***
После пятого стука Чимин заглянул в дом, погруженный в темноту. Сон у Юнги был не очень крепкий, и в это время он должен был быть дома, так как было еще слишком рано открывать псарню. Он огляделся вокруг, как будто маленькая подсказка могла чудесным образом появиться, и в отчаянии пнул камень поперек пустой подъездной дорожки. Он старался не обращать внимания на отсутствие машины Ли, но все же заметил, и от этого у него по спине пробежала дрожь, наполняя его ощущением срочной необходимости найти Юнги. Он снова выкрикнул его имя, высматривая, не шевельнется ли что-нибудь из-за занавесок, но ничего не шевельнулось, даже птица не пролетела в поле его зрения. Было что-то жуткое в этой тишине, что вызывало ощущение плотности в воздухе, которая давила на органы Чимина, ожидая, что один из них взорвется. Он отступил назад, чувствуя, как тепло солнца усиливается, и волна паники поднялась в нем, когда он побежал через голое поле к конурам. Каждый вздох заглушался злобным рычанием тридцати кровожадных собак. Тяжело дыша, Чимин, шатаясь, вошел в уже открытую псарню. Юнги никогда не оставляет их незапертыми. Собаки залаяли еще сильнее, чем обычно, и он выбежал на задний двор, уже зная, что Юнги там нет. — Где же он? — сказал он себе, пробегая через псарню и глядя на собак в поисках ответа. — Юнги, — закричал он в отчаянии, в этот момент, но это было бесполезно. Даже если бы Юнги был где-то поблизости, он вряд ли смог бы услышать его сквозь пронзительный лай собак. — Да где он? — крикнул он им в ответ, взбешенный отсутствием помощи. Затем, как маньяк, он побежал к конуре Кэт, как будто она каким-то образом могла понять его местоположение. Он бросился к ее конуре, не думая о том, что собака может наброситься на него, и, прижавшись к двери, упал внутрь. Она была не заперта. Его голова ударилась о каменный пол, и он посмотрел поверх полотенца, которое было ее постелью. Она исчезла. Кэт исчезла. Было только две причины, по которым такая собака, как Кэт, могла покинуть конуру Ли. Он тут же пустился бежать под открытым голубым небом, которое напоминало ему океан, словно его мир перевернулся с ног на голову.***
Легкие Чимина горели огнем. Он изо всех сил пытался вспомнить, какой дорогой Юнги шел в последний раз, когда он привел его к яме, но после нескольких неверных поворотов он, в конце концов, вышел на поляну. Хотя он и ожидал увидеть его там, ничто не могло подготовить его к тому, что он увидел перед собой. Юнги сидел всего в нескольких метрах от ямы и умудрился свернуться в маленький комочек. Несмотря на расстояние от того места, где он стоял, Чимин мог видеть, как его руки вцепились друг в друга, и что его тело практически вибрировало, так оно дрожало. Он был похож на животное. Как собака, которую вывели с единственной целью — убить. Его одежда была темной, как обычно, но когда Чимин подошел ближе, его поразил запах крови, и он понял, что она покрывала его одежду. От него исходил медный запах, и Чимину показалось, что он снова сидит в сарае и смотрит, как снова режут терьера. Но на этот раз он знал лучше и молча сел рядом с окровавленным мальчиком, оставив между ними небольшое пространство. В руках у Юнги был камень. Тот, что был тяжелее, чем все камни в яме. Чимину не нужно было смотреть на это имя. Он видел ее пустую конуру и, судя по тому, как содрогалось тело Юнги, сумел собрать воедино все, что произошло. Его пальцы были покрыты запекшейся кровью, и когда Чимин посмотрел на его лицо, то увидел, что волосы тоже были пропитаны ей, и, засыхая, свисали толстыми канатами. Ни один из них не произнес ни слова, пока они впитывали тишину широко открытого ландшафта. Внизу виднелась яма с мертвыми собаками, а еще дальше — пробуждающийся город. Ветер был бодрящим, как будто его еще не отравили бессмысленной болтовней и ядовитым топливом. Он был незапятнан и не хранил никаких секретов, когда проходил через пространство между ними. Чимин вытянул ноги и заметил неподвижность камня в руках Юнги. Он пытался придумать, что сказать. Но в глубине души Чимин желал, чтобы они остались в поле навсегда. Никогда