***
Следующие несколько недель прошли спокойнее, чем обычно. Чимин не позволял Юнги притворяться, что ничего не изменилось, потому что все еще как изменилось. Юнги смеялся еще громче, за обедом он подсел ближе к Чимину, и даже убедил Кэт перестать лаять на него. Другие вещи остались прежними. Юнги мало говорил о своей семье, мало ел и всегда отворачивался, когда Чимин ловил его взгляд. Юнги откусил кусочек яблока и быстро прожевал его, когда в его голове возник вопрос. — Подожди, я хотел тебя кое о чем спросить, — пробормотал он, быстро вскакивая на ноги и убегая в здание. Был понедельник, и Чимин не должен был работать, но его лектор заболел, так что у него был свободный день, и по какой-то причине эти свободные дни всегда состояли из общения с Юнги. Было не холодно и не тепло, но воздух казался чистым, как всегда перед дождем. Он сунул клубнику в рот, когда Юнги прибежал обратно, опустив свое тело рядом с Чимином, но на этот раз они были достаточно близко, чтобы их колени ударились друг о друга. — Ой, прости, — взвизгнул он, когда Чимин улыбнулся в ответ, очарованный его неловкостью. Юнги сел и раскрыл книгу, которую держал в руках. Ту самую, что Чимин оставил ему только вчера. — Это слово, — сказал он, пролистывая новеллу, и Чимин посмотрел вниз на заполненные чернилами страницы, которые были помечены и неразборчиво выделены. Мальчик учился усерднее, чем большинство учеников в его классе литературы, и он находил это ужасно милым. Прошло всего две недели, но Юнги впитывал слова с такой быстротой, что Чимин был сбит с толку. Он и не подозревал, что Юнги будет каждый вечер часами читать книги, которые он ему постоянно дарил, как акт преданности. Просыпаясь почти каждое утро со словарем, впивающимся в его спину, и маркером, оставляющим абстрактное искусство на его лице. Казалось, он прочитал достаточно, чтобы Чимин смог перевести его рвение в благодарность. Его поступки говорили за него. — Вот это, — сказал он, сунув книгу Чимину на колени. Чимин смотрит на это слово. — Tremendous, типа, three man, а потом dus. [П.п.: аналогия в произношении; перевод — потрясающий, невероятный] — Tremendous, — кротко вторит Юнги, пытаясь освоиться со словом. — Например, Юнги — потрясающий чистильщик щеток, — засмеялся Чимин. Юнги толкнул его локтем в ребро и ответил: — Чимин потрясающе отвлекает. — Юнги потрясающе хорош во всем, кроме комплиментов, — хихикает он, тыча мальчика в руку. Юнги прищуривает глаза и шлепает его книгой. — Ах, Юнги невероятно мил, когда его уши горят красным. — Ладно! Игра окончена, давай вернемся к работе, — прервал он его, вставая и собирая обертки от еды Чимина. Он не выносил беспорядка, который, казалось, преследовал Пака, который сидел и улыбался, чувствуя себя так, словно открыл восьмое чудо света. Взволнованного Юнги.***
— Значит, дела идут хорошо? — спросил Хосок. Они вдвоем шли в университет после утреннего кофе. Обычно с ними был Тэ, но накануне вечером он был в квартире Чонгука, пытаясь починить телевизор, и каким-то образом они вдвоем оказались на вечеринке. — Да, так и есть, — сказал Чимин, потягивая латте. — Знаешь, тебе действительно стоит пригласить Юнги как-нибудь с нами потусоваться. — Что? — Просто ты много о нем рассказываешь, и нам любопытно, — объяснил Хосок. — Мы хотим знать, кто сумел привлечь твое внимание, — пошутил он, и его глаза расплылись от улыбки. — Я имею в виду, кто знал, что Пак Чимин, наш домашний Ромео, будет каждый раз отказываться от ночной вылазки, потому что он «слишком устал», — передразнил его Хосок, и Чимин вынужден был признать, что он был прав. Он никогда не отказывался от предложения пойти куда-нибудь. Больше всего на свете он любил веселиться с друзьями. Ощущение чужого языка на своей шее. Жжение от шота, попавшего ему в горло. Ровный ритм музыки соответствовал его пульсу. Это был