***
Как только Олешева увидела его, то сразу поняла — что-то не так. Алина не смогла бы сказать точно, что указало на это, но она всегда неплохо угадывала настроение близких. Лёша умел казаться мрачным и холодным, но сейчас был ещё мрачнее и холоднее обыкновенного. Впрочем, она решила вести себя как обычно — надеялась, что это ей почудилось. Олешева очень, очень соскучилась и не хотела омрачать это время, тратить его на что-то неинтересное. Она мечтала гулять по городу, держась за руки, зайти в книжный за бульварным романом и смеяться над ним, а после долго и нежно прощаться у её подъезда. Они не виделись всего пять дней, но девушке показалось, что Лёша изменился: волосы стали длинные, щёки впали, а лицо немного загорело. Бочкарёв всё же обрадовался встрече: приобнял девушку одной рукой, своим лбом прижался к её виску, а после незаметно поцеловал в макушку. Впрочем, Лёша не любил показывать свои чувства кому-то, и этот поступок значил многое. Они гуляли по Марсовому полю — любимому месту Лёши в Санкт-Петербурге — и держались за руки. Алина старалась отвлечь Лёшу разговором, много смеялась, шутила и беспрестанно поглаживала своими тонкими пальцами его крепкую ладонь. Бочкарёв же, как только забывал об том, что нужно отвечать и поддерживать диалог, сразу же мрачнел. Его неискренность, холодная рассеянность и задумчивость и не нравились чуткой Олешевой больше всего. Она не выдержала. Девушка обогнала его, встала перед ним и посмотрела прямо в кофейные прекрасные глаза. — У тебя что-то случилось. Всё хорошо? Она не боялась Лёшу, потому что видела его искреннюю улыбку и морщинки вокруг глаз, слышала тёплый смех, и теперь ей стало сложно принимать его недовольство всерьёз. Бочкарёв, наверное, ожидал этого, поэтому наскоро принял удивлённый вид. — Всё хорошо. Они смотрели друг на друга в упор, не отрываясь и не моргая. Это было открытое состязание характеров. — Поверь, у меня хватит упорства, — сказала Алина твёрдо, как если бы спорила с кем-то. — Смею надеяться, что у меня его тоже достаточно. Девушка поняла, что испытанный способ — придержать Лёшу за подбородок, не позволяя отвернуться, — не поможет. Слишком недоволен был Бочкарёв, слишком не хотел открывать свой секрет. — Лёша, — сказала Алина как можно спокойнее и доверительнее. — Наверное, сейчас кажется, что я настаиваю. Я очень хочу понять, что случилось — может быть, смогу помочь. Если ты не хочешь говорить, то не нужно. Но если ты решишься — я выслушаю тебя и постараюсь дать совет. Хорошо? Барабанщик вздохнул. Олешева, видя нерешительность, взяла его за руку и жестом пригласила сесть на первую лавочку. Ей очень хотелось помочь, утешить, показать, что он для неё совсем не пустое место. Она всегда неплохо поддерживать — в сущности, это было главным её умением, если не считать таланта становиться в относительно близкие отношения с первой встречи — и сейчас мечтала этим воспользоваться. Бочкарёв замолчал на несколько мгновений и вздохнул, подбирая слова. — Помнишь, что́ я рассказывал тебе про группу «Нервы»? Алина кивнула и затаила дыхание. — Я был на прослушивании в Москве все эти четыре дня. Олешева кивнула ещё раз, боясь поверить в его слова. — И что тебе сказали? — Я не знал песен. — Ты же… — «Кофе мой друг» и «Батареи», а у группы четыре альбома. Лёша всё ещё хотел выглядеть круто, но в его голосе явственно слышалось отчаяние, да и в глаза он ей не смотрел. Алина, положа руку на сердце, ожидала, что Лёшу не возьмут, но не могла подумать, что причина отказа такому крутому барабанщику будет настолько простой. Сейчас же она искренне не знала, что делать, как быть, как сказать парню, что он классный, что его жизнь на этом не кончается. А видеть отчаяние Лёши было неловко, и слова не шли с языка. — Иди ко мне, — она нерешительно погладила тёмные блестящие волосы, заправила за ухо. Лёша не двигался, только дышал, хрипло и тихо, и она продолжила: — Идёшь? Лёша снова вздохнул, глубоко-глубоко, а затем вдруг позволил себе, по его мнению, наглость — положил голову ей на колени и уткнулся носом в её изнеженные руки. У Алины глаза вдруг стали горячими и влажными