставаться равнодушной, однако в глубине её подсознания начинает зарождается чувство смутно похожее на зависть. Ариадна знает, чего она боится. Её ночные кошмары сейчас ходят рядом, облаченные в красные комбинезоны. Страх Изабеллы иррационален. Ей абсолютно плевать на грабителей, она уже давно не боится ни боли, ни смерти, а тюрьму рассматривает как искупление. Но она до дрожи боится темноты. Потому что во тьме обостряются все чувства, потому что во тьме ты наиболее уязвим, потому что именно с темнотой связаны её самые жуткие воспоминания. — Телефон, — рядом раздается голос того же человека, который привел ее сюда. Изабелла не сразу понимает суть приказа, поэтому он повторяет на порядок грубее: — Живо отдала телефон! Непослушной свободной рукой Изабелла лезет в задний карман брюк и передает грабителю средство сотовой связи. — Какой пароль? — Нет пароля. — В смысле нет? — на секунду в голосе парня проскальзывает недоумение. — А зачем? — Изабелла пожимает плечами. — Если кому-то понадобится компромат на меня, то он взломает эту железку на раз-два, поэтому не вижу смысла в лишних телодвижениях. Все тайны я храню в своей голове, так что если кому очень надо меня прижать, то для этого придется вскрыть мою черепушку. Парень, потребовавший у нее телефон, заходится странным смехом, больше похожим на крик дельфина, и изо рта Изабеллы тоже вырывается короткий смешок. — Чудная, — комментирует он, отсмеявшись, и идет дальше. — Психопатка, — шипит Ариадна, однако не отстраняется, а, напротив, льнет к ней сильнее. В принципе, это верная стратегия. Когда тебя забрасывает в водоворот безумия, то лучше всего держаться поближе к тому, кто в этом хаосе как рыба в воде, чтобы тебя не снесло течением. Ее экспромт немного успокаивает ее коллегу — щупальца недавно подступающей паники отпускают Ариадну, однако Изабелле, несмотря на внешнюю невозмутимость и попытки шутить, неспокойно. — Прежде всего… Доброе утро, — знакомый до зубного скрежета голос раздается совсем рядом. Андрес говорит размеренно, неспеша, словно они не на ограблении, а на благотворительном собрании в пользу больных раком детей, и у Изабеллы перехватывает дыхание. — Я здесь главный. Предпочту, чтобы мое настоящее имя осталось тайной, но вы можете звать меня… Берлин. Он делает запинку на последнем слове и Изабелла готова голову дать на отсечение, что он сделал это, потому что искал взглядом ее. Девушка буквально кожей чувствует его пронзительный взгляд, ощущает, как он блуждает по ее телу, да даже почти осознает, что он едва уловимо морщится, видя ее перепачканные какао брюки. Изабелле некомфортно под его взглядом, но она всеми силами пытается взять себя в руки и не показывать слабости. Дальше она не слушает. В первый раз это случилось, когда они выбирали себе имена. Когда они выбирали себе имена, Андрес победил в этом надуманном сражении и с тех пор побеждает с завидной регулярностью. Десять месяцев до ограбления — Еще нам нужно будет придумать кодовые имена, — неожиданно выдает профессор, оторвавшись от раскиданных на столе бумаг. — Я думал, что это должно быть что-то нейтральное, например, цифры или названия городов… — Ну, с этим проблем точно не возникнет, — тут же вклинивается Мартин, который расположился на диване и расслабленно закинул руки на его спинку. — У нас же теперь есть вечный генератор сумасшедших идей, верно, Белла? Изабелла не отвечает. Она расслаблено лежит на том же диване с книгой в руках, согнув одну ногу в колене и закинув на неё вторую, и слегка покачивает ей в такт музыке, играющей в наушниках. Это поразительная способность отключаться от реальности и концентрироваться на чем-то своём, в упор не замечая, что к тебе с вопросом обратился человек, на коленях которого ты умостила свою голову. — Приём! — Мартин слегка пощелкивает пальцами перед её лицом, привлекая внимание. — Командный центр вызывает Беллу! — Ась? — невпопад реагирует она и вытаскивает одну затычку из уха, отрешенно обводя всех присутствующих взглядом, а затем сползает с колен Мартина и принимает сидячее положение, подогнув ноги под себя. — Обо мне говорили? — Нужен твой нестандартный взгляд, — любезно поясняет Мартин