Что ж, наденем маски. Вооружимся каждый своей ложью. Покроемся для беседы, как для боя, щитами и латами. Альбер Камю Калигула
***
Изабелла чувствует себя крайне неуютно в кромешной темноте, создаваемой повязкой из плотной ткани на глазах. Всё её чувства обострились, поэтому чужая паника, тихий плач и дрожь людей, сидящих рядом с ней на полу ощущались в разы сильнее. Она честно пытается абстрагироваться от царящего повсюду хаоса, вспоминает руки Профессора, ловко загибающего бумагу, стараясь воссоздать последовательность действий у себя в голове, пробует делать глубокие вдохи ртом и считать до ста изо всех сил. Однако все было тщетно. Слишком большое количество отрицательных эмоций и страха вокруг играли далеко не в её пользу. Поэтому в какой-то момент она устает от этих бессмысленных манипуляций и обессиленно приваливается к сидящей справа Ариадне. Та от чего-то совершенно не возражает. — Встать! — резкий оклик заставляет содрогнуться всем телом, пробирая до мурашек. Берлин раздраженно хлопает в ладоши, подгоняя дезориентированных заложников. — Давайте, живее. Она послушно поднимается на ноги и замирает, пытаясь понять, где тот стоит. Изабелле не нравится его тон, в нем явственно чувствуются нотки злости, от чего девушка неосознанно ежится и берет себя за локти, складывая руки под грудью в защитном жесте. — Снимите с себя маски! — по рядам заложников проходит недоуменная волна шепота, из-за чего сеньор грабитель повторяет еще более раздраженно: — Снимайте маски! Изабелла стягивает черную повязку с глаз и переглядывается с Ариадной. Девушка рядом обеспокоена, но и она сама чувствует себя не лучше. Что-то не так. Что-то определённо не так. Но что? — Разденьтесь, — резкий приказ вырывает из размышлений, вызывая новую волну тревоги. Нет, она знала, что ей придётся это делать, но одно дело планировать это, а вот стоять сейчас на всеобщем обозрении и устраивать стриптиз — совершенно другое. Её дрожащие руки уже было неуклюже потянулись к застежке, как вдруг эту эпопею прерывает голос начальника: — Сеньор, но среди нас есть сердечники и беременные женщины… «Артуро, мать твою волшебницу, вот куда ты лезешь, а?! Капать на мозг Берлину и оставаться безнаказанной — в большинстве случаев — могу только я», — раздражённо думает Изабелла. — «Тоже мне, герой не моего романа… Не помним, не любим, не скорбим.» Берлин издевается над ним, Денвер всовывает в его дрожашие руки пистолет и приказывает стрелять, а Изабелла от чего-то представляет, что бы она сделала в такой ситуации. «Да выстрелила бы. Только в потолок. Денверу следует научиться лучше формулировать приказы, если он решился брать людей в заложники. А то могут ведь попасться такие неадекватные как я.» После этого импровизированного реалити шоу в реальном времени под названием «Сдохни или умри» заложники со скрипом, но все же начинают раздеваться. Девушка со вздохом тоже стягивает с себя одежду. Сквозняк неприятно холодит кожу, вызывая табун мурашек. Хотя, возможно, все дело в пристальном изучающем взгляде Берлина, который он бросает на неё, проходя рядом нарочито медленно. В том, что он хотел увидеть её в нижнем белье Изабелла не сомневается, но сейчас мужчина смотрит без привычной ухмылки и чертиков, плящущих во взгляде, и это до жути пугает. В тёмных коньячных глазах притаись настоящие бесы, но на внешне спокойном лице не дрожит ни один мускул. Это так странно. Всё люди вокруг будто канули в небытие, и остались только он — такой неожиданно холодный и злой и она — в одном нижнем белье, закованная в камею на чёрной ленте, словно в ошейник. И почему в порно индустрии нет сюжетов с беспомощными заложниками и похитителями-садистами? Впрочем, ей то откуда знать. Может и есть. Их