***
Но больше всех к нему прикипел Женя, и это было удивительно. Они были очень разными людьми, но почему-то привязались друг к другу и продолжали привязываться друг к другу к новой силой. Женя посчитал его своим приятелем с первой встречи, поэтому сразу же стал позволять себе удивительные вещи, к которым Лёша бы относился с недоверием, если бы не делал такие же. Он называл барабанщика Бочариком или Лёшей Бочкарёвым, со своим акцентом забавно растягивая две буквы «ё» в его имени и фамилии. Как-то раз Мильковский позвонил Бочкарёву в пять утра, на вопрос, почему так рано встал, ответил, что даже не ложился и пригласил на репетицию, готовиться к записи нового альбома. На самом деле они не готовились к записи ни минуты, а импровизировали. Женя дал ему гитару и мягко трепал по голове, наблюдая за тем, как он берёт аккорды с баррэ. Женя любил по много раз менять части своих песен, всё время искал «что-то такое». У него в голове было очень много идей, очень много задумок, очень много мыслей, и Бочкарёв удивлялся, как это ничего не путается, не смешивается, не повторяется. Вместе с этим Мильковский часто отвлекался от дела и занимался чем-то посторонним — то готовил запеканку с болгарским перцем, то учился крутить на пальце баскетбольный мяч, то разрисовывал свой скейт, то фотографировал (ся). В Мильковском смешивались и периодически конфликтовали друг с другом искрящаяся грусть и кипучая энергия, и это, казалось, было не свойствественная одному человеку. Так что его сногсшибательная деятельность сменялась такими днями, когда Женя лежал в постели, кутался в складки синих простыней, курил, играл на гитаре и совершенно не желал отвлекаться от этого. К такому нужно было привыкнуть, и Бочкарёв привык, потому что он был наделён даром молчания и терпения — иначе не смог бы стать барабанщиком. Ещё Жене нравилось знакомить его с людьми разных сфер деятельности — музыкантами, скульпторами, режиссёрами, учёными, даже синоптиками. Представляли же его при этом так: — Это Алексей Бочкарёв, наш новый барабанщик, профессиональный музыкант и замечательный человек. — А это Лёша Бочкарёв, многократный победитель различных музыкальных конкурсов и очень красивый парень. Девушки, советую присмотреться. — Приятно познакомиться, это Alex Bochkarov, крутейший барабанщик мира. Да что там мира, планеты! Женя гордился им так, как гордился бы новой и особенной звучащей гитарой или невероятно классным автомобилем, и подобное не могло не трогать Лёшу, не могло ему не льстить. Он не верил, но тепло улыбался, и это говорило за него. Но чем дальше, тем больше титулов ему приписывалось, и тем ярче сдержанный Бочкарёв краснел от этого.***
Женя не задавал лишних вопросов и делал так, как считал нужным. Заметив, что никто не встречает Бочкарёва после репетиций, как это делала Марина Порфисова, девушка Ромы, он втихомолку решил взять на себя такую ответственность и устроить личное счастье барабанщика. У Лёши, между прочим, была Алина, царственная и красивая, которой он часто писал сообщения ни о чём и улыбался, получая такие же в ответ. Он не собирался начинать новый роман, потому что был счастлив со своей девушкой, которая на днях покрасила волосы в удивительно-нежный розовый цвет, обзавелась новой тысячей подписчиков в Instagram`е и поругалась с преподавателем в университете. Мильковский же понял это поздно — когда знакомил друга с обаятельной журналисткой, девушкой с блестящими чёрными волосами и матовой помадой на губах. Наверное, это дошло до парня в тот момент, когда Бочкарёв, прежде удостоив новую знакомую только одним взглядом, начал переписываться с кем-то. Девушка всячески старалась поддерживать разговор, задавала много вопросов, но Лёша за весь вечер произнёс лишь несколько слов. Он был учтивым, спокойным, рассудительным, но холодным, и это лучше всего давало понять, что ему неинтересно. После, прощаясь, барабанщик кивнул — и больше ничего. Так и рухнули все старания журналистки, которая недавно брала интервью у самого Басты. Иногда Мильковский говорил некоторые вещи прямо, совсем без предисловий, и эта прямота смущала, пожалуй, больше, чем он сам. — У тебя девчонка есть? — спросил он утром, навязавшись съездить вместе с Лёшей в музыкальный магазин. Женя не спрашивал, он, скорее, уточнял то, что ему было уже известно, и от этого становилось не по себе. Исполнитель сидел рядом с ним на переднем сидении и покручивал найденную барабанную палочку в руках. Бочкарёв посмотрел в лукавые ореховые глаза и выпалил: — Откуда ты знаешь? — Представляю, значит, тебя девушке, а ты в сторону смотришь, отнекиваешься, — развивал мысль Женя. — Хоть бы что-нибудь сказал за весь вечер. — Мне просто было неинтересно, — поднял подбородок Лёша, кстати вспомнив, что лучшая защита — не поддаваться. Женя только хмыкнул, потому что Бочкарёв уже выдал себя фразой «Откуда ты знаешь?», и теперь все старания были бесполезны. Барабанщик понял это по слишком довольному виду парня и отвёл взгляд. Как-то Алина там, в Санкт-Петербурге? — Тебе с ней хорошо? — спросил Женя тихо, так, что его было почти не слышно за шумом двигателя. — Да, — Бочкарёв решился взглянуть на друга и увидел, что он необычайно серьёзен. — Хорошо. — А ты бы взял и пригласил её к нам на концерт, — говорил Женя, и видно было, что ему нравится учить Бочкарёва жизни. — Вот, дескать, какой ты классный. Все тебя любят. Барабанщик ничего не ответил, но его глаза, вспыхнувшие радостью и надеждой, были красноречивее.***
Лёша проводил время на студии и в московском филиале «Drumstarz», где о нём успели услышать, общался с парнями, пил кофе из бумажных стаканчиков, отказывался от предложения разрисовать футболку, писал забавные комментарии под прямыми эфирами и не забывал поддерживать свою репутацию «мрачного и классного парня». У ребят из группы были какие-то связи, благодаря которым их пропускали на многие концерты, и таким манером Лёша побывал на выступлениях тех групп, о которых даже не догадывался. И Лёша чувствовал, что это — сорванное, сумбурное, весёлое — его.