причину, по которой её растормошили, и приобнимает за плечи, загворщески подмигивая. — Нам понадобятся позывные, когда мы пойдём на дело, а ты у нас спец по придумыванию прозвищ. Вон, Профессор не даст соврать. Серхио, сидящий за столом напротив них, качает головой и устало массирует висок, внутренне готовясь выслушивать очередной безумный поток мыслей от подруги. За столько лет общения он уже успел привыкнуть к тому, что все, что она говорит, даже если поначалу это кажется бредом сбежавшего из психиатрической лечебницы человека, на деле имеет в разы больше смысла, чем того требует ситуация. Изабелла чем-то поминала Чеширского кота из старой детской сказки — безобидного, вечно улыбающегося спутника, слова которого могут понять лишь малая толика людей. Мужчина хмурится и поправляет очки привычным нервным жестом, что вполне можно расценить как верный признак раздражения, но Изабелла знает его слишком давно. Именно поэтому ей достаточно мимолетного взгляда, чтобы уловить приподнятые уголки губ и в который раз убедиться — имя Профессор мужчине действительно нравится. — А какие у нас варианты? — деловито интересуется она и картинно потирает руки. — Что вы там уже набросали? Или мне одной всю работу делать прикажете что-ли? — Что-то нейтральное и броское, возможно, города, — повторяет Профессор свою идею. — Города, значит… — задумчиво тянет девушка и потирает подбородок. Она вытаскивает второй наушник, откладывая их вместе с книгой в сторону, и устраивается поудобнее. Тесный тактильный контакт не вызывает у Изабеллы никакой неловкости, поэтому «устроиться поудобнее» в её понимании — это практически лечь на Мартина, который, впрочем, совсем не против побыть временной подушкой для девушки. — Не, фигня-идея, — неожиданно изрекает она и качает головой, но потом осекается и слегка склоняет голову, приложив правую руку к груди и посылая Серхио извиняющийся взгляд. — При всем уважении. — И какая же мысль посетила твою светлую голову в качестве альтернативы? — до этого молча стоящий у окна Андрес вступает в диалог, отрываясь от созерцания пейзажа. — Господи, ты все ещё здесь! — вскрикивает от неожиданности Изабелла и театрально хватается за сердце. — Тише-тише, это всего лишь я, — Андрес ухмыляется, слегка взбалтывая содержимое бокала, и издевательски смотрит на девушку, которая вцепилась в спинку дивана и смотрела на него, как еврей на Гитлера — проклиная про себя, но не решаясь высказаться вслух. — Однако мне нравится, что я вызываю у тебя такие ассоциации. — Будь проклят тот, кто делал планировку этого чертового дома и вдвойне проклят тот, кто додумался поставить диван спинкой к окну, — бурчит девушка, напрочь игнорируя самодовольный взгляд мужчины. — Я-то думала, что ты ушёл ещё час назад. Вот скажи, тебе делать, что ли, нечего? — Я уже успел вернуться, — в тон ей отвечает Андрес, а затем криво улыбается и щурится от удовольствия: — Пути господни неисповедимы. Изабелла задыхается от возмущения и осознания того, что её привычка поминать Всевышнего всуе сыграла с ней злую шутку — этот самодовольный индюк явно не упустит возможности потешить свое эго её оговоркой. — Нет, вы это… Да как можно!.. Ты просто… Это… — девушка не находит слов из-за своего возмущения, активно жестикулируя и пытаясь найти поддержку в лице Мартина, но тот вовремя капитулирует, перемещаясь на край дивана. — Слушай, а это идея. Она успокаивается так же резко, как и вспыхивает, и сосредоточенно смотрит перед собой, закусив губу. — Точно, идея. Да это же гениально! Вы только представьте, — девушка резво вскакивает с дивана и взмахивает рукой, словно призывает их взглянуть на неведомые до этого момента просторы. — Это же будет ограбление века, поэтому и наши образы должны быть величественными! Вот, наш драгоценный Профессор, например, — она подходит к Серхио со спины и кладёт руки ему на плечи, — будет координировать операцию снаружи, невидимый для всех. Всё, что будет свидетельствовать о его незримом присутствии — это голос, который можем слышать лишь мы, верные последователи его Непостижимого Плана. Он будет наблюдать за нами через камеры, но мы не сможем видеть его, и все, что у нас останется — это вера в то, что все сложится удачно и Создатель нас не покинет… Создатель, смекаете? В карих глазах девушки зажигаются искры, и Андрес на мгновение замирает, любуясь на это одухотворенное лицо. — К тому же, согласно плану, грабителей будет восемь, — она слегка ворошит бумаги, словно хочет найти там подтверждение за несколько секунд. — Восемь, понимаете! Столько же, сколько и архангелов! О, как! Да это просто гениально! — Эм, Белла… — Серхио осторожно кладёт свою руку поверх женской, которая все ещё сжимает его плечо на удивление сильно. — А тебе не кажется, что это как-то слишком… — Ничего не слишком! — отмахивается от него Изабелла. — Это будет эпохальное событие! Журналисты любят подобный пафос, а мы же хотели расположить к себе общественность. — Может ты ещё предложишь нам нимбы и крылья нацепить? — осведомляется Андрес, выразительно поднимая бровь. — Так далеко я ещё не думала, — непринуждённо отзывается она. — А вот вам настоятельно рекомендую рассмотреть мою идею. — Но если «архангелов» будет восемь и все они непосредственно задействованы в ограблении, то кем будешь ты? — Я? — Изабелла удивлённо моргнула, а затем пакостливо захихикала. — О-о-о, а я буду Люцифером. Буду ошиваться среди смертных и баламутить заложников своими речами. — Только попробуй что-нибудь выкинуть, — предостерегающе тянет Андрес, и его глаза сверкают недобрым огнём. — А то что будет? — Изабелла откровенно не замечает угрозы сквозящей в его словах, ну, или искусно делает вид. — В Ад меня низвергнешь? Обречешь на вечные муки холодом, как по Данте, а?.. Михаил. На последнем слове она осекается и сглатывает слюну, вмиг ставшую вязкой и образовавшую ком в горле. Изабелла медленно поворачивает голову, взгляд враз становится отсутствующим и отрешенным, словно её внезапно накрыло волной воспоминаний давно минувших дней. Андрес почти что может видеть, как все нейронные цепи внутри неё вздыбились и напряглись, словно после удара током, и он действительно может видеть, как напрягся его брат. Серхио развернулся на своём стуле и теперь заглядывал в глаза сгорбленной девушки, стараясь успокоить готовую вот-вот разразиться бурю. Они играют в гляделки совсем недолго, но Андресу этого достаточно, чтобы понять, что за всем этим ворохом пафосного религиозного бреда скрывается нечто большее, нечто, доступное только его маленькому невинному брату. — А почему Михаил? — Мартин старательно делает вид, что не замечает резкой перемены атмосферы их беседы. — Ну, как же… — медленно выговаривает девушка, все ещё не отрывая взгляда от Серхио. — Михаил же, типа, главный там. Она тычет пальцем в потолок, а потом сдавленно хихикает своим мыслям. Девушка склоняется ниже, сцепляя руки в замок на мужской груди, и утыкается носом в длинные волосы Профессора, пытаясь то ли успокоиться самой, то ли убедить Серхио, что все в порядке. — Изабелла, хватит, — одергивает её Профессор, хмуря брови и выворачиваясь из её захвата. — На сегодня достаточно богохульства от тебя. — Не-а, у меня, может, единственная отдушина — это стебать Библию и измываться над религией в целом. Это ведь на самом деле забавно, что… — Прекрати. — Или ты накажешь меня, папочка? — озорная фраза слетает с её губ и они расплываются в ухмылке. Андрес не видит её лица, но может с уверенностью сказать, что в её глазах сейчас пляшут самые настоящие черти. Он буквально чувствует на себе этот обжигающий взгляд карих глаз, который адресован его брату, и это будоражит не хуже выстрела, просвистевшего в нескольких сантиметрах от головы. Изабелла тем временем вовсе входит в раж, плавно огибает настороженного Профессора, усаживаясь к нему на колени, и обхватывает руками шею. Андрес чувствует, что сжимает бокал чересчур сильно, так что стекло почти трещит под давлением его пальцев. Происходящее кажется ему иррациональной фантасмагорией, жутким сюрреалистическим бредом, но никак не реальностью, потому что Изабеллу как будто подменили за долю секунды, в которую уместилось одно единственное имя. Михаил. Едва только сформировавшиеся очертания образа этой невозможной девушки вновь расплываются, словно кто-то вылил воду на ещё не успевшую высохнуть акварель. Каждый