взгляды пересекаются, но девушка не в силах вынести и нескольких секунд, поэтому тут же опускает глаза. Она медленно скользит взглядом по его плечам, кобуре с пистолетом, пока не натыкается на карман, который отгибается при ходьбе и в котором вполне различимо лежит белый пластиковый пузырёк. Черт. Изабелла сидит, привалившись к холодной каменной стене своей комнаты, и судорожно сжимает голову руками. Пальцы с обломанными ногтями цепляются за мокрые из-за пота волосы, когда она нервно зарывается в них. Точечная резкая боль, поражающая кожу головы при каждом неосторожном движении, вызывает неукротимую волну раздражения, которое выливается из глубин её подсознания в дикий оскал на искусанных губах. Однако сейчас Изабелле кажется, будто источник ее боли — это не вырванные с корнем волосы, а самые настоящие раскаленные иглы, которые впивались в её мозг, каждый раз, когда она прокручивает в голове сцену этой безумной драки с Андресом. Дура… Дура! ДУРА! Какая же она идиотка! Девушка в бессильно ярости резко выпрямляет ногу, которую до этого прижимала к груди, и толкает тумбочку, из-за чего та опрокидывается, увлекая за собой стоящую на ней лампу и стопку книг. Слышится звон разбитого светильника и жалобный скрип дверцы, которая медленно открывается по инерции от резкого падения. Изабелла в бешенстве рычит и со всей силы ударяется затылком о каменную кладку позади в надежде отключиться от ужасающей реальности. Перед глазами тут же начинают плясать цветастые искры, а в ушах слышится нарастающий гул крови, но долгожданное забвение все никак не приходит. Комната расплывалась перед глазами, и девушка всеми фибрами души жалеет, что наркотик уже успел выветрится из организма, оставив после себя лишь саднящие вены и аномально расширенные зрачки. Изабелла гортанно рычит и уже было подается вперёд, занося голову для следующего удара, как вдруг раздается стук в дверь. — Изабелла, это Серхио, — девушка моргает несколько раз, прежде чем осознает, что этот голос звучит не у неё в голове, и фокусирует взгляд на входе в комнату. — Я могу войти? — Валяй, — безразлично отзывается Изабелла, мысленно предвкушая очередную нотацию. Мужчина осторожно входит в комнату, словно боясь, что на него могут в любой момент наброситься, и оглядывается в поисках подруги. В комнате царит полумрак, поэтому Изабелла поднимает забинтованную руку вверх, обозначая свое присутствие лёгким взмахом ладони, как обычно подзывают официанта. Профессор подходит к сидящей на полу девушке, осуждающе качая головой, когда его взгляд различает осколки некогда изящной лампы и опрокинутую тумбочку. — Нам нужно поговорить, — мужчина берет стул и садится напротив неё, сцепив руки в замок, а затем вдруг непонятно зачем добавляет: — О твоём срыве. — Надо же, а я думала о тайне убийства Кеннеди, — она вскидывает голову и смотрит на друга с вызовом, искривив губы в злобной усмешке. — Всяко толку бы больше было. — Изабелла… — в тоне мужчины слышится явственный укор, но продолжить обличительную речь ему не дают, резко оборвав на полуслове: — Сер-рхио, — девушка предостерегающе произносит его имя, буквально зарычав на букве «р», как беспризорная собака, у которой пытались отобрать кость. — Если ты пришёл устроить мне выволочку, то выбрал не лучший момент. Дай мне проспаться, принять душ, а потом отчитывай меня хоть целый день. — Нет, — в голосе мужчины слышатся металлические нотки, и Изабелла заинтересованно смотрит на обычно мягкого гениального друга. — Нет? — вопросительно тянет девушка с интонацией ребёнка, которому отказали в покупке новой игрушки. — Нет, — повторяет мужчина ещё более решительно, — мы поговорим сейчас. Однако не могу не согласится с тобой в резонности замечания по