рай. Но сейчас все казалось тусклым по сравнению с тем, как лишь один взгляд Юнги заставлял его сердце парить. — Заткнись, — рявкнул он в ответ Хосоку, который после недолгого молчания снова толкнул его локтем. — Право, Чиминни, мы все умираем от желания познакомиться с ним. Он не волновался из-за знакомства парней и Юнги, он не мог представить, что кто-то не обожает его, но он не был глуп и отказался оказывать на него такое давление, не тогда, когда он только начинал открываться Чимину. — Я скоро спрошу его, — ответил Чимин, и этого было достаточно, чтобы успокоить Хосока. — Ладно, — сказал он, вцепившись в Чимина, — потому что твое описание красивого носа на красивом лице с двумя красивыми глазами, красивыми руками и красивой кожей совсем не помогает мне сформировать мысленный образ этого парня. К тому времени, как они добрались до университета, Чимин уже безудержно хихикал. Хосок не знал, как выглядит этот Юнги, или что он чувствует к Чимину, но он точно знал, что Чимин никогда не влюблялся в кого-то за все пятнадцать лет, что знал его. Конечно, у него было множество бойфрендов и подружек, но все они гонялись за Чимином, было весело за этим наблюдать. Но кто-то столь впечатляющий, как Чимин, не заслуживал этого. Он заслуживал кого-то потрясающего.***
Они как раз заканчивали работу, когда Чимин услышал резкий голос, выкрикивающий его имя. — Отец, — пискнул Юнги, и его глаза расширились от страха. Чимин был смущен, и хотя это был отец Юнги, он последовал их обычной процедуре и вышел на улицу, как будто Ли был клиентом. — Чимин, — продолжал он кричать, пока Чимин не подошел к открытому окну своей машины. — Да, сэр? — Ах да, Чимин, ты как раз тот, кого я искал, — он взглянул на питомник. — А Юнги там? Чимин заметил, что тот никогда не называл его своим сыном. Он кивнул, и через секунду леденящий кровь вопль вырвался изо рта Ли. — Юнги, иди сюда! Маленький мальчик выбежал и встал рядом с Чимином. Его взгляд опустился на землю, и Чимин увидел, как он сорвал мясистую розовую кожу, пузырящуюся около ногтей. Он был в ужасе. Чимин не знал, как именно, но он боролся с инстинктом протянуть руку и успокоить мальчика, который внезапно стал выглядеть моложе своих восемнадцати лет. Ли замолчал, глядя на сына, и до Чимина дошло, что он никогда не видел, чтобы они так общались. Его взгляд упал на руки Юнги, а затем он посмотрел на Чимина, который, по общему признанию, чувствовал себя неловко, но не боялся его, не так, как Юнги. — Иди и освободи конуру в запасном сарае, помнишь, я говорил тебе о собаке, которую нужно изолировать. Юнги кивнул и сразу же ушел, но не раньше, чем услышал громкий голос своего отца: — Итак, Чимин, похоже, твои двенадцать недель истекли. Юнги старался не останавливаться, но отец замолчал, и его ноги замерли посреди дороги. Он оглянулся через плечо, чтобы встретиться с ним взглядом, и в этот момент его охватил настоящий ужас. Он побежал. Чимин все еще пребывал в сильном замешательстве от телепатического разговора, происходившего между Юнги и его отцом, но послушно стоял, ожидая продолжения разговора. — Простите, я хотел сказать… — начал он. — О, подожди, Чимин, запрыгивай сюда, — он похлопал по сиденью рядом с собой, открывая пассажирскую дверь. Пак не стал спорить и скользнул внутрь машины, и коснулся покрытых скользкой кожей сидений, которые все еще хранили запах новизны. На него, к ужасу отца, машины никогда не производили впечатления, но он знал, что это не дешевая машина, и все, о чем он мог думать, были дырки в рукавах джемпера Юнги, когда он сидел рядом с отцом. — Тебе нравится? — спросил Ли, полагая, что Чимин был в восторге от роскоши автомобиля. — О да, она прекрасна, — ответил он. — Я сомневаюсь, что она была дешевой. — О, я уверен, что вы уже знаете, мистер Пак, что этот бизнес приносит довольно большой денежный