***
Олешева сделала стрижку каре, и теперь короткие светлые волосы развевал ветер. Она каждую секунду поправляла уложенные локоны, но они липли к накрашенным губам. До места проведения Алина добралась довольно быстро и даже умудрилась не потеряться — потому что воспользовалась картой и даже не одной. Теперь она искала площадку, на которой договорилась встретиться с Лёшей и никак не могла найти её. Олешева приехала чуть раньше начала фестиваля, а он со своей группой выступал чуть ли не третьим с конца. Солнце светилось прямо в глаза и жалела, что забыла солнечные очки. И ей пришлось сильно прищуриться, чтобы заметить его. Бочкарёв внимательно слушал какую-то девушку и даже не хмурился, как обычно, а улыбался! У незнакомки были тёмные волосы, ниспадавшие до самой талии, и лучистые карие глаза. Она размахивала руками, жестикулируя, и лёгкую рубашку на ней развевал ветер. Алина сжала кулаки так сильно, что её длинные ногти вжались в ладони, оставив розовые следы-полумесяцы. Краска приливала к её щекам — краска недовольства и ревности. Олешева постояла несколько минут рядом, думая, что её заметят. Но этого не случилось. Тогда она выдохнула поглубже и пошла к ним, уверенно распрямив плечи. — Привет, Лёша, — показательно улыбнулась она. — Привет, — он обернулся и не успел больше ничего сделать — девушка уже заключила его в тёплые объятия. От негодования Алина осмелела и теперь прижимала его к себе, раскачиваясь на месте. В эти объятия она вложила всю свою привязанность. Бочкарёв был одет в неизменную кожаную куртку, и Олешева скользнула под неё прохладными ладонями. Поверх его плеча барабанщика с превосходством поглядывала на незнакомую девушку, желая сказать: «Он мой!». Та выглядела растерянно и хлопала длинными чёрными ресницами. Олешева медленно отстранилась и посмотрела Лёше в лицо, улыбаясь. Он был изумлён и доволен — тёмные глубокие глаза заблестели. Бочкарёв быстро попрощался с оскорблённой девушкой и повернулся к Алине. — Уже можно идти, — деловито сказал он. — Я уже отрепетировал со своими ребятами, теперь ждём начала. Около сцены уже собралась порядочная толпа, и без Лёши Алина бы потерялась. Он умудрялся лавировать там с привычной грациозностью и осторожно разглядывать девушку: цепочку с подвеской на шее, белую объёмную футболку и рубашку, повязанную вокруг талии. — Ты постриглась? — спросил он и продолжил, не дождавшись ответа: — Тебе хорошо. И очень идёт, кстати. Олешева даже зарделась от удовольствия. Золотистый песок насыпался в кроссовки, идти по нему было тяжело. Но Алина не обращала на это внимания и восхищённо рассматривала сцену, плакаты на ней оборудование, следила за нитями проводов. Смотреть на Лёшу, такого красивого, было неловко. Бочкарёв шёл куда-то за сцену, к рядам серых палаток. Перед ними оказалась серая оградка — высокая, через такую не перепрыгнуть. Девушка замерла, оторопело рассматривая это, но Лёша не останавливался. На ходу он потеребил ворот рубашки и вытащил тонкую ленту с бейджиком. На бумажке значилось: «Алексей Бочкарёв, участник». Около входа стояла высокая кудрявая девушка в полицейской форме. Она поглядела на них обоих недоверчиво и холодно. Барабанщик сделал Алине знак идти. Олешева издали наблюдала за тем, как он спорит с этой девушкой и сверкал глазами исподлобья так, как умел только он: презрительно, с уверенностью в своей правоте. — Зачем здесь охрана, ну я не знаю, — возмущённо выдохнул барабанщик, оказавшись рядом. — Из палаток таскать нечего, всё на сцене. — У меня же нет пропуска, — смутилась Алина. Ей было неловко, что она не позаботилась об этом раньше и заставила Бочкарёва прояснять отношения с охраной. — К концу фестиваля все будут ходить просто так, — заявил он. — А сейчас ты со мной. Олешева вздрогнула от счастья и удовольствия и даже пропустила момент, когда Лёша остановился рядом с одной из палаток. К брезентовой поверхности скотчем была