поводу душа. Белла, что это за запах?.. Профессор настороженно принюхивается, и Изабелла голову бы дала на отсечение, что если бы не нормы приличия, то мужчина обнюхал бы её саму в поисках источника запаха. — Ты похож на полицейскую ищейку, вынюхивающую наркотики, — хихикает она и зарывается рукой в спутанные волосы. — Но не заставляй меня разочаровываться в твоих рецепторах. Уж запах трупных испарений ты должен был распознать. Профессор хмурится и выжидающе смотрит на девушку, ожидая, что она поведает ему подробности. — Парень, который толкнул мне дурь, — произносит она наконец со вздохом и устало проводит рукой по лицу, словно стирая неприятный воспоминания. — Он тоже был на игле… Передоз. Он решил пуститься во все тяжкие и не рассчитал, так что я провалялась несколько дней в обнимку с трупом в том подвале, где мы… Ну ты понял. Темп её речи то и дело меняется, становясь то более отрывистым, то плавным и тягучим, словно она манерничает и намеренно растягивает слова. Серхио после этого заявления снимает очки и судорожно трет лоб, прикрывая глаза от бессилия. — Ты хотя бы осознаешь, что на его месте могла быть ты? — отстраненным голосом шепчет мужчина, на что Изабелла только пожимает плечами и цыкает, разводя руки в стороны, как бы без слов говоря: «ну, значит такова моя судьба, ничего не поделаешь». — Что произошло? Из-за чего ты сорвалась? — Я… — медленно проговаривает Изабелла, словно пытаясь оттянуть момент мучительного признания. Она прикрывает глаза и судорожно всхлипывает, когда по ту сторону век вспыхивают воспоминания того рокового вечера. Изабелла вновь чувствует чужие руки на своём лице, вновь слышит биение чужого сердца над головой, вновь ощущает сухие тёплые губы, накрывающие её собственные. Это так невыносимо. Это так страшно. Это безумно больно, где-то там, за клеткой из рёбер. Сердце заходится в яростном аллюре, и Изабелла буквально чувствует его бешеные толчки, подобные трепыханиям пойманной птицы, отчаянно пытающейся вырваться из клетки, в которую её насильно посадили, режа и ломая крылья об острые прутья. И это пугает её, потому что она была полностью уверена, что эта птица уже давно сдохла. Этот второй раз ещё хуже первого. Птица восстает из мертвых, превращаясь в зомби, в чертового Франкенштейна, который и на человека в общем-то уже не похож. О былой человеческой природе теперь говорят лишь очертания, но если взглянуть поближе, то все, что откроется взору — это лишь изуродованный, искалеченный монстр, которого насильно подняли из могилы. Как там Андрес говорил? Омерзительно? Что ж, лучшего слова и подобрать нельзя. — Я… Я не знаю, ясно тебе?! Не знаю! — Изабелла неожиданно срывается на крик и подскакивает на ноги, судорожно цепляясь онемевшими пальцами за стену в поисках опоры. — Это все твой братец-психопатец! Он… Он поцеловал меня и… Я думала, что этот был ты… А он… Я не знаю! Она задушено хватает ртом воздух, каждое слово даётся ей с неимоверным трудом, как если бы она тонула в трясине, но все ещё пыталась выкарабкаться. На глаза наворачиваются слезы, комната плывёт перед глазами, и Изабелла прижимает кулаки к вискам со всей силы в бесплодной попытке остановить это вращение и задушить собственные всхлипы. — Тише-тише, — тревожный, но увещевающий голос Серхио прорывается, как сквозь толщу воды. — Не сдерживайся, отпусти эти эмоции… Изабелла распахивает глаза, в ужасе глядя на друга, но не видит его. Она ошиблась. Наркотик все ещё был в её крови и бежал по венам, обгоняя эритроциты. Силуэт Профессора рассыпается на тысячи осколков, и они заходятся в бешеной пляске, будто кому-то вздумалось засунуть его фото в детский калейдоскоп. Отпусти эти эмоции, милая. Не сдерживайся, плачь. Поплачь и тебе станет