***
Объявился же Лёша где-то во второй половине следующего дня и даже позвонил ей по телефону, чтобы она не отвертелась. Алина была занята — пила кофе и пыталась разобрать хоть слово в одолженном у кого-то конспекте. Поначалу она не хотела отвечать на звонок, но Лёша, показалось, так нежно посмотрел на неё с фотографии контакта, что она не выдержала. — Привет, — начал он. По его голосу нельзя было ничего понять — такой же пробирающий и хриплый, как и всегда. — Привет, — гордо ответила Олешева. Она старалась говорить холодным тоном, потому что была возмущена поступком Бочкарёва. И он ещё звонит ей, будто ничего не произошло! Наверное, парень почувствовал это, но виду не подал — упрямства ему было не занимать — и продолжил деловито: — Ты свободна сегодня после занятий в шесть? — Откуда ты знаешь, когда у меня заканчиваются занятия? — Олешева изумилась так, даже забыла про свою гордость. — Сегодня оказался рядом с твоим колледжем, посмотрел на доске объявлений расписание пар, — сказал Лёша. — Найти твою группу было несложно. Алина знала наверняка, что он смущённо пожимает плечами. А ещё она знала, что маленькая съёмная квартира барабанщика и её колледж находятся в разных концах города. — Это очень важно, Алина, — сказал Бочкарёв. — Хорошо, — согласилась она будто нехотя.***
Через несколько часов Алина выбежала из парадной и села в такси. Через несколько минут она уже прижималась щекой к холодному стеклу, пальцем рисовала неровные расплывчатые узоры на нём и смотрела на крыши Зимнего дворца, окутанные густым белёсым туманом. Алина не могла определиться, какую роль играть в присутствии Лёши, но затем решила, что холодная надменность будет лучше всего и поэтому сделала соответствующее выражение лица. Лёша стоял у ограды моста и напряжённо вглядывался вдаль. Вообще у Бочкарёва была интересная особенность — приходить на встречи не слишком рано, но и не слишком поздно, так, что Алина не могла понять, как он добирается до места назначения. Расплатившись, Олешева вышла из машины и сразу же направилась к барабанщику. Вся её холодность и решительность улетучились. Она нервно трогала рукава своей кожаной куртки, её шнурки и не могла даже представить, о чём будет говорить с Лёшей. Но у него, как всегда, были свои соображения на этот счёт. — Привет, — сказал он, склонив голову. Алина только чопорно кивнула. — Как насчёт зайти с мной в кафе и провести вечер там? — поинтересовался Лёша. Взрослые слова, которые произносил барабанщик, обескураживали, но вместе с тем дарили чувство радостной надежды. — Давай.***
Они сделали заказ, смущаясь, и теперь ждали. Смотреть на Лёшу было неловко, поэтому Алина перевела взгляд на поблёскивающие тёмные волны Невы за окном. Девушка старалась не показывать своих эмоций, и барабанщик, очевидно, тоже. Он напряжённо кусал губу — только по этому признаку Алина смогла догадаться, что он нервничает. Лёша вертел чайную ложку, и Олешева заметила, что его пальцы покраснели, мозоли на них обозначились чётче. Скорее всего, до встречи с ней он занимался в барабанной школе. — Как прошло выступление? — спросила она вдруг. Сарказма в её голосе Лёша не уловил. — В целом, понравилось, — парень пожал плечами. — Это был достаточно интересный опыт для меня. И организация была на довольно высоком уровне — учитывая, что такие группы, как наша, редко приглашают в приличные места. — Какие? — подколола Алина. — Что ты хочешь этим сказать? — Такие же неизвестные, — хмыкнул Лёша. — Ничего завуалированного. Олешева прикусила губу — всё-таки уловил, значит. Барабанщик помолчал немного, а после принялся расспрашивать её об учёбе. Он слушал не перебивая, внимательно, кивал и смеялся, что в его колледже было всё совсем не так. Алина даже забыла о том, что обижалась на Бочкарёва — до того весело и просто с ним было разговаривать. Он снова заказал себе кофе и теперь потягивал его неторопливыми глотками. Олешева каждый раз задавалась вопросом, пьёт ли он вообще что-нибудь другое? Или ароматный кофе течёт по его венам вместо крови? Лёша замер на несколько мгновений, потерявшись в своих мыслях, а затем, видимо, решился. Он перегнулсяя через стол, и теперь Алина смотрела прямо в его тёмные глаза. — Можно вопрос, Алина? За всё время общения он впервые обратился к ней по имени. — Да? — Почему ты почти поцеловала меня тогда? Алина вздрогнула всем телом. Она ожидала чего угодно, но не этого и почувствовала, что на её щеках расцветает горячий румянец . — Потому что хотела, — она задержала взгляд на очаровательном родимом пятне на его шее. Видимо, Лёша удивился не меньше, чем она сама. Он даже не нашёлся, что ответить ей и только хлопнул пушистыми щекотными ресницами. Алина волновалась-волновалась-волновалась. Она и снова отломила кусочек от пирожного, рассыпчатого, с виноградиной, только бы чем-нибудь заняться. Наверное, Бочкарёв и до этого пребывал во взвинченном состоянии — а теперь, после её ответа, это чувство усилилось. И он не выдержал первым. — Ты не хочешь оставаться здесь? — И ты тоже, — Алина с озорством глянула на него. — Совсем не хочу, — легко сказал барабанщик. Лёша откинулся на спинку стула и хитро прищурил проницательные тёмные глаза. — Давай сбежим? — предложил он.***
