Привет, сможешь завтра приехать на прослушивание?)
У Лёши был врождённый тремор — на правой руке чуть больше, на левой чуть меньше, — но иногда он усиливался. Сейчас же барабанщик чуть не выронил телефон от волнения и радости. Писал ему Женя Мильковский, солист группы «Нервы», куда Лёша подавал заявку на место барабанщика. Парень остановился на светофоре и перечитал сообщение ещё раз, но слова как-то не находились, не подбирались, не складывались. Хотелось написать что-нибудь классное, чтобы произвести хорошее впечатление, но ничего не шло в голову. В конце концов Лёша остановился около любимой кофейни и ответил. Привет! Могу и завтра приехать, если так нужно, но было бы очень удобно 2-го мая, поэтому как скажешь) Получилось глупо, но парень уже достаточно опаздывал и не хотел тратить время на это — всё равно бы не придумал ничего лучшего. Следующее сообщение пришло через пару минут, когда Бочкарёв успел перебрать в голове все возможные варианты развития событий.Просто к нам сегодня уже выехал басист (кстати, из Питера) и хотели вместе поиграть. Можешь приехать и 2-го мая, но не факт, что будет басист в этот день.
Мильковский — кажется, Алина что-то упоминала про него, — был явно проще, чем тот, кто связывался с ним раньше. Он писал не со всеми знаками препинания, явно не заморачиваясь, и уже к нему обращался на «ты», словно они были знакомы много лет. Лёше не понравилось то, что ехать нужно было так спонтанно, ещё и ради какого-то неизвестного бас-гитариста. Но он убедился, но билеты на «Сапсан» ещё остались, да и время ему подошло, поэтому ответ был такой: Окей, я тогда завтра подтянусь. Напиши адрес, пожалуйста, куда и во сколько.А у тебя есть своё железо и педаль?)
Лёша не обрадовался перспективе носить это за собой — уже натерпелся за столько лет — но у него были дорогие и неплохо звучащие тарелки, выигранные в каком-то конкурсе. Пристроить их к месту очень хотелось, соблазн был велик, поэтому он отписал: Конечно)Тебе, если что, есть где в Москве перекантоваться?
Вот с этим возникли сложности, потому что один друг, у которого Лёша планировал остановиться, сам куда-то укатил и ключи взял с собой; второй переехал в общежитие. Кончилось тем, что договорились решить всё на месте. Парень взял обратно свои слова насчёт бас-гитариста — им оказался его знакомый, Евгений Трухин. Это обрадовало Бочкарёва — работать с человеком, которого ты видел до этого, всё-таки спокойнее.***
Времени на сборы у Лёши ушло немного — просто бросил в рюкзак несколько пар любимых барабанных палочек, бумажник, кофту, две футболки, наушники и ещё много-много нужных мелочей, попавшихся на глаза. В руку — чехол с тарелками и педалью, на плечи — старую кожаную куртку и рюкзак, и Бочкарёв отправился на вокзал. Лёша немного нервничал, но время в дороге прошло незаметно. Рядом с ним сидела девушка с длинными тёмными волосами — она жеманилась, разглядывала тонкие точёные пальцы, громко и заливисто смеялась. Наверное, она хотела понравиться, обратить его внимание на себя, но он взглянул на неё только один раз. Лёша совсем не заинтересовался ей — Алине она явно не ровня. Он смотрел в окно поезда, слушал музыку, не понимая слов и смысла, а сам думал о том, какие же они, участники группы «Нервы». Олешева недавно показывала ему несколько фотографий солиста — парень как парень, ничего особенного, Лёша даже не всматривался. Вообще его больше интересовали их характеры. Бочкарёв знал две песни — «Кофе мой друг» и «Батареи», и считал, что этого для прослушивания ему вполне хватит. По этим же композициям он представлял солиста себе как натуру романтическую и живую, быстро влюбляющуюся и эмоциональную.***