легче. Ты же знаешь, как я люблю тебя. Не бойся показаться слабой, мне нравится твоя слабость. Мне все в тебе нравится. Иди ко мне… Изабелла дрожит и уходит в бок от протянутых в её сторону рук, хотя на периферии сознания и брезжит одинокая мысль, что на самом деле это руки Серхио, но сознание душит её лавиной боли и сожаления. Михаил протягивает к ней руки из могилы и снова зовёт к себе, а рядом с ним маячат тёмные тени других людей. Девушка делает ещё один шаг назад и спотыкается о поваленную ранее тумбочку, но от падения в груду осколков её спасают сильные руки. — Пусти! Пусти меня! Что тебе от меня нужно?! — она начинает трепыхаться в объятьях и яростно молотить ладонями по мужской груди. — Оставь меня в покое! Я не хочу!!! — Изабелла! Белла, приди в себя! Это я, Серхио! — мужчина в очках бьёт её по щекам, с трудом удерживая одной рукой. Изабелла машет головой из стороны в сторону, из её глотки вырываются истерические всхлипы, перерастающие в настоящие рыдания. Крупные слезы текут по раскрасневшимся от ударов щекам, истощая и без того измученную девушку. Белла плачет надрывно, громко и так отчаянно, что Серхио кажется, что ещё немного и она потеряет сознание. — Пус… ти… — произносит она на грани слышимости, заикаясь из-за подступившей икоты. Обессиленная девушка все ещё пытается вырваться, но без особого энтузиазма, ударяя рукой в чужое плечо чисто на автомате. Серхио только крепче её обхватывает. — Нет… Я серьезно… Пус… ти… Меня вы… вырвет. Мужчина слегка ослабляет захват, позволяя ей развернуться и едва успевает подхватить её тёмные волосы. Изабелла сгибается пополам и опорожняет содержимое желудка. Она ничего не ела несколько дней, поэтому желудочный сок неприятно дерет горло и размягчает зубы, оставляя горький мерзкий привкус на языке. — Извини, — хрипит она, утирая рот рукавом. Серхио только вздыхает и осторожно берет на руки, перенося на кровать. Оказавшись на мягком покрывале девушка тут же переворачивается на бок спиной к другу и прижимает колени к груди, обхватив голову руками. — Белла, кого ты видела? — мягко спрашивает Профессор, присаживаясь рядом и начиная медленно гладить напряженную спину. — Всех, — коротко отвечает она. — Я видела их всех. Они молчат некоторое время, думая каждый о своём, как вдруг Изабелла разрывает тишину: — Мне нужен валиум. Сможешь достать? — отрешенно спрашивает она. — Ты уверена? Ты же целый год без него продержалась… — Уверена. Твоего брата по трезвяку я не вынесу, — хмыкает девушка и сжимается ещё сильнее. — Белла, давай повременим. Пожалуйста, — уговаривает её мужчина, судорожно поправляя очки, хотя понимает, что любые увещевания здесь бесполезны — если Изабелла что-то решила, то её уже не переубедить. — Повторный курс может спровоцировать рецидив, и бросить будет гораздо сложнее. Андрес… Он не сделает тебе ничего плохого. — Конечно, он не сделает мне ничего плохого, — с готовностью соглашается она, но в её тоне столько горечи и тоски, что у Серхио сжимается сердце. — Он не сделает мне ничего плохого по своим меркам, по твоим меркам, по меркам Мартина, да даже по меркам любого нормального человека. Но не по моим, Серхио. Не по моим. — Тогда давай ему расскажем, — предпринимает отчаянную попытку воззвать к здравому смыслу Профессор. — Я уверен, что он поймёт и не будет создавать тебе неудобств. — Ага, и будет смотреть, как на инвалида неполноценного, — злобно шипит она, передергивая плечами и сбрасывая руку друга. — Нет уж, спасибо, я не хочу, чтобы о моем прошлом знал каждый встречный-поперечный. Мне достаточно тебя и этого твоего… Усатого… С собакой. Она утыкается лбом в свои колени и Серхио отстранённо отмечает выпирающие шейные позвонки — за неделю отсутствия она