поток. — Да, я заметил, — спокойно ответил Чимин. Пожилой мужчина перевел взгляд с телефона на лицо парня, и Чимин попытался найти хоть какое-то сходство с Юнги: родинка, морщинка, косящий глаз, но между застенчивым мальчиком, с которым он работал, и человеком, которого он называл отцом, не было ничего похожего. — Ты наблюдателен, — ответил Ли. — Как я уже говорил, следующая неделя будет твоей последней неделей здесь, и я просто хотел отдать тебе документы, — он вытащил стопку бумаг, которые Чимин должен был показать суду. Он взял их и покрутил в руках, движения повторяли вращение шестеренок в его мозгу. — Хорошо, что ты здесь, Чимин, ты же знаешь, что я не могу положиться на Юнги так, как могу на тебя. Чимин пристально смотрел на него, пока его взгляд не упал на конверты в его руках. — Сэр, — пробормотал он неуверенно. — А что, если я продолжу здесь работать? Ли выглядел удивленным. — А-ха-ха! — он усмехнулся. — Ты действительно умный парень. Видишь меня, — он указывает на себя, — ты думаешь, что это легкие деньги, вести такой бизнес, как мой, иметь дело с этими людьми и их животными. Мужчина рассмеялся про себя, достал сигарету и закурил, жадно затягиваясь. Темный дым заполнил легкие Чимина. — Послушай, сынок, ты хорошо поработал, но я не собираюсь платить тебе за эту работу… — Тогда не платите мне, — ответил Чимин. Ли недоверчиво посмотрел на него. — Ты хочешь работать здесь? Бесплатно? Чимин сглотнул и посмотрел на мужчину с сопротивлением, о котором сам не подозревал. Мужчина казался равнодушным к нему, и он знал, что должен сделать что-то, чтобы убедить его. — Послушайте, — сказал Чимин, собрав всю свою харизму. — У меня есть деньги. Я родился богатым и умру богатым, — он поерзал на сидении, так что теперь смотрел прямо на Ли, отражая его властную позицию. — Мне не нужны деньги, но мне нужен кто-то, кто мог бы научить меня жизни. Мой отец — опрятный маленький бизнесмен, который никогда в жизни не работал, и, честно говоря, — Чимин прищурился. — Меня от этого тошнит. Я не такой, как они. Я хочу быть частью этого мира, а не смотреть на него через дно бокала с вином. Ли пристально посмотрел в карие глаза Чимина, которые смело смотрели в ответ, отражая озадаченный взгляд мужчины. Чимин знал, что Ли не родился богатым, а это означало, что глубоко внутри он был бедным маленьким мальчиком, которого всегда будут пугать богатые. У Чимина было то, чего он никогда не получит. Голубая кровь. Богатство. Он не гордился этим, но был в отчаянии, и когда дело касалось Ли, мораль не была его главной заботой. Мужчина снова осмотрел тело Чимина, издав негромкий смешок, прежде чем посмотреть в сторону псарни, позволяя предложению мариноваться в его голове. — А ты знаешь, какой бизнес здесь ведется? — наконец спросил он. — Не совсем, сэр, но я знаю, что это нечто большее, чем просто собачий питомник. Я раньше спрашивал об этом Юнги, но он почти ничего мне не объясняет. Это заставило мужчину улыбнуться. — Хорошо обучен, — пробормотал он и снова рассмеялся про себя. — Знаешь, Чимин, в собачьих боях есть два типа собак: чемпион и приманка. Пак старался не выдавать своей реакции. Он даже не знал, проводятся ли еще собачьи бои, но знал, что для таких людей, как Ли, старые привычки умирают с трудом. — Люди думают, что чемпионом должен быть большой мускулистый пес, но они ошибаются. Главное — это психика собаки. Я работаю в этом бизнесе достаточно долго, чтобы научиться нескольким вещам, и самое главное, что я узнал, это то, что некоторые собаки рождены для этого. Они приходят в этот мир воевать, и это все, что они знают и умеют. Прирожденные убийцы. Остальных можно тренировать, но все они в конце концов ломаются, — он посмотрел на парня. — Ты когда-нибудь слышал об Акире? Чимин покачал головой, он хотел произвести впечатление на этого человека, но он не хотел лгать