Лёша уже спрыгнул с поезда и теперь шёл по московскому перрону. Многие оглядывались — не каждый день увидишь такого красивого парня, словно с обложки журнала. Каждый его шаг отдавался приятным гулом, чехол с тарелками приходилось то и дело перекладывать из руки в руку, а лямка тяжёлого рюкзака тянула плечо. Бочкарёв старался держаться с достоинством и не спешить, но не мог. Он боялся не успеть, опоздать, и этим показать себя не с лучшей стороны. О встрече-то он не договаривался, его никто не ждал. Он напевал что-то по-английски и в сотый раз перечитывал адрес, записанный на руке и прикрытый рукавом. Светило солнце, — пришлось надеть тёмные очки — дул ветер, трепал волосы Бочкарёва, перебирал иссиня-чёрные отросшие пряди. Лёша бывал в Москве примерно раз в три месяца, ездил по делам, и поэтому хорошо знал, что здесь пахло иначе, чем Санкт-Петербурге — не чем-то нежным и морским, а чем-то тёплым и непривычным. Сейчас Бочкарёв вертел головой, очарованно разглядывая старинные здания. Да, было очень красиво; город казался величественным, но большим и холодным, и это ему не нравилось. И где здесь можно взять такси?***
Первым делом Лёша попал на «Gazgolder», на бывший завод «Арма», и это место очень понравилось Лёше — возможно, потому что немного напоминало любимую школу «Drumstarz». Царил музыкальный кавардак, стены были выложены тёмными кирпичами, увешаны плакатами разных музыкальных групп, кое-где стояла аппаратура — микрофоны, колонки, стойки. Но всё-таки дела, вершившиеся здесь, были на порядки важнее и солиднее, а число известных — и очень классных людей — превышало все возможные пределы. Лёша с удивлением оглядывался по сторонам, замечая гитаристов, клавишников, барабанщиков, тех, кого он раньше видел на фотографиях или на фестивалях. Под конец ему показалось, что рядом прошёл Василий Вакуленко. На одной из дверей висела бумажка с надписью от руки «Нервы». Бочкарёв постучал быстро и решительно, не давая себе шанса передумать. Дверь отворилась сразу. — Привет, — начал Лёша, не зная, к кому обращаться. — Вы же группа «Нервы», да? — Типа того, — один из парней пригладил русые волосы, выпрямился и продолжил со смешной официальностью: — Да, мы группа «Нервы», просим любить и жаловать. — Ну, тогда я к вам на прослушивание приехал. — Как тебя зовут? Лёша Бочкарёв? Барабанщик кивнул. — Всё, хорошо, сейчас будем решать. Подожди пока. Бочкарёв остановился в дверях, принялся смущённо теребить кепку. Рядом висело пыльное зеркало, и Лёша взглянул на себя. Неизменная кожаная куртка, футболка, несколько цепочек, рваные джинсы — ну, по крайней мере выглядел он достойно. Парень, приветствовавший его, повернулся к остальным, продолжая, очевидно, начатый разговор: — Так что вы говорили? — Нужно бы с ним по-другому, он очень много мне странных вопросов задаёт… Барабанщик не понял, о ком они говорили, но это стало неважным через несколько секунд, потому что на него обратили внимание. — О, привет, здорово! Это воскликнул Евгений Трухин, его знакомый, с которыми они когда-то играли вместе. — Здорово! Они обнялись, пожали друг другу руки, и Лёше было приятно, что он его узнал. Трухин смотрел на него как на серьёзного противника, уважал его за это, и Бочкарёв — нужно быть честным, только в какой-то определённой мере — отвечал ему тем же. — Мы хотели выпить кофе, — парень перебирал руками листы бумаги, исписанные торопливыми строчками и нотными знаками, выбирая тот, на который можно поставить горячую чашку. Бочкарёв не знал, как ему на это реагировать и что говорить, поэтому очень удивился, когда он сказал: — Лёша, Лёша! Давай, ты с дороги, — и протянул чашку ему. Барабанщик ожидал совсем другого — наверное, большого количества претендентов, строгих взглядов, блеска новой барабанной