сильно похудела. — Честное слово, лучше бы ты пристрелил меня, когда у тебя была возможность, — шепчет она в полном отчаянии, и Серхио осторожно берет её за плечи, перетаскивая к себе на колени. — Ты же знаешь, я бы этого не сделал, — также тихо шепчет он в ответ, словно опасаясь, что их могут услышать сквозь толстые стены монастыря. — А если бы мы не встретились с тобой до этого?.. Если бы ты не сбил меня тогда в поле?.. Если бы я была для тебя всего лишь угрозой без имени и лица?.. Ты бы тоже не смог нажать на курок? — Нет, — твёрдо отвечает Профессор, гладя её по голове. — Убийство не выход. Насилие не должно порождать насилие. Когда ты отвечаешь огнем на огонь, то оба обжигаются. Тебе нужна была помощь, Изабелла… — Всё, что мне тогда было нужно — это пуля в лоб, — усмехается она в складки его рубашки. — Какой же ты все-таки… Pelele. Она выдавливает из себя несколько неестественных смешков, судорожно сжимая отвороты пиджака Профессора, а потом приподнимается и садится к нему на колени, крепко обнимая за шею. — Прости, никакой ты не pelele, — она горячо шепчет ему на ухо и зарывается пальцами в его мягкие волосы. — Нужно иметь воистину стальные яйца, чтобы терпеть все мои закидоны. Только вот… Зачем ты это делаешь, Серхио? К чему все эти мучения с твоей и моей стороны? Я проклинаю свою эмпатию, каждый божий день, потому что из-за неё я просто задыхаюсь от чувства вины. — Ты не должна этого чувствовать, ты ни в чем не виновата… — Но я чувствую. И я виновата. Я могла уйти, я могла прекратить все это в любой момент, но мне было страшно. Знаешь, эксперимент с лягушкой в кипятке?.. Если поместить лягушку в горячую воду, то она тут же выпрыгнет — она ведь не дура, но если воду нагревать медленно, то она сварится заживо, потому что постепенно начнёт привыкать к дискомфорту… Я уже все, Серхио. Во мне не осталось ничего, только пепел и выжженная земля, на которой уже ничего не вырастет. Так зачем ты это делаешь? — Это не так, Белла, — он отрывает её от себя, заставляя посмотреть себе в глаза. — Я видел, как ты играешь с детьми, видел, как ты подкармливаешь бездомных животных. Даже то, как ты поступила с его собакой… Я все слышал и я видел это, Белла. Ты полна любви. — И эта любовь меня убивает, — мрачно шепчет девушка, сжимая его руку. — Из-за неё мне так паршиво, из-за нее я живу с этим вечным грузом вины. Я люблю тебя, и чувствую себя виноватой за то, что я такая; я люблю Мартина, и мне больно от того, что я встаю между ним и Андресом; да даже того парня… Родриго, который лежал там с передозом, мне его до безумия жалко… И перед Андресом я тоже очень виновата. — За что? — За то, что собираюсь сделать. За то, что собираюсь ему сказать. — Что сказать, Белла? — напряжённо спрашивает мужчина. — А что я тебе говорю, когда у меня особо хорошее настроение? — Боюсь, он этого не оценит, — Серхио снимает очки и качает головой. — Ты сделаешь ему больно, Изабелла. — Ничего, не сахарный — не растает. Перебесится пару дней и потом опять пойдёт сезон охоты открывать. Может в кой-то веки почувствует себя на месте Мартина, ему полезно. — Ты сама себе противоречишь. — Ага, — она целует его в щеку, — я же ненормальная. А знаешь, что нужно ненормальным? Валиум. Пожалуйста, Серхио. Она сползает на кровать и забирается под одеяло с головой. Завтра, точнее уже сегодня, днем она снова будет шутить и подкалывать Мартина, громко смеяться и распихивать везде свои конфеты, но только Серхио будет знать, чего это ей стоило. — С тобой точно все хорошо, милая? — мягкий, почти ласковый голос Берлина звучит у самого уха, когда она, уже полностью переодевшись, смотрела в пустоту перед собой. — Д-да… — заикаясь произносит она, и уголки её губ подрагивают. Смех — её защитная реакция на страх, но об этом из присутствующих знает только Берлин, поэтому со стороны кажется, что она вот-вот заплачет. — У тебя глаза испуганной лани, — с усмешкой произносит он, беря её за подбородок и заставляя посмотреть ему в глаза. — Да нет, они просто карие и слезятся, — боже, ну и бред же она несёт. — Если дадим успокоительное, станет легче? — спрашивает он, и его пальцы сжимают подбородок сильнее, так что Изабелла понимает, что это предложение, от которого нельзя отказываться. — Да, пожалуйста… — Идём со мной, — он берет её за руку чуть выше локтя и тянет на себя, так что она едва не падает на него, споткнувшись о лежащую на полу одежду. Берлин ведёт её по коридору прочь от остальных заложников, и с каждым шагом по мере того, как они отдаляются от посторонних глаз, захват становится все жёстче. — Нам нужно поговорить, — обманчиво мягко начинает Берлин, заводя её в переговорную и закрывая за собой дверь, но Изабелла уже знает тему разговора, поэтому начинает осторожно отступать, то и дело закусывая губу, чтобы скрыть привычную нервную улыбку и не бесить его еще больше. Как же она ненавидит эту фразу. С неё всегда начинаются проблемы. — Белла, нам нужно поговорить, — тягучий и плавный голос Андреса выводит её из транса и заставляет оторваться от созерцания заката с выступа колокольни. — Так, если это по поводу того, что случилось с твоим пиджаком, то я не при делах! И вообще это все Мартин виноват, а я просто рядом стояла! — сбивчиво тараторит девушка и вскидывает перед собой руки, когда он подходит ближе. — А при чем тут мой пиджак? — со смехом произносит он, подходя в плотную и ловя её ладони в свои. — Ась?.. Да не, не при чем, так к слову пришлось, — она нервно улыбается и едва заметно ежится, когда он разворачивает её спиной к себе и заключает в объятья. На нем только бежевая рубашка без привычной жилетки и пиджака, поэтому Изабелла может чувствовать исходящий от него жар через тоную льняную ткань. — А о чем ты хотел поговорить? — О тебе… И обо мне… — медленно произносит он, слегка покачиваясь и зарываясь носом в её волосы. — О нас с тобой… — Ты что, под кайфом? — возвращает она ему его же фразу, сказанную буквально месяцем ранее. — Это ты мне скажи, — игриво шепчет он на ухо Изабелле, — ты же у нас эксперт. — Ладно, подъеб засчита… Ай! — взвизгивает она, когда Андрес слегка кусает её за ухо. — Ты чего? — Не выражайся, — коротко и недовольно бросает он, но Изабелла чувствует, что он доволен. Их отношения похожи на какую-то странную игру, в которой она постоянно даёт повод для каких-то действий с его стороны, но оба делают вид, что все происходит само собой. — И по поводу пиджака мы тоже с тобой поговорим, но позже. Они стоят у самого края, а кроваво-красные лучи закатного солнца освещают их лица и заставляют тени от колоколов вытянуться, образуя жуткие исполинские фигуры. Изабелла чувствует, что она стоит на краю пропости и от непоправимого, от неизбежной смерти её отделяет лишь шаг. И если бы у неё был выбор между обрывом и Андресом, то она неприменно бы выбрала первое, но, к сожалению, сейчас для неё эти единицы эквивалентны. Мысли путаются от чужих ласковых прикосновений, поэтому сознание начинает играть с ней, превращая Испанию в Париж, а их самих в Клода Фролло и Эсмеральду. Но она не хочет видеть в жизни аналогий с этой книгой, потому что в конце все умирают. Нет, пусть лучше будет Фебом, пусть бросит её, пусть женится на белокурой Флёр де Лис, а про неё забудет, как про страшный сон, который тает, растворяясь в лучах утреннего солнца. Адрес неожиданно разворачивает её лицом к себе и вглядывается в её черты, словно силится запомнить до мельчайших деталей. Резкий порыв ветра ерошит волосы