от сознания того, что Лёша открылся перед ней, позволил себе эту слабость. Девушка вновь принялась гладить его чёрные волосы, закуталась в них пальцами. Затем и вовсе наклонилась, целуя барабанщика, касаясь полными губами его лба, кончика носа, щёк, подбородка. Бочкарёв ничего не говорил, но сам так и льнул к ней, и она надеялась, что ему правда становится легче. — Они ещё не знают, кого отшили, — сказала девушка, и её голос дрогнул. — Ты говоришь это, чтобы я успокоился, — барабанщик криво улыбнулся ей. — Не-а! В кармане её сумки нашлась нетронутая упаковка драже. Алина следила за собой и ещё не начала её — хорошо, возможно, не начала просто потому что забыла. Лёша, наверное, успокоился и призадумался, поэтому очнулся только тогда, когда девушка поднесла драже к его губам. — Что это? — Драже. Ешь. Она честно сказала, что следит за собой, а сама потихоньку протягивала Лёше разноцветные круглые драже, одну за одной, и ей было приятно, когда его влажные губы касались её пальцев. Наверное, Бочкарёв любил сладкое, конфеты пришлись ему по вкусу. Она смотрела вверх, на тёмно-оранжевый закат, а сама рассеянно поглаживала Лёшу по щеке. — Люблю тебя, — прошептала девушка быстро-быстро, поддавшись очарованию барабанщика. Она смутилась, потому что никогда раньше этого не говорила. Лёша тоже явно смутился, но прошептал в ответ «Я тоже, честно». Три слова, уверенных и веских, как и в принципе все его слова, но от них стало легко на душе. — Знаешь, может быть, им повезло, что я не остался, — сказал он скорее задумчиво и принялся перебирать травинки пальцами. — Почему? — Они должны были даже заплатить мне за то, что я уехал, — продолжил Бочкарёв, не слушая её. Алина засмеялась, но спорить с ним не стала — сама она была такой же самокритичной, и не обрадовалась бы, начни кто-то давать непрошеные советы. Её решение подтвердилось через секунду. — Не нужно переживать за меня, Алина, — сказал Лёша твёрдо. Затем он склонил голову и посмотрел прямо ей в глаза: казалось, заглянул в самую душу. — Хорошо? Я перегорел ещё там, в Москве. Оставшийся вечер прошёл так, как и хотела Алина. Бочкарёв развеселился. Оказалось, что Лёша щедро наделён актёрскими способностями и умеет передавать все особенности людей. Парень описывал ей Женю Мильковского в сдержанных красках, но передразнивал его манеру говорить и двигаться. Алина смеялась до слёз, но думала, что встречается с человеком, с которого удивительно сильный характер. После они прощались, спрятавшись за колонной у входа в метро. От Бочкарёва пахло кисловатым клубничным драже, его губы были влажными, но смотрел он на неё влюблённо и нежно. Олешева целовала его и придерживала за тёплую щёку, двумя пальцами касаясь идеально очерченной скулы.***
Наступило лето. Алина умудрилась сдать экзамены, и свободного времени стало чуть больше. Она стала делать по нескольку фотографий за день и лучше планировать время. Про группу «Нервы» никто из них больше не заговаривал. Бочкарёв иногда задумывался, и девушка понимала, конечно, о чём, но молчала. Лёша сменил паспорт в двадцать лет, и она долго смеялась, рассматривая маленькую фотографию, на которой Лёша получился очень сосредоточенным и хмурым. Олешева видела его улыбку, и теперь стало сложно принимать его всерьёз. На день рождения Бочкарёв позвонил ей утром — разбудил, конечно, но она решила не упоминать об этом — и попросил спуститься во двор. Он ждал её у подъезда с букетом розовых тюльпанов и свёртком с логотипом «Drumstarz». — Я читал, что нераспустившиеся цветы дарят девушкам, а ещё подумал, что тебе к лицу этот цвет. Алина привыкла гулять по центру Петербурга по вечерам и восхищаться совершенной европейской архитектурой, «царственной Невой» и яркими прохожими. Настали белые ночи, и этого город стал только красивее. А сколько альбомов она прослушала за это время! Иногда Олешева давала Бочкарёву наушник с какой-нибудь популярной и глупой песней, не называя её, а потом долго смеялась над его реакцией. В свою очередь Лёша включал ей зарубежный рэп и слушал с обыкновенной невозмутимостью, пока Алина возмущалась. Дни протекали светло и радостно.