раз, когда он думает, что загадка почти разгадана, она вновь подкидывает ему ребус, и каждая новая тайна ещё сильнее его раззадоривает. Когда Андрес впервые с ней встретился, в ней не было абсолютно ничего, что могло бы его заинтересовать — Изабелла была для него всего лишь маленькой надоедливой сестрой, которую он никогда не хотел. Это произошло само собой, когда он попытался найти информацию о ней, но все что он смог получить— это лишь пустоту. Никаких социальных сетей, покупок через интернет, приводов в полицию, криминального прошлого, родственников и личных отношений. Ни-че-го. Девушка-призрак под стать его брату. И с этого момента придуманный ей же образ начал расползаться по швам, дразня отблесками истинного естества, но не позволяя увидеть себя целиком. — Эм, — неловко резюмирует она и поджимает губы, заметив недоумевающие взгляды друзей, — это я, типо, сейчас за Люцифера отыгрываю, да. Ну, тип, Серхио — это Бог, а Сатана — его сын и они, типа, в ссоре… Просто семейные разборки! Короче, это не то, о чем вы подумали. — Конечно-конечно, инцест — дело семейное, — понимающе кивает Мартин, но его губы подрагивают от едва сдерживаемого хохота. — Я не так сказала! — возмущённо восклицает она и вскакивает с колен Серхио, который, казалось, был единственным человеком, который понимал, что происходит, но стойко не подавал виду. — Ах, ты!.. Она набрасывается на Мартина и пытается то ли защипать его, то ли защекотать до смерти. Тот уже смеётся вовсю, совершенно не сдерживаясь, и пытается отбиться от Изабеллы подушкой. Возня продолжается недолго — они выдыхаются и разваливаются на диване, пытаясь восстановить дыхание. Андрес отстранённо наблюдает за этим безумным действом, его больше интересует Серхио. Младший брат совершенно не выглядит удивлённым или смущенным, и, когда их взгляды пересекаются, в висках набатом стучит мысль: «Между ними что-то происходит, что-то уже произошло, и это что-то сведёт его с ума от любопытства, если он не узнает». — Нет, все, отбой по архангелам, — голос отдышавшейся девушки выводит Андреса из транса и он разрывает зрительный контакт, переводя взгляд на говорящую. — Если я официально стану Люцифером, то этот же меня до конца жизни стебать будет. «Этот» согласно кивает и ловко уворачивается от прицельно летящей в него подушки. — Что ж, тогда я безмерно благодарен Мартину за это, — ехидно комментирует Андрес и салютует бокалом другу. — Михаил— отвратительное, безвкусное имя, мне совершенно не подходит. — Ничего страшного, у меня ещё много идей, — сладким голосом поёт Изабелла. — Например, можем взять за основу произведения русской бессмертной классики. Ты, вот, будешь Идиотом, если Михаил не по душе. Она демонстративно показывает книгу, которую читала до этого, с почти что стершимся напылением названия и мило улыбается, однако улыбка не трогает глаз. Имя. Теперь Андрес уверен, что все дело в имени. — Не перестаю удивляться твоей изобретательности и способности завуалированно оскорблять, — мужчина подносит бокал к губам, пряча за ним улыбку, а потом неожиданно добавляет, прежде чем сделать глоток: — Бедная Лиза. — Один-один, — говорит Мартин, предвкушая очередную словесную баталию в исполнении этих двоих. — Ну, ты ещё ставки начни принимать, — шикает на него Изабелла и напряжённо смотрит на Андреса снизу вверх. Мартин ошибся. Это не ничья, и даже не разогрев перед основной игрой — этот раунд уже определённо за Андресом, потому что он назвал её по имени. Настоящему имени. Не чужеродному испанскому суррогату, а родному и ласкающему слух. Однако сейчас оно бьёт по нервам не хуже хлыста — девушка уже успела забыть его звучание, её так не называли очень-очень давно. Мужчина сбросил свою единственную козырную карту, но игра определённо стоила свеч. Ещё один осколок чёрной краски отвалился со спрятанного под ним полотна, позволяя увидеть чуть больше. Однако с этой особой никогда нельзя быть уверенным наверняка. Андрес не позволяет триумфу ослепить его, ведь тогда он может не заметить, как кусочки смальты на фреске сместятся и придётся все начинать сначала, а в этой картине и так слишком много загадок. Вечно улыбающаяся девушка с