приклеена бумажка с надписью «Восемь по Гринвичу». — Только после вас, — ухмыльнулся он. — Ой, да ну тебя, — поджала губы Олешева, но в палатку всё же вошла. Внутри было прохладно и темно, натянутый брезент шевелил ветер. На пластиковых стульях были кое-как разложены вещи. На таком же пластиковом столе стояли стаканы с напитками. Бочкарёв сразу же подошёл к высокому парню и прошептал ему пару слов. У остальных четверых музыкантов был довольный вид, присутствию Алины почему-то никто не удивился. Следующие минут двадцать до начала фестиваля она провела неплохо: сидела и разговаривала с Лёшей о том о сём. — Давай посмотрим начало? — позвала Алина, услышав шум снаружи. — Давай, всё равно это будет лучшей частью фестиваля, — барабанщик подхватил телефон и поднялся. Они вышли из палатки и совсем скоро обогнули большую сцену. За время их отсутствия толпа перед ней увеличилась. Алина с напускной нерешительностью остановилась, с такой же нерешительностью поколебалась, а затем кокетливо взяла Лёшу за запястье. — Я не хочу потеряться, — пояснила она. Бочкарёв ничего не сказал, только крепче сжал её руку. Девушке было очень приятно держать его сильную ладонь со сбитыми костяшками и чувствовать биение его пульса между своими пальцами. На этом фестивале было очень много людей с самой необычной внешностью. Алина шла и крутила головой, рассматривая то короткие красные волосы девушек, то длинные фиолетовые кудри парней, то татуировки на лицах, то красивую одежду. Рука Лёши нежно согревала её руку, от волнения ставшую влажной. Тепло распространялось по её телу и побуждало глупо, довольно улыбаться.***
В целом, начало Олешевой понравилось. Выступление современного артиста заставило прыгать на месте, смеяться, улыбаться и хлопать руками над головой. Звук, усиленный колонками, оставался где-то в груди и приятно вибрировал там. А вот Лёша был не очень доволен. Первая песня ему, скорее всего, пришлась по душе, потому что была ритмичной, третья тоже ничего, а все последующие вызвали только несколько возмущённых взглядов в сторону сцены. На обратном пути Алине хотелось ещё раз взять барабанщика за руку и переплести их пальцы, но она сдержалась. Один раз Бочкарёв коснулся её ладони при ходьбе, но это было случайностью, не больше. Они вернулись в палатку, и Лёша начал разминаться: подтянул к себе пластиковый стул, установил на нём пэд, взял барабанные палочки. Роскошная чёлка падала на высокий лоб и тёмные глаза, и Бочкарёв небрежным взмахом головы откидывал её обратно. Алина пару минут полюбовалась на его игру, но после ей стало скучно. Она сидела, не зная, чем себя занять, и решила заставить Лёшу чуть-чуть поревновать в отместку за утренний случай. Поэтому втянулась в разговор ни о чём с клавишником его группы, показательно засмеялась и встряхнула светлыми волосами. Обычно этого хватало, чтобы привлечь к себе внимание парней. Так случилось и в этот раз — клавишник посмотрел на неё с неприкрытым интересом. Девушка бросила пару взглядов на Бочкарёва, чтобы проверить. Ошибки и быть не могло: он остался потрясающе спокоен, но его губы сжались ещё плотнее, в тонкую ниточку, а между бровями пролегла складка! Олешева поняла, что хватит. Характер у Лёши, судя по рассказам, был несдержанный, вспыльчивый. Ей стало стыдно за то, что она сделала. Хотелось загладить свою вину. Алина подошла и тихо села рядом с ним, стараясь не потревожить. Бочкарёв поднял плечи, давая понять, что не хочет разговаривать, но она виновато улыбнулась и прикрыла глаза. Лёша ещё хмурился, но всё-таки оттаял. — Хочешь поиграть? — он протянул барабанные палочки. Алина чуть смутилась: разве можно было ей сравнивать свой уровень игры с уровнем игры Лёши? Тем более, упражняться на пэде Олешева очень не любила. Ей нравились сверкающие установки, покачивающиеся тарелки, удобные малые барабаны. Но она приняла из его рук тёплые захватанные палочки