девушки, заставляя непокорные локоны упасть на лицо, и Андрес осторожно убирает их, заправляя за ухо. — Я люблю тебя, — неожиданно выдыхает он, сам до конца не осознавая, что только что сказал. — Я… — у Изабеллы ком в горле и нервный тремор. Андрес спонтанен, но она точно знает, что сейчас скажет — представляла это миллион раз. — Я… Я тоже тебя люблю… — произносит она неуверенно и закусывает щеку, чтобы не закричать от отчаяния, когда видит зажегшийся в глазах мужчины огонёк. Он тянется к её губам, но натыкается на преграду в виде раскрытой ладони. — Как брата. Девушка порывисто обнимает его, пряча свое лицо на его груди, чтобы не видеть, не встречаться взглядом, не усугублять ситуацию ещё больше. — Ты классный, Андрес. Вы вообще здесь все мужчины классные. Но в том-то и проблема, что вы мужчины, а мне нужен мальчишка с легким налетом придурковатости. Мне нужен такой же как и я. Когда нужно Изабелла может быть очень хорошей лгуньей, может мешать полуправду со своими собственными выдумками, но сейчас в том, что она говорит нет ни капли истины. Её проблема кроется в другом, но причина слишком отвратительная, чтобы произносить её вслух. Да даже думать о ней тошно. Андрес не шевелится, он стоит каменным изваянием, не подавая никаких признаков жизни, и только его сердце бьётся, но ужасно медленно, словно время замедлилось. Изабелла поднимает взгляд. Их лица ничего не выражают, словно они надели восковые маски, которые поглотили все эмоции. И только глаза выдают истинную суть вещей. Во взгляде Изабеллы разливается океан боли, сожаления и отчаяния. И она с ужасом понимает, что видит в глазах напротив отражение её собственных, более сдержанных, но в сущности таких же эмоций. — Ничего не хочешь мне рассказать? — Что-то не так, сеньор Берлин? — истерический смешок все же срывается с ее искусанных губ. — Это ты мне скажи… — он плавно, явно желая помучать ее еще больше, опускает руку в карман и достает оттуда белую баночку, держа ее между большим и указательным пальцем. — Что это такое, Изабелла? — Ну… Думаю, что не погрешу против истины, если осмелюсь предположить, что, скорее всего, это… — девушка быстро говорит, теребя рукав красного комбинезона. — Нет, я, конечно, могу ошибаться, но это без сомнения таблетки. — Таблетки? — мрачно переспрашивает он, выразительно выгибая бровь. Сейчас он сама любезность, но Изабелла знает, что внутри него сейчас бушует ярость, прямо как в тот день, когда он впервые увидел ее такой. — Таблетки, — невозмутим кивает девушка и закусывает щеку, чтобы не засмеяться в голос от абсурдности ситуации. Ей бы сейчас начать оправдываться и пытаться унять уже начавшую зарождаться бурю, но она только раздувает пламя своими действиями, мысленно прикидывая, на сколько хватит его терпения. Терпения хватило не на долго. Пластиковая баночка с грохотом опустилась на стол, и Изабелла даже на секунду удивилась, что пластик не треснул из-за силы удара. — Скажи мне, — Берлин преодолевает разделяющие их метры за долю секунды и хватает пальцами за подбородок, до боли сжимая челюсть, — я что похож на дурака, которому можно лгать прямо в лицо? — Эм… Это риторический вопрос или тебе правда нужен ответ? — Изабелла невинно хлопает ресницами и смотрит на него большими глазами кота из Шрека. — Не ерничай, — шипит мужчина не хуже гадюки прямо ей в лицо, а затем вдруг неожиданно разжимает пальцы, делая несколько шагов назад. Дергать кота за усы опасно, потому что в любой момент рискуешь получить удар отнюдь не мягкой, а мощной когтистой лапой. Но погладить против шерсти иногда стоит, чтобы заранее показать, что не желаешь быть когтеточкой. А становиться когтеточкой для этого обманчиво добродушного, но на самом деле смертельно