загадочным взглядом, что, кажется, куда бы он не пошёл, этот взгляд будет неустанно преследовать его. Изучающая и молчаливая касательно своих тайн девушка. Его Мона Лиза. — Злые вы, уйду я от вас, — устало бурчит она, обнимая колени. — Ладно, черт с вам, города так города. Она молчит пару секунд, видимо, придумывая себе город-имя. — Шри-Джаяварденепура-Котте. — Будь здорова. — Сам ты будь здоров, Мартин! — она пихает мужчину в бок. — Это, между прочим, столица Шри-Ланки. У меня будет самая невыговариваемая кличка, чтобы в полиции из-за ошибок необразованных сотрудников задолбались отчёты переписывать. — Я думаю, что тебе больше подойдёт Ватикан, — говорит Андрес, попутно оставляя пустой бокал на каминную полку и опираясь на него локтем, а затем едва касается своих губ привычным жестом, закусывая ноготь на указательном пальце. — Почему это? — спрашивает она и забавно хмурится. — Ну, если учесть твои нездоровые отношения с религией и тягу называть мужчин «папой» совершенно произвольно, то… Он не заканчивает предложение и издевательски смотрит на неё, ожидая реакции. Изабелла прикладывает ладонь к лицу и мученически стонет, понимая, что её выходку ей будут припоминать ещё очень долго. — Два-один, — суфлерским шёпотом тянет Мартин, морально добивая девушку окончательно. — Да шутка это была про «папочку»! Шут-ка! У меня очень сложные приколы, отстаньте! — восклицает она и взмахивает руками. — Андрес, ты слишком сильно зацикливаешься на словах, которые бездумно вылетают из моего рта. Честное слово, ещё немного и начну думать, что тебя так триггерит, потому что ты предлагаешь себя на эту роль. Смысл сказанных на эмоциях слов доходит до неё не сразу, но, надо отдать ей должное, она быстро берет себя в руки: — Во-о-от, все это слышали, — она для надёжности оглядывает присутствующих. — Я же говорю, что несу откровенный бред, который надо делить на тридцать четыре, а потом умножать на ноль, чтобы найти там хоть каплю здравого смысла. Но Ватикан мне нравится! Символичненько. Особенно если учесть мою роль в плане помимо слежки за заложниками. — Но я искренне надеюсь, что до этого не дойдёт, — подаёт голос профессор, напоминая о своём присутствии. — Не думал, что обсуждение такого простого вопроса займёт у нас так много времени, поэтому, раз уж мы все разрешили, то давайте перейдём к более щекотливым моментам. — Давайте, переходите, — милостиво разрешает Изабелла, — а я, пожалуй, вернусь к чтению, от которого вы меня так грубо оторвали… Эй! Она вскрикивает, когда Андрес цепко хватает её за шиворот, стаскивая с дивана, и направляется к заваленному бумагами столу. — Нет уж, niña, ты тоже участвуешь, — мужчина упорно тащит ее к столу, несмотря на все попытки вырваться. — Мне уже порядком надоело слушать жалобы Мартина на то, что, цитирую: «у кого-то слишком много ума и мало совести, и она берет планы просто посмотреть, вносит свои поправки совершенно нечитабельным шрифтом и приходится идти к ней на поклон, чтобы расшифровать эти каракули». — Если бы мы все-таки сошлись на теме с библейскими отсылками, то ты был бы Иудой, Мартин, — убийственно спокойно говорит Изабелла, смирившаяся со своей участью. Однако то, что происходит дальше напрочь разбивает маску её ледяного спокойствия. — Андрес, мать твою, ты что творишь?! — девушка задушено пищит, когда севший на один из стульев Андрес сажает её к себе на колени. — Мне так лучше думается, — нагло отвечает мужчина, пресекая все её попытки сползти с него. — К тому же, это моя гарантия того, что ты не капитулируешь в самый ответственный момент под надуманным предлогом. — А ты в курсе, что в 1938 году Германия оккупировала Судетскую область Чехословакии, в большинстве своём, как раз таки под надуманным предлогом, а потом заняла и всю страну? — быстро тараторит девушка, все ещё неловко ерзая. — Это ты к чему? — лицо мужчины находится в непозволительной близости от её, так что Изабелла чувствует его дыхание. — Не нарушай моих границ! — коротко взвизгивает Изабелла, но попыток вырваться больше не предпринимает, а затем говорит после непродолжительного молчания: — Будешь Берлином. — Почему же? — он просто забавляется, потому что и