не говорили бы о смерти, любви или о чем-то слишком важном. Он не хотел думать о том, что произошло. Но его глаза начали щипать, и он был вынужден вспомнить, почему он так устал. Эти мысли вспыхивали в его голове, как лампочки, готовые разбиться вдребезги. Хрупкие, но слишком навязчивые. Ли трогает его за спину. Мистер Ямамото заманил его в ловушку. Кто-то накачал его наркотиками. Кислый привкус, который никак не мог отделаться от языка. Дыхание Ли на его коже. Промежность Ли прижалась к его лицу. Его бабушка. Автокатастрофа. Как боялась его мать. Двойственное отношение отца ко всему. Тот факт, что он может попасть в тюрьму… — Чимин, — сказал Юнги, прерывая порочный круг мыслей, когда Чимин повернулся, чтобы встретиться с его налитыми кровью глазами. — Чимин, я… я… — он запнулся, — я сделал что-то очень плохое, — он любил эту собаку больше всего на свете. Чимин помнил, как он улыбался, когда рассказывал ему о том дне, когда нашел ее щенком. Она набрела на псарню в поисках дома, и Юнги пытался дать ей все, чего у него не было. Она была его семьей. Дыхание Юнги стало тяжелее, когда он посмотрел на землю, все еще сжимая ноги. — Я тоже так думаю, — ответил Чимин, и глаза Юнги встретились с его глазами. Ни один из них не двинулся, чтобы заполнить образовавшуюся брешь. Обычно Чимин уже держал Юнги в своих объятиях, осыпая его голову нежными поцелуями, но сейчас все было не так, как обычно. — Мне так жаль, — снова и снова повторял Юнги, сжимая камень в руках. — Мне так жаль, — попросил он прощения, и его рыдания эхом разнеслись по всему полю. Его миниатюрное тело раскачивалось взад-вперед, как ребенок в детской кроватке. Самоуспокоение. Он прерывисто вздохнул и попытался сесть немного прямее, глядя на Чимина, его лицо было искажено печалью. — Мне так жаль, — повторил он, но на этот раз Чимин знал, что он говорит не с камнем. — Я хотел… — выдохнул он, глядя на свои колени, — я должен был… Я должен был обнять тебя. Я хотел… — он подавил рыдание и размазал слезы по коже. — Мне так хотелось обнять тебя. Хотелось поцеловать тебя и заставить перестать плакать. Я должен был это сделать, — он закричал, но прежде, чем Юнги смог начать войну против самого себя, Чимин позволил словам слететь с его языка. — Тогда сделай это. Юнги поднял глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, и Чимин понял, что после всего, что случилось, он просто хотел, чтобы Юнги обнял его и назвал своим. Он слышал прерывистое дыхание младшего, когда тот в сомнении подползал ближе, боясь сделать что-то не так. Они оба были так растеряны, что не знали, как вести себя после такого темного преступления, как убийство. Юнги медленно вытянул руки и обхватил ими тело Чимина, позволяя им слегка левитировать над его руками, пока, наконец, Чимин не рухнул. С каждым всхлипом, который он издавал, Юнги обнимал его крепче, прижимая голову к боку Чимина, пытаясь сделать все возможное, чтобы утешить его физически. Чимин вцепился в тонкую руку, которая удерживала его грудь от падения, пока они вдвоем сидели там, позволяя слезам наполнить жаждущую бесплодную землю. Давая ей шанс восстановиться. Он взывал ко всему, что слишком долго тяготило его совесть. Вещи, которые он забыл оплакать, воспоминания, которые он прятал, мысли, которые он всю жизнь заглушал. Юнги тоже плакал, но это были тихие всхлипывания горя. Каким бы образом Чимину ни удавалось игнорировать свои эмоции, пока они не привели к взрыву боли, Юнги молча позволил им просочиться из его глаз, потому что он испытал потерю, которую Чимин никогда по-настоящему не поймет. — Мой отец хотел убить тебя, — Юнги икнул, и Чимин посмотрел на него. Он знал. Ли был жив и делал Бог знает что. Дыхание Юнги сбилось, и Чимин услышал, как внутри него разгорается конфликт. Он никогда не просил его выбирать между ним и Ли, этот выбор был у него украден. — Чимин, — выдохнул Юнги, ослабляя хватку на светловолосом мальчике, и страх проник в кости Чимина, когда он понял, что пытался убить человека, которого Юнги любил больше всего. Пусть даже для его же блага, но как Юнги когда-нибудь