на тему, о которой он ничего не знал, и он определенно ничего не знал о собачьих боях. — Он был одним из величайших чемпионов, его родители приехали из Японии, но учился он в Чикаго. Он мог завершить бой за считанные секунды. Чимин никогда не видел этого человека таким счастливым. — Конечно, я занимаюсь этим из-за денег, но втайне я ищу свою собственную Акиру. Собаку, которая победит всех. Он сложил руки вместе и встретился глазами с Чимином, и что-то щелкнуло внутри него. Ухмылка заползла слишком высоко на его лицо, и это заставило желудок Пака перевернуться. — Вы упомянули Юнги. Чимин попытался побороть сухость в горле. — Ты знаешь, — мужчина затянулся сигаретой, думая о своем сыне. — Юнги не чемпион. Чимин попытался взять себя в руки. Он знал, что должен сделать. — Нет, сэр, Юнги — это приманка, и мне не нужен диплом специалиста по собачьим боям, чтобы сказать вам об этом. Мужчина резко взглянул на Чимина, и тот забеспокоился, что, возможно, зашел слишком далеко, но встретился взглядом, который впился в лицо Чимина, и улыбка расцвела на его губах. Это сработало. — Расскажи еще о моем сыне, как он относится к тебе? Челюсть Чимина болела от стиснутых желваков. — Он просто странный. Это как если бы он был новичком, а я показывал ему, что делать, — его грудь заболела, когда он воспользовался беззащитностью Юнги, и, судя по негромкому смешку его отца, он попал в точку. — Я понимаю, — он затянулся сигаретой, воздух становился все более ядовитым каждый раз, когда он открывал рот. — Я думал, что он сразу вырастет и станет чемпионом, но ты прав. Шутливый тон покинул его голос. — Он всего лишь маленькая стервозная приманка. Чимин не мог себе представить, как он расскажет об этом в беседе с Юнги, позволив этой мысли выскользнуть из головы. Он сглотнул, прежде чем заявить: — Он просто иногда смотрит на меня… — Что ты имеешь в виду? — огрызнулся мужчина. Чимин задел его за живое. — Не знаю, но он просто смотрит на меня, когда думает, что я не смотрю. И это стало тем, что скрепило сделку для Чимина. — Черт! — выдохнул Ли, вцепившись руками в руль и в отчаянии откинув голову назад. Чимин знал, что должен нарисовать пустоту в Юнги, дыру, которую он мог бы полностью заменить собой. — Но это не проблема, — сказал он. — После того, как я пригрозил его кастрировать, он практически не делал этого. Чимин возненавидел то, как Ли оправдал его ожидания и подавился смехом, услышав это заявление. — Ты забавный пацан, — сказал он, позволяя напряжению рассеяться между ними. — Чимин, — вздохнул он. — Если ты хочешь остаться здесь, то должен знать, что я больше не ищу собак-приманок. Черт, мне даже не нужны те, что у меня есть. Эти слова задели Чимина, но он сохранял хладнокровие, когда схватил коробку сигарет с колен Ли и вытащил одну. — Но ты ведь не приманка, правда? — спросил мужчина, когда Чимин взял сигарету своими изящными пальцами и поднес ее ко рту. Он уже собирался схватить зажигалку, когда Ли взял ее и поднес к кончику сигареты Чимина. Между ними повисла тяжелая тишина, и только когда он зажег зажигалку, Чимин заметил, что уже стемнело, и задумался, не прибежит ли Юнги в ближайшее время. Он не осмеливался взглянуть в глаза мужчине, когда кончик сигареты был опален, и Чимин зажал ее между пухлыми губами. — Я думаю, вы бы поняли это, сэр, — холодно ответил он, позволяя своему взгляду подняться вверх, чтобы встретиться с Ли, который был загипнотизирован сигаретой между губами Чимина. Он молчал, боясь разрушить тот фасад, который создал за последние пятнадцать минут. Ли молча поднес руку к лицу Чимина, они были грубыми и мозолистыми, и он не мог не думать о количестве собак, которые были убиты в результате того, что их трясли. Чимин слегка пошевелился от прикосновения мужчины, что заставило его усмехнуться. Он испытывал его. Затем он вынул сигарету изо рта Чимина, который становился все суше и суше, и поднес ее к своим тонким губам. — Теперь можешь идти, Чимин, увидимся на следующей неделе, — сказал он, вставляя сигарету в рот и затягиваясь с чувством превосходства, которое Чимин помог ему создать. — Я с нетерпением жду этого, сэр, — ответил младший, выходя из машины, чувствуя, как глаза Ли впиваются ему в кожу.***