так знает ответ. — Потому что ты тот еще фетишист. — Может фашист? — подсказывает Мартин, который уже успел подсесть к ним за стол. — Может, — легко соглашается она, даже не взглянув на говорившего. Она пристально смотрит в глаза Андреса, пользуясь тем, что в кой-то веке их лица на одном уровне. — Но одно другому не мешает. — Два-два, — подводит итог Мартин, а потом добавляет: — Да ну вас, с вами не интересно. Я как будто теннисный матч смотрю, хоть бы кто-нибудь поддался для приличия. — Согласна, твоё дурацкое хобби с подсчётом очков не имеет никакого смысла, — ворчит девушка и закапывается в бумаги. Смысла действительно нет, Изабелла уже почти проиграла. То, что отключаться от реальности было не лучшей идеей, Изабелла понимает, когда её начинает слегка потряхивать от нахлынувших воспоминаний. Это невыносимо находиться в темноте и слышать голос Берлина в нескольких метрах от себя и одновременно улавливать отголоски его прошлой версии из глубин сознания. Девушке кажется, что Андрес раздвоился у неё в голове, и от этого становится ещё страшнее. Поэтому это даже забавно, что единственная держащая её в реальности вещь — это рука Ариадны, намертво приросшая к её собственной. Ариадна. Прекрасная дочь царя Миноса, давшая Тесею путеводную нить. Изабелла не верит в перерождение и колесо сансары, но, возможно, именно Ариадна станет сейчас той нитью, которая уведет её от этого Минотавра с вкрадчивым увещевающим голосом. — Эй, — чуда как обычно не происходит. Берлин, закончивший свою агитационную речь и сбор телефонов, подходит вплотную к ней и шепчет. — Всё хорошо. Дай мне свои руки. Вот так, да… Он берет ее дрожащие руки в свои, вынуждая лишиться опоры в лице Ариадны, словно приглашает на танец. Берлин сейчас слишком близко, Изабелла чувствует, как он почти касается носом ее лба и она подавляет в себе желание резко податься вперед и сломать ему нос, чтобы заставить замолчать. «Нет, пожалуйста, умоляю, не будь таким! Не надо… Ты меня убиваешь. Пожалуйста! Не будь как он… Перестань быть таким похожим на него!»— мысленно молит Изабелла. Сейчас она ослеплена и не видит лица говорящего, но тело все помнит даже спустя столько лет и отзывается. Два лика сливаются в один. — Как тебя зовут? О, этот вопрос… Такой глупый и одновременно такой правильный для них. Для них все началось с имени. Все всегда начинается с имени. Кошмар воплощается в реальность, когда ты нарекаешь его. — Ли… Изабелла. — Изабелла… — повторяет он спустя пару секунд, а затем плавно, но настойчиво тянет ее за руки, вынуждая следовать за ним. — Идем со мной, давай, спокойно… Его мягкий шепот гипнотизирует и дезориентированная Изабелла несмело делает пару шагов навстречу своей смерти, как жертвенный агнец на заклание. — Почувствуй мои руки, вот так… — он несильно сжимает ее ладони, слегка массируя. Руки у него на удивление теплые. — Разве это руки чудовища? «Да… Да!.. ДА! Это руки чудовища! Ты — чертов Минотавр, который завел меня в лабиринт собственной памяти и с каждым словом гонит все дальше и дальше, пока я окончательно не лишусь путеводной нити и не сойду с ума, навсегда оставшись гнить там с тобой и с…» — Нет… Нет, — выдавливает она из себя на выдохе. — Нет… Ведь я не чудовище, я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь: у тебя пересохло во рту, сбилось дыхание… «Нет! Ничерта ты не понимаешь!.. Если бы ты понимал, то оставил бы меня в покое! Тут полно других женщин на грани истерики, используй их для этого жеста доброй воли! Я не могу вздохнуть, когда ты рядом… Когда ты так близко…» — Постарайся успокоиться, дыши… — его рука зарывается в волосы на затылке Изабеллы, а большой палец гладит подбородок. Она чувствует, что вот-вот заплачет. — Вы все дышите вместе со мной! Вдох-выдох… Не спешите. Контролируйте свое дыхание. Выдох… Молодец! Берлин гладит ее по голове, как щенка, который правильно выполнил команду. У Изабеллы щиплет в носу от подступающих слез. Она уже почти перестает себя контролировать, она уже почти готова вновь отдаться безумию, но тут тишину прерывает телефонный звонок. — Сеньорита Моника Гастамбиде, — Берлин наконец отстраняется и Изабелла к своему ужасу осознает, что неосознанно подается вслед за ним. — Сеньорита Моника Гастамбиде, сделайте шаг вперед! Дальнейшие события происходят для Изабеллы как в тумане. Моника отвечает на звонок, грабители выносят сумки с деньгами, Артуро, как и предполагалось, начинает создавать проблемы, Токио срывается с места раньше срока, но все это мало заботит девушку. Ей кажется, что сейчас, после этого короткого спектакля, она потеряла себя окончательно. И все, что у нее осталось — это рука Ариадны, вновь обнимающая ее руку.***