увидит это таким образом? Как он мог видеть в нем нечто большее, чем человека, который пытался убить его отца? Чимин знал, что Юнги сделает все, что Ли попросит, и, возможно, это был просто еще один тщательно продуманный план мести для Ли. — Я не могу здесь оставаться. Чимин посмотрел на него и отчаянно попытался вспомнить мелодию рояля. Он не мог смириться с тем, что снова потеряет его. Он не мог смотреть, как тот бежит обратно в руки человека, отнявшего у него детство. — Это место — не дом, — мягко сказал Юнги, прерывисто вздохнув и пытаясь унять дрожь во всем теле. Чимин не знал, как реагировать, и правильно ли он истолковал слова Юнги. — У меня больше нет дома. И прежде, чем его тело коснулось земли, Чимин прижал его к груди, запустив пальцы в эти волосы и позволив ему настроить дыхание на ровный ритм сердцебиения. — Ш-ш-ш, — уговаривал он их обоих. — Куда же мне идти? — Ты никуда не пойдешь, — заверил его Чимин, — ты останешься здесь. Это твой дом, — сказал он, откидывая назад темную челку Юнги, — в этом маленьком пространстве между моими двумя руками. Он прижался лбом к лицу Юнги и улыбнулся, когда их дыхание смешалось. — Даже если мы находимся посреди поля, или застряли в полицейском участке, или заперты в маленьком коттедже, это не имеет значения, — он отступил назад, позволяя Юнги увидеть искренность в его глазах. — Потому что я никогда больше не позволю тебе покинуть эти объятия. Нежные слезы катились по лицу Юнги, когда он упал на шею Чимина, и его окровавленная рука обвилась вокруг его руки. Он был в ужасе от того, что произойдет дальше, в еще большем ужасе, чем за всю свою жизнь, но лишь на мгновение он позволил себе поверить, что все будет хорошо. Как он сам себе неоднократно говорил. Чимину было хорошо. Чимин был в безопасности. Чимин был дома. Солнце уже взошло, и Чимин знал, что они твердо вступили в Новый День. Его мать сидела за стойкой с завтраком и читала журнал о похудении, отец играл в гольф, а друзья спали, ожидая его звонка. — Солнце встает, — сказал он, глядя в небо, и Юнги смог отвести взгляд от ямы, глядя на теплые ванильные облака. Это выглядело божественно, и часть его надеялась, что его отец сможет увидеть это. Он втянул в себя глубокий вдох. — Чимин, — сказал он, глядя на камень в своих руках, которые медленно парализовало. Чимин протянул руки Юнги, который взял его короткие пальцы и сложил их вокруг камня. — Помоги мне, — взмолился он, еще немного постояв, держа свою руку над рукой Чимина, пока, наконец, не отпустил ее, освободившись от камня. Освободиться от боли, которая мучила его всю жизнь. Чимин шел с мягким почтением. Он знал, что для кого-то другого он просто бросает в яму камень с написанным на нем именем мертвой собаки. Ничего страшного. Но это был Юнги. Мальчик, у которого не было никого, кроме собак. Мальчик, который ничего не брал и отдавал все, чтобы притвориться хорошим. Юнги, который никогда ни о чем не просил Чимина, и, если все, что нужно, чтобы облегчить его боль, это бросить камень в яму в земле, он был более чем готов сделать это. Юнги держал его за руки, пока они шли к краю, ни один из них не дышал. Чимин посмотрел на него и ободряюще улыбнулся. — Все будет хорошо, — прошептал он Юнги, который слегка кивнул и уставился на яму, понимая, что, вероятно, видит ее в последний раз. Чимин сделал глубокий вдох и шагнул вперед, прислушиваясь к приглушенным крикам Юнги. — Мы будем скучать по тебе… — сказал он, разжимая пальцы, и имя Кэт запечатлелось у него на языке, когда он посмотрел вниз и прочитал слово на камне. Четыре буквы белой краской, от которых внутренности Чимина превратились в жидкость. «Папа». И прежде, чем он успел осознать, что произошло, камень скатился с его ладони и упал в яму, онемение охватило его тело, когда Юнги взял его руку в свою, и мягкое «спасибо» скользнуло мимо его губ. И пока они шли обратно по грязной дорожке, пока звонили в полицию, пока женщина задавала Юнги вопросы, которые сбивали его с толку и искажали его чувства, Чимин сдержал свое обещание. Он больше никогда не выпускал его из своих объятий.