Он обхватил её плечи своей рукой. От его тёплых пальцев по телу разливалось приятное тепло, но Алина всё равно распрямила плечи, гордо подняла голову и поджала пухлые губы. Так она чувствовала себя величественной и очень, очень красивой. А Лёша не замечал этого — или делал вид, что не замечал — и просто шёл рядом, серьёзный и простой, а каждый его шаг отдавался приятным гулом. Было сумрачно, туман не рассеивался, а они всё так же шли куда-то, и Олешева сосредоточенно смотрела перед собой, не в силах перевести взгляд на Бочкарёва. Ветер не мог проникнуть под её плотную кожаную куртку, но оставлял на ней мелкие капли дождя, и такие же капли, холодные и острые, сыпались на лицо. Дождь прекратился. Они дошли до Зимнего дворца, и вот тогда Лёша, видимо, не выдержал. Он остановился у узорчатых белых перил и посмотрел на Алину так, как умел один он — долгим, изучающим взглядом. — Я не могу больше молчать. Лёша опустил голову, и чёлка ссыпалась ему на тёмные глаза. Он выглядел смущённым, виноватым и нисколько не походил на вечно невозмутимого, гордого себя. У Алины по телу разлился холод волнения и предвкушения, и от этого ей стало трудно дышать. Впервые барабанщик не находил слов и терялся перед ней. Впервые он смотрел на её так нерешительно, чувствуя свою уязвимость. И от сознания этого девушке делалось неловко, но она поднимала узкий подбородок всё выше и выше. — Ты, наверное, недоумевала, почему я не позвонил вчера, — медленно произнёс Бочкарёв. — Я сам очень переживал по этому поводу и пытался не накручивать себя. Честно, мне с каждой секундой всё сильнее хотелось написать тебе, сказать всё что за душой. В итоге я так и не смог решиться. Он запнулся на полуслове, прикрыл глаза. Его густые пушистые ресницы задрожали, а по щекам медленно разливался тусклый румянец. В любое другое время Алина бы любовалась красотой Зимнего дворца, но сейчас стояла и неверяще смотрела на барабанщика. Девушка не могла даже пошевелиться, не могла даже накрыть его ладонь своей. У неё сердце зашлось от счастья и немного пересохло во рту. И Алина, не выдержав, обхватила его лицо руками и поцеловала. У барабанщика вырвалось только приглушённое «М-м-м!» — обрывок фразы, которую он хотел договорить. Он был так удивлён, что даже не смог ответить ей. Его губы на вкус отдавали кисловатым кофе и были очень, очень мягкими. Поцелуй получился неловким, тихим и тёплым. Алина отстранилась, но не отдалилась дальше, чем на пару сантиметров. У неё звенело в ушах, кружилась голова и быстро-быстро стучало сердце. Барабанщик же вздрогнул и смущённо спрятал лицо в ладонях, а после прошептал: — Ты выбрала интересный способ, чтобы заставить меня замолчать. У него горели кончики ушей, щёки медленно заливал благородный румянец, но по его голосу чувствовалось, что он улыбается. Девушка была взволнована, но сейчас и сама почему-то рассмеялась. — Алина, — выдохнул он, отняв ладони от лица. — Ты почти поцеловала меня тогда и целуешь сейчас. У девушки сердце замерло — она догадалсь, что хочет сказать ей Лёша. — Я нравлюсь тебе хотя бы немного? — Нет, — Алина засмеялась и тронула пальцем кончик его носа. Она придерживала Лёшу за подбородок и не позволяла отвернуться, поэтому смогла увидеть, как в тёмных глазах расцветает непонимание и возмущение. — Забудь про слова «хоть» и «немного», — и с этими словами Олешева решительно поцеловала его в обе щёки — точнее, просто ткнулась в них пухлыми губами. Лёша тяжело, хрипло выдохнул, словно в его груди что-то оттаяло. Он вдруг улыбнулся так широко, как не улыбался давно и сделал то, чего Алина не ожидала — уткнулся носом куда-то ей в ключицу. Дыхание Бочкарёва было тёплым и нежным. Своей рукой он сам ненавязчиво придерживал плечи Алины и беспрерывно поглаживал их тонкимм пальцами. Он был всё ещё очень смущён — может быть, потому что на них, обнявшихся, смотрели прохожие, может быть, потому что на его щеках алели следы поцелуев. Вдруг он выпрямился и подхватил прядь волос девушки тонкими пальцами, заправляя за ухо. — Ты тоже мне очень нравишься, — прошептал барабанщик. Его губы, обветренные и розоватые, оказались совсем рядом, и Алина почувствовала себя так хорошо, так восхитительно, так прекрасно, что позволила ему, словно нехотя, поцеловать себя. Бочкарёв целовался неумело, но очень, очень нежно, подавался навстречу каждому касанию её губ, позволял ей всё. У Олешевой кружилась голова от нахлынувших ощущений, но она всё же осознавала одну вещь. Она победила.