опасного кота, Изабелла категорически не желает. Вот только выбирать момент для этих самых «поглаживаний» она совершенно не умеет. — По-моему, ты начинаешь забываться, niña, — медленно тянет он, доставая пистолет из кармана красного комбинезона и откладывая его на стол, а затем начинает закатывать правый рукав. — Похоже, что мне все же следует напомнить тебе, кто здесь главный, м? — Так, Берлин, только давай без нервов, — она предостерегающе выставляет перед собой указательный палец в защитном жесте, с опаской поглядывая на его движения. — Ты же не собираешься мне и в самом деле ломать руку в конце-то концов?! Мужчина не отвечает, а только угрожающе ухмыляется, делая пару шагов в её направлении, и Изабелла ловит себя на том, что это все уже происходило между ними, эта чёртова игра в кошки-мышки, но тогда у них обоих было настроение играть. Сейчас же Изабелла нутром чует, что все серьёзно. Берлину можно сколько угодно пускать пыль в глаза, говорить завуалированными фразами и ломать комедию — его это только раззадоривает, но открытой лжи он не потерпит. — Берлин, стой! Ты же этого не сделаешь?! — задушенно пищит девушка, когда он подходит слишком близко и ей ничего не остаётся, кроме как прекратится через стол для переговоров, чтобы между ними было хоть какое-то припятствие. — А как же твоё амплуа доброго и понимающего грабителя? — Я польщён, что даже в таком положении ты заботишься о моем имидже. Ты права, я действительно добрый и понимающий, — произносит он все с той же ухмылкой, но затем в один миг она гаснет, а губы сжимаются в тонкую полоску. — Но не всепрощающий. И, кажется, одному неугомонному заложнику крайне необходим урок. — Я буду кричать. Громко, — предупреждает девушка, выразительно глядя на него и отступая назад, стараясь не разрывать зрительного контакта. — Не сомневаюсь, — скалится он и резко выкидывает руку вперёд, хватая девушку за капюшон, тем самым заставляя её испуганно пискнуть. — У тебя сильные лёгкие. — Берлин, ты только не горячись, — Изабелла решает немного сменить тактику и теперь её голос звучит скорее жалобно, нежели провокационно. — Я тебе сейчас все обьясню. Только давай успокоимся и мирно сядем за стол переговоров… Ты только посмотри, да тут даже есть стол переговоров! — Продолжаешь паясничать? — Берлин грубо встряхивает ее и тащит за собой, из-за чего девушке приходится слегка пригнуться, потому что мужчина не особо заботится о том, чтобы его рука, держащая капюшон, была на уровне её головы. — Значит, прошлого раза точно было недостаточно. — В смысле прошлого раза?.. — Изабелла недоуменно хмурится, а потом в ужасе распахивает глаза, понимая, что он имеет ввиду. — Не-не-не, тогда уж лучше руку! Серьёзно, только попробуй это сделать — и ты мне больше не друг! — А я и так тебе не друг, — он со смехом отметает все её попытки вырваться из захвата, но в его голосе нет и намёка на весёлость. — Я же тебе как брат, помнишь? — Ах, ты… — возмущённо выдыхает девушка в ответ на это заявление, однако узнать, реальной было угроза Берлина или нет, так и не представилось возможным, потому что их возню прервал звонок телефона. — Телефон, — кивает девушка в сторону звука и сдувает упавшие на лицо волосы, когда мужчина её отпускает, чтобы взять трубку. — Что у вас там происходит, Берлин? — Изабелла слышит приглушенный голос Профессора и облегчённо выдыхает. — Аллилуйя! Хари Кришна! Слава Аллаху! Привет Будде! Салют Иисусу! Боги меня помиловали! — воодушевленно шепчет она, сложив руки в молитвенном жесте, а затем посылает воздушный поцелуй в объектив камеры видеонаблюдения. — Забавно, я ведь то же самое хотел спросит у вас, Профессор, — тянет Берлин, предварительно шикнув на девушку. — Что у нас происходит?