***
Они шли молча минут пятнадцать, и Кэт время от времени лаяла на Чимина, предупреждая, чтобы тот держался подальше. Наконец, Юнги остановился на насыпи, которая возвышалась над провалом в яму. Он сел, и Кэт устроилась рядом, прижавшись всем телом к его бедру. Она привыкла к этому. Местность была открытой, и Чимин подумал, что они находятся на чьей-нибудь ферме, но пыльная и незасеянная земля убедила его, что она давно заброшена. Действуя на автопилоте, как и все утро, он сел по другую сторону от Юнги, стараясь не раздражать Кэт. Теплый, но сильный ветер пробежал рябью по джемперу Чимина и поднял волосы с челки Юнги. На этот раз Чимин был единственным, кто застыл в своих воспоминаниях, и Юнги знал, что он должен перехватить их. — Вчера здесь было не так холодно, — пробормотал он, почесывая голову Кэт. — Видишь вон ту яму? — он кивнул на яму, которая была перед ними. Она была широкой, не слишком глубокой, чтобы в ней можно было застрять навсегда, но достаточно, чтобы Чимин не мог видеть ее изнутри с того места, где они сидели. В ней было что-то до жути знакомое, но Чимин никак не мог понять, что именно. — Я нашел ее, когда был ребенком, — объяснил Юнги, глядя на темные волосы Кэт, которые он слегка взъерошил. — Каждый раз, когда мы теряем собаку, я пытаюсь написать ее имя на камне и бросить туда, — проговорил он. — Иногда у них нет имени, или я забываю парочку, но я стараюсь изо всех сил. — Но почему? — прохрипел Чимин, и он действительно не знает, о чем спрашивал. Но Юнги не стал просить разъяснений. — Я хочу помнить, что они были настоящими существами. Я хочу помнить, что это сделал я. Это заставляет Чимина посмотреть на него, и он видит округлость его носа и блеск его глаз. Он успокаивающе гладит Кэт еще быстрее, и Чимин задается вопросом, будет ли ее имя когда-нибудь на камне. — Я не хочу привыкать к этому действию, — шепчет он, и Чимин слышит боль в его голосе. — Это ненормально, — решительно говорит Чимин, не понимая, из-за чего напряженно бьется его сердце, и как вообще ему относиться к этой ситуации. Юнги низко опускает голову и вдыхает свежий воздух. — Почему ты вернулся сегодня? — Почему ты не сказал мне, что Ли был твоим отцом? — обида в его тоне не прошла мимо Чимина, который огрызнулся в ответ. Юнги посмотрел на него широко раскрытыми глазами. — Я же тебе не говорил. — О, оставь это дерьмо, Юн, — ответил Чимин, возмущенный отсутствием честности у мальчика. — Мой отец — хороший человек, — заявил Юнги, словно уверяя самого себя. В его голосе не было ни капли уверенности. Чимин вздыхает и смотрит на безоблачное небо. — Он просто сейчас в бешенстве, он… он потерял кучу денег, и у него стресс. Чимин снова посмотрел на него, и Юнги застенчиво встретился с ним взглядом. Между ними повисло молчание, и он старается не дать чувству стыда стать сильнее. — Я не хотел ранить тебя, — объясняет Юнги, как будто это было единственным, что заботило Чимина. — Просто я не хотел, чтобы ты вмешивался, а Ли, — поправил он себя, — мой отец был рядом. Я думаю, ты уронил свою книгу. Я оставил ее в своей комнате так, чтобы никто не заметил, и могу принести ее завтра, если… — Юн, — оборвал его Чимин, когда он проскользнул ближе к темноволосому мальчику, и все, что мог сделать Юнги, это смотреть. Он не упустил из виду то, как Чимин смотрел на его губы, и как его собственные нервы изгибаются в агонии. У Чимина была сотня вопросов, миллион мыслей и эмоций, которые он хотел выразить. Он хотел вынюхать у Юнги ответы. Зачем он зарезал собаку? Каким бизнесом занимался его отец? Были ли в этой яме человеческие имена? Но когда его глаза встретились с этими темными очами, их вечная печаль сокрушила его сердце. Чимин знал людей, которые были подавлены, и он испытал горе, когда потерял своих бабушку и дедушку, но то, что преследовало Юнги, было другим. В его глазах можно было увидеть разбитое сердце тысячи жизней. Горе от потери всего этого еще до того, как потерял. Юнги оплакивал жизнь, которой у него никогда не было. Он был так сильно изранен, что все, что Чимин мог сделать, это взять его руку в свою, крепко сжать и задать единственный вопрос, который имел значение. — Ты в порядке? Юнги посмотрел на руку Чимина, сжимавшую другую, пытаясь успокоить дыхание, а слезы текли по его лицу. — Юн, — прошептал Чимин, подходя ближе, обнимая Юнги за талию и наполовину баюкая мальчика, когда тот отдалился от Кэт. — Все в порядке, — успокоил он его. Юнги положил голову на плечо Чимина, пытаясь успокоиться, чтобы не напугать мальчика еще раз. Он ненавидел этот контраст между хладнокровным убийцей и рыдающим месивом. Вихрь эмоций. Но каждый раз, когда Чимин шептал: «Все в порядке», он старался найти в своих словах хоть каплю правды.***