и, сбиваясь, наиграла отрывок из песни «Twenty One Pilots». — Неплохо, — Бочкарёв посмотрел на неё тепло и снисходительно. Видимо, обречённый взгляд девушки выдал её. Лекций барабанщик читать не стал и принялся с невероятной скоростью крутить палочки между длинными пальцами. Позже они лениво ели пломбир в вафельных стаканчиках, и Бочкарёв успел испачкать им кончик носа. Алина хотела сказать ему об этом и даже начала искать в рюкзаке платок. Но проходящий мимо гитарист стёр с длинного носа мороженое и легонько потрепал Лёшу по волосам. Бочкарёв, вопреки ожиданию, позволил погладить себя и даже засмеялся. Алина с завистью посмотрела на гитариста: она многое отдала бы за возможность коснуться иссиня-чёрной чёлки. Впрочем, девушка сегодня держалась с Лёшей за руки, а это уже что-нибудь да значит. — А я не замечал, что у тебя есть веснушки, — неожиданно сказал он и чуть улыбнулся. — Они есть у многих, — шепнула поражённая Алина. — У меня, например, их нет, — резонно заметил барабанщик и пожал плечами. Алина тихо раскраснелась. Ей было очень приятно, что Лёша обратил внимание на её веснушки — сама она не очень любила поцелуи солнца на своём носу и щеках. — Наш выход! — хрипло закричал солист группы. — Уже? — Бочкарёв моментально вскочил. — Ещё десять минут! — Тот, кто выступал до нас, закончил раньше, — бросил парень, подталкивая клавишника к выходу. Лёша успел только крикнуть Алине, чтобы она шла к сцене, если хочет посмотреть выступление.***
А посмотреть было на что. Олешевой удалось протолкнуться близко к сцене — так, что можно было положить руки на ограду. Она, затаив дыхание, наблюдала за игрой Бочкарёва. Девчонки любят плохишей, Почему? Я не знаю, Но всё, видимо, так должно быть! Казалось, барабанная установка сейчас взорвётся под его руками — или треснут тарелки, или сломаются палочки, или барабаны прорвутся. То, что делал Лёша, было сложно осознать за один раз. Он играл великолепно: делал трюки с палочками, крутил их между пальцами, подбрасывал и ловил не глядя. Бочкарёв фактически танцевал за установкой. Олешева даже не пыталась снимать, она просто стояла и зачарованно смотрела, откинув голову назад. Она чувствовала мурашки на своей кожей и чувствовала, что влюбляется в Лёшу ещё сильнее. Выступление закончилось довольно быстро, и музыканты начали уходить со сцены, улыбаясь собравшимся. Лёша спускался последним — гордый, взмокший и довольный. Девушка замерла, не зная, что ей делать — встречать его у ступеней или оставаться у сцены, но вспомнила, что ей лучше идти в палатку. Все участники группы были в палатке и возбуждённо переговаривались. — Здорово отыграли! — восхищённо зашептала Алина, вернувшись. — Спасибо, — вмешался клавишник, но Олешева не обратила на него внимания. — Ты очень круто играешь! — выдохнула Алина Лёше. — Это правда классно, с первого раза даже сложно описать и выразить своё восхищение и, честно, ты лучший барабанщик, которого я знаю! Он слушал не перебивая и тихонько улыбался.***
Через каких-то двадцать минут они прощались около большой блестящей машины. За Алиной приехал её отец, и ей очень не хотелось знакомить с ним Лёшу и наоборот. Олешевой было грустно — она уезжала, а барабанщик мог оставался на фестивале насколько решил и должен был участвовать в сборах. — Спасибо, что пригласил, — шепнула Олешева. — Было здорово. — Не за что, — Бочкарёв пожал плечами. Смеркалось. Закатные лучи приятно грели, освещали стройную фигуру девушки, ложились на лицо Лёши, шею, на ямочку между ключицами. Ветер трепал волосы барабанщика, смешивал с локонами Алины. Барабанщик был особенно красив, когда опускал голову: его ресницы трепетали, брови распрямлялись, а кончик носа немного заострялся. — До встречи, — помедлив, сказала Алина. Она никак не могла отвести от него взгляд. — До встречи, — Лёша кивнул. — Думаю, что до скорой. Олешевой очень хотелось поцеловать его в щёку, но она сдержалась.