Чимин не ощущал этого, пока он не приехал домой. Он должен остаться с Юнги. Конечно, он чувствовал себя униженным, именно этого Ли и хотел — кастрировать его, поставить на место. Он хотел использовать любой уровень неуверенности Чимина, но Пак знал, что победил. Он оставил свой след в этом человеке, но не как равный, а как человек, которому можно доверять, которого он уважает. Именно в такие ночи он жалел, что у Юнги нет телефона. Просто чтобы дать ему знать, что он вернется. Интересно, сказал ли ему об этом Ли, но он не мог себе представить, чтобы этот человек сделал что-нибудь, чтобы успокоить тревогу сына. Чимин не знал, какова его цель, он знал только, что прямо сейчас, в ближайшей перспективе, он хотел быть рядом с Юнги. Его пальцы чесались написать ему хорошие новости. Но он вернется и навестит его сразу после колледжа. Всего в нескольких часах езды отсюда. Внезапно в окно его машины постучали, и он подскочил, увидев, что мама заглядывает к нему с выражением материнской заботы на лице. Это был взгляд, который, как он знал, Юнги не сможет узнать.***
Было четыре часа утра, и Юнги знал, что ему придется ждать еще час, прежде чем птицы проснутся. Иногда он притворялся, что они поют только для него, что они хвалят его за еще один пережитый день. Он знал, что это неправда, но ему было приятно думать, что он был их единственным слушателем, что никто больше не услышит их, если он уйдет. Его тело содрогнулось от боли, но не из-за бесчисленных синяков, покрывавших его тонкое, как бумага, тело, а из-за желания стереть лицо Чимина из своей памяти. Если бы не он, Юнги мог бы продолжать свое оцепенелое существование. Он бы никогда не понял, что кто-то может держать тебя за руку, не ведя ее к кровати. Но теперь было уже слишком поздно, как вирус, распространяющийся по его организму, он был заражен. Его жизнь разделилась на две части: до Чимина и после Чимина. Он ненавидел себя за то, что плачет. Каждая упавшая слеза была молчаливым прощанием с вещами, по которым он будет скучать. Он чувствовал себя ребенком, который должен вырасти, оказавшись в ситуации, которая, как он знал, была неизбежна. Это Чимин виноват, что не сможет увидеть красный вольво без того, чтобы его сердце не подпрыгнуло. Это он сделал все яблоки кислыми. Именно из-за него Юнги не мог слушать свою любимую песню, не чувствуя, как призрак давит на его пальцы. Простым существованием Чимин разрушил его маленькую рутинную жизнь. Он сорвал ее и разлил повсюду краски. Разорвал края и назвал их любовью. И Юнги жаждал, чтобы он делал это снова и снова, пока все, что было раньше, не будет стерто, но время вышло. Дней больше не оставалось, и Юнги понял, что больше не может бодрствовать. Поэтому он опустил руку на землю и вытащил серебряный клинок, который спрятал в половице. Он присел на корточки, закатывая рукава и позволяя холодному металлу вонзиться в его плоть. Жжение от разрывающейся на части кожи было достаточно сильным, чтобы онеметь, когда он, борясь со слезами, смотрел, как кровь стекает по его руке. Он попытался добраться до двенадцати порезов, каждый раз напоминая о потерянном времени, но именно на седьмой багровой линии он почувствовал легкость в голове, как будто она медленно сдувалась, в то время как лезвие вошло глубже, оставив видным снаружи только край. Именно тогда он почувствовал, как нервный крик ужаса вырвался наружу, и его разум, наконец, погрузился во тьму. Его тело вознаграждало его сном, которого он жаждал.