Они просидели там несколько часов, почти не разговаривая, но Юнги так и не выпустил руку Чимина. Он хотел, чтобы день тянулся дольше, хотел умолять Луну прийти чуть позже или убедить Солнце остаться еще на час или два, но, конечно, его желания оставались без внимания, и мир продолжал вращаться всегда против него. — Нам лучше вернуться домой. Когда они возвращались в псарню, Чимин тихо заговорил: — Я могу научить тебя. Юнги быстро взглянул на него и продолжил свой путь. Чимин толкнул его в плечо и улыбнулся: — Давай я научу тебя читать, — сказать, что Юнги был удивлен, было бы преуменьшением, и он тут же покачал головой. — Ну же, полистай книгу, которую я тебе принес. Ладно? Я очень любил читать ее в детстве, поэтому, думаю, тебе лучше начать с нее. Юнги слышал, как кровь стучит у него в ушах, а во рту пересохло. — Не торопи меня, Пак Чимин.***
Когда они вернулись в питомник, отца Юнги нигде не было видно. Вокруг было разбросано несколько стеклянных бутылок, и собаки казались слегка напряженными, но не больше, чем обычно. Чимин подождал, пока Юнги уложит Кэт обратно в конуру, укутав ее одеялом, и нежно поцеловал в голову. Когда он обернулся, то, казалось, был слегка ошеломлен тем, что Чимин все еще был там. — Чего-то ждешь? — спросил он. Чимин был встревожен, он ненавидел мысль о том, что Юнги возвращается домой, в дом, где его разъяренный отец. — Что ты теперь будешь делать? — спросил он, скрестив руки на груди, когда понял, как становится холодно в псарне с наступлением темноты. Юнги издал тихий смешок и зашаркал к собачьим мискам. — Я собираюсь насыпать собакам корма и отправиться спать, пытаясь забыть, что все это произошло. — Позволь мне помочь тебе покормить их, я могу остаться с тобой. — Чимин… — начал Юнги и посмотрел на него. — Ты можешь идти домой, я сожалею обо всем, что произошло сегодня, можешь идти, не волнуйся. — Нет! — Чимин был расстроен, — я не могу пойти домой, когда ты в таком состоянии. — В каком? — В таком, — сказал Чимин, указывая на худого парня. — Ты отгораживаешься от меня, притворяясь, что все нормально. — Послушай, Чимин, у меня был плохой день, и я воспользовался тем, что ты был там, верно. Ты просто мой коллега, и я не знаю, почему я это сделал. Мне очень жаль, — объяснил Юнги, и его голос звучал так, словно он не спал неделями. Тело Чимина задрожало от ярости, которая была внутри, и это заставило его волноваться. — Просто коллега, — процитировал он его. Юнги оглянулся с выражением усталости в глазах. Он слишком устал, чтобы притворяться. Хотя он знал, что должен, он не мог оттолкнуть Чимина, не тогда, когда тот был таким успокаивающе теплым. Чимин видел, как усталость лишает его маскировки, и продолжал: — Ты хочешь знать, почему я вернулся? Юнги забыл, что его вопрос остался без ответа раньше. — Потому что я скучал по тебе. И вот она, великая ужасная правда. Юнги стоял всего в двух метрах от него, но Чимину казалось, что он смотрит на него с противоположного конца футбольного поля. Темная фигура низко опустила голову, ожидая, что Чимин скажет, что он лжет, но он этого не сделал. В конце концов он вернулся и встал перед Юнги. Большинство парней были выше Чимина, даже когда он разговаривал с Хосоком, ему приходилось немного поднимать голову, но Юнги был рядом, его глаза были на одном уровне с глазами Чимина. Они оба были равны, и это наполнило Чимина нежностью, которой он никогда не знал. Он заметил, как широкая грудь Юнги поднимается и опускается быстрее обычного, и потянулся, чтобы взять его за руку. Чимин всегда считал, что держать кого-то за руку — ребячество, но когда рука, которую он держал, принадлежала кому-то столь же необыкновенному, как Юнги, это действие приобрело совершенно новый уровень интимности. Собаки лежали молча, а Луна удлиняла темные тени конур. Ни один из них не включил свет, когда они вошли. — Уже поздно, Чимин, — пробормотал Юнги, глядя блондину в лицо. Он хотел, чтобы Чимин ушел, чтобы он мог дышать, но другая его часть никогда не хотела отпускать его руку, желая хирургически соединить их ладони вместе. Чимин не ответил, а вместо этого прижался лбом ко лбу Юнги, закрыв глаза. — Дыши, — прошептал он, и Юнги не заметил, что он все это время задерживал дыхание. И там они остались. Парень, который всегда прятал часть себя, как и Луна, и другой, который жаждал поклонения, как и Солнце. Их прерывистые дыхания, смешанные между собой, запустят новое затмение. Жизненно важный обмен молчанием посреди тюрьмы невинных душ. Они хотят быть любимыми. Желают спасения, блеска света надежды в конце тоннеля. Знают, что этого никогда не произойдет. Но они все равно ждали затмения. Только это ничего не изменит. До тех пор, пока Солнце и Луна не вырвутся из своих бумажных клеток.