Берлин обеспокоен. И дело тут вовсе не в том, что Токио, эта взбалмошная, импульсивная девка, напортачила с таким простым заданием. Это была всего лишь небольшая осечка, которая никак не нарушит глобального хитросплетения их плана. Его беспокоит Ватикан. Она ведет себя странно, даже страннее, чем обычно, и Берлин почти на сто процентов уверен, что даже самые талантливые актеры не могут так отыграть страх и паническую атаку. В тот момент, когда он держал ее руки, она действительно боялась. Но чего? Неужели мышь наконец стала опасаться, когда мышеловка уже захлопнулась? Нет, даже если их поймают, ей бояться нечего. Никто здесь не знает о ее причастности, кроме него, а он сдавать ее уж точно не собирается. Здесь что-то другое… Что-то, что лежит гораздо глубже. Берлин устало потер переносицу и прикрыл глаза. В тот день, после феерического шоу с выбором имен, обсуждение длится до поздней ночи, а затем все усталые, но довольные расходятся по комнатам, и только Андрес не может уснуть. Он открывает ноутбук, щурясь от резкого света, и вводит в поисковой строке адрес богом забытого русскоязычного сайта, на который он наткнулся, пытаясь что-то раскопать о новой подруге своего брата. Там все еще сиротливо висит статья семилетней давности о жестоком убийстве молодого человека по имени Михаил. Тогда он не придал этому значения, его больше заинтересовало фото группы людей, приложенного к статье, на котором была изображена убитая горем девушка. Мужчина увеличивает фото, пристально вглядываясь в знакомые черты лица Изабеллы, но после первого просмотра два года назад, когда он впервые узнал ее имя, ничего не меняется. Кажется, что время над ней не властно, кажется, что она попала в петлю времени и навсегда застыла в самом ужасном моменте ее жизни. Эти две девушки — его реальная Изабелла и Елизавета с фото — выглядят практически идентично, словно между ними нет пропасти размером в семь лет. Возможно, в этом и кроется причина ее ребячества. Это событие оставило в жизни девушки неизгладимый след и так и не отпустило, но что-то все равно не вяжется в этой истории, что-то напрягает вора, умеющего виртуозно читать людей, но сейчас он не хочет об этом думать. — Михаил, значит… — задумчиво тянет он. — Похоже, что ты многое значил для нее, и, возможно, именно ты станешь той, ниточкой которая приведет меня к разгадке. Михаил был ее парнем, если этот термин тут применим, учитывая разницу в возрасте. Девушке было двадцать, а он был старше ее на десять лет, и через несколько месяцев они должны были пожениться. Михаил был хирургом и работал в престижной клинике, а на его теперь уже мертвой страничке красовались фотографии с различных курортов, дорогая машина и Изабелла… Нет, Елизавета. Все такая же, вечно улыбающаяся Лиза. А потом его жизнь оборвалась по чьей-то прихоти, а Лиза уехала в Испанию, доучившись в университете, и, кажется, тоже умерла. Потому что эти фото со страницы и одна статья — это все, что он смог найти. Умерла и переродилась в Изабеллу. Берлин устало проводит ладонью по лицу. Он сам до конца не понимает, зачем развернул это детективное расследование, но отступать, когда он почти у цели, как минимум глупо. Он определенно докопается до сути, потому что теперь он на ее территории, и чем лучше человек шифруется тем больше вероятность того, что по невнимательности он допустит глупую ошибку. Держать все детали в голове под силу разве что только его брату, поэтому его и позабавила фраза девушки о вскрытии ее черепной коробки. Он-то понял, что эта фраза на самом деле была адресована ему. Нет, так далеко он заходить не будет. Но вот вскрыть ее рабочий стол, он может в любой момент.