установки. Но сейчас он сидел в старой студии на «Gazgolder», держал в руках чашку с морским узором, пил кисловатый растворимый кофе с шоколадным печеньем, рассматривал парней рядом, и не сказать, что он был этим недоволен. Его мнение о солисте, Жене Мильковском, подтвердилось — он был невысокий парень с отросшими русыми волосами и светлой грустью в глазах, очень подвижный, почти неугомонный, любящий выделываться, но почему-то добрый и классный. Голос у него был мягкий и спокойный, с чуть заметным акцентом . Парень первым заговорил с ним, первым принял, и это обнадёживало. Рома Булахов выглядел иначе — очень высокий, прекрасно сложенный, красив собой, его витые татуировки хотелось рассматривать и рассматривать. Он был уже серьёзнее, собранные, но таким же подвижным, и с Женей они из всего могли устроить балаган. Евгений Трухин почти не изменился и остался таким, каким Лёша успел его запомнить пару лет назад — общительным и спокойным. Все они казались классными людьми, на которых можно было положиться, но взгляд у нех был усталым, а под глазами залегли фиолетовые тени. Наверное, парни прослушали много кандидатов, но не остановились ни на одном. — Так, Лёша Бочкарёв, — сказал Женя, забавно растягивая букву «ё» в его имени и фамилии. — Ну, расскажи о себе. — А как же прослушивание? — Нет, с места в карьер мы ничего делать не будем, — неожиданно сказал Рома. — Рассказывай, мы совсем тебя не знаем. — Ну, — Лёша выдохнул, не зная, с чего начать. — Как меня зовут, вы знаете. Мне двадцать лет, я из Петербурга. Я поступил в музыкальную школу по специальности аккордеон в четыре года, через несколько лет впервые сел за барабаны. Учился в школе «Drumstarz», сейчас преподаю там же, у меня есть ученики. Часто приходилось писать композиции, саундтреки к программам на федеральных каналах. — А именно? — поинтересовался Рома, возможно, с сарказмом. — Неважно, — и Лёша впервые за всё время улыбнулся. — А группы какие слушаешь? Бочкарёв называл-называл-называл, а они слушали не перебивая и кивали, иногда произнося значительно что-то вроде «Классная группа!», «О, да, люблю этих ребят!» или «Нет, а вот про них я ничего не слышал». — На самом деле это сложный вопрос, я, наверное, кого-то забыл или пропустил, — признался барабанщик и улыбнулся. Они помолчали немного, а затем начали говорить на общие темы. Женя общался с ним весело и запросто, словно они были знакомы сто лет; Рома смотрел на него скептически, оценивающе; Трухин завёл с ним формальный разговор о Санкт-Петербурге, и это превратилось в череду «Да я его знаю!», «А что он сказал?», «А она-то как поживает?» и прочего в таком же духе.***
— Пацаны, давайте «Я здесь» сыграем? — Женя стоял около микрофона, настраивал гитару в тысячный раз. — Какой «Я здесь»? — не понял Лёша. — Ну, песня наша, — Женя пожал плечами. — Так что, давайте? Лёша прикусил себе губу, зная наверняка, что незнакомую песню он не сыграет. Где же «Кофе мой друг» и «Батареи»? Может быть, он сам что-то перепутал и выучил не то? — Ты не знаешь «Я здесь»? — уточнил Женя даже с долей сочувствия. — Может быть, давайте «Вороны»? Лёша не мог вспомнить, когда ему в последний раз было настолько неловко; стыд и смущение обжигали щёки. Бочкарёв фактически чувствовал, как его образ классной, уверенной, успешной рок-звезды рассыпается. — Чуваки, я не знаю «Вороны», — признался он виновато и закрутил барабанные палочки в руках — Ну, так, а что же ты знаешь? Голос у Ромы был спокойный, самоуверенный; глядел он уверенно и с презрением, дескать, я же говорил. Бочкарёву это решительно не понравилось, но он знал, что этого заслуживает, поэтому по-прежнему держался с холодным, спокойным достоинством. — «Кофе мой друг» и «Батареи».